CC BY
120
УДК 321.15 А.В. Зберовский
АГОНАЛЬНОСТЬ АНТИЧНОЙ ПОЛИСНОЙ ДЕМОКРАТИИ КАК СПОСОБ НЕЙТРАЛИЗАЦИИ ОПАСНЫХ ТЕНДЕНЦИЙ, ИММАНЕНТНО ПРИСУЩИХ ВЛАСТИ
Власть как явление и понятие существует на протяжении всей человеческой истории. Диалектически неся в себе противоречивое единство субъективного и объективного, принося пользу обществу и ставя его подчас на грань уничтожения, власть давно и прочно стала одним из "вечных" предметов исследования. Об этом размышения автора статьи.
Среди многообразия форм власти, начиная с эпохи Нового времени, наиболее острый интерес вызывает власть демократическая, актуальная на сегодняшний момент времени как для мирового сообщества в целом, так и для России, где сейчас происходит "социокультурная реформация" [1].
В настоящее время, в связи с идущим в России процессом либеральных реформ (правда, очень поверхностных и часто искусственных), демократия стала восприниматься чуть ли не как панацея от всевозможных бед. Однако, последние годы ясно показывают нам, что сама по себе демократия не только не решает многие общественные проблемы, такие, как нищету, коррупцию, преступность, но и может оказаться удобной ширмой для создания авторитарных или олигархических режимов, имеющих лишь демократический "фасад".
В силу этого, становится совершенно ясно, что суть демократии скрывается не только, и не сколько, во внешних признаках, не в самой (технико-организационной) форме организации власти, сколько в общественном сознании граждан, в их образе жизни и стиле политического мышления. По
большому счету, в их представлениях о целях и задачах власти. То есть, следует разделять техническую (организационную) сторону демократии и ее глубокую внутреннюю суть, образ жизни управленцев и управляемых при демократии. И не случайно в XX веке появилось даже такое понятие, как "политическая культура", соответствующая тому или иному социуму.
В этом смысле, для понимания современной демократической власти принципиально важен тот огромный опыт, который был накоплен в эпоху античности, когда, собственно, и возникло само демократическое устройство. Поэтому в данной работе хочется рассмотреть функционирование античных демократических устройств с точки зрения выявления тех особенностей восприятия демократической власти, которые были характерны именно для данного исторического периода: для политического творчества древних эллинов и древних римлян именно в период расцвета их демократических (для Рима и Италии - республиканских) полисов.
При этом особый акцент будет сделан нами на отражение в политической жизни античности такого массового явления того времени, как агональность, дух состязательности, присущий всей античной цивилизации. И в рамках этой статьи будут рассмотрены не только факты проявления агональности в сфере демократической политики, но и будут сделаны попытки осмыслить исторический и социальный смысл внесения принципа состязательности в античную власть.
В связи с последним тезисом, необходимо отметить и то, что в настоящее время среди большинства обществоведов за основу принято, что государство рождается тогда, когда общества, находящиеся на разных ступенях своего развития и эволюционирующие в классовые, начинают сталкиваться с такими организационными проблемами и стрессами, с которыми уже не способна справиться управляющая родовая подсистема. И именно тогда она трансформируется в организационно более сложную систему - государство [2]. И на этом пути может существовать, по меньшей мере, три переходных модели - "вождество", "полис" и "племенное военно-демократическое сообщество".
При этом под "полисом" понимается такая модель, при которой, в отличие от "вождества", происходило не отстранение масс от управления, а наоборот, широкое привлечение всех субъектов - граждан по-
лиса к участию в политической жизни [3]. А для завершения процесса превращения "вождества" или "полиса" в государство принципиальным оказался вопрос о контроле за ресурсами общества. От тех сил, в чьих руках они оказывались, и зависело формирование "характера" государства.
Таким образом, в современном антиковедении сформировалось мнение о том, что полис, наряду с вождеством, - один из вариантов трансформации родового общества в классовое и государственное. Но сам полис - не государство. И в какой-то степени даже его отрицание.
Итак, чем же был полис? Согласно моему определению, являющимся для данной статьи сущностным и принципиальным, полис - это территориальная гражданская община, которая, эволюционируя из позднеродового общества в классовое, в условиях, характеризирующихся давлением "первичных" государств Востока и милитаризацией, в целях самосохранения была вынуждена создать в себе механизм контроля за собственным развитием, свернула процессы классо- и политогенеза и вернулась, в определенной степени, к традициям родового равенства.
То есть, находясь на стадии превращения из раннеклассового общества в классовое, и даже уже создав развитые политические институты, полисные коллективы в силу специфических причин осознанно (в ходе реформ) устранили возможность внутреннего классобразования, выведя его за рамки общины, благодаря созданию системы античного классического рабства, при которой раб не считался человеком и рабом ни при каких обстоятельствах не мог стать член коллектива. В данных условиях уже созданные политические институты потеряли свое значение как механизма для урегулирования межклассовых противоречий и господства одного класса над другим, сохранив за собой лишь функции организации и упорядочения жизни общества. При этом сам процесс выхолащивания из государства классового содержания осуществлялся силами самих государственных политических институтов. А сами они сохранились в полном объеме и даже оказались исключительно важными для поддержания стабильности достигнутого состояния общества. Так, классогенез был повернут вспять, а политогенез временно приостановлен. Возникло специфическое состояние общества, известное нам как полис.
Бесклассовое общество (точнее, раннеклассовое, развитие которого очень жестко контролировалось), как основа для полисной демократии, просуществовало в разных античных полисах в среднем два-три столетия. Затем под воздействием рабовладения, войн и экономического развития классообразование в полисах приобрело необратимые формы и в ходе гражданских войн государство, наконец, было создано в классическом варианте как орган классового господства. Но когда возникло государство, полис уже умер.
В литературе отмечается, что в тех случаях, когда активно идет становление так называемой "вторичной" модели государства (как в случае с античными полисами, которые подошли к классическому классовому государству, но затем как бы «заморозились» и временно остановились), и политогенез опережает классогенез, причем, политогенез так и не завершился становлением государства в его традиционной форме, длительное время может существовать особое параполитейное состояние социальных организмов. Его обществоведы определяют как потенциально государственное [4]. Данное определение описывает ситуацию, когда менее развитое общество переходит на более высокую ступень лишь отдельными элементами своей структуры при сохранении абсолютно преобладающих предшествующих форм. Такое общество, к которому относят и античное, в современном обществоведении давно получило название "деформированного". Одной из отличительных его черт является то, что может возникать временная автономизация надстройки от базиса, а также ее обратное воздействие на базис, как ускоряющее, так и тормозящее в зависимости от конкретной ситуации [5].
И вот следует задать следующий вопрос: если мы говорим о том, что возможность появления такого феномена как полис (деформированного общества) была обусловлена временной автономизацией надстройки от базиса, а одной из важнейших составляющих надстройки является общественное (и как часть его политическое) сознание, правомерно поинтересоваться: какие именно исторически особенные формы понимания власти и ее сути были характерны именно для демократических полисов, и, прежде всего, для Афин и Рима? И что особенно важно, какие именно нюансы в понимании сути власти помогали демократическому обществу, свернувшему свое классообразование и жестко контролировавшему, чтобы власть не оторвалась от народа и не стала паразитировать на нем, своевременно разряжать те опасные тенденции, что, согласно мнению принятому в общественных науках, являются для власти имманентными, изначально присущими и легко задевающие такую струны души властителей, как алчность, амбициозность, самолюбие, склонность к повышенной заботе о своем самосохранении (и т.д.)? Проще говоря, каким безопасным образом античные коллективы вовремя разряжали амбиции должностных лиц таким образом, чтобы они не на-
носили вреда социуму, и стремление к обладанию властью (как к одной из форм собственности) не становилось чертой, которая бы разделяла исходно единое сообщество на враждующие социальные группы, различающиеся по их отношению к власти и собственности.
Переходя уже собственно к поиску ответов на этот вопрос, следует отметить, что полисы применяли для этого самые различные методики. Своеобразным громоотводом становилось выведение опасной энергии честолюбия за пределы полисного гражданского пространства. Например, древние спартанцы, по словам Полибия, "...будучи в частной жизни и в отношениях к законам своего полиса совершенно свободными от честолюбия и в высшей мере благоразумными, сознательно оказывались по отношению к другим эллинам преисполненными честолюбием, жаждой власти и стяжания" [6]. Но при быстро сформировавшейся на фоне войн с варварами идеи панэллинизма и эллинского гуманизма, данный путь канализирования различных опасных властных проявлений вовне, за пределы своего коллектива, серьезного развития не получил.
Не получил широкого распространения в античности и такой вид морального стимулировании, как перенесение общественного воздаяния в загробный мир. А отсутствие касты жрецов не позволило создать такие развернутые и убедительные представления о жизни после смерти, которые мотивировали бы людей на работу на благо коллектива, обещая воздать за этой сторицей где-то на небесах.
Очевидно, что в конечном итоге, самым лучшим способом разряжения опасной и для коллектива и для лидеров энергии власти оказалась характерная именно для античности идея всесторонне пронизывающего социальное пространство агона.
В этой связи следует отметить, что историография античной агональности значительна и разнообразна. И поскольку в рамках данной работы нет смысла излагать обширную историографию проблемы, то можно отослать читателя к наиболее серьезной в отечественной литературе работе А.И. Зайцева [7]. Но, к сожалению, проблема целей и принципов агона, применительно конкретно к античной политике, насколько нам известно, ни в зарубежной, ни в отечественной историографии не рассматривалась. И это довольно странно, так как ХХ век самым наглядным образом показал нам важность агонального духа в общественном сознании и социальной практике. Причем, ярче всего, на наш взгляд, это заметно на примере так называемых социалистических соревнований, принятых когда-то в СССР.
Как известно, при построении социализма в СССР материальные способы поощрения большого распространения не получили. Поэтому для придания веса моральной стимуляции была введена некая эстафета, когда множество коллективов или людей боролись между собой либо за некий малозначительный и не имеющий материальной значимости фетиш. Например, вымпел, переходящее красное знамя, ленту, орден, грамоту и т.д.
Принцип соревнования - это принцип своеобразных качелей, когда вверх поднимается то один, то другой. А надолго зависнуть на них, ввиду множества участников борьбы, равных условий и невозможности использовать одну победу для достижения другой, практически невозможно. А главное, при соблюдении честности игры теряет смысл и нейтрализуется зависть (то самое явление, что всегда окружает власть). Как индивидуальная, так и социальная. Зачем завидовать кому-либо имеющему власть и почет, если все знают, что его выделение из коллектива, слава и известность очень кратки и в материальном плане ничего человеку не дают.
Так, при системе социалистических соревнований решалась масса вопросов, главные из которых касались того, как заставить людей эффективно трудиться, максимально отойдя от материальных стимулов и при этом, в случае успеха одних, не вызвать зависти у других. Не раскалывая, таким образом, коллектив.
Опыт СССР показывает, что лихорадочно-соревновательный дух в общественной жизни может быть основой довольно жизнеспособной политической системы. Но для этого требовались определенные условия. Во-первых, отсутствие других стимулов, кроме моральных. Во-вторых, формирование удачной системы воспитания населения в этом духе, его привыкания. В-третьих, при относительной материальной скромности общества и его замкнутости, автаркичности.
Сознательно или нет, но создатели принципа "социалистического соревнования" почти буквально скопировали античные образцы. Ведь именно там агон, агональность, состязательность пронизывали всю жизнь общества - начиная от спортивных игр и заканчивая соревнованиями между рыбаками, прядильщицами, поэтами и капитанами. Как писал немецкий ученый Фритц: "Агон для греков был привычной сферой. Полемика, споры и состязания распространялись на самые разнообразные области: политику, суд, философию, ораторское искусство, художественное творчество и спортивные игры" [8]. Агон был по сути всеобщим. По словам афинского историка Ксенофонта, даже в отсталой и консервативной Спарте "...главной задачей в общественном воспитании граждан было научение их соревновательной доблести" [9].
Что касается дефиниций агона и агональности и определения его сути, то мы придерживаемся мнения признанного специалиста в этой сфере Хейзинги, который в изданной в 1936 году монографии "Человек играющий" прямо отнес агональность к одной из форм социальной игры. "Состязание, как и любую игру, следует считать до некоторой степени бесцельным. Иначе говоря, оно протекает внутри самого себя и его исход не составляет части необходимого жизненного процесса группы. Финальный элемент игрового действа, его целеполагание в первую очередь заключается в самом процессе игры, без прямого отношения, что за этим последует" [10].
На наш взгляд, автор очень точно передал суть античного агона. Вечное соревнование ради достижения вечных целей - его главное содержание. Сугубо материальные стимулы не принципиальны.
К сожалению, в современном общественном (и научном) сознании об агоне принято говорить только применительно к спорту. И с нашей точки зрения, это значительно ограничивает и обедняет содержание этого понятия, игравшего колоссальное значение в античном общественном сознании применительно к власти. Ведь агональное начало относится к числу наиболее типичных черт полисной культуры, и сфера применения агона далеко не ограничивалась здесь только спортом.
Вся связь политики и агона в литературе обычно сводится к нескольким примерам, опять же производным от спорта. Так, чемпиона Олимпии Хилона жители Кирены пригласили стать управляющим их новой колонии. Чемпиона Оресиппа мегарцы сделали главнокомандующим во время войны с мегарами. Так же поступили афиняне, поставив во главе армии только что победившего в Олимпии Фринона. Знаменитый кулачный боец Никодор из Мантинеи стал у себя на родине законодателем. Чемпион по бегу Килон сделал попытку стать тираном в Афинах. Высокие спортивные достижения имели тираны и законодатели Писист-рат, Клисфен Сикионский, Периандр, Алкивиад. Противник Перикла Каллий не раз козырял на народном собрании своими победами в Олимпии по панкратиону. И уже совершенно затертым стал пример Аристок-ла-Платона, сильнейшего борца своего времени, ставшего позже великим философом.
Безусловно, эти примеры также показывают связь агона и античной политики. Более того, это подтверждает, что для античного мышления спорт и античная политика были различными проявления всеобщего духа агона - состязания не ради свой личной цели, но ради полиса в целом. Ведь, как передавал Плутарх: "По мнению предков наших, политическая деятельность вовсе не борьба за деньги и дары, но истинно священная обязанность, вознаграждаемая венком, надписью, изображением и масличной ветвью" [11].
Однако имеющиеся в литературе всего несколько вышеназванных примеров следует дополнить и тем, что принцип всеединства агона в полисной ментальности прослеживается и в сложившейся в Элладе традиции чествовать выдающихся политиков и магистратов именно как спортсменов-олимпиоников. Уже Фемистокла, Перикла, Брасида и Алкивиада награждали после достижения ими значительных политических успехов как атлетов лавровыми и золотыми венками, священными лентами. Можно предположить, что раз эта инициатива исходила "снизу", от демоса, то, видимо, в массовом сознании связь между политиком и спортом имелась в самом прямом виде.
Превращенным, прикладным проявлением власти и властных отношений можно считать ораторское искусство и полисное судопроизводство. Агональность была там принята настолько, что в конце V века до н.э. афинский историк Фукидид недовольно констатировал, что речи ораторов уже мало соотносятся с успехом предлагаемых ими мероприятий для полиса, и в основном призваны подтвердить ораторские и состязательные способности самого вещающего. И любые обсуждения просто тонут в выступлениях [12].
Это высказывание сопоставимо со следующей цитатой из комедии Аристофана "Женщины на празднике Фесмофорий", где афинянки, подражая своим мужьям на народном собрании, первым делом провозгласив проклятья на голову тех, кто собирается стать тираном, затем призывают:
"Помолимся о том, что б эти пожеланья во благо народу и вольности гражданской исполнились.
И что бы та женщина в собрании победила, которая подаст полезнейший совет" [13].
Но политический агон выражался не только и ни сколько в словопрениях. От периода расцвета афинской демократии до нас дошло несколько интереснейших примеров политической состязательности не на словах, а на деле. Во время Пелопоннеской войны (431-404 гг. до н.э.) афинский стратег Никий сумел блокировать спартанский отряд на острове Сфактерий. Не сумев его уничтожить, он начал долгую осаду. Устав от проволочки, народное собрание потребовало от Никия решительных действий. От лица демоса выступил
начинающий демократ, кожевник Клеон. В возникшей перепалке между ним и Никием последний язвительно предложил временно отступить от правил передачи должностей и на время (без официальных выборов) передать бразды командования самому Клеону. Как говорится, "дать попробовать". И тогда народ увидит, что легче, - критиковать или воевать.
Народное собрание, удивив и Клеона и Никия, пошло на такой далеко не правовой эксперимент. Клеон, никогда не занимавший до этого никакого государственного поста был отправлен на войну в высшей военной должности стратега. Все закончилось для афинян как нельзя благополучно. Клеон разбил спартанцев. Но законно стал стратегом только год спустя, пройдя соответствующие процедуры.
Рассматривая данный эпизод с точки зрения социальной ситуации, можно отметить следующее. Объективных причин для данного поступка демоса не было, так как полис не находился в критической ситуации, а прежний командующий (Никий) с командованием войсками справлялся успешно. На практике был просто применен принцип агона, существующий в общественном мышлении: дело важно было не просто выполнить, но сделать это в кратчайшие сроки. А это, по сути, и есть агон, состязание. И демос, как бы мы сейчас сказали, просто дал попробовать сделать дело другому человеку, даже не магистрату. Причем, без полномочий и выборов. Это нечто сопоставимое с тем, если бы сейчас на референдуме большинством голосов решение проблемы Чечни на время отобрали бы у президента и передали какому-нибудь известному и решительно настроенному человеку, но не имеющему никакого поста. А после завершения дела все бы встало на круги своя, словно ничего и не было.
Подобные эпизоды имели место и в Древнем Риме. В начале III века до н.э. в Риме на войне соревновались между собой два консула - плебей Деций Мус и патриций Аппий Клавдий. Первый одерживал победы, а Аппий, как пишет Ливий, "...позоря сословие, сражения давал в неудобных местах и в неудобное время, радуя врагов и настраивая против себя войско". В итоге раздраженные сенаторы, видя позор Аппия, своим решением отозвали его с фронта, и, не имея на это прав, понизили в должности, назначив претором [14].
Представляется, что в общественном сознании и демоса и его лидеров, понимание власти лежало не в сфере процесса выполнения властных полномочий, осуществлении власти, а исключительно в результате ее применения.
И принцип агональности здесь подходил как нельзя лучше. Уже современник Перикла, Аристофана, Никия и Клеона философ и историк Ксенофонт так писал о практическом применении агона в сфере политики: "...активность граждан в государственных может быть поднята делах путем возбуждения соревнований, где за счет наград стимулируется военная, налоговая и политическая активность" [15].
Спортивный подход к политике демонстрирует и Плутарх, который, анализируя биографии римлян Мария, Сципиона и Цицерона, отмечает: "Поистине, и в государственной деятельности есть свой круг побед, и когда он завершен, пора кончать. В состязаниях на государственном поприще - ничуть не меньше, чем в гимнасии, тотчас обнаруживается, что борца покидают молодые силы" [16].
Ограничившись этими примерами, отметим, что само создание в античности системы политических сдержек и противовесов было построено не столько на техническом устройстве самих органов власти, сколько на постоянной конкуренции между личностями, вечном соревновании. Писистрат и Ме-гакл, Фемистокл и Аристид, Кимон и Эфиальт, Перикл и Фукидид, Никий и Алкивиад, Сципион и Катон, Марий и Сулла, Помпей и Цезарь, Август и Антоний - в период нормального функционирования полисной системы любой политик имел своего антипода. Причем, в большинстве случаев, мы не можем говорить о какой-либо социальной или клановой розни между противниками. Скорее это было, с одной стороны, правило, усвоенное ими еще с гимнасиев, с другой, социальная атмосфера искусственного сталкивания политиков лбами. Когда "третий радующийся", то есть демос в целом, только выигрывал от взаимного ослабления властолюбивых конкурентов. Именно вечная политическая личная состязательность - внешняя сторона расцвета полиса. Гегемония того или иного лидера - верный признак распада полисного (да и любого другого) общества.
Но успешность агональной системы власти прямо зависит от того, сумеет ли общество создать условия для воспроизведения духа агона, воспроизведения бесперебойного продолжения политикоуправленческого соревнования. Ведь только при этом какой-то особенно ловкий и амбициозный лидер не сможет убедить население, что именно он и никто другой сможет справиться с выполнением поставленной задачи и потому передавать власть кому-то еще уже не только бессмысленно, но и попросту опасно!
Поэтому принципиальным условием устойчивости и воспроизводства духа агональности в политике было то, что состязание не могло прекращаться. Иначе феноменальный результат кого-либо мог быть за-
фиксирован на целые десятилетия, став обоснованием особого права на власть. И в идеале лучше было бы обойтись без результата вообще. Но в управлении это невозможно. И выше мы уже видели: агон в античной политике - это достижение конкретной цели и воздаяние за конкретные заслуги перед полисом. Как например, мы это видим в случае с известным римским политиком Катоном Старшим. Когда после годичного консульства он с гордостью писал о себе: "Хвалят меня великими хвалами, ибо невозможно представить себе, что бы кто-то смог бы за такой короткий период подготовить столько кораблей, войск и припасов" [17].
Отчетливо это звучит в "Политике" Аристотеля: "Государственные поручения имеют в виду какое-нибудь конкретное дело и касаются либо всех граждан, либо части их" [18]. Можно предположить, что власть представлялась гражданам полисов в виде некой временной суммы полномочий, направленных на решение конкретного вопроса в максимально короткий срок. То есть значимость придавалась не процессу и усилиям для "решения вопроса", а только результату.
Показательно, что в Риме, в период ранней республики, слово "провинция", изначально употреблялось в смысле "поручение магистрату". То есть, человек избирался на год не для того, что бы весь год ходить и присматривать за состоянием зданий в городе, не исполнения властных функций вообще, по принципу "свято место пусто не бывает", но, конкретно, для создания нового портика или театра, или выполнения какой-то другой обязанности. Стратег или консул не избирались в принципе для управления армиями, а готовились к войне с непосредственным противником.
Приспособленными для такого конкретного, разового понимания власти оказались и античные полисные термины, аналогичные современному понятию "гражданская доблесть". В Риме это "честь" (Honos), в Элладе "арете". Специально исследуя римские социально-политические термины, немецкий ученый Ф. Клозе пришел к выводу, что понятие "Honos" не является врожденным или длительным. "Honos - это не состояние, как, допустим, добродетельность или благочестие. Честь - это разовое, конкретное успешное деяние. Удачное мероприятие, блестяще завершенное, в котором проявлена доблесть и которое заслуживает одобрения граждан. Honos - публичное признание разового, конкретного успеха, политическое достижение данного политика".
Применительно к греческой "арете" Хейзинга считал следующее: "Добродетель, которая делает нас достойными почестей, в архаическом обществе - не абстрактная идея нравственного совершенства в соответствии с заповедями высшей божественной власти. Понятие добродетели еще прямо соответствует своей вербальной основе «быть на что-то пригодным, способным». Так обстоит дело с греческим понятием "арете". Добродетелью благородного человека является сумма качеств, делающих его способным сражаться и повелевать, выполнять что-либо" [19].
То есть гражданин это не просто человек, готовый исполнить свой политико-управленческий долг, но обладающий некими нужными для этого качествами, или уже применивший их в деле. Политическая власть, в отличие от власти социальной, виделась коллективами не виде абстрактной потенции, а исключительно в осуществленном виде, на стадии успешной реализации конкретных мероприятий.
В своем трактате "О монархии, демократии и олигархии" греческий историк, политик и философ Плутарх, желая показать многозначность такого термина, как "политика", выделяет три главных смысла этого слова:
- обладание гражданскими правами;
- принцип государственного устройства, сам порядок и организация государства (монархия, олигархия, демократия);
- образ жизни государственного и общественного деятеля.
При этом, развивая последнее положение, Плутарх, пишет, что "...политией считают одно блестящее дело, удачное для общей пользы. Например, пожертвование денег государству, прекращение войны, удачный законопроект". Конкретность, разовость общественной оценки того или иного античного политика налицо.
Успех на политическом поприще - это не политическое долголетие, как, например, это воспринимается в сегодняшнее время, а одномоментный и ошеломляющий успех, продемонстрировавший социуму весь потенциал человека, - такова была общественная установка, социальные ожидания.
Данная черта общественных представлений о власти искусственно культивировалась полисом для того, чтобы не вырабатывать в сознании политиков желание длительное время занимать должностное кресло. И потому, раз социум оценивал власть и деятельность магистрата только исходя из разового успеха, то, с точки зрения античного управленца, не стоило растрачивать время и силы, совершая десятки
мелких должностных действий, которые никто не оценит. Тем более имелся совершенно реальный риск навлечь на себя позор в мелком деле после успеха в крупном.
О том, что агональность в государственной деятельности должна была наводить античных магистратов приблизительно на такие мысли, прямо говорил Катон Старший, подчеркивая, что "...избегнуть зависти можно только совершив все свои деяния очередником", то есть перемежая государственную деятельность заботами о хозяйстве и не избираясь постоянно [20].
Избираясь, претенденты имели в виду не достижение власти как таковой, а стремление выполнить нечто, позволяющее претендовать на краткое и потому относительно безопасное общественное признание. Тогда сразу после достижения конкретного успеха политическая власть теряла смысл своего персонального (на уровне носителя власти) существования отдельно от коллектива.
В повседневной жизни это было именно так. Римские должностные лица довольно часто по завершению того или иного дела складывали с себя полномочия раньше срока. Диктатор Тит Квинкций, выбранный на полгода, за 15 дней разгромив врага, сразу вернулся к себе в деревню. Избранный после поражения при Каннах в 217 году до н.э. диктатор Фабий Максим провел новую комплектацию легионов за неделю, а затем, как пишет Тит Ливий, "...снял с себя звание, сошел с ростр и затерялся в толпе". Избранный позже диктатор Фабий Бутеон, "...явился на комиции, выбрал соответствующее число лиц для пополнения сената, и в тот же день отпустил от себя ликторов-телохранителей, отказался от почетных знаков своего достоинства, вошел в толпу и начал заниматься своими делами на Форуме в качестве частного лица" [21]. И подобных примеров сотни.
Итак, мы видим, что конкретность в античной полисной власти, несомненно, присутствует. И самое главное, эта конкретность самым серьезным образом перестраивает, меняет само существо власти и ее понимание. Власть остается, она имеет свои символы и институты, применяется, функционирует, решает некие проблемы, но все время стремится (в потенции) если не перейти из публично-политической в социальную, "раствориться" в ней, то во всяком случае, не быть ей противопоставленной (что характерно для классового общества). Так, власть не становится самостоятельной, самодовлеющей. Власть в массовом сознании не ассоциируется с конкретным ее носителем, так как все это только на очень короткое время. Агональность заставляет власть все время действовать. Ибо с социально-философской точки зрения античного человека, власть это и есть само действие, а не его потенция.
Выполнив необходимое, агональная полисная власть уходит, как бы стремится свернуться, сделаться незаметной. А еще лучше прекратить свое существование. Но объективное усложнение жизни не позволяет созданию для этого устойчивых предпосылок. Обществу необходима власть мощная, решительная и эффективная, но при этом безопасная и понятная. Социум старательно заботится о том, чтобы власть не вышла из-под контроля, не приобрела черты власти-для-власти, то есть самой для себя.
С этой точки зрения, выборы каждого нового магистрата в демократических полисах, по сути дела, были вынужденными, как бы данью объективной необходимости. Античное общество все время тщетно старалось вернуться в свой изначальный "Золотой век", когда во власти не было необходимости по той причине, что проблемы общества решались без создания публично-политических систем.
Античное гражданство хорошо отдавало себе отчет о причинах появления власти. Но, наряду с этим, видело оно и то, во что превращается власть в деспотиях Востока. Поэтому полисное сообщество, прежде всего, в интересах своего самосохранения и самосохранения "нормальной", с их точки зрения, власти, придали власти характер Феникса - все время рождающейся и, одновременно, саморазрушающейся.
Так, полисная власть становилась кратким мигом - соревнованием, агоном. Кто в данных конкретных условиях лучше справится с возникшей перед полисом проблемой, таким образом ликвидировав необходимость в самой власти, тот и получит уважение своего общества. И такой спортивно-агональный полисный подход удовлетворял и коллектив в целом и самих политиков. Первых он страховал от установления тирании, а вторых - от физических расправ в случае прихода к власти на длительный срок политического противника, от зависти и подозрительности коллектива в целом. А сама власть лишалась монопольного закрытого характера.
Итак, важность агона для античной полисной власти заключалась в том, что именно агональность была наилучшим методом или, можно сказать, суммой условий, которые препятствовали превращению власти в долговременный самодовлеющий механизм, не позволяя демократии эволюционировать в аристократию, олигархию или тиранию, помогали ей устойчиво воспроизводиться в течение многих столетий.
Интересно, что уже в ХХ веке примерно так же пытался мыслить философ Хосе Ортега - и - Гассет. Как писала его биограф Роза Монтеро, "...он не принял партий в их современном виде, считая, что люди
должны объединяться ради какого-то конкретного дела, а, совершив его, расходиться. Что он и сделал. Когда созданный им "Союз на службе Республики" к 1932 году достиг уставных целей, он распустил его" [22].
Агональная власть теряла важную составляющую власти - ее "самодостаточность". Ее длительность и существование "самой по себе", в потенции. Полисная агональная власть становилась мимолетной. Никто не мог держать ее в своих руках слишком долго, чтобы не навлечь на себя социального гнева со стороны других участников политического процесса. Поэтому в общественном сознании перед античным лидером вставало сразу несколько задач:
- добиться социально значимого результата;
- сделать это в кратчайшие сроки;
- вести себя, находясь у власти таким образом, чтобы коллектив не увидел в его поведении проявлений опасных тенденций.
И все это вместе взятое, как раз и помогало античным коллективам нейтрализовать те опасные тенденции, что имманентно присущи любой власти и являлось исторически-конкретным способом создания устойчивых демократических режимов.
Подводя итоги нашего анализа, следует отметить, что говоря о полисной власти как именно об агональной, мы имеем дело с одной из превращенных форм власти, где политическая власть как бы все время смыкается с социальной, стремится не подчеркивать свой публичный характер, так как это может разделить коллектив на группы отличные друг от друга по отношению к власти, спровоцировать классогенез. И социальными условиями существования представлений о власти именно в таком вот агональном виде мы считаем жесткое сопротивление широких слоев античного демоса возникновению различного рода политических элит.
Благодаря применению в античных демократических полисах подхода к власти как к некому политическому агону, власть растворялась в более широком понятии "общественного долга". Она являлась частью этого долга, но при этом далеко не самой главной. Власть являлась составляющей долга, но долг при этом не сводился только к личному или коллективному участию в осуществлении политической власти. Более того, власть становилась одним из самых опасных способов исполнения этого долга. Власть не являлась ценностью ценностей, эквивалентом, приложимым ко всем формам деятельности. В шкале агональных ценностей, сложившихся в полисном общественном сознании, власть стала лишь одним из направлений применения агона вообще, причем, не самым главным и не определяющим. Ибо это означало бы нарушение социального равновесия, которое было достигнуто сворачиванием классогенеза.
Благодаря агональности, с нашей точки зрения, политическая власть из цели, способа самовыражения индивида, стала средством, которым социум с этим самовыражением последовательно и жестоко боролся. А главное, целью в полисном общественном сознании, в этом случае, становилось стремление принести максимальную пользу тому обществу (родному коллективу), в котором тогдашний гражданин чувствовал себя максимально комфортно.
Переходя к завершению нашего анализа, следует отметить, что античная демократия, как исторически первый опыт создания демократической системы управления, вызвала появление особого, характерного только для полисов общественного сознания, в котором осмысление феномена власти имело свои особенные, исторически конкретные агональные черты. И в этом смысле полисное общество напоминает нам то общество, что имелось когда-то в СССР. И там и там цель была одна: используя еще не забытые, остаточные позднеродовые коллективисткие настроения, в той или иной мере свернуть болезненный процесс классообразования, поставить его под полный общественный контроль. Что и было в большей или меньшей степени сделано. Однако, в силу по меньшей мере двух причин, уже созданные ранее публично-политические властные институты остались. Во-первых, они должны были противодействовать экспансии экономически и классово более продвинутых соседей. А, во-вторых, раз сам процесс сворачивания классогенеза был осуществлен этими институтами, то на них же и был возложен контроль за недопущением его рецедивов. Так, порожденная раннеклассовым обществом, публично-политическая власть стала важным элементом, гарантом самосохранения общества позднеродового.
Так, политическая власть в полисах, как власть деформированная, характерная для общества зависшего между двумя волнами классо-и-политогенеза, стала иметь три важнейшие функции:
- защита гражданского коллектива от внешнего врага;
- упорядочение и организация жизни (строительство храмов, общественных хранилищ, водопроводов, правительственных зданий и т.д.);
- пресечение попыток раскола гражданского коллектива как по линии классовой дифференциации, так и по линии власти отношений, создающих неравенство.
Именно этим условиям и полностью отвечала та стихийно складывавшаяся в полисах система власти, позже известная нам как античная демократия. Ее социальной сутью, по нашему мнению, было выражение гегемонии, коллективной диктатуры демоса, то есть широких социальных слоев полисного гражданства, средней и ниже среднего частей полисного коллектива. А сама она рождалась не как стремление к некой вполне оформившейся идее, а "от противного". То есть демократия первоначально являлась не формой власти, а механизмом недопущения усиления за счет потенциала того или иного лидера политической власти. Демократия представляла из себя форму контроля позднеродовой социальной власти над стадиально чуждой ей, но жизненно необходимой политической властью классового общества.
В сумме это и нашло выражение в агональной составляющей полисного общественного сознания. Когда понимание власти перешло из сферы процесса выполнения властных полномочий, осуществления власти "вообще", жизненно важной для существования общества, исключительно в достижение конкретного результата ее применения. Мы предполагаем, что власть представлялась гражданам полисов в виде некой временной суммы полномочий, направленных на решение конкретного вопроса в максимально короткий срок. С социально-философской точки зрения античного человека, власть это и есть само действие, а не его потенция.
Безусловно, далеко не все из того, чтобы было подвергнуто нами анализу, может быть успешно перенесено в современное нам время. Однако, оценка эффективности власти, в том числе и путем постоянного сравнения личных результатов отдельных управленцев, равно как и отношение к власти как к сфере обслуживания всего гражданского коллектива, безусловно, сыграли бы положительное значение и для повышения эффективности нынешней российской власти.
Литература
1. Лапин, Н.И. Проблема социокультурной реформации в России: тенденции и препятствия / Н.И. Лапин // Вопр. философии. - 1996. - № 5. - C. 21.
2. Крадин, Н.Н. Вождество: современное состояние и проблемы изучения / Н.Н. Крадин // Ранние формы политической организации: сб. ст. - М.: Наука, 1995. - С.18.: F^d, M.N. On the Evolution of social Stratification and the State / M.N. Fliеd. - Philadelfia, 1978; Cohen, R. Warfare and State Formation - Development and Decilin: The Evolucion of Sociopolitical Organization / R. Cohen. - South Hadley, 1985. - Р. 277; Servis, E. Primitiv Social Organization / E. Servis. - N.Y., 1962; Profiles of Etnology. - N.Y., 1963; Origins of the State and Civilization. - N.Y., 1975; Хазанов, А.М. Классобразование: факторы и механизмы / А.М. Хазанов // Исследования по общей этнографии. - М., 1979; Ранние формы социальной стратификации: генезис, историческая динамика, потестарно-политические функции: сб. ст. - М.: Наука, 1993.
3. Крадин, Н.Н. Указ. соч. - С. 20.
4. Васильев, Л.С. Протогосударства - чифдом как политическая структура / Л.С. Васильев // Народы Азии и Африки. - 1981. - № 6. - С. 30-57; Попов, В.А. Политогенетическая контраверза, параполитейность и феномен вторичной государственности / В.А. Попов //Ранние формы политической организации: сб. ст.
- М.: Наука, 1995. - С. 197.
5. Жуков, Е.М. Теоретические проблемы всемирно-исторического процесса / Е.М. Жуков. - М., 1979. -С.135.
6. Полибий. Всеобщая история. 6. 48. 8.
7. Зайцев, А.И. Культурный переворот в Греции в 8-6 вв. до н.э. / А.И. Зайцев - Л.: Изд-во ЛГУ, 1988. -С. 74.
8. Kurt von Fritz. The Relevanse of Ancient Social and Political Philosophy for our Times. - Berlin.; N.Y., 1974; Кессиди, Ф.Х. Философия, диалог и диалектика в древней Греции классического периода / Ф.Х. Кессиди // Проблемы античной культуры: сб. ст. - М.: Наука, 1986. - С. 18-23.
9. Ксенофонт. Лакедемонская полития. 4. 2-6.
10. Хейзинга, И. Человек играющий / И. Хейзинга. - М.,1988. - С. 64-65.
11. Плутарх. Моралии. 820. Д.
12. Фукидид. История. 1. 22.: 3. 38.
13. Аристофан. Женщины на празднике Фесмофорий. Парабаса. 350.
14. Ливий. 10. 18-26: 29-30; Цицерон. О девинации. 1. 24; Флор. 1. 17.; Валерий Максим. 1. 7. 3.; Аврелий Виктор. 27.
15. Ксенофонт. Гиерон. 9.
16. Плутарх. Лукулл. 38.: Наставления. 824. В.
17. Катон. фр. 28.
18. Аристотель. Политика. 3. 12. 3.
19. Хейзенга, И. Указ. соч. - С. 80.
20. Катон. фр. 129.
21. Ливий. 23. 23.: Флор. 1. 1. 5 : Плутарх. Фабий. 9.
22. Х. Ортега-и-Гассет. Что такое философия? / Х. Ортега-и-Гассет. - М.: Наука, 1991. - С. 359.
УДК 100.4: [13+159.964] Т.И. Бармашова
ДИАЛЕКТИКА СОЗНАТЕЛЬНОГО И БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО В МЕХАНИЗМАХ ПРАВОВОЙ АКТИВНОСТИ
Статья посвящена анализу правовой активности социума в контексте диалектики сознательного и бессознательного. Автором анализируется структура правовой активности. Дается характеристика отдельных разновидностей правовой активности как на уровне индивидуального, так и на уровне социально-группового субъекта.
Рассмотрение сложных проблем правовой активности социального субъекта связывают, как правило, с сознательными формами отражения действительности. Более правомерным является учет всех разновидностей взаимодействия человека с миром. Речь идет о взаимосочетаемости и взаимодополняемости сознательного и бессознательного во всех проявлениях человеческой активности, в том числе и в сфере правовых отношений. Проблема бессознательного представляет не только теоретический, но практический интерес в уголовно-правовой области. На этот факт оправданно обращает внимание А.Ф. Зелинский, подчеркивая, что в основе ряда преступлений, совершенных в состоянии аффекта, лежит неосознаваемая психическая установка (как одно из проявлений бессознательного), понятие которой используется в исследовании неосторожной вины. Для выяснения неосознанных мотивов преступления берется во внимание механизм взаимодействия осознанных и неосознанных установок, лежащий в основе антиобщественной направленности личности преступника. Специальная статья Основного уголовного законодательства в определение умышленной вины ввела признак осознания общественной опасности. Учет бессознательного в криминологии и уголовно-правовом деле не только повышает эффективность борьбы с преступностью, но и в значительной степени способствует предупреждению правонарушений [1].
Ведя речь о правовой активности, следует иметь в виду ее сложную структуру. В ней можно выделить производство правосознания, правопонимание, разновидности правосознания (соответствующие уровням и формам общественного сознания). Диалектика сознательного и бессознательного присуща всем данным структурным элементам, в связи с чем и будет развернута логика изложения. Производство правосознания представляет собой не только отражение в сознании объективных характеристик права, не только формирование правового сознания субъекта, но и включает процесс правового творчества, а именно - формирование правил, предписаний, законов, одним словом, регулятивов поведения человека в обществе. Бессознательное при этом может играть довольно существенную роль. Это особенно относится к начальным этапам человеческой истории. Как известно, право возникло в раннеклассовом обществе. Но его предпосылки, зачатки сформировались в рамках родового общества. То, что в дальнейшем оформилось как система правовых норм, закрепленных на уровне государства, исходно представляло неосознанный, инстинктивный сплав религиозных, моральных ограничительных рамок, выступающих направляющим началом поведения человека как индивида, так и группы.
