CC BY
1252001.04.015. ИЛЬИН В.В., АХИЕЗЕР А.С. РОССИЙСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ: СОДЕРЖАНИЕ, ГРАНИЦЫ, ВОЗМОЖНОСТИ / Под ред. Ильина В.В. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 2000. - 301 с. - (Теорет. политология: мир Россия и Россия в мире).
Специфика российской цивилизации, усугубляемая колонизацией, обусловила экстенсивный рост и стратегию выживания: авторитаризм, абсолютизм, этакратизм вверху и общинность, коллективизм внизу, что обостряло внутреннюю конфликтность развития. Так, любая инициатива верхов воспринималась низами как очередная антинародная кампания. "Подрыв государства в России самоубийственен, но вследствие блокирования государством модернизации необходим" (с.27) Авторы считают возможным использование "механизма империи". Нужно лишь преобразовать его из "державно-властного" в "общественно-народный" путем наделения империи "пафосом гражданственности, гуманитарности с опорой на цивилизационный опыт" (с.27).
В силу сложной комбинации геостратегических факторов Русь со времен монгольского завоевания тяготела к авторитаризму. Порядок был заменен принуждением, карательной мерой, репрессией. Всеобщим регулятором поведения стала сила, не позволяющая отстаивать права. Власть, государство обрели сакральный смысл. Оборотная сторона этого явления - своеволие народа как реакция на бесправие и безысходность. Кочевники же посеяли враждебность к городской культуре. Антиурбанизм как синоним антизападничества лежит в основе экстенсивности, инерционности, неиндустриальности, несбалансированности общественного устройства. Византизм и ордынство дополнились большевизмом, оформившим отрыв России от Европы. Во все века Россия цивилизационно отставала от Запада и нередко была слабее Востока, который, как "демографическая громада, людская критическая масса, "неспособен" "пролонгировать самоподдержание вне похода на Россию" (с.48). В результате большевистского антизападничества утвердилась антиличностная, антисобственническая, антипарламентская, антиконституционная, антилиберальная, антирыночная конструкция, питаемая сугубо традиционными, архаичными пластами культуры. В отличие от Европы, где право для власти есть цель, в России право для власти есть средство. Право собственности блокировалось такими характерными чертами отечественной социальности, как неразрешенная по сей день проблема приватизации земли, отсутствие гражданского общества и общинное, агрессивно-безликое "МЫ". "Общинный нравственный неправовой закон в российской деревне утвердил диктатуру лишенных
продуктивной культуры маргиналов" (с.57). Большевики же "усилили восточную партию в партитуре российской социальности" (с.58).
Россия и Запад - "автономные уровни цивилизационной реальности, несопряженность которых предопределяет взаимоконфликтность" (с.89). Россия как цивилизационно менее продвинутый социум есть общество догоняющего развития, запаздывающей модернизации. "Исходно экстенсивная отечественная динамика вполне оправдывает внутреннее назначение, но в итоге снижает конкурентоспособность" (с.89). За стадию стагнации интенсивно хозяйствующий, консолидированный Запад совершает инновационный отрыв. Достижение паритета на Востоке неизбежно происходит в мобилизационном ритме, оплачиваемом усилением крепостничества, репрессиями, понижением уровня жизни и ограничением свобод. Но длительное существование в державно-мобилизационном режиме невозможно, и происходит очередной сбой; начинается новый цикл противостояния. При этом на Западе, как обычно, - самоорганизация снизу, индивидуализация, кооперация, демократизация и рационализаторство, на Востоке -деиндивидуализация, концентрация, централизация, милитаризация. Полагая, что в России существует общество, автор утверждают, что "на Западе - общество для человека. В России - человек для общества" (с.90). Выживать, отстаивать суверенитет и обеспечивать элементарное хозяйствование на огромной территории, патронировать малоимущих и неэффективно работающих, кредитовать еще более отсталые народы, по мысли авторов, способна лишь "крепкая, проникающая, государственная власть..., отождествляемая у нас с империей" (с.90). Последняя - одна из немногих в мировом опыте - целеустремленно выполняла "культуротвор-ческую устроительную миссию", проводила стратегию "цивилиза-ционного обихожения" (с.91): экспорт этноса из метрополии, экспорт бюрократии, инкорпорацию аборигенной знати во власть, урбанизацию, централизацию управления, интернационализацию армии, терпимость к местным обычаям и пр.
Авторы полагают, что гражданский мир и благополучие народов России способен обеспечить социально-политический центризм, идейно блокирующий экстремизм и радикализм. Центризм же исповедует сбалансированно-некатастрофичные трансформации, психологически дискредитирует авангардизм, эсхатологизм, мессианизм (с .107).
Авторы декларируют следующие принципы политической деятельности: постепенность, ненасильственность социальных реформ, человеколюбие, демократическое участие, свобода, социальная справедливость, этническая терпимость, интеграция в мирохозяйственные связи
(с.108-109). В российских условиях все это, по их мнению, обеспечивает "народная империя", причем именно "блок с Востоком" олицетворяет дальновидность национального выбора (с.149).
Такое явление, как "социокультурная патология в России и Европе", характеризуется как "изощренное противостояние формированию, воспроизводству нацеленного на повышение творческого потенциала субъекта, включая избиение наиболее развитой части общества", и "стремление "просветить", "подтянуть" ту часть общества, которая не доросла" до уровня избиваемых (с.160). В этом плане следует рассматривать и марксизм во всех его разновидностях как стремление слабых оказаться на социальном верху. В коммунистической, национал-социалистической и т.п. теориях присутствуют нравственное оправдание хаоса, дезорганизации, катастрофы, попытка замены одной формы катастрофы на другую. Социокультурная патология "препятствует приведению человеческих потенций в соответствие с потребностями выживаемости" (с.179).
Во времена Великой депрессии на Западе были сформулированы антикризисные механизмы, ускоряющие сдвиги в массовых ценностях, связанных со стимулированием творческого потенциала личности, произведен ценностный поворот к защите прав человека. В России же ответом на тот же кризис, повышение опасностей стало экстенсивное использование ранее сложившихся потенций на массовом уровне, тиражирование ранее сложившихся образцов.
Высочайший уровень дезорганизации порождал насилие. Массовый государственный террор в СССР был потенциально нацелен на каждого человека вне его социальной принадлежности. Насилие считалось эффективным методом решения хозяйственных и политических проблем. Этот террор "не мог быть результатом веры немногих (идеологов, доктринеров), но лишь результатом специфики сложившейся народной культуры ... динамики массового сознания..." (с.182). Это сознание допускало право власти вмешиваться в частную жизнь каждого.
Миф о могуществе российской государственности достаточно иллюзорен, ибо последняя неизменно уступала напору локализма. Это могущество не шло далее организации террора, опирающегося на "страх перед оборотнями мирового зла" (с.205). Созидательное же могущество проявлялось в попытках тиражировать образцы, неизменно оказывающиеся малоэффективными. В этих условиях все советские вожди "были трагическими фигурами, постоянно балансирующими на краю пропасти" (с.206). Советская же власть в целом означала победу архаики над здравым смыслом и рынком.
Распад советской государственности и системы хозяйствования были взаимообусловлены. Ресурс тоталитаризма иссякал по мере растиражирования наследия прошлого, ограбления собственных богачей, церкви, крестьян, невозможности дальнейшего понуждения людей работать бесплатно, получать военные контрибуции, проедать амортизацию и т.п. Труд при социализме стал аннулированием результатов прошлого труда.
Неудачи либерального реформирования авторы объясняют противоречивой двойственностью тотемического отношения к власти, завышенных ожиданий при личной безынициативности и традиционной у нас ненависти к любой власти. Авторы видят выход из тупика в преодолении двоевластия как источника дезорганизации, причем "центром социокультурного творчества должна быть каждая личность" (с.291).
П.И.Шлемин
