CC BY
2Таковы небезынтересные сведения из жизни Валерия Тимофеевича Кека — ^ищиневс^ого знакового Пушкина,1^
Л. А. Черейский
А. ДЕ ВИНЬИ ОБ А. С. ПУШКИНЕ
Несколько лет тому назад в Центральном государственном историческом архиве Литовской ССР были обнаружены неизвестные письма Альфреда де Виньи. Они хранятся в родовом архиве польских графов Коссаковских. Письма относятся к 1846—1858 гг. и адресованы Александре Ивановне Коссаковской.
А. И. Коссаковская (1811—1886) была дочерью графа И. С. Лаваля, гофмейстера и статского советника. Ее мать, А. Г. Лаваль (урожд. Козицкая), была хозяйкой одного из самых богатых и блестящих домов в Петербурге. В ее салоне собирались литературные и музыкальные знаменитости того времени.1 В 1829 г. Александра Ивановна вышла замуж за графа С. Кос-саковского-Щенсного, государственного деятеля и литератора. Позднее она уехала с мужем из Петербурга и жила большей частью в родовом имении Коссаковских — Войткушки, в Литве, а также в Варшаве.
Виньи познакомился с Коссаковской 13 мая 1845 г. в Париже на представлении своей драмы «Чаттертон» в помещении Итальянского театра. В последующие годы Коссаковская несколько раз приезжала во Францию и встречалась с Виньи в парижских салонах и в театре. Сестра А. И. Коссаковской Е. И. Трубецкая явилась прообразом Ванды в одноименной поэме А. де Виньи, посвященной декабристам.
Публикуемые ниже неизданные строки Виньи, обращенные к А. И. Коссаковской, представляют собою лишь небольшой фрагмент его письма, входящего в серию писем французского поэта к этой представительнице петербургского высшего света; переписка их велась с перерывами двенадцать лет и представляет значительный исторический интерес.2 Помещаемые далее строки имеют для нас особое значение, так как они посвящены А. С. Пушкину и русской поэзии. Приводим отрывок из письма А. де Виньи к А. И. Коссаковской от 24 августа 1847 г.
Ce que vous me dites du silence des Poètes en Russie, depuis la mort de Pouschkin et de Lermontoff m'attriste pour votre grande Russie. — Qu'elle ne quitte pas cette belle route du retour aux hymnes primitifs des Moscovites et aux cris de la langue Nationale. C'est un instrument qu'il faut achever de construire, un grand Orgue ou tous les souffles doivent être imprégnés de neige et de glace,
13 Последние известные нам сведения о В. Т. Кеке — в дневнике И. М. Снегирева под 27 июня 1860 г. о встрече с «прежним по Московскому университету Университетскому пансиону товарищем Валерианом Тимофеевичем Кеком, которого не видел 40 лет» (Дневник Ивана Михайловича Снегирева. . т. II. М., 1905, стр. 154).
1 О салоне А. Г. Лаваль в Петербурге см. в статье: А. Л. В айн-штейн и В.П.Павлова.К истории повести Пушкина «Гости съезжались на дачу». Временник Пушкинской комиссии. 1966. Изд. «Наука», Л., 1969, стр. 36—43. См. также: М. И. Гиллельсон. Пушкин в итальянском издании дневника Д. Ф. Фикельмон. Временник Пушкинской комиссии, 1967—1968. Изд. «Наука», Л., 1970, стр. 17—18.
2 В настоящее время все эти письма готовятся нами к изданию.
mais emportés comme un orage d'hiver, violens comme une tempête de Laponie; sombres comme les grands vents dans les forets de sapins et les cris des loups autour du traineau des voyageurs; rudes comme les chaînes qui pendent des bras de la croix^ des Ivans: doux et mélancoliques comme la voix des enfans russes au teint pâle, — Ensuite et seulement quand ce grand Orgue sera créé, qu'il parle de nos utopies civilisatrices comme fait le pceOdoevski. Mais il part trop tôt à mon avis. —■ J'aimais dans Pouschkin quelque chose de sauvage et le frisson du Nord qui se trouvait partout à travers trop de souvenirs encore de la maniéré des Poètes Européens. — Si je connaissais les Poètes Russes, je leur dirais: soyez à la fois asiatiques et Lapons; unissez la molesse des Califes à la force farouche des vieux Boyards et la finesse grecque qui vous est voisine ne l'oubliez pas, pour ses suaves parfums.?
Перевод
То, что вы мне говорите о молчании русских поэтов после смерти Пушкина и Лермонтова, огорчает меня: мне грустно за вашу великую Россию. Пусть она не сходит с этого прекрасного пути, возвращающего ее к первоначальным гимнам московитов и к возгласам народного языка. Нужно завершить постройку этого инструмента, большого органа, где все звуки должны быть напоены снегом и льдом, должны быть неистовыми, как зимняя гроза, могучими, как лапландская буря, мрачными, как ветры в еловых лесах, как вой волков вокруг саней путников, суровыми, как цепи, спускающиеся с русских крестов, нежными и меланхоличными, как голоса бледноликих русских детей. Затем и только тогда, когда этот большой орган будет создан, пусть он говорит о наших цивилизаторских утопиях, как это делает князь Одоевский.4 Но он начинает слишком рано, на мой взгляд. Мне нравилось в Пушкине нечто дикое, дыхание Севера, которое у него ощущалось повсюду среди еще заметных следов манеры европейских поэтов. Если бы я был знаком с русскими поэтами, я бы сказал им: будьте в одно и то же врёмя азиатскими и лапландскими; соедините изнеженность калифов с суровой силой старых бояр и не забывайте близкой вам греческой утонченности с ее нежным ароматом.
Как видно из приведенного выше фрагмента письма, слова Виньи являются ответом на какие-то сведения о русской литературе, сообщенные ему А. И. Коссаковской. К сожалению, установить, что именно писала она ему, не представляется возможным. Письма Коссаковской к Виньи не сохранились, или, во всяком случае, не обнаружены; об их переписке вообще ничего не было известно до последнего времени. Несомненно, что Коссаковские, не говоря уже о Лавалях, не раз встречались с Пушкиным. Существуют прямые указания и прежде всего свидетельства самого поэта. 8 апреля 1834 г. Пушкин сделал в своем дневнике краткую запись о имевшем место накануне рауте у кн. В. Ф. Од'бевского и упомянул здесь также семью Лавалей и Кос-саковскую.5 В тот же день, 8 апреля, Пушкин ездил представляться императрице. В числе представлявшихся, как это видно из официальных документов, был и граф С. Коссаковский. Однако, насколько мы можем судить, личные отношения Пушкина с четой Коссаковских никогда не были близкими; они оставались сдержанными и холодными, порою же становились прямо
3 ЦГИА Лит. ССР, ф. 1279, on. 1, д. 59, л. 46.
4 Речь идет о романтических повестях В. Ф. Одоевского; некоторые из них уже появились во французских переводах и обсуждались во французской
печати.
6 Так принято в настоящее время читать неясно написанную строчку («Вся семья гр. Л.,** гр. Кос. . ., идеализированная ее мать. . .»), — см.: Дневник А. С. Пушкина (1833—1835). Тр. Гос. румянцевского музея, вып. 1, М.—Пгр., 1923, стр. 501, 369 и 546. Здесь же приведено факсимиле данной неразборчивой строчки дневника. См. также изд. «Дневника» Пушкина с комментариями Б. Л. Модзалевского (Пгр., 1923, стр. 134).
враждебными. Об этом можно судить, например, по известному прозаическому наброску Пушкина «Мы проводили вечер на даче. , .» (1835), в котором он, по-видимому, имел в виду А. И. Коссаковскую и ее мужа, когда писал следующие ядовитые строки: «Молодая графиня К., кругленькая дурнушка, постаралась придать важное выражение своему носу, похожему на луковицу, воткнутую в репу <. . . >»; «Муж ее, польский граф, женившийся по расчету (говорят, ошибочному), потупил глаза и выпил свою чашку чаю» (Акад., VIII, 1,425). Еще большая неприязнь между Пушкиным и Коссаковскими звучит в рассказе о них сестры поэта Ольги Сергеевны в письме к ее мужу Н. И. Павлищеву из Петербурга от 20 декабря 1835 г., в котором есть, в частности, следующие строки: «Вы хорошо делаете, что не идете к Коссаковским, поскольку он не наносит вам визита. Александр [Пушкин] говорит, что он [С. Коссаковский] весьма глуп» [Alexandre dit qu'il est bien sot...]. И далее: «Что касается его жены [А. И. Коссаковской], она не любит Александра; она посмела говорить с ним о его стихах, и так как он отвечал ей суховато, она насмешливо сказала ему: „А знаете ли, сударь, что ваш Годунов может показаться интересным в России". „Да, сударыня, — отвечал он, — в том же смысле, в каком вы можете считаться красивой женщиной в доме вашей матери!" (с тех пор она равнодушно на него смотреть не могла)».6 Поэтому представляется довольно естественным, что в обширной корреспонденции Коссаковских имя Пушкина не встречается; в то же время мы находим в ней довольно многочисленные упоминания об В. Ф. Одоевском, Е. А. Баратынском, В. А. Соллогубе и других русских литераторах. Все это заставляет нас думать, что А. И. Коссаков-ская едва ли могла сообщить Альфреду де Виньи какие-либо важные и новые сведения о Пушкине.
Но это не столь существенно. В публикуемом отрывке, как и в других письмах Виньи, отчетливо проявился его постоянный интерес к России и к русской литературе. Письмо А. И. Коссаковской дало ему повод высказать те мысли, которые его волновали.
С русской темой были связаны и творческие замыслы Виньи. Кроме поэмы «Ванда» (Wanda. Histoire russe, 1847), в основу сюжета которой положена история Е. И. Трубецкой (родной сестры А. И. Коссаковской), жены декабриста, последовавшей за ним в Сибирь,7 в рукописях Виньи сохранилось довольно много фрагментов, набросков, планов задуманных (но не осуществленных) целого ряда произведений на темы из русской (а также из польской) жизни. Таковы, например, планы поэм «Деспот» (Le Despote, 1833) — возможно, что это одно из ранних вариантов будущей «Ванды», — или «Русский» (1843), которые, как и «Ванда», направлены против произвола русского самодержавия.8 Эти замыслы следует рассматривать в связи с повышенным интересом к России в конце 30-х и особенно в 40-х годах, когда во Франции
6 Письма О. С. Павлищевой к мужу Н. И. Павлищеву в 1835 г. «Пушкин и его современники», вып. XVII—XVIII, СПб., 1913, стр. 203.
? Существует русский стихотворный перевод поэмы «Ванда» А. де Виньи с предисловием С. Розанова; он помещен в журнале «Голос минувшего» (1913, № 12, стр. 214—224).
8 См. эти планы в кн.: Alfred de Vigny. Journal d'un poète. Publ. par L. Ratisbonne. Paris, 1867, pp. 248—249, 258—259. Существует новое издание «Journal d'un poète» с комментариями Бальдансперже (Baldensper-ger), — London, 1928. Кратко коснулся поэмы «Ванда» и других произведений Виньи на русские темы Ш. Корбе в своей книге о России во французском общественном мнении XIX в. (Charles С о г b е t. L'opinion française face à l'inconnue russe. 1799—1894. Paris, 1967). Он считает, что источником «Ванды» были книги Кюстина и Н. Тургенева («Россия и русские»), но ошибается, утверждая, что «кн. Трубецкая была по происхождению француженкой» (стр. 186—187). Подробнее см. поэму «Ванда» в прекрасной книге: Michel С a d о t. La Russie dans la vie intellectuelle française, 1839—1856. Paris, 1967, pp. 309—312.
появляется ряд книг, очерков и статей, посвященных русской истории, политике, общественной жизни, литературе. Со многими из этих работ Виньи знакомится по мере выхода их в свет; удельный вес, который русская литература заняла в круговороте его идей и его собственном творчестве, еще в полной мере не определен.
Не следует забывать также, что его личное общение с русскими началось еще в раннем возрасте: он учился в парижском пансионе Икс (Hix) вместе с Матвеем и Сергеем Муравьевыми-Апостолами, будущими декабристами; позднее он тепло вспоминал о них. Будучи уже известным писателем, Виньи посещал русские литературные и музыкальные салоны в Париже. Так, его можно было видеть у Н. И. Куракиной, страстной любительницы музыки, превосходной певицы и музыкантши. По свидетельству ее дневника, у нее на вечере в Париже в апреле 1824 г. Виньи читал свою поэму о падшем ангеле (т. е., вероятно, «Элоа»).9 А. де Виньи был также частым посетителем салона графини Сиркур (урожд. A.C. Хлюстиной), где встречались известные русские и французские литераторы. Сиркур-Хлюстина и ее муж выступали во французской печати со статьями о русской литературе и, в частности, о Пушкине.10
Немалое значение для понимания русских связей Виньи имеют его отношения с Элимом Петровичем Мещерским — сотрудником русского посольства и парижским корреспондентом петербургского Министерства народного просвещения, — бывшим довольно популярным в свое время поэтом и переводчиком. Э. П. Мещерский сыграл известную роль в ознакомлении французской публики с произведениями русских писателей. Виньи бывал на литературных вечерах у Мещерского. Известен рассказ виконта де Мелена о споре Виньи и Бальзака по поводу «Чаттертона» на одном из таких вечеров.11 Сохранившееся письмо А. де Виньи к Э. П. Мещерскому от 15 июля 1844 г. свидетельствует об их дружеских отношениях.12 Заметим, что Э. Мещерский был лично знаком с Пушкиным, а жена Мещерского была дочерью С. П. Жихарева, бывшего арзамасца.
Виньи поддерживал знакомство с русскими дипломатами в Париже, в частности с секретарем посольства В. П. Балабиным, который в своем «Дневнике» посвятил Виньи доброжелательные строки.13 Следует отметить еще отношения Виньи с русским генеральным консулом Ксаверием Лабенским, французским литератором, одним из «малых романтиков». Это был, по выражению А. Ма-зона, «поляк-русофил, парижский поэт, сражавшийся с маркизом де Кюсти-ном за честь России».14 Виньи питал к нему большие симпатии и причислял его к доверенным друзьям.
9 Девятнадцатый век, исторический сборник, изд. Ф. А. Куракиным под ред. В. Н. Смольянинова, т. 1. М., 1903, стр. 400.
10 Летописи Гос. литерат. музея, т. 1. М., 1936, стр. 336—337; Остафьев-ский архив, т. III (примечания). СПб., стр. 635—636.
11 Vicomte Armand de M е 1 u п. Mémoires, vol. I. Paris, 1891, p. 179. «Литературное наследство», тт. 31—32, 1937, стр. 395.
12 А. Мазон в статье «Князь Элим» («Литературное наследство», тт. 31 — 32, 1937, стр. 391, 397—400) впервые привел по подлиннику, хранящемуся в ГПБ в Ленинграде, письмо А. де Виньи к Э. Мещерскому (от 15 июля 1844 г.) , — «единственно уцелевшее из числа многих», о которых рассказывал ему «внук Элима». При переиздании этой своей работы во Франции А. Мазон отметил, что это письмо Виньи к Мещерскому остается единственным из их переписки, «остальные же, многочисленные, в настоящее время, вероятно, утрачены» (A. M a z о п. Deux russes écrivains français, Paris, 1964, pp. 185-186).
19 Journal de Victor de Balabine, Secrétaire de l'ambassade de Russie. Paris, 1914, p. 59.
14 A. Мазон. Ксаверий Лабенский. В сб.: «Русско-европейские литературные связи», М.—Л., 1966, стр. 320—326.
У Виньи, как указывает он сам, были корреспонденты в Петербурге и в Москве. Его приглашали посетить Россию и совершить поездку на Кавказ.
Этот далеко не полный перечень русских знакомых Виньи показывает, как многочисленны были те нити, которые осуществляли живую связь с современной ему Россией. Однако, как ни обильна была информация об этой стране, которой он мог пользоваться, получить достаточное представление о русских писателях и о Пушкине без самих произведений русского поэта было затруднительно. Русским языком Виньи не владел, и ему приходилось довольствоваться переводами. Между тем эти переводы, особенно поэтические, были большей частью весьма несовершенны.
Отдельные произведения Пушкина издавались во Франции почти ежегодно. Среди прочих следует отметить перевод его стихов Э. П. Мещерским в сборнике «Русские поэты» (Les Poètes russes, 1846). В 1847 г., к десятилетию со дня гибели поэта, вышли в свет его «Избранные сочинения», издание, подготовленное А. Дюпоном («Oeuvres choisies»). Переводов Лермонтова было гораздо меньше, но среди них появляются весьма удачные.
Пушкину был посвящен целый ряд статей и высказываний, относящихся к разным годам и выражающих порой противоположные точки зрения: от Ж. Ансло, увидевшего в молодом Пушкине поэта большого дарования, до А. де Кюстина, назвавшего Пушкина «подражателем, который прослывет новатором».
Высказывание Виньи выделяется среди других тем, что он связывает с Пушкиным будущее русской литературы. Как поэт-романтик, он видит ценность литературы в ее неповторимости, в ее национальном колорите. Литературе, говорящей на подлинно народном языке, положил начало Пушкин. Начатое им следует продолжать. Эти мысли Виньи выражает поэтическим языком, полным своеобразных экзотических метафор, вызывающих ныне улыбку, но весьма нравившихся французским читателям того времени. Он очень эмоционально передает свое видение России и ее литературы, какой она, по его мнению, должна стать. Эта картина, как мы видим, весьма далека от действительности: Виньи находится во власти представлений о России как о диком северном крае с разгулом стихий, с сильными и мрачными характерами. Даже в Пушкине ему видится «нечто дикое». В книгах французских путешественников, вплоть до Кс. Мармье (а их Виньи внимательно читал), преобладают описания дикой природы, ужасного климата и невыносимых дорожных тягот, а русская жизнь предстает перед читателем в самых причудливых формах. Но дело не только в этом. Виньи пишет о России и русской литературе в духе поэтов-романтиков, которые, стремясь найти и передать «местный колорит», рисовали довольно фантастические, экзотические картины, существовавшие в их воображении.
Для нас гораздо важнее вывод Виньи: перед русскими поэтами открылся путь, проложенный Пушкиным. Развитие русской поэзии возможно только по этому пути. Это понял А. де Виньи; в этом значение его высказывания.
А. Д. Никольский
«ПОСЛАНИЕ В1 СИБИРЬ» * ПУШКИНА В ПЕРЕВОДЕ ФИЛИППИНСКОГО ПОЭТА
В литературе о Пушкине сведения о переводах его стихотворений на~та^ гальский язык еще не приводились, а между тем переводы эти существуют, некоторые же из них имеют довольно примечательную историю, которая должна занять свое место в истории распространения мировой литературной славы великого русского цоэта. Т^гал^ский язык (с ^онца 50-х грдор ращегр
