CC BY
49
РОССИЙСКАЯ:АКАДЕМИЯ -НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 5
ИСТОРИЯ
3
издается с 1973 г.
выходит 4 раза в год
индекс РЖ 2
индекс серии 2.5
рефераты 97.03.001 -97.03.036
МОСКВА 1997
(1991-1994 гг.). - 27 с.
91. То же. - № 85. - Здравомысяов А.Г., Матвеева С.Я. Межнациональные конфликты в России и постсоветском пространстве. - 33 с.
92. То же. - № 86. - Рубан Л. С. Развитие конфликтной ситуации в Астраханской области. - 20 с.
93. То же. - № 87. - Дубова H.A., Лопуленко H.A. Современные этносоциальные проблемы Кизеловского района Пермской области. - 35 с.
94. То же. - № 88. - Смольникова Н.В. Немцы Поволжья: современные этно-политические проблемы. - 22 с.
95. То же. - № 89. - Пчелинцева Н.Д., Самарина Л.В. Карачай в контексте новой исторической реальности. - 21 с.
96. То же. - № 90. - Кульчик Ю.Г. Республика Узбекистан в середине 90-х годов. - 50 с.
97. То же. - № 91. - Мартынова М.Ю. Национальные меньшинства в странах Восточной Европы в 90-е годы. Поиск мирных решений. - 28 с.
98. То же. - М., 1996. - № 92. - Исхакова С.М., Ванеев Ф.-Т.А. Сибирские татары: этнокультурные и политические проблемы возрождения. - 34 с.
99. То же. - № 93. - Михайлов С.С. Положение ассирийцев - вынужденных переселенцев в Краснодарском крае. - 22 с.
100. То же. - № 94. - Этнический фактор в современном социально-политическом развитии Казахстана. Брусина О.И. Национальная государственность и "русский вопрос" в Казахстане; Митина Д.А. Миграционные процессы и тенденции этносоциального развития в Казахстане. - 31 с.
101. То же. - № 95. - Малькова В.К. Русское население в российских республиках. - 28 с.
102. То же. - № 96. - Ямское А.Н. Территории традиционного землепользования в Хабаровском крае. - 32 с.
103. То же. - № 97. - Лопуленко H.A. Американский опыт урегулирования проблем коренного населения. - 26 с.
104. То же. - N8 98. - Остапенко Л.В., Субботина И.А. Русские в Молдавии: проблемы занятости и миграции. - 38 с.
105. То ж . - № 99. - Каган М. Еврейская эмиграция из бывшего СССР в США.-25 с.
106. То же. - N° 100. - Тишков В.А. Концептуальная эволюция национальной политики в России. - 40 с.
97.03.004. КАПЛИНА Л.М. ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА СССР/РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ: ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЙ ВЗГЛЯД.
Данный обзор включает основные доклады по проблеме взаимозависимости внутри- и внешнеполитического развития России, опубликованные Российским научным фондом (с августа 1996 г. - Московский общественный научный фонд) - неправи-
тельственной некоммерческой организацией (НПО), созданной в 1991 г., работающей в тесном контакте с российскими федеральными и местными властями, политическими партиями и союзами предпринимателей, имеющей доступ к правительственным источникам информации и экспертизы и действующей на основе центров и исследовательских групп для осуществления фундаментальных и прикладных программ экономических, социальных и политических исследований, содействующих возрождению России. Среди проблем, исследуемых фондом, внешняя политика и внешнеэкономические связи Российской Федерации; взаимоотношения бывших советских республик: бюджетно-налоговая система; интеллектуальная собственность; региональное сотрудничество; взаимодействие предпринимательских кругов с органами власти и т.д.
В работе к.и.н. А.В.Фролова (ИМЭМО РАН) анализируются подходы к региональной безопасности в Советском Союзе и его правопреемнице - России. Автор исходит из того, что проблема преемственности взглядов СССР и России в области региональной безопасности имеет как исторически познавательное, так и важное теоретико-методологическое значение. Сложность ситуации, в которой оказалась Россия после распада СССР, определяется в конечном счете распадом биполярного мира и неспособностью ориентироваться в новом мировом пространстве, функционирующем по законам многополярности.
Построив свою работу по проблемно-хронологическому принципу, автор пытается проследить подходы к политике региональной безопасности в Советском Союзе, которые эволюционировали и изменялись от "вождя" к "вождю". В работе выделено несколько концептуальных периодов, на которые можно разделить политику страны в области региональной безопасности: "ленинский" - поиск союзников на колониальной и зависимой периферии с целью ослабить "оттуда" давление на Советское государство и подорвать позиции "мирового капитализма"; "сталинский" - попытка прорыва "враждебного окружения" с помощью партий и организаций - сателлитов Москвы, а позднее (после 1945 г.) - сфер влияния; "хрущевский" - начало активного проникновения в развивающиеся страны с целью- ослабления влияния промышленно развитых стран на ход мировых событий;
"брежневский" - активное наступление на позиции "империализма" в "третьем мире" и попытки окончательно перераспределить баланс сил в мире в пользу СССР; "горбачевский" -ревизия предшествовавших внешнеполитических установок; "ельцинский" - поиски принципиально новых форм взаимодействия с иностранными государствами.
В работе д.и.н. А.И.Уткина (Ин-т США и Канады РАН) рассматривается взаимосвязь внутренних процессов и внешнеполитической деятельности в "постперестроечный" период истории России. Они исследуются в контексте социально-экономических и политических преобразований в России на примере таких аспектов деятельности государства, как модернизация экономики, военная реформа, пути и методы ее осуществления и т.д.
Особое внимание Уткин обращает на психологические аспекты модернизации постсоветской России. Автор исследует такие явления, как "ментальность переходности", восприятие общественным сознанием экономических и политических реформ, их темпов и характера, а также анализирует "цивилизационные парадигмы" с целью доказать неидентичность "западной цивилизации" и "восточноевропейского субстрата". Основная задача, по мнению автора, - оценить возможности и перспективы интеграции России в западноевропейское цивилизационное пространство и его инсти-тзЬы.
В работе к.и.н. А.В.Кортунова (Президент РНФ) "Дезинтеграция Советского Союза и политика США" исследуется политика США в последние годы существования Советского Союза и в период после дезинтеграции СССР. Проанализирован значительный объем литературы, включая периодику. Автор также пытается выяснить, в чем причина ошибочности, а порой и несостоятельности концепций, имевших широкое хождение в американской "советологии", непосредственно занимающейся исследованием внутренних процессов в СССР и его внешней политики.
Автор рассматривает американскую внешнюю политику в отношении стран СНГ, отмечает ее сильные и слабые стороны. Особое внимание уделено проблеме создания новых международных институтов и перспективам интеграции новых независимых
государств, вопросам контроля над советским военным арсеналом, разоружением, конверсией и торговлей оружием.
В работе сотрудников ИСК РАН д.пол.н. АД.Богатурова, к.и.н. М.М.Кожокина и д.пол.н. К.В.Плешакова впервые предпринята попытка теоретически осмыслить геополитическое положение России после распада СССР и оценить перспективы российской внешней политики на ближайший период. Исходя из сформулированных задач, авторы стремятся выстроить иерархию факторов, которые будут оказывать краткосрочное влияние на российскую внешнюю политику. В том числе рассматривается роль таких факторов, как определение границ, "общечеловеческие ценности", права человека во внешнеполитических концепциях и повседневной практике постсоветской России. Выделяя основные течения общественно-политической мысли, авторы анализируют такие парадигмы, как "державность", "глобализм", "этническая исключительность", и их потенциал для внутренней консолидации общества.
Исследование А.В.Кортунова "Россия и реформы ООН" посвящена 50-летнему юбилею Организации Объединенных Наций. В работе анализируются новейшие тенденции в деятельности ООН как "организатора мировой политики", ее миротворческие операции и эволюция их концепции, проблемы суверенитета в миротворческой деятельности ООН, условия и критерии эффективности ООН как миротворческой организации и др.
Биполярная парадигма миросистемных отношений. Географическое положение России как евразийского государства предопределило двухвекторность ее геополитической направленности, что на протяжении тысячелетней истории, отмечает А.И.Уткин, отчетливо проявилось в двух противоположных тенденциях. Одна -открытость в направлении Запада, сближение с ним, создание того, что сейчас назвали бы "единым европейским пространством", преобладавшая на протяжении двух больших исторических периодов - в эпоху Киевской Руси и при правлении династии Романовых. Вторая тенденция вынужденное или сознательное "отстояние" от Запада, стремление отгородиться стеной, создать самодовлеющий мир - своего рода центробежная по отношению к Европе, первоначально генерированная монгольской неволей, но
9-3020
сохранившая свою инерцию и в эпоху собирания русских земель, в века "третьего Рима", Смутного времени, а затем в семидесятилетие советской истории (4, с.5).
А.И.Уткин утверждает, что ключевое противоборство двух внешнеполитических тенденций в русской истории пришлось на период 1914-1920 гг. "Россия в случае победы в первой мировой войне должна была войти в Центральную Европу, Средиземноморье и принять непосредственное участие в создании в Европе такого политического порядка, при котором треугольник Россия -Британия - Франция мог бы определять развитие всего Евразийского континента. Потерпев серию военных поражений, утратив внутреннее равновесие, Россия в марте 1918 г. заключила Брест-Литовский сепаратный мирный договор с Германией и вышла из своего союза с Западом" (4, с.5). Инерция двух предшествующих столетий к сближению с Западом иссякла, в России выдвинулись на лидирующие позиции носители новых представлений о характере прогресса российского общества и об отношении России к "западной цивилизации".
Само появление в 1917 г. в мировом политическом пространстве государства, социально-экономически и политически противостоящего остальным участникам международных отношений, задало новый идеологический вектор развитию процесса геополитики, способствовало, в частности, появлению тенденции "глобализировать" даже мелкие угрозы" (5, с.8). Желание ослабить эти локальные угрозы по широкому периметру российских границ путем подписания договоров о дружбе с соседними государствами, восстановления контроля над Грузией, Арменией, Азербайджаном и др. объективно продолжало "имперскую политику царизма" и, в то же время, стимулировало появление на свет теории о возможности перехода от феодализма к социализму, минуя промежуточную стадию. "Средняя Азия, - считает Фролов, - стала для большевиков той лакмусовой бумажкой, которая демонстрировала возможности распространения социализма среди феодальных государств и княжеств Востока, через которые планировалось революционизировать Индию, Юго-Западную Азию и Ближний Восток" (5, с.11).
Однако прагматически-оборонительная мотивация договорных отношений со стороны южных соседей России явно вступала в противоречие с идеологически детерминированной мотивацией большевиков, что подтвердил и среднеазиатский опыт, где "большевики натолкнулись на упорное нежелание местных народов социализироваться", а это объективно подталкивало советское руководство к возврату к геополитическому мышлению (5, с. 11-12).
Сталин, по словам Фролова, проявил себя как прагматик, связавший задачу усиления обороны страны и защиты своего политического режима с сотрудничеством с Западом, дабы не допустить его усиления в сопредельных с СССР регионах. Это придавало "южной политике СССР заметную долю геополитичности" (5, с. 12-14). В условиях динамично развивавшейся международной ситуации, меняющихся балансов сил происходило расширение буферных зон между СССР и Германией (17 сентября 1939 г. СССР занял Западную Украину, Западную Белоруссию; в ноябре начал войну с Финляндией; 2 августа 1940 г., после окончания "освободительной миссии" в Бессарабии была провозглашена Молдавская Советская Социалистическая Республика; в августе 1940 г. - в состав СССР были включены республики Прибалтики -Литва, Латвия, Эстония) (5, с.14-16).
Великая Отечественная война для советского руководства выдвинула на передний план не только стратегическую проблему борьбы с империализмом (в лице нацистской Германии), но и сопряженные с ней проблемы региональных угроз у южных и восточных границ СССР, а также выживания в целом коммунистического государства, ради решения которой советское руководство, полагает автор, пошло на союзнические отношения с другой частью империализма - США, Англией и Францией (5, с.16-17).
В период с середины 40-х до конца 70-х годов внутренняя логика мирового внешнеполитического развития, приобретшая форму соперничества СССР и Запада в зоне "третьего мира", детерминировалась взаимодействием пяти групп факторов: идеологических, геополитических, социокультурных (проявившихся в странах "третьего" и "четвертого" мира как факторы консолидации режима), внутриполитического развития, а также военно-9*
технического прогресса в центрах силы, каждый из которых, развиваясь по собственным законам, имея собственную динамику, оказывал непосредственное воздействие на складывание международных отношений.
В связи с появлением ядерного оружия и стратегической дальней авиации наметилось переосмысление военной стратегии: две противостоящие мировые системы, понимая, что любая военная акция в регионах прямого противостояния Запада и Востока (Европа, Дальний Восток) может привести к ядерному апоклипси-су и что, следовательно, ядерное оружие в определенной степени гарантировало здесь продолжительный мир, "как бы выносили свое противоборство в зону развивающегося мира, где можно было в определенных пределах пробовать силу друг против друга, избегая ядерной конфронтации" (5, с.20-21).
В период относительно устойчивого внутриполитического развития и наращивания военно-технической мощи в центрах силы, логика геополитического развития, требовавшая дальнейшего изменения политической географии в пользу одной из противоборствующих социально-экономических систем, подкрепленная в 1947 г. решением США о прекращении периода длительного изоляционизма (доктрина Трумэна), заявила о себе в середине 50-х годов противопоставлением Пакистана Афганистану (поддерживаемых США и СССР соответственно) и сыграла, по сути, более важную роль, чем идеология (5, с.28-29). В условиях особой значимости пространственных параметров, в то время как идеологический фактор сподвиг СССР на европейском направлении прибегнуть к силовым методам воздействия на события 1956 г. в Венгрии, сочетание действия указанного фактора с логикой геополитического противоборства обозначило на Ближнем Востоке Египет и Израиль как точки геополитического излома, что положило начало смещению основного акцента в процессе складывания мирового баланса сил в ближневосточный регион (5, с.24, 27-28). Принятие США 5 января 1957 г. "доктрины Эйзенхауэра", предусматривавшей оказание военной и экономической помощи странам Ближнего и Среднего Востока "для отражения вооруженной агрессии от любой из стран, контролируемых международным коммунизмом", нашло выражение в логике биполярного
геополитического мышления в процессе принятия решения о первом использовании войск созданного в 1955 г. Багдадского пакта при разрешении "ливанского кризиса" 1958 г. Однако это спровоцировало проявление в Ливане не просматривавшегося ранее в процессе принятия внешнеполитических решений великими державами пласта культурно-цивилизационных различий - внутриполитического фактора консолидации режима. Такое развитие событий, приведшее к прекращению деятельности Багдадского пакта (1958 г.) и появлению в марте 1959 г. Организации центрального договора (СЕНТО), вынудило СССР - в заочном споре с США и Западом - рассматривать глобальные и региональные аспекты проблемы своей безопасности как взаимосвязанные (5, с.29, 33, 34).
В рамках сложившейся в начале 70-х годов биполярной конфронтации инерция геополитического мышления, нашедшая отражение в выдвинутой в 1969 г. советским руководством идее создания системы коллективной безопасности в Азии с целью "сковать" Запад в этом регионе и вызвать эрозию прозападных блоков СЕНТО и СЕАТО, коррелировалась (с 60-х годов) "социалистическим диссидентством", породившим у СССР своеобразную реакцию - новую политику (известную на Западе как "доктрина Брежнева"), представлявшую мирное сосуществование как особую форму классовой борьбы, в которой национально-освободительному движению как союзнику по ликвидации империализма отводилась особая роль, и положившую начало процессу заключения договоров Советского Союза о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи со странами "третьего мира".
Однако этот процесс, подчеркивается в работе Фролова, сдерживался нарастающими кризисными явлениями как в мировой соцсистеме, так и в СССР, а также проявлениями противодействия в проведении в третьем мире советского экспансионистского внешнеполитического курса. Эти факторы подталкивали Москву к прагматизации внешней политики - увеличению числа своих ближневосточных "клиентов" на основе расширения поставок оружия (с 570 млн. долл. в 1972 г. до 1467 млн. долл. в 1974 г.), вынуждая сделать в 70-е годы "окончательную ставку на военную помощь как средство привязки ближневосточных стран (причем как радикальных режимов - Сирия, Ирак, Ливия, Алжир, Южный
Йемен, так и стран прозападной ориентации - Иордания, Северный Йемен) и стран Южной Азии". Подобная политика встречала сопротивление не только со стороны набиравшей в этом регионе силу милитаристской политики США, но и сдерживалась процессами культурно-цивилизационного характера, проявившимися в консолидации правящих режимов, сначала в Сомали, затем в Египте и других странах (5, с.44).
Социокультурный фактор, все шире проявлявший себя на Ближнем Востоке, в Азии и Африке, объективно работал против обоих полюсов силы. Иранская революция 1978 г., ведущей силой которой стало духовенство, носила, например, как явно антиамериканский (исключая какое-либо военное сотрудничество с США и выводившая Тегеран из СЕНТО), так и четко прослеживавшийся антисоветский характер. В то же время афганские события превратили Афганистан в один из важнейших участков по противодействию Советам (так как после потери Ирана США стали вдвойне болезненно реагировать на события на Среднем Востоке), приблизили биполярное противоборство непосредственно к границам СССР.
Глобализация конфликта, идеологически оформленная в провозглашенной президентом США Р.Рейганом новой политике противодействия мировому коммунизму, - объявление о "создании специально предназначенного для региона Ближнего Востока и Южной Азии так называемого Центрального командования, в зону ответственности которого включили более 20 местных государств", - перевесила критическую массу развития международных отношений в рамках действующей биполярной парадигмы. Это подводило, на уровне геополитики, к пониманию неизбежности поиска новой конфигурации центросилового противоборства (5, с.54-55).
Период перестройки: поиски новой геополитической парадигмы. В условиях начавшейся с середины 80-х годов перестройки перед советским руководством встала двуединая задача: для сохранения достигнутого СССР статуса сверхдержавы требовались как нормализация отношений с Западом и США, в расчете на то, что "Запад не будет поощрять региональных клиентов к противодействию интересам СССР", так и незамедлительное разрешение
внутренних проблем, связанных с кризисным состоянием экономики, общества и политических институтов.
Возникнув из упрощенно-поверхностного представления (заимствованного из американской "советологии") о борьбе "демократов" и "консерваторов" как об основной линии развития советского общества, теория "конвергенции" СССР и Запада на базе ценностей последнего стала не только определять алгоритм общественной и культурной жизни в стране, но и начала оказывать все возрастающее влияние на политику правящего режима, став философским обоснованием институциализации в СССР "общедемократических ценностей в их преимущественно западно-либеральной интерпретации", а также назревших инновационных преобразований. В этом контексте провозглашение курса на деидеологизацию международных отношений означало неизбежную смену геостратегических приоритетов - сближение со своими политическими антагонистами, а также не только кардинальное переосмысление идеологии, но и изменение одного из основных параметров несущей конструкции двухполярной парадигмы (4, с.43-46, с.57-58).
Импульс, данный новой коннотацией идеологического фактора, сначала создал благоприятный политико-психологический климат для переосмысления проблем глобальной и региональной безопасности в биполярной геополитической системе и, породив разрядку в советско-американских отношениях, позволил СССР, в частности, перестать рассматривать "угрозы советским клиентам как угрозы собственным интересам", отказаться от "практики безвозмездных поставок оружия в страны "третьего мира" ради идеологических целей", установить (с 1986 г.) "дипломатические отношения со всеми странами Персидского залива, улучшить отношения с КНР, Южной Кореей, сформулировать концепции новой азиатско-тихоокеанской политики, что, наконец, дало возможность советскому руководству принять решение вывести войска из Афганистана (вывод осуществлялся с мая 1988 г. по февраль 1989 г.), которое "в целом, - c4HfaeT А.В.Фролов, - положило конец социалистическому интервенционизму на международной арене под видом помощи разного рода революциям" (5, с.57-60; 4, с.8).
Продолжение подобного внешнеполитического курса вынудило советское руководство в начале 90-х годов пойти не только на военное сотрудничество с Западом, которое для СССР оказалось "весьма накладным" (так, поддержав Запад в Персидском заливе, СССР лишился многомиллионных контрактов, заключенных с Ираком; а присоединившись к изоляции Ливии, объявленной западными странами, он потерял важного оптового покупателя своего оружия) и на ухудшение отношений со "старыми советскими друзьями - Ливией, Ираком, Сирией, Кубой, Анголой, которые становились все более прохладными и натянутыми", но и привело к признанию политической необходимости объединения Германии (1990 г.), а также незаконности пакта Риббентропа-Молотова и, следовательно, незаконности удержания республик Прибалтики в составе Союза ССР.
В конце 80-х - начале 90-х годов естественное исчезновение идеологической антитезы "коммунизм- империализм" вскрыло значимость в общественном сознании проблемы ментальности, сориентированной на традицию и "общий фундаментализм". В этих условиях неизбежное ослабление "политического контроля Москвы над своими союзниками по ОВД ускоряло инновационные процессы в странах Восточной Европы" (5, с.60), стремившихся к быстрой интеграции с Западом, но, показав "трудности построения рационального капитализма в нерациональном обществе, в атмосфере вакуума власти и отторжения конкурентной этики" (4, с. 17-18), вызвало (особенно в Восточной Европе) "в силу ощущения своего реального места в международных отношениях - пребывания за пределами лидирующего региона - не магнетическое стремление к единому центру, а как раз напротив - движение к собственной цивилизации" (идентичности - Прим. реф.) через образование собственных наций-государств (4, с.16-17).
Глобальные социокультурные и национально-этнические процессы спровоцировали базисные перемены и тенденции в международной системе, где перед СССР (который, перестав иметь систему союзных государств и поставив вопросы о выводе советских войск с территории Восточной Европы, казалось, снимал с повестки дня вопросы военной конфронтации с Западом) возникали реальные угрозы "в виде многочисленных внутренних этнона-
циональных и конфессиональных" противоречий, которые, после августовских событий в 1991 г. в Москве "взорвали его изнутри", что ознаменовало "полное разрушение ялтинско-потсдамской подсистемы как центрального элемента послевоенной глобальной структуры международных отношений (1, с.З), породило "крушение двухполярного мира" и "кризис концепции мировой взаимозависимости (т.е. зависимости 9/10 мирового населения от 1/10, проживающей в странах ОЭСР)" (4, с.16-17). "В итоге, - делает вывод А.И.Уткин, - культурное и традиционное, т.е. цивили-зационное отличие целых регионов друг от друга обнаружилось во всей своей очевидности", а к середине 90-х годов выявилось шесть цивилизационных парадигм: западная, латиноамериканская, восточноевропейская, исламская, индуистская, буддистско-конфуцианская. Внутри каждой из цивилизаций просматривается сближение наций на общей традиционно-культурной основе вплоть до образования надгосударственных союзов. Обращаясь же вовне, указанные цивилизации не сливаются друг с другом, а сохраняют цивилизационную дистанцию, укрепляя старые и образуя новые рубежи" (4, с. 17).
Диверсификация мировой системы, кризис биполярности и попытки России адаптироваться к новым условиям. Окончание "холодной войны", подвергшее ревизии (в связи с объединением Германии) вопрос о неизменности государственных границ, распад СССР, ознаменовавший появление на территории бывшего единого государства 15 новых государственных образований, с одной стороны, означали завершение целого исторического цикла в развитии структуры международных отношений, а с другой -показали доминирующее влияние социокультурных и национально-этнических факторов на процесс глобальной трансформации структурных связей и международных отношений, выявив кон-кретно-региональную специфику: взаимодействие цивилизацион-ного и политического факторов в процессе переосмысления всего того, что вкладывается в понятие "американская цивилизация"; преобладание цивилизационного фактора в процессе становления единой Европы (который проходит как через интеграцию государств Западной Европы, так и через обретение национальной государственности народами восточной части континента) и соче-10-3020
тание социокультурных/цивилизационных, этнонациональных и политических факторов, породивших разнородный конгломерат новых государств на геополитическом пространстве бывшего СССР.
В сложившихся геополитических реалиях, когда политические задачи и, как следствие, центростремительные тенденции трех славянских республик - стран-учредителей Содружества Независимых Государств (декабрь 1991 г.) - Беларуси, Украины и России решались не в духе расширительной концепции славянского национализма, а развертывались в несовпадающих геополитических пространствах, когда в получивших независимость исламских республиках бывшего СССР усилились панисламистские тенденции - СНГ не удалось ни создать надлежащих механизмов взаимодействия своих частей, ни сохранить хотя бы самые необходимые экономические, этнические и социокультурные связи. В то же время, поскольку "все мощные политикоформирующие силы (в бывшем СССР. - Прим. реф.) выросли в интеллектуальном и духовном отношении на традиции несогласия со старой властью и ориентации на использование западного политического опыта, постольку разрушение государственных структур и дискредитация прошлого исторического опыта резко повысили притягательность западных идей, форм организации общества, политических и экономических моделей, а также породили у этнократических элит стремление быть признанными Западом, стать полноправными субъектами мировой политики" (4, с. 13).
Однако для Запада и США в традиционном уравнении "Россия - Запад" произошло необратимое изменение значимости компонентов (4, с.9-10; 1, с.28-29, 11). Новая Россия - лишь половина прежнего Советского Союза, оставаясь единственным государством, способным обеспечить хотя бы некоторый прогресс, вступила в полосу кризиса - экономического, морального, общественного (4, с.9-10). Включение России в новые отношения с Европой, ее открытие для Европы, еще не было равнозначно ее интеграции в Европу, так как интеграция предполагает иное качество соизмеримости интегрирующихся частей (1, с. 17).
Показав "полное игнорирование таких факторов, как инерция национального мышления, устойчивые модели политического
и экономического поведения, соответствие темпов и форм преобразований в обществе со способностью общества к ним адаптироваться и др., когда "на уровне народного сознания еще требуется доказать, что богатство может быть нравственным", политика новой бюрократической элиты натолкнулась на негативную реакцию российского массового сознания на "дикий капитализм", внедрение которого теперь уже прочно ассоциировалось в национальной психологии с влиянием Запада" (4, с.15-17). Меньшая (чем предполагалось) устойчивость населения страны к последствиям "шоковой терапии", отсутствие доверия к правительству новых и старых предпринимателей, затяжной кризис власти 1992-1993 гг. и события октября 1993 г. в Москве показали, что "на русской почве возник типичный для "третьего мира" конфликт модернизации между западными целями и интересами модернизируемой страны" (4, с. 13-15). Поскольку сама эволюция отношений общество - государство не поставила на повестку решение таких проблем, как формирование определенного образа жизни - этоса, основанного на учете меры и степени рациональности в мотивационной структуре действия индивидов, а также рациональных социальных структур - системы управления, экономики, науки, которые появляются лишь вместе с соответствующей культурой, способствуя формированию среднего класса как основы демократического гражданского общества, то внутренне сбалансированные представления, выработанные естественноисторическим ходом развития западного социума (о свободе и демократии, правах человека и т.д.), с трудом прививаются на российской почве, не позволяя решить задачу достижения внутренне согласованной и непротиворечивой системы общественных отношений. Соответственно движение, порожденное стремлением к цивилизационному слиянию, подтвердив неизменность политических устремлений российского руководства, обозначило пределы цивилизационного дистанцирования, что не предвещает быстрой интеграции России с Западной Европой.
Складывание новых представлений о грядущем мировом порядке. С начала 90-х годов отчетливо доминировавшая иерархизиро-ванность стран (по уровню внутреннего развития)-как участниц международного процесса, усиленная действием технологическо-ю*
го, национально-этнического и геостратегического факторов, стала оказывать определяющее влияние на складывание преференций в возможных внешнеполитических ориентациях и коалициях на различных уровнях.
На уровне анализа действия цивилизационного фактора "все больше подвергается сомнению концепция универсальности западных норм политической демократии, на смену которой приходит идея ценностной несовместимости противостоящих друг другу цивилизационных систем ("столкновение цивилизаций")". Отсюда, отмечает Кортунов, "если утверждение демократии является "естественным" процессом для Европы и потому должно поощряться, то навязывание демократических норм странам Азии и Африки - бесполезная затея, от которой следует отказаться" (3, с.44). Соответственно, бывшие советские республики делятся на три цивилизационных потока, к каждому из которых необходимо применять отдельные критерии. Первая группа государств (страны Балтии) относится к западноевропейской цивилизации, и, следовательно, к ней применимо большинство, если не все стандарты "зрелых" западных демократий. Вторая группа - преимущественно славянские государства - относится к другому, "православно-европейскому" типу, где западные нормы демократии должны подвергаться существенной коррекции. Наконец, третья группа ("исламский мир") вообще исповедует иные ценности, принципиально отличные от ценностей Запада (3, с.44).
Цивилизационное дистанцирование на Евразийском континенте усугублялось динамикой и степенью развития объективно-исторического процесса усиления на ментальном уровне национальной идентичности, которая, будучи освобожденной от жестких рамок биполярности, подчиненной более общим интересам того или иного блока, возглавляемого одной из сверхдержав, затронув, на уровне исторически сложившейся системы государственно-территориального размежевания в Центральной и Восточной Европе, застаревшие территориальные и пограничные споры с соседними государствами в приграничных районах с компактным проживанием этнических меньшинств (Венгрия - Румыния, Болгария - Турция, Сербия - Албания, Хорватия - Сербия, Польша - Литва, Венгрия - Украина, Словакия - Украина, Венгрия
- Словакия, Украина - Молдова), дополненные условностью границ бывших советских республик, превратившихся из административно-территориальных в государственные, реанимировала процессы этнонациональной консолидации, повысив уровень реальной и потенциальной конфликтности на континенте (2, с. 59-60; 1, с.34-35).
Разработка стратегии сдерживания тенденции дробления евразийского государственно-политического пространства, поставив перед мировым сообществом в процессе принятия внешнеполитических решений вопрос о политико-правовых критериях оценки процесса суверенизации, актуализировала в западной и американской политической теории сначала, в связи с проблемой гарантий прав национальных меньшинств, переосмысление понятия "самоопределение", с выделением в нем "внутреннего" и "внешнего" самоопределения (отделения), а затем в рамках стратегии признания новых евразийских государств (которые, в стремлении стать полноправными субъектами мировой политики, видели в признании их Западом легитимизацию своего нового статуса) заставила западных теоретиков обратиться к ревизии юридической интерпретации базовых понятий современной теории международных отношений (2, с.22, 16, 17).
В связи с неизбежностью инкорпорирования новых государств в международную систему структурных связей и отношений в западной традиции, отмечает Кортунов, существуют два основных направления критики суверенитета. Первое, основанное на исторических прецедентах, - констатация стабильности международной системы как высшей ценности и, как следствие, признание важности использования военной силы для восстановления баланса сил в случае его нарушения. Второе, восходящее к традиционному западноевропейскому делению мира на "цивилизованные" и "нецивилизованные" страны, подвергает сомнению суверенитет последних, а порой и вообще отвергает применение к ним понятия "суверенные" как международно-правовой категории. Применительно к новым государствам Евразии, сформировавшимся на территории бывшего СССР, использовались оба направления критики суверенитета. Что касается России, то вопрос о "международной стабильности" встает, как правило, тогда, когда
обсуждаются перспективы более тесной интеграции государств -членов СНГ и возможность создания конфедеративного объединения на территории бывшего СССР. На Западе, отмечает Кортунов, имеет хождение мнение (хотя и не очень популярное), что во имя сохранения "международной стабильности" следует противодействовать интеграционным процессам в СНГ даже и в том случае, если центростремительные тенденции отражают интересы и политическую волю государств, входящих в содружество (3, с.37-38).
В усложненной системе координат современных международных отношений, несмотря на нерешенность в первой половине 90-х годов социально-экономических проблем модернизации России на фоне периодически возникающих внутриполитических кризисов, отдалявших ее от утверждения в качестве интегрального составляющего индустриального Севера (4, с.40), смещение оси мировой политики на Юг (в его широком понимании) делает действенное присутствие России на рубеже соприкосновения "евразийского христианского мира" с "гигантскими и малопредсказуемыми ареалами исламской, китайской и индийской цивилизаций, отнюдь не лишенных на перспективу геостратегического измерения", совершенно необходимым, - факт, который в мировой политике будет играть все возрастающую роль. Поэтому, учитывая географическое положение России, а также субрегиональную и региональную нестабильность, изменение в сторону понижения или сохранения центросиловой региональной функции России неоднозначно отвечало интересам Запада и колебалось в зависимости от складывавшихся предпосылок развития европейской политики: возможной маргинализации влияния США и возвышения Германии в контексте выхода на качественно более высокий уровень интеграционных тенденций в Западной Европе и гипотетически просматривавшихся тенденций к формированию субрегиональных структур безопасности для стран Центральной и Восточной Европы, что коррелировалось перспективным видением геополитической ситуации ведущими участниками внешнеполитического процесса.
С одной стороны, сторонники маргинализации России в будущей европейской политике на Западе рассматривали перспективу деградации России как силового центра, т.е. единственной в
незападном мире страны, способной ему противостоять (4, с.36). Оживились также антироссийские настроения (как это не раз уже бывало в прежних столетиях), когда существование России как ключевой центральноевропейской державы в принципе считалось обширной частью британской элиты недопустимым (4, с. 13). Часть политического и интеллектуального сообщества в западных странах начала рассматривать именно самоограничение России как критерий ее готовности жить "неимперским образом", что предполагало примирение России с уходом прежних республик без драматизации факта наличия 25 млн. русской диаспоры; открытие границ перед западными капиталами и обращение своих экспортных ресурсов на западные рынки, гарантировавшее "мирный дивиденд освобождаемой от военного заказа промышленности" и "приобщение к западному экономико-культурному полю, позволяющее модернизировать страну на мирных рельсах, в условиях благожелательности Запада" (4, с. 13, 32). Такой поворот событий, по мнению западных аналитиков, развязал бы Западу руки в развивающихся странах, высвободил бы ресурсы НАТО, предоставил бы потенциально емкий рынок и источник широкого спектра сырья. Не исключено, считает Уткин, что ради реализации такого сценария Запад готов был бы полностью списать долги России, включиться в создание зон свободной торговли, а в последующем - в инвестирование новой российской промышленности, ориентированной не на западные рынки, а на новые индустриальные страны и бывшие республики Союза (4, с.36).
По убеждению эйфорически настроенной части российской политической элиты, отмечает Уткин, в случае подобного варианта развития событий предполагалось, что в условиях безопасности (в том, что касается отношений с бывшими главными стратегическими соперниками) страна получила бы шанс на раскрытие внутренних сил, так как отсрочка позволила бы переосмыслить национальные задачи: отказаться от неоправданно амбициозных внешнеполитических установок и трезво оценить способность адаптировать национальное сознание к принятию западных ценностей и ориентаций (4, с.36-37).
В то же время, тенденция к дроблению европейского военно-политического пространства чревата усилением напряжен-
ности, сопутствующей воспроизводству традиционного "баланса сил" на континенте (2, с.60). "С точки зрения национальной психологии есть, - по мнению Уткина, - большие основания сомневаться, что массовое сознание лояльно примет роль второстепенного экономического партнера Запада в качестве долгосрочной перспективы" (4, с.25). Учитывая, что в политически поляризованном постсоветском обществе нет недостатка в сторонниках реставрации старых символов военного лагеря (единоначалия, тотальной мобилизации, дисциплины, а стоицизм является родовой чертой русского сознания), закономерно предположить, считает Уткин, что не исключен путь возвращения к изоляции на антизападной основе. На уровне реальной политики такое развитие событий могло бы быть сопряжено с тем или иным способом "российской реконкисты" - воссоединением со славянами на западе, Кавказом и мусульманами на юге. Причем методы "реинтеграции" могут быть вполне мирными - посредством использования экономического и политического краха, в который по собственному почину вступили (или вступают) российские партнеры по многовековому историческому пути. Степень "рыхлости" нового объединения может быть очень велика, но в геополитическом смысле "новая евразийская конфедерация" будет ориентирована все же на российский центр. Военная мощь нового объединения будет сопоставима с уровнем США и КНР. Это будет при всех издержках сверхдержава, даже если экономические вериги обанкротившихся соседей напрягут Россию еще больше. Новое объединение сохранит остов прежнего военно-промышленного комплекса. Оно не обязательно будет стремиться к получению влияния в отдельных регионах мира, но представит собой фактор тяготения для части Балкан и на южном европейском предполье" (4, с.33-34). Однако, указывает Уткин, "реконкиста" в этом случае будет вестись не с позиций "нового Союза", но с позиций "Великой России" - первого в истории случая построения империи собственно для русских, а совсем не той, которая реально существовала при Романовых. "Поскольку внешняя политика России, - делает предположение Уткин, - будет переориентирована с Запада на развивающийся мир, идея восстановления СССР, вероятно, будет сочетаться с преимущественным вниманием к двум
главным силам незападного мира - Китаю и Индии. В этом случае логикой своей программы она будет противопоставлена Западу" (4, с.34).
Принимая во внимание гипотетическую возможность такого варианта развития событий, а также учитывая совокупную мощь России и Украины (объединение которых рассматривали как ключ к реинтеграции) часть западного истеблишмента (позиция бывшего помощника президента США по национальной безопасности З.Бжезинского, поддерживаемая правыми аналитическими центрами, такими как "Херитидж фаундейшн", идеологами, имеющими связь с Польшей, бизнесом, связанным с Пентагоном) не считала расторжение русско-украинских уз окончательным и полагала, что в интересах Запада, поддерживая националистические силы на Украине, создать между двумя крупнейшими восточнославянскими странами непреодолимые препятствия (4, с.38). По мнению Кортунова, американские сторонники маргинализации России в будущей европейской политике приветствовали бы появление субрегиональных балансиров. Особо заманчивым в этом смысле представлялось поощрение польско-украинского политического и военного сотрудничества: два эти государства по своему совокупному экономическому, демографическому и военному потенциалу могли бы почти уравновесить европейскую часть Российской Федерации; кроме того, в случае кризиса они обладали бы возможностями эффективно блокировать все системы наземных коммуникаций между Россией и Западной Европой (2, с.60). Быстрым введением в НАТО £тран Восточной Европы, начиная с Польши, и определением особого статуса (до включения в НАТО) для Украины Запад, в понимании крайних "ограничителей России", должен "воспрепятствовать созданию критической массы восточных славян - объединению России, Украины, Беларуси" (4, с.38-39). Как представлялось ряду западных аналитиков, отмечает Кортунов, благоприятные возможности для Запада по созданию надежных гарантий против возрождения российского империализма складывались в евразийских республиках бывшего СССР, где идеям либеральной демократии не противостояла исламская идеология (2, с. 16). Такому подходу соответствовала концепция З.Бжезинского, артикулированная в попытках воздействия США 11-3020
на меньшие, более компактные государственные образования на территории бывшего СССР - страны Балтии, Беларусь, Украину, -с целью усилить американское влияние в регионе, где шансы этих меньших по территории и более однородных в социокультурном плане государств на успех реформ и более органичное включение в экономические и политические структуры Европы намного выше, чем у огромной, разнородной и раздираемой центробежными силами России (2, с.35). Преследовавшая те же цели - противостоять России, т.е. создать надежные гарантии против возрождения российского империализма - концепция стабилизации региональных и международных отношений бывшего государственного секретаря США Г.Киссинджера - система "баланса сил", также заключалась в поощрении формирования коалиции всех других государств постсоветского геополитического поля (2, с.34).
Одновременно, с другой стороны, часть западных политиков, представителей деловых кругов и аналитиков, принимали во внимание межцивилизационное и межрегиональное геополитическое/геостратегическое положение России - расположение в эпицентре неустойчивой внешнеполитической стабильности в сопредельных ей регионах, вызванной динамикой внутреннего развития и разнонаправленностью внешнеполитических интересов государств - участников региональных внешнеполитических процессов. Поскольку в век возвышения Германии и Японии, а также непредсказуемого подъема Китая, когда восточноевропейские страны из "союзников" самотрансформировались в подозрительных и неприязненно относящихся к "новой" России субъектов мировой политики, "не стремящихся быть мостом между Россией и Западом, а скорее готовых к роли разделяющего поля" (особенно члены "Вышеградской группы" - Венгрия, Польша, Чехия, Словакия) (4, с.27); Япония, не отказавшаяся от территориальных претензий к России, фактически блокировала стремление последней войти в некоторые международные организации, а будучи самым крупным финансовым донором, ограничивала доступ России к мировым валютным рынкам; Китай увеличивал свой военный бюджет, развивал современные вооруженные силы, а его коммунистический режим весьма осторожно взирал на преобразования в Москве, а также учитывая, что новые независимые евразийские
государства находятся в процессе становления, а всплески национализма не позволяют исключать возможность соединения панис-ламских, пантюркистских и авторитарных тенденций в Средней Азии и на Кавказе с экстремистскими течениями в южноазиатском регионе (Афганистан), радикальное ослабление России как основы СНГ создало бы сильнейший вакуум силы в центре Евразии (1, с.44-45; 4, с.28-29). Соответственно, представители этой группы мнений осознавали, что отказав России в четком признании сферы ее традиционных геополитически оправданных интересов в континентальной Евразии, едва ли Западной Европе и США будет легче и спокойнее, если Россия, в случае возникновения реальной угрозы дестабилизации "постсоветского" геополитического пространства в лице панславизма и других ревайвалистских течений, уже будет не в состоянии сдерживать и контролировать нынешние или потенциальные амбиции своих новых и старых соседей, что поставило бы под вопрос глобальную стабильность, включая стабильность в таких жизненно важных точках, как Ближний и Средний Восток (1, с.45).
Напротив, относительно сильная Россия, получив поддержку Запада, может оказать ему помощь в Евразии, противостоя растущему исламскому фундаментализму, уравновешивая Индию и создавая противовес неожиданно ускорившему свое развитие Китаю. "Принадлежность России к индустриальному Северу может оказаться решающим фактором глобального противостояния по цивилизационному или технологическому признаку" (4, с.40). Эта группа, считает Уткин, не поддержала бы открытой реинтеграции СССР, но она не увидела бы трагедии в восточнославянском или евразийском союзе, отражающем исторические реальности и не направленном против Запада. Поскольку Россия еще не скоро будет посягать на весомую долю на рынках наукоемких товаров, отсутствие конкурентного ожесточения - залог ее приемлемости в качестве регионального лидера Северо-Восточной Евразии (4, с.40). Среди носителей этих мнений нет уверенности в том, что в России вскоре будет создан привлекательный рынок для западных инвестиций, но есть понимание невозможности допустить крах российской экономики, в случае которого "накормить 300 млн. жителей бывшего СССР и сдержать нарастание тенденции бунта и 11*
даже варварства в этом регионе может отчасть пасть на Запад" (4, с.41).
При сложившихся обстоятельствах приемлемым для России, по мнению Уткина, кажется путь, сочетающий интересы Запада в вопросах безопасности и интересы России в сфере модернизации экономики и общества. "По-видимому, - заключает Уткин, - речь, по сути дела, пойдет о том или ином варианте расширения сферы ответственности и влияния России. Фактически эта сфера и сегодня выходит далеко за пределы российских границ: Россия обеспечивает энергетическую безопасность большинства бывших союзных республик и защищает их от внешних угроз (Армения, Таджикистан). Но Москва добивается формального признания ее стабилизирующей роли в СНГ как его членами, так и международным сообществом... Взаимопонимание с Западом требуется в вопросе о формах принятия решений о "реинтеграции", критериях их добровольности - при понимании, что реально любая "реинтеграция" будет избирательной, частичной и восстановления монолита старого Союза не последует. В практических терминах речь может идти об интеграционных процессах между всеми или несколькими членами "большой четверки" - Россией, Украиной, Беларусью и Казахстаном с подключением к ним на двусторонней или многосторонней основе таких государств, как Грузия, Молдавия, Узбекистан" (4, с.34-35).
Отсюда геополитические возможности Российского государства заключаются, по мнению авторов коллективного доклада, в реализации той стабилизирующей роли, которую кроме России некому выполнять в неустойчивом балансе межстрановых и субрегиональных противоречий в постсоветском геополитическом поле, а также в соединяющей и интегрирующей функции по отношению к объединяющейся, благосостоятельной Европе и остающейся бедной и разрозненной Азии, в способности частично амортизировать, гасить негативные импульсы по обе стороны лежащего через Россию "евразийского моста" в процессе глобальной трансформации системы международных отношений" (1, с.12-14).
Список литературы
1. Богатуров А., Кожокин М., Плешаков К. После империи: демократизм и державность во внешней политике России. - М., 1992. - 56 с.
2. Коршунов A.B. Дезинтеграция Советского Союза и политика США. - М., 1993. - 156 с.
3. Коршунов A.B. Россия и реформы ООН. - М., 1995. - 111 с.
4. Уткин А.И. Россия и Запад: Проблемы взаимного восприятия и перспективы строительства отношений. - М., 1995. - 61 с.
5. Фролов A.B. Взгляды и концепции региональной безопасности в СССР и России. - М., 1994. - 83 с.
