CC BY
17
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 8
НАУКОВЕДЕНИЕ
1
издается с 1973 г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 2 индекс серии 2,8 рефераты 96.01.001-96.01.033
МОСКВА 1996
НАУКА И ОБЩЕСТВО
96.01.001.-002. ПРЕДСКАЗАНИЕ В СОЦИАЛЬНЫХ НАУКАХ: НА ПРИМЕРЕ КРАХА СОВЕТСКОЙ СИСТЕМЫ (Сводный реферат).
96.01.001. НETCHER М. Introduction: Reflection on his torical prophecy in the social sciences // Amer. j. of sociology.— Chicago, 1995 .— Vol. 100, № 6 .— P. 1520-1527.
96.01.002. COLLINS R. Prediction in macrosociology: The case of the soviet collapse // Amer. j. of sociology.— Chicago, 1995.— Vol. 100, № 6 .— P. 1553-1593.
В реферируемых статьях обсуждается вопрос о том, способны ли социальные науки давать точные долговременные прогнозы крупных социальных катаклизме».
Крах коммунистических режимов в России и Восточной Европе, как отмечает М. Хетчер — сотрудник Оксфордского университета (США), был встречей с радостью практически всеми. Исключением стали официальные лица этих режимов и представители социальных наук (что более неожиданно), которые не смогли предугадать крах коммунизма, несмотря на то, что предсказание социальных событий провозглашалось одной из основных задач социологии.
Американская социологическая ассоциация провела два симпозиума (в 1992 и 1993 гг.), посвященных анализу причин этой неудачи. На втором из этих симпозиумов (на котором и были представлены настоящие материалы) обсуждалось, почему драматические события 1989 г. оказались для всех такой неожиданностью. В том ли дело, что “специалисты в области социальных наук не смогли выполнить свои обещания, или же они породили нереалистические ожидания, допуская, что такие феномены, как революция и крах империи, на самом деле предсказуемы?” (001, с. 1521).
Даже в физическом мире одни явления можно предсказать с большой точностью, чем другие. Так, сейсмологи в состоянии точно указать локализацию будущего землетрясения; их предсказания силы толчков уже менее точны; в предсказании же сроков землетрясений ошибки в среднем могут быть в 20 и более лет. Возникает вопрос: предсказуемы ли вообще социальные явления? Хетчер полагает, что некоторые из них, безусловно, да. Экономисты могут предсказать влияние различных правил продажи с аукциона на эффективность рынка; социологи в состоянии предсказать, как различные факторы по-
влияют на эффективность образования. Но многие другие социальные феномены мало предсказуемы. Экономисты не могут спрогнозировать флуктуации на фондовом рынке, и их недавние макроэкономические прогнозы мало у кого вызвали доверие.
Как можно объяснить различия в предсказуемости будущих событий? Ответ на этот вопрос был дан К. Поппером (цит. по: 001, с. 1522), который различал два типа предсказаний: научные предсказания и исторические пророчества. Большинство научных предсказаний имеют “кондициональный” характер (строятся по типу “если... то...”), они утверждают, что определенные изменения в параметрах данной системы будут связаны с изменениями в результатах. Так, если цена товара увеличится вдвое, можно предсказать, что его потребление снизится. Долговременные исторические пророчества могут быть выведены из научных “кондициональных” предсказаний только если речь идет об изолированных, стационарных и повторяющихся системах. Поскольку солнечная система принадлежит именно к таким системам, возможно долговременное и очень точное прогнозирование дат солнечных затмений. Аналогичные системы существуют также в биологии, но в принципе они редки. Поэтому нет причин ожидать, что долговременные пророчества приложимы к человеческой истории. Научный и технический прогресс оказывает существенное влияние на общество, иногда вызывая в нем кардинальные изменения, “а мы не можем строить научные предсказания о том, какие результаты будут получены в ходе будущих научных поисков” (цит. по: 001, с. 1522).
Однако, как отмечает Хетчер, этот вывод о невозможных долговременных исторических предсказаний не следует считать слишком пессимистическим. Основная задача теорий социальных наук состоит в том, чтобы проследить возможные социальные последствия целенаправленных человеческих действий. Социальные науки дают нам представление о том, что можно, а чего нельзя делать в сфере политики. Роль науки в социальной жизни, как подчеркивал еще Поппер, “скромна, она помогает нам представить отдаленные последствия возможных действий, и таким образом помогает более мудро вести себя” (цит. по: 001, с. 1523).
Здравый смысл подсказывает, что такие социальные феномены, как революции невозможно предсказать с какой-либо точностью. Если это так, то социальные ученые не должны рвать на себе волосы из-за того, что не смогли предвидеть крах СССР в 1989 г.
По разным причинам Т. Курай (Kuran) и Ч. Тилли (Tilly), принявшие участие в симпозиуме, согласны с этой точкой зрения. Вывод Курана о непредсказуемости революции исходит из несовпадения между публичными и личными, скрытыми предпочтениями. Публичные предпочтения — это те мнения, которые граждане хотели бы довести
до сведения тех, кто провсщит опросы, и политических властей, тогда как личные предпочтения высказываются с меньшей готовностью. Революционная ситуация, по мнению Курана, имеет место тогда, когда существующий режим теряет легитимность и граждане стремятся заменить своих руководителей, если не всю систему управления. Однако страх перед санкциями заставляет эти предпочтения держать при себе, и поэтому классическими социологическими методами они не фиксируются. Таким образом, общество может быть на грани революционного переворота без того, чтобы кто-нибудь знал об этом. В этой ситуации незначительного по сути события может оказаться достаточно, чтобы возникла угроза для всего социального порядка. Благодаря взаимозависимости личных предпочтений, революция всегда следствие нелинейного процесса. Ненаблюдаемость взаимозависимостей между личными предпочтениями означает, что потенциально дестабилизирующие события не могут быть точно предсказаны. Событие, которое в иные моменты прошло бы незамеченным, в ситуации определенного общественного настроя может вызвать колоссальные последствия.
Особенно трудно делать предсказания в недемократических режимах, которые одновременно и не способствуют откровенности, и затрудняют сбор и распространение точных данных об общественном мнении. Куран делает вывод, что ни одна теория не способна точно предсказать будущие революции. Точным, согласно Курану, “предсказание можно назвать тогда, когда указывается, что революция должна произойти в данной стране в интервале максимум пяти лет” (001, с. 1524).
Тилли, по словам Хетчера, также скептически настроен по отношению к возможности точно предсказывать макросоциальные явления. Но он считает себя голосом, вопиющим в пустыне. По его мнению, большинство современных макросоциологов проводят исследования, как будто точные предсказания возможны. Вовсе не отрицая значимости трансисторических закономерностей в политической жизни, Тилли настаивает, что они не действуют в форме повторяющихся широкомасштабных структур и процессов. Если исследователи революций допускали, что они изучали явления типа приливов, или лунных затмений, на самом деле они изучают феномены, аналогичные наводнениям. Хотя наводнение — это природное явление, которое не противоречит общим принципам, например, физике несжимаемых жидкостей в открытых каналах, они не могут быть точно предсказаны, потому что каждый случай индивидуален. Время, место, последовательность событий сильно влияют на к?, как будут развертываться соответствующие процессы (001, с. 1525).
Примечательно, подчеркивает Хетчер, что Тилли приходится в 1995 г. повторять аргументы, 40 лет назад приводившиеся Поппером,
которого вряд ли можно назвать незаметной фигурой в социальных науках. Как писал Поппер, “для истории характерен интерес скорее к реальным, единичным или специфическим событиям, чем к законам или обобщениям... Ситуация такова: если естественнонаучные теории в основном заинтересованы в отыскании и проверке универсальных законов, исторические науки все типы универсальных законов принимают на веру и в основном заинтересованы в отыскании и проверке единичных утверждений... Это только в истории нас интересует объяснение причин единичного события. В теоретических науках такие каузальные объяснения в основном выступают средством достижения другой цели — проверки универсальности законов (цит. по: 001, с. 152).
Тем не менее, по словам Хетчера, некоторые ученые не хотят согласиться с этими доводами и довериться здравому смыслу. Р. Коллинз — сотрудник Калифорнийского университета (США), утверждает, что не только в принципе возможно предсказать революцию, но, что он еще в 1980 г. предсказал крах советской системы, хотя тогда его прогнозы были встречены негативно. По словам Коллинза, его предсказание основывалось на геополитической теории.
В своей геополитической модели Коллинз отталкивается от определения М. Вебера государства как “монополизации легитимной власти над определенной территорией” (002, с. 1552). Лля Вебера динамика легитимности как и формирование этнической идентичности и национального самосознания связаны с военными столкновениями между государствами и организационными моделями, в соответствии с которыми различные части населения мобилизуются и вооружаются (002, с. 1554).
Геополитическая модель содержит пять принципов, в соответствии с которыми происходит рост или сокращение территории, на которую распространяется власть государства, а также те результаты, которые вытекают из этих изменений. Вывод теории состоит в том, что вместе с могуществом и престижем Государства меняется и легитимность его руководителей. Эта теория объясняет революции как утрату легитимности и контроля за средствами принуждения (002, с. 1552).
Пять принципов геополитической теории, которые определяют могущество и престиж государства, следующие:
1. Преимущества в ресурсах и территории благоприятствуют территориальной экспансии; при прочих равных условиях, большее по размерам, более населенное и богатое ресурсами государство осуществляет экспансию за счет меньших и более бедных государств. Эта экспансия может происходить путем прямого захвата и подчинения себе соседних территорий, но может осуществляться и мирным или квазимирным путем через заключение союзов и блоков или установление сателлитных режимов.
2. Преимущество в географическом положении или окраинное расположение (тагсЫапс!) способствуют территориальному расширению государства; государства, имеющие меньше врагов на своих границах, расширяются за счет тех, кто граничит с большим числом враждебных государств. Географическое положение может влиять по-разному. Во-первых, “естественные преграды” (горы, моря и ненаселенные территории) дают возможность государству не распылять свои силы; во-вторых, на больших территориях, не имеющих “естественных преград” (особенно если это плодородные земли) могут существовать несколько государств; в-третьих, значительная часть широкомасштабных завоеваний началась странами, имевшими преимущества в географическом положении и обычно расположенными на периферии густонаселенных регионов (002, с. 1556).
3. Государства, расположенные в центре географического региона, имеют тенденцию со временем распадаться на более мелкие единицы. У этих государств много потенциальных врагов и союзников. Эта ситуация способствует установлению равновесия сил, когда против любого государства, претендующего на доминирование, немедленно создаются коалиции. Поскольку эти внутренние государства часто расположены на хороших пахотных землях, они обладают большими военными ресурсами,' однако их стремление к расширению своей власти блокируются соседями. Лишь государства, расположенные на окраинах, могут вести широкомасштабную и долговременную экспансию. Но и не подвергаясь нападению, такие внутренние области склонны распадаться на все большее число государств. Так происходило в Киевской Руси, на Балканах после падения оттоманской и австрийской империй и др. Фрагментация происходит потому, что внутренние государства, становясь в военном отношении слабее, в результате многочисленных столкновений с соседями уже неспособны остановить распад (002, с. 1556).
4. Описанные выше процессы периодически приводят к долговременному упрощению геополитической ситуации, что сопровождается большими военными расходами и войнами между соперниками. Это упрощение может происходить по-разному: одна историческая модель — это экспансия единственного государства-захватчика; вторая модель, более характерная для географически дифференцированной Западной Европы — это экспансия двух враждующих государств-захватчиков, движущихся с противоположных сторон; третья модель -г- создание двух больших политических блоков, один из которых занимает более периферийное положение, чем другой. Все эти ситуации сопровождаются высоким геополитическим напряжением, что выражается, как минимум, в высоких военных рас-
ходах и дипломатической поляризации, но нередко и в форме открытых военных конфликтов.
5. “Сверхрастяжение” военных коммуникаций влечет за собой истощение ресурсов и дезинтеграцию государства. Чем больше расстояние, на которое распространяется военное присутствие государства, тем выше затраты. Этот факт многократно подчеркивался, предлагались даже формальные модели для подсчета потерь в военных ресурсах с увеличением расстояния.
Негативные изменения в геополитическом положении, неблагоприятно сказываясь на ресурсной обеспеченности государства, одновременно подрывают его могущество и престиж. Как было показано Т Скокполом (8косро1), непосредственной причиной смены государственного устройства служит сочетание трех факторов: истощения государственных финансов; конфликта внутри правящей элиты, который парализует деятельность правительства; выступления масс (002, с. 1563). Но если проследить причинно-следственную связь, окажется, что и на эти факторы влияют геополитические процессы: непосильные военные затраты, как правило, служат основным источником финансового и правительственного кризиса в государстве.
Внутренняя связь между изменениями в геополитическом положении и распадом, согласно Коллинзу, реализуется через механизм легитимности. Легитимность, по его мнению, не следует рассматривать как абстрактное и неизменное свойство политической системы. На уровне социальных взаимодействий легитимность прямо зависит от степени солидарности и лояльности политических групп, а также от энтузиазма и уступчивости масс; наоборот, утрата легитимности становится следствием раскола внутри политической элиты и перехода масс от скрытого недовольства к активным оппозиционным действиям (002, с. 566). О легитимности можно говорить на двух уровнях. Во-первых, — это легитимность отдельных политических лидеров, на которую в наибольшей степени влияет исход военных конфликтов. Есть данные о связи между военным могуществом и престижем государства и легитимностью его лидеров. Успешные в военном отношении правители, которым благоприятствуют геополитические обстоятельства, укрепляют свою легитимность, даже если они начинали как узурпаторы. И наоборот, те, которые оказываются побежденными, рискуют оказаться в отставке,' несмотря на всю законность их власти. Во-вторых, — это легитимность всей политической структуры. Острые геополитические кризисы сказываются не только на отдельных руководителях, но служат причиной лишения легитимности всего институционального порядка. Между этими двумя уровнями существует связь. Сверхпопулярные (харизматические) лидеры способны распространить ауру своей эмоциональной привлекательности иа
совершенно новый тип государственного устройства и тем самым узаконить его, и, наоборот, при резко негативном отношении к лидеру все государственное устройство лишается легитимности.
Коллинз описывает те результаты, к которым он пришел, используя положения геополитической теории для предсказания судьбы СССР.
1. Преимущества в размере и ресурсах появились у России с началом экспансии маленького московского государства в 1390-е годы; к концу XVII в. Россия уже могла противостоять наиболее крупным армиям Европы. Однако, к середине XX в. эти преимущества были утрачены. Враждебные России государства стали превосходить ее и ее союзников по общей численности населения в соотношении 3:1, а по объему экономических ресурсов 4,6:1. По численности вооруженных сил стороны были более близки: НАТО превосходило Россию и ее союзников по численности действующей армии в соотношении 1,7:1, и соотношение было равным, если учитывать резервы. Таким образом, блок Советского Союза в 3,5 раза интенсивнее использовал свои ресурсы, если учитывать соотношение численности войск к численности населения. Соответственно, Советский Союз тратил непропорционально много на военные расходы (до 20% ВНП) (с. 1567).
2. Преимущества географического положения и фрагментация внутренних регионов действовали в пользу России в период ее экспансии, когда охраняемая с тыла редко населенными северными лесами она захватывала раздробленные государства центра Русской равнины и земли, принадлежавшие распавшейся монгольской империи. Российская экспансия в Сибирь в начале XVII в. осуществлялась против разрозненного туземного населения, а в южной и центральной Азии и на Кавказе России противостояли небольшие государства, оставшиеся поел? распада империй, с центрами в Анатолии и Иране. Эта геополитически благоприятная для России ситуация изменилась после 1900 г. Продвижение на Дальний Восток столкнуло Россию с Японией и повлекло за собой поражение в войне 1904-1905 гг. В 1969 г. произошло столкновение (вслед за конфликтами 1929 и 1945 гг.) с Китаем, поэтому пришлось размещать тяжелые вооружения на границе с ним.)На западе в результате разгрома Германии бывшая буф-ферная зона малых государств была “проглочена” Советским Союзом, и его войска пришли в непосредственное соприкосновение с войсками НАТО. С 1950-х годов Российская империя была вынуждена защищать сухопутную границу протяженностью 58 тыс. км (002, с. 1568).
Согласно Коллинзу, краху империи предшествует совпадений множества кризисов в самых разных областях. Логика та же, что и в теории сложных организационных систем - в таких структурах локальные кризисы, которые могли быть исправлены, превращаются в
2 Зак. 3888
системный кризис, когда происходят одновременно. Недостатки геополитического положения в сочетании со “сверхрастяжением” и преимуществами в ресурсной обеспеченности конкурентной России, как предсказывал Коллинз, повлекут за собой серию неудач (например, таких как военная интервенция ради помощи государствам типа Афганистана) и в конечном итоге приведут государство к кризису.
Российские войска действительно увязли в Афганистане, что вызвало растущее раздражение внутри страны и привело к выводу советских войск. В 1985 г. с приходом Горбачева и реформаторской фракции к власти произошло некоторое ослабление режима и медленно, начиная с 1986 г., стали набирать силу национальные движения внутри СССР. В республиках Кавказа и Средней Азии в 1988-1989 гг. произошли межэтнические столкновения. Стали набирать силу оппозиционные движения в странах Восточной Европы, но в отличие от прежних лет не было попыток их подавить. Сохранение лояльности зависит от того, как оценивается вероятность наказания за неподчинение, она может быть утрачена, когда атмосфера кризиса делает санкции за неподчинение маловероятными. В контексте развертывающегося геополитического кризиса в 1988 г. официальные лица балтийских республик заговорили о полной автономии. В 1989 г. в Польше и одновременно в Венгрии Коммунистическая партия была отстранена от власти. Отказ Горбачева использовать силу против отступников и падение Берлинской стены означали конец Варшавского договора, спустя два месяца произошла смена власти во всем восточно-европейском блоке.
Все эти события ускорили дезинтеграцию внутри самой Российской империи. В марте 1991 г. планы Горбачева по либерализации Советского Союза и трансформации его в более слабую федерацию были опережены заявлениями о выходе из него шести республик (республик Балтии, Молдавии, Армении и Грузии). После смены власти, последовавшей за августом 1991 г., Советский Союз был формально распущен. По мнению Коллинза, все произошло в соответствии с его моделью: имело место совпадение кризисов сразу во многих направлениях, взаимодействующих и усиливающих друг друга, в результате была пройдена критическая точка, за которой следует “генерализованная утрата власти над территорией” (002, с. 1570).
4. Открытая конфронтация, сопровождаемая высокими военными расходами и войнами была налицо с середины века. Мировая геополитическая обстановка в XX в. изменилась коренным образом. Поляризация и упрощение геополитической ситуации вначале выразились в противостоянии нацистской империи и антифашистской коалиции. На смену ей пришла конфронтация СССР/НАТО, разделивших ресурсы побежденной стороны. Исходя из такой геополитической ситуации, также можно было предсказать потерю могущества и престижа
России, хотя она и допускала два сценария: истощение ресурсов в результате высоких военных затрат, военное столкновение.
В реальности случилось первое — истощение ресурсов. В 1980-е годы произошла заметная эскалация гонки ядерных вооружений. Стоимость ядерных вооружений вместе с другими военными расходами России вызвали кризис ресурсов, что и привело партию Горбачева к власти (цит. по: 002, с. 1572), которая вынуждена была пойти на сокращение ядерных вооружений. Сокращение вооружений, в свою очередь, ослабляло Варшавский договор, что способствовало падению сател-литных режимов.
5. “Сверхрастяжение” военных коммуникаций стало угрожать геополитическому положению России с начала XX в., когда среднеазиатские республики оказались слишком удаленными от центра. После 1945 г. с приобретением восточноевропейских сателлитов “сверхрастяжение” усилилось, оно усилилось еще больше с началом интервенции в Афганистан.
Этот феномен имеет два аспекта. 1. Экономический — чрезмерные расходы на военный транспорт и перевозки. Советский Союз нес большие расходы, по охране собственных границ, тратил огромные средства на создание военно-морских сил, особенно в начале 1980-х годов, когда шло строительство крупных транспортных флотов для Тихого океана, Северной Атлантики и Северного Ледовитого океана, портов в Черном и Средиземном морях, а также на военные линии и связи с союзниками на Кубе, во Вьетнаме, на Среднем Востоке и в Африке (002, с. 1571).
2. Идеологический или культурный — экспансия набольшие территории приводит к возникновению многоэтнических империй. Исторические примеры показывают, что ненависть к инородному правлению заметно усиливается, когда кроме собственной этнической сердцевины (внутренней зоны относительной этнической гомогенности) ПОД властью империи оказываются два или более слоев этнически отличных территорий. В этом отношении сверхрастяжение России достигло критического уровня после 1945 г. В Восточной Европе советские войска находились на территориях, которые были отделены двумя и тремя этническими слоями от своего центра. В Афганистане и на Кавказе сложилась та же ситуация. Оппозиционные движения, возникшие здесь в 1988-1989 гг., опирались в основном на национальную идею и антироссийские настроения.
Как и следовало ожидать, исходя из предложенной модели, как подчеркивает Коллинз, геополитическое перенапряжение привело СССР в середине 1980-х годов к государственному финансовому кризису, кроме того, оно также способствовало внутриэлитному конфликту. Власть и престиж военно-экспансионистской фракции был подо-
рван ее неспособностью выдержать соревнование с США в военной области и поражением в Афганистане. Ей противостояла реформаторская фракция Горбачева, стремившаяся сократить военные расходы и провести конверсию. В конечном итоге, продолжающийся внутриэлит-ный конфликт в 1991 г. разрушил государственную власть и открыл путь революции, аналогичной аристократической революции, которая предшествовала падению французской монархии 1789 г. Оппозиционное движение снизу в данном случае началось с выступлений за национальную независимость в союзных республиках, к которым затем присоединились организации и движения образованного населения в центральных городах.
Фракция Горбачева, стремясь добиться поддержки во внутриэлит-ном конфликте с военно-промышленной фракцией, предприняла ряд мер по либерализации режима. Вначале все это способствовало росту популярности Горбачева, в результате легитимность всей системы оказалась сконцентрированной на нем персонально. Но личная легитимность — это обоюдоострый меч, особенно в ситуации быстро истощающихся ресурсов. С углублением структурного кризиса и после поражения Горбачева в новом внутриэлитном конфликте, он утратил легитимность, в свою очередь, его личная неудача сделала нелигитим-ным весь режим (002, с. 1574).
Возможны ли успешные исторические предсказания? Коллинз считает, что, безусловно, да. Надежные предсказания предполагают две вещи: во-первых, должна существовать теория, задающая условия, при которых произойдут или не произойдут определенные события. Во-вторых, эмпирическая информация относительно стартовых условий, исходя из которых строится предсказание. В отсутствии теории предсказание остается эмпирическими экстраполяциями, которые могут быть крайне ненадежными категориями. Большинство предсказаний, которые делают социологи, принадлежат к этой категории.
С этой позиции Коллинз рассматривает другие предсказания и объяснения постфактум распада Советской системы. Этническая революция — американский социолог X. Денкаусс (Бепсаизве) в 1979 г. вычислила тенденценции роста русского и других народов СССР и пришла к выводу, что империя рухнет в XXI в, когда русские окажутся в меньшинстве. Ее предсказание подразумевало, что многоэтнические государства склонны к дезинтеграции. Но в данном случае пропущена теория условий, при которых происходит ассимиляция этнических групп, они сохраняют целостность или распадаются на еще более мелкие субэтносы. Если государство геополитически сильное, престиж его доминантной этнической группы высок, она становится целью этнической ассимиляции. В том же случае, когда геополитическая дезинте-
грация уже началась, активизируются национальные сепаратистские движения как механизм децентрализации власти (002, с. 1576).
Уже постфактум выдвигались следующие объяснения крушения СССР: 1. Репрессивные государства, подобные советскому режиму, неизбежно будут свергнуты народом. Такое утверждение выглядит мало убедительным, учитывая, что до 1989 г. доминирующим, в том числе и среди социологов, было представление о могуществе и стабильности коммунистических режимов, а кроме того, немало примеров репрессивных режимов, которые долгое время оставались весьма устойчивыми.
2. Централизованная организация экономики неизбежно проиграет в соревновании с более продуктивной рыночной экономикой. Подобные заявления должны настораживать, полагает Коллинз, поскольку это не более, чем форма идеологического злорадства. Такое объяснение применимо лишь к 1980-м годам, в более .ранний период в (50-е и 60-е годы) социалистическая экономика развивалась более быстрыми темпами, чем большинство ее капиталистических конкурентов. Поэтому даже высказываются предположения, что возможно в 1980-е годы советская экономика переживала временный спад в своем циклическом развитии и что политический кризис произошел благодаря факторам случайным с точки зрения экономической теории (002, с. 1577). Коллинз, по его словам, не отрицает экономическую слабость социализма, , но лишь высказывает сомнение, можно ли одним этим фактом объяснить распад СССР.
3. Иногда крах советской системы объясняют неукротимым стремлением к независимости национальных республик или привлекательностью идеи капиталистического рынка. Национализм потенциально существовал всегда, но приведет он к сепаратизму или нет зависит от многих причин. То же самое можно сказать о привлекательности капитализма. Далеко не всем идея свободного рынка кажется симпатичной. Не раз наблюдались взлеты и падения в популярности про- и антикоммунистических идей.
Основным недостатком этих объяснений постфактум Коллинз считает то, что они не опираются на общие принципы и остаются схематичными и поэтому проигрывают по сравнению с его собственным подходом.
Насколько точными могут быть макросоциологические предсказания? Отвечая на этот вопрос, Коллинз выделяет три категории изменений, протекающих в разных временных рамках: во-первых, это медленное, происходящее в течение нескольких веков накопление, либо утрата государством геополитических преимуществ и ресурсов. Во-вторых, это периоды войны, длящиеся обычно от двух до пяти лет, редко более десяти лет. Войны ведут к резким изменениям в геополитическом положении и могуществе государства. В-третьих, это очень
короткие периоды резких социальных сдвигов. Самыми критическими обычно бывают два-три дня, в течение которых государство находится в состоянии крайней неустойчивости (толпа выходит на улицы, волны энтузиазма или страха охватывают широкие социальные слои). Этот короткий период, когда реально происходит переход государственной власти, обычно вписан в более длительный период, длящийся несколько недель или месяцев, в течение которых нарастает революционное движение или оно распространяется на различные центры, такие как столицы стран Восточной Европы зимой 1989-1990 гг. или республики СССР, начиная с 1990 г.
Предсказания, строящиеся на основе геополитической теории, неизбежно будут неточными. Исходя из анализа геополитической ситуации, можно предсказать, что кризис произойдет в течение 30-50 лет, но внутри этого периода невозможно сказать заранее (только исходя из геополитической информации), когда придет время острого кризиса, связанного с войной. Тем более трудно предсказать, когда наступит тот критический момент, когда произойдет смена государственного устройства. Тем не менее хотя этот момент и непредсказуем (по крайней мере с макросоциологической точки зрения), можно указать в каких более широких временных рамках это событие произойдет (002, с. 1584). Исходя из своего анализа, Каллинз предсказал, что крах советской системы будет иметь место в ближайшие 30-50 лет, и хотя, по его словам, он был удивлен, что это случилось так рано, тем не менее это событие укладывается в указанные им сроки (002, с. 1582).
Способность социологии, как отмечает Коллинз в заключение, давать надежные предсказания служит признаком зрелости дисциплины. “И было бы удивительно, если бы социология не смогла добиться такого прогресса за 100 лет своего институционального существования” (002, с. 1589).
Давая оценку работе Коллинза, Хетчер отмечает, что, несмотря на некоторую риторическую пышность, Коллинз по существу не делает строгих заявлений относительно точности предсказаний геополитической теории, допуская погрешность от 30 до 50 лет. С точки зрения Курана, такое предсказание нельзя назвать точным. Хетчер выделяет две причины неопределенности геополитической теории. Первая заключается в том, что каждое применение теории требует детализации начальных условий, которые исторически изменчивы. Вторая причина касается выделяемых Коллинзом трех типов исторического времени. Из описания Коллинза следует, что события, происходящие в течение длительных периодов, высоко детерминированы; те события, которые свячаны с войной, уже менее детерминированы; те же события, которые происходят в Моменты решающих социальных сдвигов, индетер-минированы. Но поскольку смена государственного устройства явля-
ется функцией всех трех процессов, вывод Коллинза не расходился с точкой зрения Курана, что революции не могут быть предсказаны с какой-либо определенностью. И по существу Коллинз согласен с Тилли, что революции не относятся к числу инвариантных процессов (001, с. 1526).
В целом вывод, к которому пришли участники симпозиума, по мнению Хетчера, состоит в том, что ситуация с предсказаниями в социологии сходна с той, что существует в сейсмологии. Есть основания верить, что можно предсказать место крупных социальных катаклизмов. Предсказание их силы более проблематично. Предсказание же их времени, видимо, выходит за пределы наших возможностей как теперь, так и в будущем. "Расхождения же между Кураном и Тилли, с одной стороны, и Коллинзом — с другой, скорее носят семантический характер и напоминают спор о том, считать ли стакан наполовину полным или наполовину пустым”(001, с. 1526).
Т. В. Виноградова
96.01.003. ШВЕЙЦЕР Глен Э. ВОЗМОЖНО ЛИ ВОЗРОЖДЕНИЕ ИССЛЕДОВАНИЙ И РАЗРАБОТОК В РОССИИ?
SCHWEITZER G. Е. Can Research and development recover in Russia? // Technology in society- N. Y. etc., 1955 .— Vol. 17, K2.— P. 121-142.
Автор в октябре 1994 г. вернулся к руководству отделом Центральной Европы и Евразии в Национальной Академии наук и Национальном исследовательском Совете США после того, как 27 месяцев по контракту с Госдепартаментом проработал в Москве. В настоящее время он пишет книгу “Новые карьеры российских ученых-оборонщиков”.
В течение 1994 г. из России поступал непрерывный поток сообщений о продолжающемся упадке исследовательских лабораторий. Все больше лабораторий не работало, поскольку исследователи проводили время в поисках источников пополнения своего низкого и ненадежного жалованья. Огромное количество устаревшего оборудования стало просто орнаментом, занимающим площади помещений. Уборщицы уносили из лабораторий, кабинетов и даже мест отдыха большое количество того, что можно продать. Самым желанным арендатором некоторых исследовательских помещений стали банки, коммерческие маг газины или зарубежные организации. Из-за недостаточного финансирования целые институты, включая даже наиболее оснащенные лаборатории военно-промышленного комплекса, закрывались на несколько дней или даже недель, чтобы сэкономить на энергетических ресурсах. Из-за неоплаты отключались телефоны.
Директоров институтов и их заместителей было трудно найти, так
