CC BY
80
РОССИЙСКАЯ ЛЮЗДЕШ1Й ш&к
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 8
НАУКОВЕДЕНИЕ
1
издается с 1973 г.
выходит 4 раза в год
индекс РЖ 2
индекс серии 2.8
рефераты 97.01.001 -97.01.017
МОСКВА 1997
3. Наконец, третьим комплексом ценностей, определявшим процесс вторичной институционализации, были ценности "партийной" или "марксистско-ленинской" науки,
противопоставляемой науке буржуазной, идеалистической. Долгое время более важными для обоснования научных концепций и результатов были утверждения о ее соответствии ценностям партийной науки, чем ссылка на авторитет и ценности мировой науки. Особые преимущества обретала концепция, относительно которой удалось доказать, что ее содержание непосредственно вытекает из трудов классиков марксизма. Все это объясняется тем, что основным социальным институтом, от которого получало поддержку научное сообщество, была партийно-государственная власть.
В заключение автор излагает ряд выводов. 1. Процесс вторичной институционализации советской науки привел к формированию таких нормативно-ценностных структур, в которых заметное место занимала установка на самоизоляцию. 2. Советская наука, какой она сложилась в ходе вторичной институционализации, не обладала достаточной автономией для того, чтобы вырабатывать и проводить собственную политику в реализации социальных функций науки. Ориентация лишь на один источник поддержки, каковым являлась государственная (или партийно-государственная) власть, не позволяла конституироваться полноправному научному сообществу, которое было бы способно к самоорганизации. 3. Отсутствие автономного научного сообщества, которое было бы способно формулировать и отстаивать свои специфические ценности и интересы, ведет к тому, что и теперь приоритеты научной политики определяются главным образом путем закулисного взаимодействия государственной и научной бюрократии (с. 104-105).
Т. В. Виноградова
97.01.015. АЛПАТОВ В.М. МАРР, МАРРИЗМ И СТАЛИНИЗМ // Филос. исслед. - М., 1993. - С. 271-289.
Автор рассматривает "одно и^ драматических для российской науки событий - известную лингвистическую дискуссию 1950 г. и выступление Сталина против идей академика Марра" (с. 271). Нередко данный эпизод воспринимают в отрыве от всей истории
советского языкознания, что приводит к сочувственной оценке И.Я.Марра (1864/65-1934), в котором видят лишь жертву Сталина, что автор считает несоответствующим реальности.
Так называемое новое учение о языке, или "яфетическая теория", было сформулировано Марром в 1923-1924 гг. и проповедовалось им при бесконечных частных модификациях до его смерти в 1934 г. Его основу составляли две центральные идеи, касавшиеся исторического развития языка. Первая из них была диаметрально противоположна обычным лингвистическим представлениям о постепенном распаде праязыка на генетически родственные языки. Согласно Марру, языковое развитие вдет в обратном направлении: от множества к единству. Языки возникали независмо друг от друга: не только русский и украинский языки исконно не родственны, но и каждый русский диалект и говор был в прошлом отдельным самостоятельно возникшим языком. В результате множества смешений количество языков уменьшается, и в коммунистическом обществе этот процесс найдет завершение в создании всемирного языка, отличного от всех существующих.
Другая идея относится к структурному развитию языков. Согласно Марру, хотя языки возникли независимо друг от друга, они всегда развивались по абсолютно единым законам, хотя и с неодинаковой скоростью. Звуковая речь возникла в первобытном обыцестве в среде магов и первоначально была средством классовой борьбы. Поначалу у всех народов она состояла из одних и тех же четырех элементов САЛ, БЕР, ЙОН, РОШ, которые имели характер "диффузных выкриков". Постепенно из их комбинации формировались слова, появлялись фонетика и грамматика. При этом все языки проходят одни и те же стадии, определяемые уровнем социально-экономического развития. При ~ изменении экономического базиса язык как часть надстройки подвергается революционному взрыву и становится качественно иным кик структурно, так и материально. Как полагал Марр, язык коммунистического общества должен был потерять звуковой характер.
Разрыв между очевидной даже для неспециалиста научной несостоятельностью "нового .учения о языке" и многолетним его влиянием колоссален. Каким же образом можно объяснить могущество Марра и его учения? Его нельзя отнести только за счет
репрессивных мер, которые к тому же приобрели решающее значение не ранее 1928-1929 гг., когда марризм уже имел немало приверженцев. На первом этапе главным было умение Марра привлечь на свою сторону искренне преданных ему людей, среди которых наряду с авантюристами и невеждами были и очень талантливые люди.
Академик Марр был далеко не однозначной фигурой в истрии нашей науки. Начав свою деятельность еще до революции как серьезный ученый-кавказовед, он еще до революции вполне заслуженно был избран академиком. Однако еще смолоду у него "синтез решительно преобладал над анализом, обобщение - над фактами" (с. 273). Марр, по словам автора, был несомненно яркой личностью, обладал обширными, хотя и нередко поверхностными познаниями, и умел привлекать к себе людей. В то же время он всегда был властным и не терпевшим возражений человеком; как осторожно писал в некрологе М.П.Алексеев, "экспансия была его лозунгом, радостью его жизни" (цит. по: с. 273). В 20-е годы он добивался создания "мирового масштаба института языка", мировая наука, однако, отвергла его идею, и Марр сосредоточился на завоевании монопольного положения в своей стране.
Марризм обнаруживает особенности, которые американский ученый Р.Миллер выделил в качестве признаков научного мифа. Каждый миф имеет в своей основе какую-то крупицу правды, которая, однако, фантастически препарируется. Одним из таких элементов истины был тот кризис мирового языкознания, который заметил и использовал в своих целях Марр. Начало XX в. было периодом смены научной парадигмы, когда традиционная наука XIX в., целиком сосредоточенная на сравнительно-историческом изучении индоевропейских языков, уже не удовлетворяла многих ученых. Идеи Марра были одной из попыток его преодоления, поначалу казавшейся интересной.
Доверие к Марру возрастало из-за приписывания ему чужих достижений. Это относилось не только к хаотически вкраплявшимся в его учение концепциям различных ученых от братьев Шлегелей до Л.Леви-Брюля, но и к развернувшейся в 20-30-е годы в СССР активной работе по языковому строительству. Окружение Марра активно распространяло легенду о его особой роли в этой деятельности. Однако реально Марр.и его сторонники лишь мешали
языковому строительству своими прожектерскими идеями: согласно Марру, создание алфавитов для отдельных языков - вредное занятие, замедляющее переход к всемирному языку.
Еще одна черта нучного мифа - использование авторитета неспециалистов. Марр незаурядностью своей личности привлекал многих достойных людей. В.И.Вернадский называл его "моим старым дургом" (цит. по: с. 274), А.Ф.Иоффе распространял легенду о том, что Марр мог за один день в совершенстве выучить ранее неизвестный ему язык. Особенно нравился Марр специалистам в смежных с языкознанием областях науки, философам, археологам, историкам первобытного общества, которые принимали "новое учение о языке" на веру.
Безусловно, популярность Марра определялась не только его личными качествами. Решающую роль играла созвучность идей эпохи. Марр ориентировался на представления 20-х годов, когда ждали скорой мировой революции, построение коммунизма казалось делом близкого будущего и многие всерьез надеялись успеть поговорить с пролетариями всех континетов на мировом языке (с. 275). Столь же созвучной времени была резкая враждебность Марра науке Запада и дореволюционной России. В течение десятилетий многократно цитировалось высказывание Марра: "Сама индоевропейская лингвистика есть плоть от плоти, кровь от крови отживающей буржуазной общественности, построенной на угнетении европейскими народами народов Востока, с их убийственной колониальной политикой" (цит. по: с. 275).
Лишь с 1928 г. Марр начинает оснащать свои работы цитатами из классиков марксизма-ленинизма, с которыми он до того не был знаком. Начинают тиражироваться и заявления о том, что метод "нового учения" - метод диалектического материализма, о его пролетарском характере, и т.д. Оснащение "нового учения о языке" цитатами из высочайших авторитетов придало мифу полную завершенность. Теперь были все основания для завоевания монопольной власти. Благоприятствовала этому и политическая обстановка в СССР в конце 20-х годов.
До 1923-1929 гг. марризм был в советском языкознании не монопольным, но влиятельным направлением, пользовавшимся поддержкой сверху. Для деятелей партии и государства Марр казался очень важной фигурой. Крупные представители русской
дореволюционной науки по-разному восприняли революцию, но даже самые благожелательные к большевикам не шли дальше отношения к новой власти. Но очень хотелось иметь среди авторитетных ученых и тех, кто был бы не просто партнером, но "активным борцом за построение нового общества". Среди членов Императорской академии наук только Марр заявил о переходе на классовые позиции пролетариата; только он (правда, немного позже, в 1930 г.) вступил в ВКП(б) (до революции, как отмечает автор, Марр был человеком правых взглядов, тесно связанным с клерикальными кругами). Марр активно стремился к распространению такой репутации. Одна из бывших сотрудниц Марра О.Фрейденберг вспоминала: "Марр никогда не бывал на заседаниях своего института". Гоняясь за популярностью и желая слыть общественником, он отказывал научным занятиям в своем присутствии и руководстве, но сидел на собрании "по борьбе с хулиганством". Вечно думая об одном, о своей теории, он покупал внимание властей своей бутафорской "общественной деятельностью" (цит. по: с. 277).
Власти ценили Марра. В 1928 г. в "Известиях" влиятельный тогда языковед и литературовед М.Покровский писал: "Если бы Энгельс еще жил между нами, теорией Марра занимался бы теперь каждый комвузовец, потому что она вошла бы в железный инвентарь марксистского понимания истории человеческой куьтуры... Будущее за нами - и, значит, за теорией Марра..." (цит. по: с. 278). При поддержке М.Покровского Марр вошел в Общество историков-марксистов; в том же году в Комакадемии, ранее не занимавшейся языкознанием, создается подсекция материалистической лингвистики во главе с Марром; ее фактическим руководителем был В.Аптекарь, одна из самых мрачных фигур в истории советского языкознания. Подсекция стала центром пропаганды марризма как "марксистской лингвистики" при активной поддержке главы литературного отдела Комакадемии академика В.М.Фриче.
В 1930 г. наконец произошла и встреча Марра со Сталиным. На одном из перых заседаний XVI съезда ВКП(б) Марр выступил с приветствием от научных работйиков. Еще выше поднялась
В 20-е годы Марр был директором Яфетического института, в 1931 г. переименованного в Институт языка и мышления. - Прим реф.
звезда Марра после того, как в заключительном слове по отчетному докладу Сталин повторил один из его постоянных тезисов: "В период победы социализма в мировом масштабе, когда социализм окрепнет и войдет в быт, национальные языки неминуемо должны слиться в один язык, который, конечно, не будет ни великорусским, ни немецким, а чем-то новым" (цит. по: с. 278). Таким образом марровское учение получило высочайшую поддержку.
В последние годы жизни Марр был одной из самых влиятельных фигур в советской науке, он был вице-президентом АН СССР, директором двух крупных академичских институтов, членом ВЦИК и ВЦСПС, обладателем многих других должностей и званием вплоть до почетного краснофлотца. Аппетиты его не знали границ: в одном из последних докладов в 1933 г. он призывал вслед за лингвистикой полностью пересмотреть и историю, отказавшись от понятий "Запад", "Восток", "доистория" и т.д.
От других лингвистов после 1928-1929 гг. требовали полного признания "нового учения о языке" и следования его идеям. Все прочие направления в науке искоренялись. Показателен изданный в 1932 г. в Ленинграде группой последователей Марра во главе с Ф.Филиным сборник статей под устрашающим названием "Против буржуазной контрабанды в языкознании", где в контрабандисты были зачислены около трех десятков ведущих ученых тех лет.
Лишь немногие осмеливались выступать против марровской теории. К их числу принадлежал великий ученый-революционер Е.Поливанов. В феврале 1929 г. он по собственной инициативе выступил на подсекции материалистической лингвистики Комакадемии с докладом, направленным против "нового учения о языке". Однако марристы во главе с Фриче и Аптекарем превратили обсуждение доклада в суд над Поливановым, обвиняя его во всех грехах, вплоть до принадлежности к черносотенной организации. За этим обсуждением последовала борьба с "поливановщиной", сам Поливанов был вынужден уехать из Москвы в Среднюю Азию.
К 1933 г. победа "нового учения о языке" казалась полной, его противники либо сдались, либо были изгнаны из науки. А с 1934 г. начались и массовые аресты среди лингвистов. В начале 1934 г. была арестована группа московских ученых-лингвистов, литературоведов и текстологов, которых обвинили в пропаганде "реакционной науки, распространенной в фашистской Германии" (цит, по: с. 281). Тяжело
сказался на советском языкознании и 1937 г., но в это время уже никто не был застрахован от гибели. Среди уничтоженных в тот период были и противники Марра (Поливанов, Данилов, Алавердов), и некоторые из самых заядлых марристов (Аптекарь, Быковский).
Тяжелая атмосфера, сложившаяся в науке 30-х годов, губила людей не только физически. Показательна в этом смысле судьба одного из лучших советских языковедов Н.Яковлева. В работах 30-40-х годов Яковлев, напуганный проводившимися проработками, попытался быть марристом. Научный уровень этих работ заметно снизился, во всей его деятельности чувствовался явный надлом. Новые проработки конца 40-х - начала 50-х годов, когда его обвинили сначала в недостаточно последовательном марризме, а затем в приверженности марризму, привели Яковлева к психическому заболеванию.
К концу 30-х годов проложение в советском языкознании, однако, стало улучшаться. Уже не было Марра, а его преемник академик Мещанинов, в прошлом активный пропагандист "нового учения о языке", занял более разумную компромиссную позицию. Явно абсурдные компоненты учения Марра либо забывались, либо были отвергнуты.
Ситуация, остававшаяся стабильной после десятилетия, резко изменилась в 1948 г. После печально известной сессии ВАСХНИЛ летом 1948 г. в любой области науки было предписано искать своих "менделистов - вейсманистов - морганистов". Переломным оказалось совместное заседание ученых советов Института языка и мышления и отделившегося от него к тому времени Института русского языка 22 октября 1948 г., где с докладом выступил Ф.Филин. В итоге своего доклада Филин заявил: "Неразоружившимся индоевропеистам в нашей среде есть о чем подумать... Мало не быть борцом против Н.Я.Марра, надо быть последовательным и непримиримым борцом за Н.Я.Марра" (цит. по: с. 282). После этого в течение примерно полутора лет в советском языкознании шла погромная кампания. Проработки шли на собраниях и в прессе. Многим пришлось отречься от своих взглядов и трэдов. Некоторые не выдежали: выдающийся финно-угровед член-корреспондент АН СССР Д.Б.Бубрих умер от сердечного приступа 30 ноября 1949 г. после двух недель ежедневной проработки. В это время "ни говорить, ни писать
на лингвистичские темы без упоминания имени Марра стало невозможным" (с. 383).
Внезапно 9 мая 1950 г. в "Правде" была объявлена дискуссия по вопросам языкознания, начатая статьей против Марра, написанной одним из несдавшихся противников его учения академиком АН Грузии А.С.Чикобавой. На первом этапе дискуссии печатались статьи как противников Марра, так и его защитников. Однако 20 июня в рамках дискуссии появилась статья Сталина "Относительно марксизма в языкознании", содержавшая резкую критику "нового учения о языке". Формально дискуссия продолжалась еще две недели, но ее исход не вызывал сомнений. Статья Сталина, а также его ответы на письма читателей составили текст под общим названием "Марксизм и вопросы языкознания".
Ясно, что дискуссия была задумана Сталиным как прелюдия к его собственному выступлению. Как позже вспоминал сам Чикобава, его статья в "Правде" была написана по заданию Сталина, который читал ее и правил. О причинах вмешательства Сталина существует немало гипотез. Во-первых, обращение к языкознанию давало Сталину возможноть укрепить славу теоретика марксизма, которую он не подтверждал 12 лет после выхода "Краткого курса". Во-вторых, причина могла заключаться в несоответствии идей Марра, ориентированных на умонастроения 20-х годов, политической линии Сталина послевоенных лет. Отрицание Марром национальных границ и рамок и особой роли русского языка, требование форсировать создание всемирного языка уже не могли нравиться Сталину. Третья причина наиболее спорна: высказывается предположение, что, как это уже неоднократно бывало, Сталин развязал нужную для его цели кампанию, а затем, видя, что она зашла слишком далеко, начал ее осуждать, сваливая вину на слишком ретивых исполнителей. Так было со статьей "Головокружение от успехов", отставкой, а затем арестом Ежова и пр.
Результат выступления Сталина для советского языкознания был неоднозначным. Господствовавший миф был в один день развеян, перестал считаться "реакционным" сравнительно-исторический метод. Но в то же время по-прежнему проводилось разграничение между "правильной", "марксистской" наукой и всеми остальными направлениями, объявлявшимися "буржуазными" и "идейно порочными". Передовая наука Запада, где в то время
14-1870
господствовали разные направления структурализма, отвергалась столь же рьяно, как и в 1948-1950 гг.
Марровское учение, как отмечает автор в заключение, в качестве научной теории даже исторического интереса не представляет, "войдя в историю лишь как образец псевдонауки, возведенной в период сталинизма в ранг единственно правильного учения" (с. 2Ь'6).
Т. В. Виноградова
97.01.016. КОЖЕВНИКОВ А.Б. УЧЕНЫЙ И ГОСУДАРСТВО: ФЕНОМЕН КАПИЦЫ// Филос. исслед. - М., 1993. - Вып. 4. - С. 418-438.
Статья российского исследователя науки посвящена взаимоотношениям П.Л.Капицы (1894-1984) с высшей властью и его общественной позиции. Случай Капицы, по мнению автора, "нельзя считать типичным - он уникальный, но вместе с тем необычайно показательный для обсуждения вопроса о взаимоотношении науки и власти в нашей стране" (с. 418).
Первые научные работы П.Л.Капицы датированы 1916 г. Он был одним из ближайших учеников А.Ф.Иоффе, ив 1921 г. поехал вместе с ним в зарубежную командировку. В Кембридже Э.Резерфорд согласился принять Капицу в руководимую им Кавендишскую лабораторию, и, с разрешения Наркомпроса РСФСР, Капица остался в Англии. Резерфорд активно способствовал его карьере. После защиты диссертации в 1924 г. Капица становится помощником директора лаборатории, а в 1929 г. избирается членом Лондонского королевского общества. В следующем году Резерфорд добился специлаьных ассигнований на строительство новой лаборатории, и Капица становится ее директором. По оценке Резерфорда, Капица "если и не гений, то обладает умом физика и способностями механика - комбинация столь редко встречающаяся в одной голове, что делает ее обладаетеля чем-то вроде феномена" (цит. по: с. 419). Основной пафос кембриджских работ Капицы заключался в конструировании новых физических приборов и экспериментирования с ними. С конца 20-х годов Капица начинает экспериментировать с низкими температурами и в этой области изобретает свой тип ожижителя. Именно для этих установок
