CC BY
15
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 8
НАУКОВЕДЕНИЕ
2
издается с 1973 г. выходит 4 раза ■ год индекс РЖ 2 индекс серии 2,8 рефераты 96.02.001-96.02.034
МОСКВА 1996
ном смысле, разумеется. Давай встретим его. Это будет занимательно. Лаэрт способен нанести точные удары в поединке с реалистом.
А. А. Али-заде
96.02.010. ВАЙНГАРТ П. ЕВГЕНИКА — МЕДИЦИНСКАЯ ИЛИ СОЦИАЛЬНАЯ НАУКА? WEINGART P. Eugenics — medical or social science? // Science in context.— Cambridge etc., 1995 .— Vol. 8, № 1 .— P. 197-207.
Автор, сотрудник социологического факультета Билефельдского университета (Германия), демонстрирует на примере истории евгеники, как, в каком виде и с какими последствиями материализуются существующие в обществе идеи.
История евгеники, пишет ом, продолжает оставаться в центре интересов социологов как один из наиболее красноречивых примеров стремления общества подчиниться некой организующей идее, в данном случае стать полем биологического эксперимента, который претендовал примерно на ту же роль, какую в социуме всегда играла медицина.
Возраст евгенической идеи — тысячелетия. Это сегодня, когда за два последних столетия в обиход человечества прочно вошли такие ценности, как демократия, права человека, индивидуальное самоопределение, и особенно когда мы уже знаем о евгеническом эксперименте в национал-социалистической Германии, ключевая забота евгеники о наследственном здоровье общества определенно воспринимается вызовом морали. А между тем люди стали задумываться о качестве ре-продуктивности человеческого рода, вероятно, с тех пор, как вообще осознали, что они репродуктивные существа и что их и животных ре-продуктивность представляет некий единый феномен, заслуживающий пристального внимания.
Отсюда и очень древняя идея: научиться каким-то образом управлять человеческой репродуктивностью с тем, чтобы улучшить "человеческую породу", т. е. улучшить общество. Таким образом, появление современной теории наследственности было в принципе предрешено. Однако пока до этого открытия оставались века, человечество пусть несистематически, но воплощало в том или ином виде евгеническую идею в практику, например, подобной очевидной практикой выступала сознательная селекция супругов в аристократических слоях большинства культур. И, по-видимому, Платон был первым в ряду создателей евгенических утопий, кеторые в главных своих элементах не претерпели с платоновских времен никаких серьезных изменений. В большинстве из них моногамный брак отвергался в пользу подбора государственной бюрократией "качественных партнеров", и дети также контролировались на предмет йх наследственного здоровья. Двумя
41
96.02.010
тысячелетиями спустя после Платона Томас Мор и еще через столетие Томмазо Кампанелла представили фактически платоновскую картину утопического общества, где доктора и астрологи наделялись ответственностью за подбор брачных партнеров, причем каждый из утопистов входил в детали относительно конкретного механизма такого подбора, например, "евгенические эксперты" должны были наблюдать за игрой мальчиков и девочек, определяя будущие супружеские пары и наиболее благоприятное для них время брака.
Основополагающий принцип всех этих евгенических утопий — исключить индивидуальное самоопределение с тем доводом, что если пустить репродуктивность на самотек, то люди, вступая в брак, будут руководствоваться не интересами общества, а собственными страстями, чистой сексуальностью. Поэтому с самого начала евгеника выступила пуританской доктриной, последовательным противопоставлением сексуальности браку как инструменту сохранения обществом наследственного здоровья. А поскольку евгенические утописты ничего не знали о теории наследственности, то единственным образцом для их упражнений в рациональной, "научной" организации общества была модель природного, животного размножения. Вот почему в евгенических утопиях впервые начинает просматриваться тенденция, с одной стороны, к биологизации социума, а с другой — к превращению медицины из целительной, направленной на лечение индивидов, в профилактическую, социальную, озабоченную общественным здоровьем в целом. Тем самым уже тогда закладывались будущие этические конфликты, которые сегодня вызвали к жизни такую дисциплину, как биомедицинская этика. И важно, что эта древняя идея социальной медицины явилась в начале XX столетия моделью современной евгенической политики.
Безусловной вехой для развития евгеники-социальной медицины — стала знаменитая дарвиновская теория естественного отбора. И хотя Ч. Дарвин не сформулировал полномасштабную доктрину наследственности, его описание эволюционных сил видовых изменения и селекции, а также гипотеза пангенезиса открыли путь для евгеники как "науки", с одной стороны, и инициировали органивованный поиск механизмов наследственности — с другой. Помогла тогда и конкретная социальная ситуация: массовое обнищание урбанизированных работников в условиях ранней индустриализации вместе с обнаружением феномена "ненормальных" новорожденных (мутантов) в 70-х годах XIX в. обозначило проблему вырождения и необходимость евгенических мер. На этой волне и пришли, "новые евгеники", пропагандисты евгенических утопий уже как "науки", способной обеспечить соответствующие технологии, и среди таких "социальных реформаторов" первое место безусловно принадлежало Ф. Гальтону, эстафету у которого
6-1005
принял его германский коллега А. Плота. И позже именно немецкая ев-геника заявила о себе наиболее громко. Так, до первой мировой войны выделялся В. Хентшель, но особенно прославился ввиду наступления в Германии эпохи национал-социализма В. Дарре, который был одержим идеей создания сельских коммун с целью выведения "нордической" расы, что, в сущности, и стало основой нацистского законодательства.
Таким образом, всю историю евгеники можно разделить на два периода — додарвиновский, или досовременный, и последарвиновский, современный. И различие между ними состоит в том, что если в до-современных евгенических утопиях акцент делался исключительно на институте брака и противопоставлении брака сексуальности, то в утопиях современного периода, под влиянием дарвиновских селекционист-ских идей, все социальные институты, которые хоть как-то подозревались во влиянии на человеческую репроцуктивность, рассматривались в качестве реформационного поля. И преуспел здесь немецкий евгеник й врач В. Шалмауэр, полагающий, что многие социальные институты, да и "культура" в целом, оказывают на благо естественного отбора нейтрализующее влияние и тем самым вносят вклад в вырождение наследственной основы общества. А посему его практическая рекомендация; "Почти во всех областях общественной жизни, во всех социальных институтах должна быть проведена реформа с тем, чтобы индивидам и категориям индивидов высокой евгенической ценности дать возможность иметь Многочисленное потомство и одновременно исключить такую возможность для иных категорий" (цит. по: с. 200).
Шалмауэровская селекционистская евгеника явилась вариацией социал-дарвинизма и пропагандировалась ее сторонниками как "социальная биология". Она-то в начале XX столетия и конкурировала с традиционной социологией, позже была объявлена чрезмерной биоло-гизацией общества, но тем не менее возродилась, уже на самостоятельной эпистемологической основе, не претендуя на сферу социологии, в 70-х годах в виде "социобиологии". Однако во всех этих метаморфозах современной евгеники важна та особенность, что, подобно тому, как в досовременных евгенических утопиях просматривалась мысль об отказе от целительной медицины в пользу медицины профилактической, социальной, эта мысль вновь возникает, причем настойчиво и открыто: согласно эволюционистской логике, ориентированная на индивида медицина противодействовала механизму естественного отбора и потому уничтожала человека как род.
Современная евгеника приветствовалась в обществе не только как желанная реформация "индивидуальной" медицины в социальную, но и как принципиально новый демографический инструмент в условиях, когда традиционная демография, будучи Чисто количественным, фиксирующим методом, обнаружила свою несостоятельность ввиду (дей-
43
96.02.010
ствительной или надуманной) проблемы общественного вырождения. Во всяком случае тогда угроза "расе" (человеческому виду) представлялась, усилиями тех же евгеников, столь осязаемой, что в социуме произошел определенный сдвиг от индивидуалистских ценностей к коллективистским. Собственно эта коллективистская идеология и сделала евгенику естественным союзником фашизма. А поскольку в 20-х годах экономическая ситуация ухудшилась во всех западных странах, где система медицинской помощи повисла тяжелым бременем на государственных бюджетах, то евгенический проект не лечебной, а профилактической медицины подоспел как раз вовремя. И в таком обрамлении евгеника отнюдь не рассматривалась чем-то нежелательным, скорее, наоборот. Именно в нацистской Германии она получила "карт-бланш" , стала там основой законодательства по очень простой причине. Именно в подобном диктаторском режиме только и мог быть осуществлен масштабный евгенический проект, из которого, что самое важное и характерное, ушло социально-медицинское измерение и осталось только "антропологическое", выродив проект в банальный расизм. Метаморфоза вполне понятная: с одной стороны, любой диктаторский режим тяготеет к предельно "простым решениям", а с другой — ему нужны "враги нации". И не случайно даже та "прагматизация" политики национал-социалистической Германии, которая произошла в связи с подготовкой страны к войне, моментально усилила там в университетском преподавании евгеники социально-медицинский аспект и ослабила "антропологический", расистский. Не говоря уже о времени, когда пал третий рейх: евгеника обрела естественное свое содержание в контексте проекта социальной медицины.
Кстати, и сегодня ситуация не очень отличается от ситуации 20-х годов. Традиционное, целительная, ориентированная на индивида медицина остается экономически обременительной, и ныне она вновь подталкивается к тому, чтобы стать социальной наукой, медициной профилактической. Сегодня и евгеника имеет иное название — "человеческая генетика", название, впервые введенное немецким гигиенистом Г. Юстом в 1840 г. к твердо установленным евгеником и генетиком-экспериментатором из США Г. Мюллером. Г. Мюллер и его последователи сделали все, чтобы очистить "человеческую генетику" от компрометирующего исторического опыта евгеники и воссоединить ее с медициной.
Есть хорошие основания, пишет автор, в заключение, что развитие новой социальной медицины как "человеческой генетики" не повторит сценария 20-х — 30-х годов. Во-первых, генетическая информация слишком сложна, чтобы превратиться в грубые социальные технологии, и, во-вторых, "этническая чистка" не имеет сегодня научной базы, нынешняя наука не может узаконить какую бы то ни было форму со-
в*
циального или биологического расизма. По крайней мере в западных демократиях нет "согласованности" между доминирующими политическими идеологиями и научными теориями, такой, чтобы те и другие могли друг друга поддерживать.
А. А. Али-задс
96.02.011. ВАН ДЕР СТЭН В. К ДИСЦИПЛИНАРНОЙ ДЕЗИНТЕГРАЦИИ В БИОЛОГИИ.
VAN DET STEEN W. Twoards disciplinary disintegration in biology// Biology a. philosophy.— Dordrecht etc.', 1993 — Vol.8, № 3 .— P. 259-275.
Автор, сотрудник биологического и философского факультетов Амстердамского университета (Голландия), намерен оспаривать "наиболее взлелеянную мечту" философов науки и ученых — мечту такой междисциплинарности, какая предполагает не просто сотрудничество, но именно слияние разных дисциплин.
Классическая картина науки, обязанная долгому господству фи-лософско-научной ортодоксии в облике логического позитивизма, включала два главных требования: генеральности и согласованности. Идея генеральности в науке связана с феноменом "законов природы," которые научному мышлению предписано формулировать и которые должны быть универсальными, т. е. исключать любую конкретику — субъекта, времени, места. Причем отдельный, пусть и универсальный закон — это еще не наука, представляющая именно взаимосвязь, систему законов. Иначе говоря, наука ценит в генеральности (универсальности) согласованность. Наиболее жесткая форма согласованности — дедукция. Так мы приходим к идеалу теоретического знания как дедуктивно организованным сетям законов. И отсюда естественное движение к теоретической редукции — дедуктивным связям внутри всего корпуса теоретического знания. Конечный идеал генерализованной науки — дедуктивно (редуктивно) связанные дисциплины. Такова ортодоксальная философия науки, сугубо нормативная, предписывающая по своему характеру.
И хотя теперь подобная ортодоксия в целом отвергнута, отвергнут идеал дедуктивных (редуктивных) связей между законами, теориями, дисциплинами, ученые и философы продолжают исповедовать более слабую форму "генеральности" и "согласованности". К их числу относятся К. Шэффнер, Л. Дарден и Н. Маулл, а также У. Бечтел. В частности, последний известен своими исследованиями междисциплинарности в биологии. Действительно, именно эта наука демонстрирует множество примеров междисциплинарности и, разумеется, поучительно иметь представление о такой картине, что и делает У. Бечтел в детальном анализе пересечения физиологии, биохимии и клеточной
