CC BY
22
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
СЕРИЯ 7
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ
1999-2
издается с 1973 г. выходит 4 раза в год индекс серии 2.7
МОСКВА 1999
99.02.019 ХУДОЖНИКИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ КАК ПИСАТЕЛИ: "ПОВЕСТЬ О ПУСТЯКАХ" Ю.АННЕНКОВА И "МОИ ВОСПОМИНАНИЯ" А.БЕНУА
Явление синтеза искусств знаменательно для культуры "серебряного века" (а затем и русского зарубежья как его продолжения). "Служители муз" разных "цехов" стремились в это время к братскому содружеству. Ориентация журналов нового искусства - "Мира искусства", "Аполлона" - вела к единству творчества литераторов и художников. Целостное художественное оформление спектаклей, драматических и оперных, сатирических и буффонадных, стало, по сути, новооткрытием особого вида художественной деятельности, где художник-декоратор вступал в творческое соревнование (как "соперник-переводчик") с писателем или композитором. Этот род деятельности увлекал М.Врубеля, Б.Кустодиева, И.Билибина и многих других, сближая их с искусством слова.
Библиография работ о художниках в их связях со словесным искусством содержится в исследованиях Г.Ю.Стернина "Художественная жизнь России 1900-1910-х годов" (М., 1988), И.В.Корецкой "Над страницами русской поэзии и прозы начала века" (М., 1995); большой интерес с этой точки зрения представляет переиздание книги Э.Голлербаха "Встречи и впечатления" (СПб., 1998).
В той или иной степени художники первой трети XX в выступали в качестве критиков, а подчас и теоретиков искусства. Художники-иллюстраторы начала века - А.Бенуа. И.Билибин, М.Добужинский и др. - становятся как бы и толкователями русского слова, древнего и классического. В иллюстрациях Бенуа современники заново открывали для себя пушкинского "Медного всадника"; причудливый мир русской жизни, исконных ценностей национального характера воссоздавал И.Билибин, иллюстрируя русские сказки и былины; в акварельных листах МДобужинского предстают как бы заново одухотворенными герои Ф.Достоевского.
Единственным в своем роде - не только художником, но и поэтом, а также литератором в широком смысле - был Макс. Волошин, сочетая дар словесного и живописного искусства в равной степени, демонстрируя универсальную "проницаемость" разных видов творчества в "свой век" расцвета "художеств".
Автобиографии и мемуары - почти непременный жанр творчества многих художников: И.Репин пишет "Далекое и близкое", К.Петров-Водкин - "Пространство Эвклида...", К.Коровин - воспоминания о Ф.Шаляпине. Художники Н.Сапунов, Б.Григорьев, Ю.Анненков создавали и стихи , и повести, а последний - даже романы.
Ю.Анненков стал автором уникального ряда портретов современников: графические изображения он дополнял очерками о тех, кого рисовал. Такое воссоздание "времени" в "лицах" было начато в первые революционные годы', а затем расширялось вплоть до 60-х г., став большой книгой портретов и воспоминаний, названной "Дневник моих встреч: Цикл трагедий" (Нью-Йорк, 1966; М., 1990 и др. переизд.) Художник получил известность критическими выступлениями, манифестами авангардного направления2. Современники ценили его за умение передать "дух наших дней", как отмечено М.А.Кузминым3.
Об А.Н.Бенуа один из первых его биографов писал: "Судьба иногда создает людей, жизнь, характер и дарование коих столь показательны... что им - этим избранникам - уже заранее готовится высокий удел быть представителями своих дней перед потомством. Их личная летопись как бы становится летописью всего их времени, в ней открыто все течение века..."4. Завершением этой обширной "летописи" стал огромный мемуарный труд А.Бенуа "Мои воспоминания".
А.Бенуа и Ю.Анненков могут быть поставлены в ряд самых известных творцов, реализовавших себя в разных областях искусства.
* * *
1 См.: Анненков Ю. Портреты; Текст Замятина Е., Кузьмина М., Бабенчикова М. - Пб., 1922.
2 См. Русское зарубежье: Золотая книга эмиграции. Первая треть XX в.: Энциклопедический биографический словарь. - М., 1997. - С. 73-75.
3 См.: Северюхин Д.Я., Лейкинд О.Л. Художники русской эмиграции (1917-1941): Биографический словарь. - СПб., 1994. -С. 26.
4 Эрнст С. Александр Бенуа. -СПб., 1921. - С. 9.
"Повесть о пустяках" Ю.Анненкова, напечатанная под псевдонимом Б.Темирязев, вышла в 1934 г. в Берлине, в издательстве "Петрополис". С первыми отзывами выступили М.Осоргин (Последние новости. - Париж, 1934. - 1 марта), В.Ходасевич (Возрождение. - Париж, 1934. - 8 марта), С.Шерман, под псевдонимом А.Савельев (Современные записки. - Париж, 1934. - № 55). Заинтересованное обсуждение романа привлекло внимание к "новому писателю" (подлинного авторства тогда никто, по-видимому, не знал). Рецензенты писали об отнюдь не "пустяковом" содержании произведения. Оно посвящено Петербургу начала века -"самой трагической поре его короткой и блистательной истории", писал А.Савельев.
Осоргин назвал произведение "эпопеей революционной России, от войны до нэпа". Он первым отметил сочетаемость в "Повести о пустяках" общей картины разрушения жизни и частных судеб, а также, при выразительной яркости отдельных описаний, эпизодов, лиц, органичность включения в повествование разного рода документов (от политических указов и распоряжений до реалий быта - писем, популярных песенок, частушек). На общем полотне -множество типов и портретов, а каждый из них подобен "пузырю", который "вскакивает и лопается в кипящем котле" событий. Случаен и сквозной герой романа - Коленька Хохлов (внук дворянина, сын интеллигента-народовольца). Его жизненные перипетии несут отсветы исторических событий: он дезертирует с кровавой военной бойни; как художник радикальных устремлений, захвачен пафосом разрушения и пересоздания жизни, однако его отталкивает ужас кровавых будней революции и он эмигрирует. Вместе с героем-художником в калейдоскопический сюжет романа входит пестрая вереница типов разных социальных слоев, но особенно - "человеческой накипи", "людишек революционной богемы": "...хороших, дурных, несчастных... приспособившихся, опьяненных революцией, отуманенных кокаином, почти героев или почти негодяев". Осоргин считал закономерным, что "нет героев" и "нет романа": революция "не делалась, она происходила. Ее герой -рок".
Критик поставил на обсуждение также вопрос о "художественном монтаже" как важной особенности романа. Он подчеркнул "удивительное" в "начинающем" писателе "владение
своим материалом": "все монтажные приемы внутренне оправданы"; они делают "общий художественный замысел" "занимательным, очень своеобразным и увлекательным". Осоргин первым затронул и проблему авторской позиции в "Повести..", что стало, по сути, главным в полемике о произведении. С его точки зрения, роман Б.Темирязева "по духу художественного толкования событий эпохи" не мог быть отнесен "ни к типично-эмигрантской, ни к типично-советской литературе", ибо "повесть" не отразила "болезненного сдвига, вызванного психологическим разрывом двух звеньев русской культуры".
Осоргин напоминал о недоумениях критиков по поводу появившихся в 1928-1929 гг. в "Современных записках" рассказов Б.Темирязева - "Домик на 5-й Рождественской" и "Сны". Содержанием, тоном, словесной тканью они настолько отличались от эмигрантской литературы, что в авторе заподозрили скрывшегося за псевдонимом талантливого советского писателя. По итоговому мнению Осоргина, хотя в романе немало резких и спорных суждений, в нем нет, однако, "ни проповедничества, ни политиканства; в художественной объективности он безупречен. Его образы ярки, порою - страшны, но жизненны и правдивы, даже в карикатуре" (Последние новости. - 1934. - 1 марта).
В.Ходасевич обращал внимание на достоверность в романе исторически "знакомых фигур", начиная с "представителей художественной, театральной, литературной богемы и кончая даже Григорием Зиновьевым, даже Лениным" (которого Хохлов рисует в Кремле, как когда-то это было с Ю.П.Анненковым), а также "чекистских дам и самих чекистов" (Возрождение. - 1934. -8 марта). Он отдавал должное широте замысла романа: "...картина быта стала картиной бытовой катастрофы... российской катастрофы вообще". Критик размышлял над использованием приема монтажа исторических документов, "изобретенного" Б.Пильняком и характерного для советской прозы (К.Федин в "Городах и годах", А.Белый в "Петербурге"). Однако Темирязев применил этот прием с таким "тактом" и "находчивостью", каких "нет у предшественников". Ходасевич полагал, что слабость фабульных связей между персонажами имеет свою мотивировку: так проявляется зависимость героев от общего хода событий революции, в которых они "носятся, как щепки на волнах",
сталкиваясь и разбегаясь. В психологии героев отражена психология исторической переделки, озабоченность, "как бы спастись" в водовороте катастрофы. Позицию автора Ходасевич оценил как неоднозначную. "Злая ирония" направлена "на целые группы, ответственные за катастрофу XX в.". Царя, его двор, правительство, представителей старой армии, купечества, крестьянства подвергает он "не столько критике, сколько едкой, подчас чрезвычайно меткой насмешке, издевке". Ходасевич сравнивал Темирязева с И.Эренбургом, отмечая, однако, что в напряженной саркастичности он отличался от последнего "вкусом, умом, наконец, русским языком".
Иная линия авторских оценок связана с образом Коленьки Хохлова. Несмотря на сложность биографии героя (чуть не превратился в "советского вельможу" - казенного живописца), ему отданы "теплые краски". Причину этого Ходасевич видел в "автобиографичности" образа. Лирический тон ("очень личный, случайный") преобладает в раскрытии некоторых событий первых революционных лет. Так, в воспоминаниях Коленьки Хохлова о первомайском празднике 1920 г., который он оформлял как художник, господствуют любовь и благодарность, лишь чуть подернутые доброй усмешкой. Таким образом, "яд" авторских наблюдений над "большевистской Россией" оказывался "обезвреженным", в то время как "старую Россию" писатель судил жестоко и "с чужого голоса".
В.Ходасевич не принял в целом "чистой живописности" — случайности, "импрессионистичности" — образов "мятущейся России XX столетия", произвольности их выбора. Критик выражал надежду, что в будущем писатель станет судить о России "менее импульсивно, не столь язвительно", сознавая "ответственность, которой недостает" в "Повести о пустяках".
В резкой форме о наслоении разных влияний в романе ставил вопрос рецензент под псевдонимом К-р М. (Встречи. - Париж, 1934. - № 4. - С. 182-183). Он писал о монтаже "в духеДос Пассоса", а также немецкого импрессионизма, о стилизации под Эренбурга, Федина, Олещу, Шкловского. У Темирязева нет "политической тенденции", отмечал критик, а "письмо" его "сводится почти исключительно к использованию готовых клише советского
изделия. Зачем понадобилась эта волчья шкура, довольно ... уже полинявшая?" - недоумевал рецензент.
К вопросу о "непохожести" "Повести о пустяках" ни на что другое в эмигрантской литературе и в то же время о "слитности" ее с "иным миром" - литературой советской, а "точнее - с некоторыми романами эпохи нэпа", обратился молодой писатель Ю.Фельзен в "Числах" (Париж, 1934. - № 10. - С. 288-289). Однако он писал не о подражательности Темирязева, но о той общей "атмосфере", которая проявилась в его творчестве и в произведениях некоторых советских писателей "двадцатых годов". Как и они, Темирязев "поражен случившимися переменами", "почти наслаждается невольной сказочностью биографий, судеб целых семей... городов"; отсюда умышленная пестрота сопоставлений, которые у данного автора, "естественнее, чем у большинства родственных ему писателей". Ю.Фельзен констатировал и "достаточную самостоятельность", и "природную талантливость" Темирязева-Анненкова, хотя считал, что тот более потрясен внешней стороной событий, чем проявившейся в них человеческой сутью.
Рецензент "Современных записок (1934. - № 55. - С.427-428) А.Савельев, сопоставляя "Повесть..." с рассказами конца 20-х годов, подчеркивал, что новое произведение Темирязева "заслуживает внимания независимо от того, по какую сторону рубежа находится местожительство автора". Критик назвал самым удачным "Домик на 5-й Рождественской", ценными "Сны": им свойственна искренность авторского "отвращения к начавшемуся уродливому ожирению революции" (речь шла о нэпе).
В изображении Петербурга революционных лет А.Савельев выделил особые ноты: проникновенное знание и большую любовь, а также наслаждение зрелищем разрушения. По мнению критика, из всех воссоздании Петербурга этого времени (в советской и эмигрантской литературах их было немало) картина Темирязева "больше всех заслуживает сравнения с итальянским "поэтом развалин" Пиранези". В его восприятии, от "разрушения Петербурга и его разрушителей", "как-то эстетически оправданных", "веет... чуть заметным душком некрофилии". В таком понимании "Повесть..." оказывалась резко отделена от советской литературы: автор "искренен" в сочувствии разрушению, но не готов воспевать "строительство".
Выделял Савельев "живописность" "Повести...", видя в этом особое свойство таланта автора: он отнесен им к числу писателей, обладающих "гипертрофией зрительных впечатлений" (в чем критик, как и Осоргин, отчасти угадал природу таланта Темирязева-Анненкова - не только писателя, но и художника). В судьбе художника Хохлова критик подчеркнул несочетаемость путей высокого искусства и революции. Когда-то героя пленял "разреженный воздух" радикализма в искусстве и политике; но пафос "ломки" не опирался на знание целей, а потому его скоро сменили ужас и отвращение при виде "страшной действительности". Художники, подобные Хохлову, в России "вымерли или превратились в смиренных казенных спецов", обобщал А.Савельев, продолжая: "Только еще кое-где на Западе они могут пленять выдохшимся пафосом разрушения и радикализмом устарелых и наивных форм" (Современные записки. - 1934. - № 55. -С.428).
Последующие произведения Ю.Анненкова - повесть "Тяжести" (1935-1937), роман "Рваная эпопея" (1957-1960), автобиографическое повествование "Побег от истории" (1960) -выходили также под псевдонимом Б.Темирязев. И в них сочетались приемы "живописи словом", композиционного коллажа, иронии, гротеска, т.е. сохранялась манера, выработанная в первых опытах художника-писателя.
* * *
Первая публикация обширного замысла Александра Бенуа "Мои воспоминания" появилась в изд-ве им. Чехова под названием "Жизнь художника: Воспоминания" (Нью-Йорк, 1955. - Т. 1-2). При жизни автора началась подготовка книги в переводе на английский язык (в 5-ти частях), но издание осуществилось лишь после смерти художника.
К будущей мемуарной книге А. Бенуа относился с предельной серьезностью, ясно осознавая ее итоговый характер. Он признавался сыну в 1935 г.: "Эта работа будет, пожалуй, единственной из всех моих работ, достойной пережить меня и остаться, как
представляющая некий общий и детальный интерес"1. Даже начальные главы о своем детстве автор связывал с общей задачей: "Хоть и рассказывается у меня до сих пор про какого-то Шуреньку Бенуа, который в те годы ничего еще "мирового" не производил, однако в силу одной мне свойственной черты - этот рассказ про Шуреньку является в то же время довольно обстоятельным - о целой культуре"2. Систематическая работа над "Моими воспоминаниями" началась зимой 1934-1935 гг. и продолжалась до последнего года жизни Бенуа.
Невозможность издать в полном виде написанное (английский перевод пришлось сократить) очень огорчала автора. Об этом он писал видному советскому искусствоведу А.Н.Савинову в сентябре 1959 г.: "...получил наконец из Лондона грязноватый пробный экземпляр перевода... Обещают начисто выпустить книгу к концу декабря. Но насколько же мне было бы отраднее, если бы нашелся издатель, который взялся бы издать (сначала по-русски) оставшиеся в рукописи остальные три части! Ужасно боюсь, как бы этот мой труд со всем обилием документации относительно весьма значительного периода нашей истории культуры и искусства не пропал бы... Обиднее всего то, что, не имея сразу к своим услугам издателя, я свои записки запустил и даже вовсе оставил, прекратив их в 1909 году"3. Еще ранее Бенуа сожалел о невозможности продолжить первое издание (в письме С.Л.Бертенсону): "Ведь благодаря краху Чеховского издательства я оказался сидящим на каком-то обрубке моих воспоминаний, наиболее значительная часть коих едва ли когда-нибудь увидит свет. Вот это тоже очень досадно"4. Определенным восполнением прерванной работы стали "Воспоминания о балете" (1939); в них рассказывалось о знаменитых "русских сезонах" в Париже.
Первые две книги воспоминаний - неспешный, подробный рассказ о детстве, семье, предках с отцовской и материнской
1 Александр Бенуа размышляет... /Подгот. издания, вступит, ст. и коммент. Зильберпггейна И.С. и Савинова А.Н. - М, 1968. - С 563.
2 Там же.
'Там же.
4 См.: Аренский К. А.Н.Бенуа // Новый журнал. - Нью-Йорк, 1980. - № 139. -
С. 271.
стороны, братьях и сестрах. Повествование начато с истории прапрадеда по отцовской линии (родом из Франции, крестьянин, а сын его уже был образованным человеком). Завершают вторую книгу эпизоды 1891 г.: окончание гимназии (почти студенческой пирушкой), первое путешествие по Германии. "В специальную задачу входило увидать... елико возможно больше картин любимых художников с Бёклиным во главе, услышать несколько опер Вагнера... посетить особенно меня интересовавшие места, ...в них живали и творили любимые писатели: Гете, Шиллер, Гофман, Грильпарцер..." (кн.2, гл. 20). Повествование обладает единством, несмотря на, казалось бы, непредсказуемо пестрый и вольный захват жизненных реалий: здесь и "мамино парадное платье", и детские впечатления о русско-турецкой войне, и театр Петрушки -элитарно-рождественский и площадной, и первые встречи с будущими спутниками по жизни - семьей Философовых, и многое др.
Автор рисует быт и психологию рубежа XIX и XX вв., тот жизненный фон, на котором могло сформироваться "мирискусническое" направление в развитии культуры. Особое место принадлежит в первой книге главам "Мой город" и "Моя собственная особа" - это самые лирические, исповедальные главы, они выявляют основной лейтмотив воспоминаний, тему "Александр Бенуа и "Мир искусства"". В соподчинении с ней оказываются самые разные факты: формирование личности мемуариста как человека культуры и неизбежно вторгающиеся в его жизнь общественные события. На его становлении так или иначе скажутся его отношения с такими современникам, как В.Васнецов, М.Нестеров, М.Врубель и др. А.Бенуа выскажется по поводу монархии и личности монархов (Александра III и Николая II), по поводу революции 1905 г.
Первая глава воспоминаний - "Мой город" - существенна как полемически яркое выражение приверженности Бенуа к "западничеству": к "Петербургу", к петровской, т.е. "европейской" России. В главе 23-ей - "Моя собственная особа" - Бенуа набрасывает, как бы забегая вперед, личностный эскиз своей художественной идеологии: "внутреннего самочувствия", "интимных проявлений" (в творчестве) своей "духовной особ'ы". Неистощимой была результативность разнообразной деятельности
Д.Бенуа. Он являлся не "просто художником", но и "постановщиком", художником театра, критиком и журналистом, "редактором двух весьма значительных журналов" ("Мир искусства" и "Аполлон"), был чем-то вроде "содиректора Московского Художественного театра", управляющим петербургского Эрмитажа и т.п. Постоянное и разнообразное "служение Аполлону" - это неотъемлемое человеческое свойство Бенуа, суть его характера. Он ощущал саму реальность как "пространство культуры", с удовольствием говорил о себе:"...я щеголяю на арене жизни... Я не успевал завершить одно дело, как меня уже захватывало другое, и это другое увлекало в новую область... Удивительно еще, что при этом не получалось уродливой какофонии. Напротив, духовная моя пестрота сочетается в нечто даже гармоническое... Во мне сильнее многих других чувств говорит известный альтруизм, выражающийся главным образом в желании доставить моему ближнему радость..."1.
По типу мемуарного жанра исследователи отметили существенное различие между первым и вторым томами воспоминаний (т.е. между первыми двумя и последующими тремя книгами). Началу свойственна "поразительная плотность повествовательной ткани"; второй том демонстрирует другую сторону литературного дарования Бенуа - мастерство летописца "художественных событий", близкое к "профессиональным" мемуарам деятелей культуры, рассказывающих о "жизни в искусстве"2.
Вторая половина мемуаров целостно запечатлела главные события творческой жизни зрелого художника и деятеля искусства: его роль главы направления "Мира искусства", встречи и расхождения с меценатами, коллекционерами - и прежде всего с деятелями искусства своего времени, наконец, триумфы русского изобразительного и театрального искусства в Европе.
Трудности с изданием огромного мемуарного замысла не позволили современникам при жизни автора оценить их в полной
1 Бенуа А. Мои воспоминания. В 5-ти кн. - 2-е изд., доп. - М., 1993. - Кн. 1-2. - Гл. 23.
2 Стернин Г.Ю. "Мои воспоминания" Александра Бенуа // Бенуа А. Мои воспоминания: В 5 кн. - 2-е изд., доп. - М , 1993 - Кн. 4-5. - С.617.
мере. Однако для них было несомненным, что и позднейший период деятельности художника, вместе с другими современниками составившего "блестящую эпоху в развитии русского искусства . живописи и рисунка, а также международного театрального искусства", оставался плодотворным и "неизменно универсальным"
Откликаясь на кончину А.Бенуа (всего несколько месяцев он не дожил до своего 90-летия), Б.Зайцев вспоминал встречи разных лет и особенно последние, когда шла работа над мемуарами: "Теперь не было Художественного театра... Но Александр Николаевич так и остался художником-писателем, только декорации создавал... для миланской 8са1а, для Парижа, Вены, Лондона" (Русская мысль. - Париж, 1960. - ЗОапр.)2. Его "квартира-ателье" представляла собой "огромную комнату с книгами, увражами, картинами, много света". Хозяин квартиры, "постаревший", но "живой, всем интересующийся, в небольшой ермолочке... приветливо, с оттенком врожденной барственности, встречает за чайным столом гостя, сидя в кресле своем... скромность, простота, благожелательство - все это сохранено... Туг мирный воздух художества и той высокой культуры, к которой принадлежал и принадлежит Александр Бенуа. Ушли его сотоварищи по "Миру Искусства", он один доживал свой век. Но век этот выдающийся. Ушли Лансере, Добужинский, Сомов - теперь новое племя из далекой петербургской земли шлет приветы... А сам он тоже душою в Петербурге, показывает альбом свой, рисунки, теперь делаемые здесь, в Париже, - опять петербургская старина»3.
В России "Мои воспоминания" были изданы в 1980 г. в серии "Литературные памятники" (с купюрами). Первое полное издание вышло в той же серии в 1993 г.
А.А.Ревякина
1 См.: Анненков Ю. Александр Бенуа // Возрождение. - Париж, 1960. - № 99 -С. 127; Климов Е. Александр Бенуа// Зарубежье: Общественно-политические тетради. - Мюнхен, 1972. - № 3-4 (35-36). -С. 31.
2 Цит. по: Зайцев Б. Дни. - М.; Париж, 1995. - С. 311.
3 Там же.
