CC BY
16
Т. И. Чепелевская (Москва)
А. С. Пушкин и Ф. Прешерн: о некоторых тематических параллелях в творчестве поэтов-современников
Но, верю я, у племени родного и в дальние те годы сохранится мое из сердца выросшее слово.
Ф. Прешерн. «Венок сонетов»
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой, И назовет меня всяк сущий в ней язык, И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой Тунгуз, и друг степей калмык.
А. Пушкин. «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...»
В статье предпринята попытка типологического сопоставления поэзии А. С. Пушкина и словенца Ф. Прешерна на примере развития ими темы рода и семьи. Выделение этой темы как одного из многих направлений глубинного осмысления истории и ее художественного воплощения в творчестве двух выдающихся славянских поэтов XIX в. продиктовано стремлением реконструировать ключевые слова-понятия той эпохи, в которую они творили. Вместе с тем анализ их произведений под этим углом зрения позволяет «выявить дополнительные источники к расшифровке идеологии эпохи, приблизиться к истинному смыслу культуры, к узнаванию ее внутреннего облика» 1.
Тема «предков» и «своего Дома», если использовать выражения самого Пушкина, имела для поэта как объективное, так и сугубо личное значение. Личное приходило исподволь, с детства, когда, увлеченный рассказами своей бабушки, Марии Алексеевны Ганнибал, об истории предков и их участии во многие событиях российской истории, он начинал испытывать законную гордость представителями своего рода, «коих имя встречается почти на каждой странице истории нашей»2.
Люблю от бабушки московской Я слушать толки о родне, Об отдаленной старине. Могучих предков правнук бедный, Люблю встречать их имена В двух-трех строках Карамзина.
(3,236)
Действительно, Пушкины упоминались в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, а прадед со стороны матери, А. П. Ганнибал, был сподвижником Петра I, «царю наперсник, а не раб». Как писал известный пушкиновед Д. Д. Благой, «Отсюда и особый характер чувства Пушкиным русского исторического прошлого. История России была для него в какой-то степени семейной хроникой»3. Позже поэт вновь и вновь обращается к наиболее ярким страницам исторического прошлого, вводя в качестве персонажей своих произведений представителей двух древних родов. Так, в драму «Борис Годунов» (закончена в ноябре 1825, напечатана в 1830) Пушкин вводит Афанасия Пушкина и упоминает его племянника Гаврилу. В драме царь Борис с нескрываемой неприязнью говорит о них: «Противен мне род Пушкиных мятежный...» (4, 218). Дух неукротимости, упрямство подчас вредили предкам поэта, но Пушкин гордился этими качествами своего «сурового рода». Чувства независимости, самоуважения, чуждость сословной спеси он выразил в стихотворении «Моя родословная» (1830), где с гордостью пишет и о служившем «мышцей бранной святому Невскому» (2, 197) своем предке Раче; напоминает, что Пушкины заседали в Думе рядом с Мининым и Пожарским и избирали Романовых на царство. С не меньшим уважением Пушкин говорит и о своих предках Ганнибалах, также вписавших страницы славы в историю отечества.
Гордость представителями своего рода заставляла поэта неоднократно высказываться о необходимости уважительного отношения к деяниям пращуров, к прошлому дворянства, которое он считал не замкнутой кастой, а определенной культурной силой, источником общественного прогресса. Эти мысли он развивает в «Романе в письмах» (1929), где с прискорбием пишет об «уничижении наших исторических родов» и добавляет. «Семейные воспоминания дворянства должны стать историческими воспоминаниями народа» (5, 46). А в «Родословной моего героя» (отрывке из сатирической поэмы «Езерский», 1833) он с грустью отмечает почти полное исчезновение у современников родовой памяти, констатирует затухающий интерес к истории «отдаленной старины»: «И нужды нет вам никакой / До вашей книги родовой...» (3, 236). Так, современный представитель рода Езерских, олицетворяющий процесс разорения старинных дворянских гнезд, служит регистратором, живет жалованьем, а заложенное имение его давно продано.
Таким образом, художник мыслит исторический процесс как расширение во времени, акцентируя внимание на диахронии, ее вертикальном срезе, соотнесенности настоящего с прошлым и его проецировании в будущее.
Связь человека с прошедшим и будущим, его самовыражение в настоящем осуществляется прежде всего в семье. Она является звеном в родовой цепи, союзом, без которого немыслимо развитие общества. И в этом отношении образ Дома, родного гнезда, обретает для Пушкина глубокий смысл. Необходимость особого пространства как особого мира человека,
мира, который необходимо защищать, поэт ощущал на протяжении всей жизни. Однако в его ранних стихах трудно отыскать примеры описаний родного дома, семьи, поэтических посвящений матери, отцу. Скорее исключением является стихотворение «К сестре» (1813) или «Послание к Юдину» (1815), в котором дано живописное описание Захарова, подмосковной усадьбы бабушки, где поэт провел детские годы.
Вместе с тем в произведениях, созданных после окончания учебы в Лицее, тема родного дома получает новое звучание. Домом с большой буквы становится для поэта дом в Михайловском, правда, у окна его сидела не мать Пушкина, а его крепостная «мама» Арина Родионовна. В стихотворении «Домовому» (1819, опубликовано в 1824), написанном в Михайловском, тема домашнего очага, тихой семейной обители находит фольклорное выражение. Перед нами поэтическая картина, изображающая дворянское гнездо. Автор обращается к домовому с просьбой охранять сей «счастливый домик» от бед. В другом произведении 1820-х гг., «Еще одной высокой, важной песни...» (1829) - незавершенном переводе «Гимна к пенатам» Р. Саути, — тема семьи, семейного очага подана в мифологическом ключе. Обращаясь с приветствием к советникам Зевса, домашним божествам пенатам, таинственным и могущественным силам, которые охраняют единство и цельность семьи, Пушкин выделяет важную для него мысль:
Они меня любить, лелеять учат Не смертные, таинственные чувства, И нас они науке первой учат — Чтить самого себя...
(2, 170)
Весьма важной в свете нашей темы представляется и стихотворный отрывок «Два чувства дивно близки нам...» (1830), в котором поэт проникновенно говорит о том, что «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам» (2, 200), это одухотворяющее, .почти религиозное начало придает жизни высшее содержание. Сохранившиеся черновые наброски к стихотворению продолжают и развивают главную мысль произведения:
Они священны человеку, На них основ<ано> от века Самостоянье человека4.
Мысль о том, что благодаря этим двум важным чувствам делается возможным самовыражение личности, дополняется идеей неразрывности семейного начала с патриотизмом:
[На них основано семейство И ты, к отечеству любовь!..]5
Особую значимость образа Дома в художественной перспективе А. С. Пушкина подчеркивал Ю. М. Лотман: «Дом становится средоточием национальной и исторической, и личной жизни. И это был не абстрактный „Дом вообще", а свой собственный Дом — единственный и реальный»6.
В 1830-е гг. идея «пенатов», культа семьи, домашнего очага, уединения продолжает волновать поэта. Свое дальнейшее развитие она получает и в «преданьях русского семейства» («Евгений Онегин»), и в отдельных стихотворениях этой поры («Вновь я посетил», 1835; «Пора, мой друг, пора...», 1836), и в ряде высказываний автобиографического характера7. Как полагает современная исследовательница творчества М. Е. Салтыкова-Щедрина И. Б. Павлова, именно А. С. Пушкин стоял у истоков художественной традиции глубокого осмысления и разработки русскими реалистами темы рода и семьи8.
Не менее важной эта тема была и для Франце Прешерна (1800-1849). Для словенского поэта задача познания своего рода и определения собственного места в нем выкристаллизовывалась постепенно. Ф. Прешерн, сын зажиточного крестьянина из села Врба в Крайне, был потомком рода, истоки которого восходят, согласно свидетельствам, к XIV в. Многие из его предков, крепкие и зажиточные крестьяне, часто переезжали в города, получали образование, становились известными священниками, юристами, профессорами, государственными чиновниками. Некоторыми из них семья особенно гордилась. Так, Юрий Прешерн как защитник Реформации был осужден на штраф и тюремное заключение. Другой, Иоанн (Янез) Крсник Прешерн (1655-1704), был личным советником зальцбургского архиепископа (Иоанна Эрнеста графа Туна) и первым председателем словенской Академии (Academia operosomm Labacencium), за свои литературные труды удостоенным лаврового венка (poeta laureatus)9. Прямые предки поэта поселились в Крайне приблизительно в конце XV в. Прадед его имел прозвище «рыбак», которое осталось и за их поместьем как родовое имя. Иными словами, причин гордиться своими предками у Ф. Прешерна было немало.
В 1830-е гг. Ф Прешерн вместе со своим другом и единомышленником М. Чопом и другими участниками литературного альманаха «Крайн-ская пчелка» активно выступает за расширение сферы употребления словенского языка. Эти усилия, а также участие в так называемой «азбучной войне»10 не могли не активизировать его размышлений над нацио-нально-исторической проблематикой. Прошлое мыслилось как история определенного локуса, территории, на которой проживали словенцы. И эта история, уходящая корнями в глубокую древность и изобилующая многими героическими страницами, значимыми для многих народов и племен, здесь проживавших (государство Само, крестьянские бунты, борьба с турками и т. д.), органически переносилась и на историю словенцев, что в глазах потомков, по мысли Прешерна, становится важным знаком, своеобразным символом непременного освобождения в будущем.
При этом, в силу особенностей исторического развития словенцев, освоение истории у Прешерна осуществляется в большей степени не по вертикали, а по горизонтали, в пространственном измерении (синхронный срез). И доминантной для характеристики тех изменений, которые происходят на этом участке пространства, оказывается категория границы, которая, как отмечает В. Н. Топоров, «трактуемая как определенная ориентация человека в мире — природном и культурном — и в самом себе, является подвижным, динамичным и, главное, универсальным понятием» 11. В творчестве поэта мы наблюдаем не воздвижение новых границ между «своим» и «чужим/иным», а, напротив, стремление раздвинуть их, перенести в более широкое пространство.
Впервые условные границы своего рода Прешерн очерчивает в «Элегии моим землякам», написанной во время его краткого пребывания в Целовце в 1832 г. Это произведение поднимает важную тему духовного состояния современного Прешерну общества (отказ от традиций предков, преклонение перед всем чужим, безудержное стремление к материальному благополучию). Со своими горькими мыслями он обращается к землякам-краинцам, включая термины родства: он взывает к ним как к братьям, а к крайнской земле как к «дорогой матери», «родному дому»:
Крайна, мать моя родная, скоро ль стоны отзвучат и настанет жизнь иная — встанет горд твой сын, мой брат!
(Пер. Л. Мартынова)12
При этом выявление своего, родного как части оппозиции свой/чужой не носит здесь открыто противопоставительного характера: образ «чужого» не очерчен, он только подразумевается, границы оказываются не сплошными, непроницаемыми, закрытыми.
И в стихотворении того же 1832 г.'«Глосса», опровергая распространенное среди своих земляков мнение о несерьезности и ненужности поэзии («Лишь слепец стихайи занят, / смейся, крайней! Вздор все это!» -пер. Л. Мартынова), Прешерн вновь выступает перед нами как представитель краинского рода.
Особый смысл у Прешерна получает и образ Дома, но мысли о Доме, своем очаге наполнены трагическими нотами. В первом сонете цикла, получившего в истории прешерноведения название «Сонеты несчастья», он создает удивительный по искренности и красоте гимн своей малой родине:
Село родное — далеко в тумане. Там дом отца стоит, покой храня.
О, если б роковая жажда знаний, подобно змию, не влекла меня...
(Пер. А. Гитовича)
Воспевая родную Врбу, где поэт провел первые восемь лет жизни, он с нескрываемой грустью пишет о нарушении естественного хода событий, когда его учеба и последующее решение посвятить себя новому поприщу сделали невозможным продолжить дело предков: жить и трудиться на земле. Осознание своего поэтического призвания, по мысли Прешерна, равносильно (в духе романтических идеалов) отказу от простого семейного счастья.
Новый этап в развитии этнородового самосознания у Прешерна, на наш взгляд, наступает с момента появления «Венка сонетов», написанного им в 1834 г. В этом произведении, соединившем две волнующие поэта темы — любовь к прекрасной Юлии и любовь к родине, можно отметить интересную закономерность. Свое новое мировосприятие поэт передает уже в первой строке: «Венок — словенцам новый дар поэта» (выделено нами. - Т.Ч.), ъ дальнейшем лишь подтверждая и укрепляя эту мысль. Наряду с этнонимами: Крайна, краинский, краинцы (3 раза) здесь гораздо более частотными становятся слова: словенец, словенцы, словенский (9 раз). В 7-9-м сонетах, говоря о необходимости появления нового словенского Орфея, способного силой поэтического искусства объединить «словенцев всех из племени любого», Прешерн впервые использует слово «род», обращая его ко всем своим землякам-словенцам:
Чтобы сердца наши он зажег для чести отчизны, Взаимные распри успокоил И вновь объединил весь род словенский!
(Ф. Прешерн. Венок сонетов. 7-й сонет.
Перевод подстрочный. — Т.Ч.)
То, что своеобразное разрушение символических этнолокальных границ в поэзии Ф.'Прешерна происходит осознанно, подтверждает и написанная им вскоре поэма «Крещение у Савицы» (1836). Ее главный герой, князь Чртомир, храбро сражающийся на территории Крайны с воинами Валхуна за сохранение традиций и веры предков, в конце концов осознает свое поражение, которое усугубляется личной трагедией. Его возлюбленная Богомила, уже давшая обет монашества в надежде спасти Чрто-мира, призывает и его принять христианство:
Приняв священство, сердцем он сгорел Для благ мирских; потом пошел в селенья Родных словенцев и за их предел, Борясь до смерти против заблужденья.
(Перевод Ф. Корша)13
Финал произведения оказывается, на наш взгляд, своеобразным ключом для понимания духовного возрождения самого поэта. Подобно тому как, совершая обряд крещения, Чртомир принимает на себя и важную обязанность: остаться со своим народом («родными словенцами») и быть полезным ему -и сам поэт, переживший глубочайший духовный кризис, связанный с потерей друга и крушением надежд на личное счастье, находит путь выхода из него в служении народу. Во второй половине 1930-х гг. он активно включается в литературный и культурный процесс, сотрудничает с новой словенской газетой «Земледельческие и ремесленные новости» Я. Блейвейса. В его стихах этой поры отчетливо стремление к простоте тематики и художественного выражения, они отмечены философской глубиной обобщений.
В творчестве Ф. Прешерна можно привести немало других примеров, подтверждающих изменения в его национальном самовосприятии (это и сатирический сонет 1832 г. «Как правильно писать „каша" или „kasha"», и станцы 1845 г. в честь люблинского жупана Янеза Н. Храдецкого и др.). Наиболее отчетливо тема словенского рода выражена в стихотворении 1846 г., посвященном памяти М. Чопа. В отличие от предыдущих поэтических посланий другу, здесь Прешерн сосредоточивает внимание на значимости вклада Чопа в развитие литературы и культуры всего словенского рода и на непреходящей ценности его трудов для будущих потомков («внуков»).
Совершенно особое место в творческом наследии Прешерна принадлежит стихотворению «Здравица», имеющему свою неповторимую судьбу. Написанное в ответ на монархическую оду И. Весела-Косеского («Словения Францу Фердинанду») в 1844 г., вышедшее лишь в 1848 г., это произведение, несомненно, обладает огромной энергетической силой воздействия. В разные исторические периоды, особенно те, что горечью и болью отзывались в судьбах тысяч словенцев14, это сочинение словно обретало новую жизнь, передавая дух неистребимого национального оптимизма. В наши дни строки его седьмой строфы стали словами Государственного гимна Республики Словении (музыка Ст. Премрла).
В «Здравице» вновь звучат слова о «словенском роде» с богатой историей и светлым будущим.Ло автор расширяет пространственные границы и сначала говорит об объединении славянских народов в духе идей славянской взаимности, а затем идет дальше и, словно разрушая все преграды, поднимается до гуманистической идеи братства и единения всех народов и племен.
В отличие от Пушкина, представителя державы с многовековой историей, словенец Прешерн жил и творил в эпоху национального возрождения и развивающегося на этом фоне процесса консолидации этноло-кальных связей; процесса, который сопровождался все более ощутимым распространением общего национально-этнического самосознания жителей разных словенских провинций. Как наблюдатель и участник этого
процесса, он сумел не только уловить ведущую идею культурной и исторической жизни этого периода с главенствующей мыслью о единстве народа - этническом, языковом, историческом, духовном, но и воссоздать его в своих творениях.
От осмысления своей кровной принадлежности краинцам («Элегия моим землякам», «Глосса», цикл «Сонеты несчастья») к постепенному выходу из узких этнолокальных границ с признанием себя представителем всего словенского народа - таков путь развития национально-исторического самосознания Ф. Прешерна.
Эти представления определенным образом проецируются и на тему семьи, которая в произведениях словенского поэта обретает, на наш взгляд, подчиненное значение. Если образ Дома для Пушкина «становится средоточием и национальной, и исторической, и личной жизни», то у Прешерна этот образ аккумулировал в себе и образ его родной Врбы, и образ всей Словении, а глубинная духовная связь с земляками воспринимается им более важной, чем семейные узы.
Таким образом, обращение к теме рода и семьи становится для двух художников средством осмысления истории, исторического развития народа, его прошлого, настоящего и будущего. И в этой связи значимым оказывается не только художественное воплощение в их стихах личного, непосредственного жизненного опыта, но и выражение себя как члена рода, составной части единства высшего порядка. Важность подобного самоосознания отмечал П. Флоренский15. Говоря о роде как о едином организме, имеющем единый целостный образ, Флоренский отмечает, что у него есть свои расцветы и периоды упадка. «Каждое время его жизни ценно по-своему; однако род стремится к некоторому определенному, особенно полному выражению своей идеи, пред ним стоит заданная ему историческая задача, которую он призван решить. Эта задача должна быть окончательно выполнена особыми органами рода, можно сказать, энтелехией рода, и породить их — ближайшая цель жизни всего рода. Это благоухающие цветы или вкусные плоды всего рода». И, развивая эту мысль, добавляет: «Жизненная задача всякого — познать строение и форму своего рода, его задачу, закон его роста, критические точки, соотношение отдельных ветвей и их частные задачи, а на фоне всего этого — познать собственное свое место в роде и собственную свою задачу, не индивидуальную свою, поставленную себе, а свою — как члена рода, как органа высшего целого. Только при этом родовом самопознании возможно сознательное отношение к жизни своего народа и к истории человечества...»16. Думается, что жизнь и творчество двух великих славянских поэтов-современников является бесспорным доказательством, что с этой задачей они справились, оставив навечно свои имена в истории своих народов и мировой культуры.
Примечания
1 Софронова Л. А. Еще раз о проблемах истории культуры // Советское славяноведение. М„ 1990. № 2. С. 49.
2 Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. М., 1981. Т. 6. С. 134. Далее ссылки на это издание даются в тексте в скобках, с указанием тома и страницы.
3 Благой Д. Д. Творческий путь Пушкина (1826-1830). М„ 1967. С. 239.
4 Пушкин А. С, Полное собрание сочинений: В 16 т. М., 1949. Т. 3. Ч. 2. С. 847.
5 Там же. С. 848.
6 Лотман Ю. М. Биография писателя. Александр Сергеевич Пушкин. Л., 1983. С. 198.
7 Так, в письме жене от 3 июня 1834 г. Пушкин пишет: «...без семейственной неприкосновенности... <жить> невозможно, каторга не в пример лучше» (10,132).
8 Павлова И. Б. Тема семьи и рода у Салтыкова-Щедрина в литературном контексте эпохи. М., 1999. С. 4, 31-37.
9 См.: Slovenski biografski leksikon. Ljubljana, 1933-1952. Zv. 8. Knj. 2. S. 499, 502. Словенский исследователь Игорь Иван Шиллих в своей диссертации, посвященной творчеству Ф. Прешерна, упоминает также Боштьяна Прешерна, который участвовал в крестьянском восстании конца XVI в. и позже обязан был платить так называемый «бунтарский штраф» (Игорь Шимих. Франце Прешерн — словенский Орфей. Перевод на русский язык. Рукопись. С. 68-69).
10 См. об этом подробнее: Чепелевская Т. И. Франце Прешерн (К 200-летию со дня рождения) // Славянский альманах 1999. М., 2000. С. 270-283.
'1 Топоров В. Н. Функция границы и образ «соседа» в становлении этнического самосознания (русско-балтийская перспектива) // Советское славяноведение. М., 1991. № 1.С. 30.
12 Франце Прешерн. Лирика. М., 1971. С. 107. Переводы большинства произведений Ф. Прешерна приводятся по этому изданию.
13 Стихотворения Франца Преширна. М., 1901. С. 190.
14 Наиболее показательным в этом отношении является период Второй мировой войны и народно-освободительной борьбы, когда «Здравица» становится одним из самых популярных произведений среди словенских партизан.
15 Русский религиозный философ, ученый П. А. Флоренский (1882-1943) в начале 1920-х гг. был избран профессором Высших Художественных Мастерских (ВХУТЕМАС) по кафедре «Анализа пространственности в художественных произведениях». Курс лекций, прочитанных им в течение трех лет, позднее лег в основу его книги «Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях».
16 Флоренский П. А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. М., 1993. С. 211-218.
