CC BY
104
СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ
97.04.020 РЕФОРМЫ И КОНТРРЕФОРМЫ В РОССИИ/ Ильин ВВ., Панарин А.С., Ахиезер А.С.; Под ред. Ильина В.В. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1996. - 399 с. -(Теорет. политология: Мир России и Россия в мире).
Исследуются особенности российской модернизации, а также перспективы взаимодействия европейской и евразийской цивилизаций в историософских и геополитических моделях и сопоставлениях.
В предисловии (В.В.Ильин) определены причины, объясняющие ситуацию социальной и цивилизационной неопределенности, в которой оказалась современная Россия. Состояние неустойчивости обусловливает многообразие потенциальных направлений развития страны: вестернизацию; страновый сброс, выражающийся в превращении России в политический и промышленный придаток Запада; почвенный изоляционизм; евророссийскую кооперацию, имеющую антиатлантическую (антиамериканскую) направленность; суверенное развитие России.
Часть первая «Панорама отечественных реформ» (В.В.Ильин) содержит исторический анализ реформ и контрреформ в России. Автор различает реформационную и инновационную деятельность. Если реформа представляет собой «радикальное, фронтальное, всеохватывающее переустройство социальной структуры» (с.13), то инновация является рядовым однократным улучшением, повышающим адаптационные возможности социального организма в конкретных условиях.
Образование древнерусского государства явилось результатом естественного процесса на рубеже 1Х-Х вв. Принятие христианства способствовало духовной и культурной консолидации расселенных на Восточно-Европейской равнине древних славян, а христианский монотеизм, отвергая плюрализм языческих святынь, явился важным импульсом образования государства. При анализе «хода государствообразующей реформы сами собой отпадают спекуляции как о русской
бесшабашной вольнице, так и искони рабской русской натуре, якобы препятствующей устроению национальной гражданско-политической жизни» (с.19). В результате объединения русских земель под эгидой Москвы в XIV-XV вв. образовалось национальное централизованное государство.
Реформы Петра I явились насильственной вестернизацией, так как трансплантация западных институтов осуществлялась без учета отечественных реалий. Смерть Петра I привела к контрреформам 1725-1762 гг. В дальнейшем, вплоть до октября 1917 г., в России реформы неизбежно сопровождались контрреформами. В октябре 1917 г. произошел «вооруженный мятеж дереализованных марксистской доктриной заговорщиков, сумевших добиться экзальтации масс популистскими оболваниями, безответственными посулами желанного «мира», «земли», «хлеба», «свободы». Это - не межформационная революция, ибо таковой не было и не могло быть» (с.74). Коммунизм в лучшем случае - утопия (планетарно не обеспеченный идеал), в худшем (реальном) -мизантропическая схема тоталитарного общественного устройства.
Анализ основных этапов развития России после октября 1917 г. приводит к выводу, что для выживания выведенной из органического существования страны требовалось унифицирующее начало с жесткими властными вертикалями. «Взамен выполняющему эту функцию рухнувшему самодержавию (гаранту единой и неделимой) пришла диктатура ЦАС (центрально-административной системы. -Реф.), восстанавливающая надломленные центробежными процессами (этническими, демократическими) связи партийно-большевистским насилием» (с.131). Однако ко второй половине XX в. диктатура в стране пришла в упадок. После смерти Сталина начались хрущевские реформы, сменившиеся периодом застоя 1965-1985 гг., а затем перестройкой (1985-1991 гг.). Характеризуя итоги принципиальных преобразований страны в перестроечное десятилетие и радикальное ельцинское трехлетие, автор считает, что «итог отечественных модернизационных рывков скорее негативен» (с.167).
Часть вторая - «Ad fUturum». Раздел I - «Сквозные линии» (В.В.Ильин); раздел II - «Россия и Запад: Вызовы и ответы» (А.С.Панарин).
Автор первого раздела причину маятниковых движений российских реформ видит в «несимфонийности» российского социума, его универсальной конфликтности, что проявляется в постоянном и повсеместном противостоянии власти обществу, государства - народу, институтов - гражданам, системы -человеку. При этом конфликты приобретают характер дезорганизации, деструкции, всеразрушения. «Суть не в том, что к нам тянули «дребедень отвлеченноевропейскую» (Достоевский), а в том, что у нас у самих прорва всяческой
почвенной дребедени» (с.175). Преобладание радикализма в идеологии над умеренной традицией духовного преображения в истории России обусловлено следующими порочными особенностями отечественной организации: сращиванием власти с собственностью, политохорологической (геополитической) хаотичностью, неправовым строем (характеризующимся неправовым монархизмом, абсолютностью верховной власти, конъюнктурностью, келейностью принятия властных решений, сокрытием законов, кастовостью, репрессивностью, преторианством, граничащей с самодурством своенравностью), атрофией гражданского общества, идеократичностью (ориентацией на ценности), дистанционностью (экстенсивностью контроля над пространством, а не над временем), мессианизмом, ретардацией (постоянным возвращением к одним и тем же проблемам), затратностью, предубежденностью народа к реформам.
«Правило Лэйна» требует функциональной дивергенции власти и собственности в управлении (с. 175). В истории России синкретизм власти и собственности приводил к консервации внеэкономического принуждения и к импульсивно-авантю-ристическому, волюнтаристско-импровизационному типу правления, проявляющемуся в обмене пространства на укрепление власти.
В геополитическом аспекте во всякой державе необходимо отгораживание от хаоса с определенным «структурированием среды обитания, увязыванием пространства со временем, геополитики (политохорологических структур) с хронополитикой (цикликой, ритмикой политохорологических структур)» (с.177-178). Российская державность не прошла этой начальной онтологической фазы, не преодолев вполне хаотичности.
В отличие от государств Запада в России этнопсихологически «укоренялось не право-канон как установленный порядок исполнения, а право-правда - сочетание закона с истиной и справедливостью» (с.179), что привело к укреплению разрешительной (волюнтаристской), а не регистрационной (формальной) системы. Произвол державных сановников в России проявляется в многочисленных действиях. В истории монархии непретворенность принципа первородства в наследовании престола порождала смуты. Абсолютность, несообразованность верховной власти с устоями, традициями и основоположениями сопровождались произволом с трагическими последствиями. В жертву конъюнктурным соображениям приносились долгосрочные интересы. Келейность содержала в себе опасность принятия непродуманных решений. Сокрытие законов путем их засекречивания увеличивало реальную власть бюрократии и ущемляло права народа. Кастовость укрепляла силу власти. Репрессивность в обход права
приводила к крайним мерам (террору против собственного народа). Отсутствие силы права порождало преторианство - право силы (с.180-185).
В России формирование гражданского общества как противовеса государству сдерживалось противодействием самодерж-цев, социальным синкретизмом, традиционной неготовностью граждан согласовывать жизнь с твердыми началами законности.
Идеократичность в России проявляется в ориентации жизни не на формальные правовые принципы, а на изменяющиеся социаль-ные ценности, что определяет неорганический стиль реформирования. «Социальные ценности и частная жизнь должны быть правовым способом надежно разведены, разграничены» (с.189). Утвердившийся дистанциональный тип власти порождает державный хроноспазм - «провал в архаичную неотрегулированность жизни» (там же).
Ретардация как «замедление и возвращение державного хода» (с.193) проявляется в России в самых различных сферах: социальном представительстве, державостроении, федеральном регламенте, национальном вопросе, геополитике, хозяйстве, отношении к традициям. «Причина «ретарде» - не метущаяся страстность национальной натуры, а неправовой строй, непосле-довательность» (с.197), вызывающая возвратные циклы, пульсации.
Реформы и контрреформы связаны с большими материальными издержками и человеческими жертвами. Реформам противопоказаны деструктивность, революционность, непатриотич-ность. «Следует озабочиваться ценой достигаемого; реформа отныне не может быть очередной «таблицей умножения трупов» (с .199).
Предубежденность народа к реформам многообразна, но прежде всего она проявляется в подозрительном отношении народа к власти, которую считают в силу ее тотальности ответственной за все народные беды.
Несимфоничность, расколотость российского общества проявляется по азимутам: власть - интеллигенция; правящая элита - культурная элита;
правительство - народ (вертикальный разрез); центр - окраины (горизонтальный разрез); цивилизация - почва (с.202-203). Российские кризисы, имеющие ценностную основу, связаны с утратой цивилизационной идентичности. Отмечая существующую в науке неопределенность критериев «цивилизации» и не претендуя на строгость, автор считает, что цивилизация «представляет социально-культурную общность с принятыми универсальными способами регуляции и воспроизводства субъективности. Задавая ценности развития, цивилизация обеспечивает прогресс
форм субъективности в пространстве и времени, имеет историческую, сверхэтническую, надсоциальную значимость» (с.205).
Восток и Запад представляют собой цивилизационные суперсистемы, основанные на капитальных ценностях. В каждой стране есть что-то от Запада и Востока, но есть и свое господствующее начало. В трактовке цивилизационного статуса России просматриваются три позиции; Россия - арена столкновения западной и восточной суперцивилизаций; Россия - периферия западной цивилизации; Россия - специфическая цивилизационная общность. Подчеркивая евразийскую сущность российской державной природы, автор предлагает проект ненасильственного саморазвития России. Этот проект предполагает реабилитацию жизненного мира частного человека; усовершенствование национального плавильного котла путем совмещения этнической и державной идентичности на базе нового федерального регламента; вторичную экономическую колонизацию бывших союзных республик и республиканских автономий; перевод политических технологий на правовой мелиоризм (постепенное преобразование).
Автор второго раздела обращает внимание на методологические проблемы современной политологии. Главной теоретической проблемой становится соотнесение общеполитических универсалий с социокультурной, цивилизационной спецификой. Особенность политического бытия России проявляется в наличии в ее структуре периодически возобновляющихся единых сквозных «архетипических» тем. Но циклический характер развития не является исключительной особенностью российской истории. Он характерен для всех обществ и цивилизаций. В современном обществе цикличность сохраняется, но изменяется соотношение между линейным и инверсионным временем. Россия также давно вступила в историческое, спиралевидное время. Однако инверсии как решения от противного характерны не только для России, но и для западных стран. Центризм и регионализм, эмансипаторско-гедонистическая и неотрадиционалистско-аскетическая фазы в культуре и другие сопоставительные пары, чередуясь, отражают динамику жизни общества.
Автор рассматривает циклические пары, чередование которых определяет фазы цикла, как своеобразные «генетические программы, тянущиеся от прошлого к будущему и образующие логику национального бытия» (с.215). Эту логику необходимо разгадать. «Реактивный» характер политического процесса выявляется во взаимоотношении народа и государственности. Согласно А.Тойнби, развитие цивилизаций совершается по логике вызова и ответа. Особенность отечественной истории во взаимоотношениях народа и государства проявляется в том, что «каждая
сторона, получив вызов, нередко предпочитает уходить от ответа, предоставляя риск и тяжесть поступка другой» (с.219).
Положение России между Востоком и Западом порождает риск промежуточности. «Цивилизационная промежуточность означает «расшатанность» поведенческого стереотипа, что открывает массу творческих возможностей, но одновременно содержит опасности ошибочных решений, срывов, «соблазнов» (с.233-234), которые могут вызвать обвальную дестабилизацию. Риск промежуточности связан также с цивилизационным одиночеством России, не имеющей ни общезападной, ни общевосточной идентичности, в результате чего в периоды миросистемных кризисов и геополитических переделов глобального масштаба Россия не имеет надежной опоры. Но сохранился ли «русский народ как устойчивая историческая субстанция - особый субъект планетарного творчества, обладающий не только собственной неповторимой традицией, но и своей волей, ценностями, призванием, видением будущего» (с. 246)? Для ответа на этот кардинальный вопрос необходимо признать, «что «не до конца разрушенная» Россия открывается не столько в интеллектуальном, сколько в нравственном измерении. Нравственное начало всегда было более развитой и устойчивой составляющей русской духовности, чем интеллектуальное» (с.247).
Перед угрозой экологической катастрофы человечество должно вернуться к нормальной иерархии ценностей в соотношении целей и средств своего бытия и осуществить новую аскезу - укротить потребительскую алчность. Выполнение этих задач возможно на пути новой духовной Реформации, центром которой, как свидетельствует история, становится страна, охваченная кризисом и находящаяся на распутье. «Вероятность того, что новая Реформация начнется в России, повышается ввиду того, что здесь переплелись воедино экономический, государственнополитический, экологический и духовный кризисы современности в их предельном выражении» (с. 262). Духовная реформация предполагает принятие экологической аскезы и нового образа жизни в глобальном масштабе, что исключит опасности экологического тоталитаризма и экологического геноцида в отношении «изгоев прогресса».
Исследуя причины падения Рима и иных «Римов», автор приходит к выводу: «Проблема Рима состоит в том, чтобы не только оказаться сильнее своих внешних врагов, но и в том, чтобы на новом уровне восстановить консенсус между низовым сознанием (массовой народной традицией) и государственным порядком» (с.280). Будущее России, ее призвание, по мнению автора, состоит, возможно, в том, чтобы идти путем Рима - очередного центра высокомерного могущества, а по пути
Иерусалима, объединяющего побежденных, «нищих духом». России «предстоит выступить Востоком, Востоком не Ксеркса, но Христа» (с.318).
Часть третья - «Реформа и культура» - состоит из двух разделов: «Социокультурный ракурс российских реформ» (А.С.Ахиезер); «Российская
культура как фактор планетарной реформации» (А.С.Панарин).
Автор первого раздела обращает внимание на необходимость социокультурного анализа российских реформ. Рассматривается содержание понятий «объект реформы» и «субъект реформы», представляющих исходную дуальную оппозицию общества. Объектом реформы являются все виды дезорганизации общества и человека, порождающие деструктивный энтропийный процесс. Субъектом реформы выступают антиэнтропийные силы, повышающие уровень организованности, эффективности функционирования общества.
Автор рассматривает такие формы социокультурной дезорганизации, как конфликт и раскол, и исследует возможности воспроизводственной активности субъекта в преодолении дезорганизации, обращая особое внимание на роль культуры в процессе формирования смыслов, решений, движения мысли. «Вывод из социокультурной методологии заключается в том, что такое сложное явление, как реформа в расколотом обществе, должно быть осмыслено (во всяком случае методологически) в категориях, которые позволили бы понять ее как проявление глубоких сущностных сил человека» (с.353). Автор второго раздела акцентирует внимание на кризисном состоянии современной культуры человечества, проявляющемся одновременно в трех измерениях: 1) в сфере жизнеориентирующих функций культуры; 2) в ценностно-мотивационной сфере; 3) в нормативной сфере.
Тупики современной цивилизации создают угрозу глобального кризиса человечества и повышают значимость мировых альтернативных проектов будущего. «Необходимы уход от одномерности, использование того потенциала, который накопили различные мировые культуры и цивилизации в ходе длительного исторического опыта» (с.362). Западная цивилизация не гарантирует выживание в исторической перспективе. Возникает проблема возможности сочетания инструментальной эффективности Запада с «экзистенциальной» эффективностью других цивилизаций.
Автор оценивает потенциал российской культуры в мировом цивилизационном процессе в контексте традиции, в контексте «нового мирового порядка» и в контексте «плюрализма цивилизаций». Русская культура позволяет актуализировать эти контексты и придать им особый ценностный смысл в качестве альтернативы технократическому нигилизму. Оценивая постиндустриальный потенциал российской культуры, автор рассматривает вопрос о соотношении
научно-технической революции и духовной реформации. «Только одномерное техноцентричное мышление может игнорировать гуманитарную суть постиндустриального сдвига, по сравнению с которым все перевороты в технологиях носят подчиненное значение» (с.375). Человек должен задуматься о технологиях, которые меняют не предметный мир и внешнюю среду цивилизации, а о технологиях, которые преобразуют внутренний мир, систему жизненных установок и ценностей человека.
Характеризуя российский постмодернизм в формировании новой научной картины мира, автор выделяет в русской культуре XIX-XX вв. три мощных течения, которые бросают вызов основным установкам западноевропейской научной классики и в ситуации обострения глобальных проблем являются весьма перспективными. Это - русский космизм, философия всеединства и натурфилософский органицизм. «Достанет ли у нас мужества, воодушевления, чтобы в конце XX в. возродить цивилизационную альтернативу, обещанную миру в начале этого века? Достанет ли у Запада мудрости признать своевременность этой альтернативы, понять профетический характер российского «традиционизма»?» (с.391).
В послесловии (В.В.Ильин) анализируются перспективы России в новой исторической эпохе. Эти перспективы, по мнению автора, зависят от отечественной реформы, которая должна преодолеть индустриализм, обеспечить устойчивое экологическое развитие, укрепить национальную безопасность и сохранить территориальную целостность, а также способствовать интеграции страны в мировое хозяйство.
Предвидеть последствия реформ во всех деталях невозможно. Автор считает, что мы можем обсуждать общие принципы рефор-мирования, в числе которых он выделяет следующие: конкретный подход в толковании явлений политосферы, недопустимость социальной механизации, оптимизм,
разгосударствление, человеколюбие. «Социальный спор не решим железом -следует управлять течением мыслей и только вслед за тем - страной» (с. 397).
А.П.Бодрилин
97.04.021. ПОЛИТИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ/Ильин ВВ., Панарин А.С., Бадовский Д.В.; под ред. Ильина В.В. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1995. - 254 с. -(Теорет. политология: Мир России и Россия в мире).
Политическая антропология интегрирует социологический,
культурологический, аксиологический подходы в современной политической
