95. 03. 013-014. Наука с позиций феминизма: некоторые подходы (сводный реферат) Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ^ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ

- - --- ■ — - - ............

СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ

ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА

РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 8

НАУКОВЕДЕНИЕ

3

издается с 1973 г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 2 индекс серии 2,8 рефераты 95.03.001-95.03.028

МОСКВА 1995

ческих поисков и странствий без цели в связную и логическую конструкцию. “В спонтанной истории ученого настоящее выглядит как непосредственный результат прошлого, беременного тем, что должно произойти. Историк, который этого не осознает, будет находиться в плену иллюзий” (с. 78).

Т. В. Виноградова

95.03.013-014. НАУКА С ПОЗИЦИЙ ФЕМИНИЗМА: НЕКОТОРЫЕ ПОДХОДЫ (Сводный реферат).

95.03.013. MARKUSSEN R., Bodker S. Gftider, culture and technology // AI а. вое.: j. of human a. machin intelligence.— L. Berlin (West), 1993 .— Vol. 7, JNfe 4 .— P. ,275-279.

95.03.014. STEPHENS Sh. Situated knowledges and accountable visions // Ethnos - Stockholm, 1994 Vol. 59, № 1/2 .— P. 71-79.

В течение последних нескольких десятилетий, по словам американских авторов Маркуссен и Бодкер, феминистские исследования продемонстрировали культурную и социально-политическую значимость отношений между принадлежностью к полу, наукой и техникой. С этой точки зрения ни пол, ни наука, ни техника не могут восприниматься как некие нейтральные понятия; напротив, они вплетены в более широкое понимание современности, прогресса и эмансипации (013, с. 275). Однако исследованиям, посвященным этим проблемам, часто трудно добиться признания в научном сообществе. Тема “пол и наука”, как правило, воспринимается однозначно как изучение места женщин в наг уке. Наука считалась и продолжает считаться "областью преимущественно обезличенной, рациональной и абстрактной, предназначенной для мужчин” (013, с. 275). Как пишет известная американская исследовательница науки И. Келлер (Keller), “современная наука конституируется вокруг серив дихотомий, где то, что может быть названо “женским” , выдворяется за пределы науки, и наоборот: то, что лишается права быть отнесенным к науке — будь то чувства или субъективный опыт — объявляется женским” (013, цит. по: с. 275). Неслучайно, начиная еще с Ф. Бэкона, широкое распространение получила метафора, согласно которой “научный Разум отождествляется с мужским началом, а Природа — с женским, наука же воспринимается как господство Разума над Природой” (013, цит. по: с. 276).

Западной культуре свойствен андроцентрический характер, основанный на принципе власти, господства, превосходства мужчин, где женщина воспринимается как “второй пол”. Именно женщины выступают в качестве носителей половых различий, как “другие” по отношению к мужчинам, тогда как с мужчинами отождествляются универсальные человеческие качества (014, с. 276). Отношения между по-

лами — это один из типов проявления властных отношений, когда под видом “объективности” воспроизводится ситуация, при которой одна часть человеческого рода, имея {вой собственные интересы и опыт, репрезентирует интересы и опыт другой ее части. Это соответствует специфическому пониманию “объективности”, складывающемуся через научные представления, несущие на себе печать “маскулинистской организации”.

Феминизм обеспечивает важный и в некоторых отношениях уникальный взгляд на современность и науку. Все возрастающее интегрирование женщин в образование, в науку, в профессиональные сферы, прежде занимаемые исключительно мужчинами, позволяют женщинам находиться как бы “вне” и одновременно “внутри” “мужского мира” (013, с. 277). Борьба женщин за право занимать равное с мужчинами положение в различных областях (политической, социальной, научной и пр.) позволяет многое прояснить в механизмах власти, доминирования и легитимности. Пересечение сложившихся границ (общественного и частного, обезличенного и личностного, мужского и женского), нарушение устоявшихся иерархий и послужили для женщин источником новых инициатив и опыта. Не случайно именно женщины, работающие в области естественных наук, наиболее убедительно описали различия между образом и идеологией науки, с одной стороны, и реальной, контекстуально зависимой, ситуативной практикой науки, — с другой. Включение женского опыта и восприятия в научную картину мира, как полагают МаркусСен и Бодкер, может оказаться чрезвычайно продуктивным (013, с. 277).

Примером феминистски ориентированного подхода к научному значению могут служить, по словам Стефенс, сотрудницы Чикагского университета (США), работы доктора биологических наук, профессора Калифорнийского университета Д. Харавей (Нагадуау)1, которая сама считает себя социалистически и феминистски ориентированным историком науки.

Харавей в своих работах изучает социальное и историческое место различных описаний природы — от приматологии до социобиологии и иммунологии. Она рассматривает научные проекты “как знания, вписанные в определенные обстоятельства, и призывает ученых к тому, чтобы... они стремились к научным описаниям, демонстрирующим более полное осознание социального мира, в котором они возникают, и в формировании которого они, в свою очередь, принимают участие” (014, с. 71). Так, в одной из своих работ она показывает, что научные представления об обезьянах и приматах, как предполагается, отража-

'Haraway D. Primate visions: Gender, race and. nature in the world of modern science.— N. Y., 1989.

ющие их реальную природу и помогающие понять эволюцию человека, на самом деле испытывают выраженное влияние культурно и исторически специфических допущений относительно пола, расы, социального устройства.

По словам Стефенс, Харавей опирается на работы историков науки, говорящих о социальном конструировании научных нарративов, и феминистскую критику науки (014, с. 72). Она солидаризуется с допущением о том, что “природа конструируется и конституируется исторически... Природа — это предмет спора” (014, цит. по: с. 72). Обсуждение проблемы природы тесно переплетается с вопросом о том, что считать объективно данным, первичным по отношению к созданному человеком ■ формируемому культурой. Так, подчеркивает Харавей, утверждения, касающиеся характера обеэьяних сообществ, полового деморфизма человека или иммунной системы, которые считаются первичными по отношению к социальный влияниям, лежат в основе нашего понимания “человеческих возможностей в рамках наследственных ограничений” (014, с. 72). Харавей, в частности, обсуждает, какие последствия имели исследования У. Йеркеса (1егкея) половых различий у шимпанзе для понимания “пределов влияния культуры на формирование личности н, следовательно, границ социальных изменений” (014, с. 72). Харавей утверждает, что научные модели объективно данного и социально трансформируемого меняются со временем и что можно связать эти парадигматические сдвиги с изменениями в социальном, политическом и экономическом контексте научных исследований.

Вплоть до конца 1960 г. в приматологии доминировали модели социальной организации приматов, в которых центральное значение отводилось мужской агрессии, конкуренции и отношениям подчинения и доминирования, а поведение самок рассматривалось как производное. Женгцины-приматологи поставили под сомнение эти модели. Благодаря реконструкции самок как активных участников формирования социальных групп у приматов эти исследовательницы открыли новую страницу в изучении примате», показав роль долговременных кооперативных связей и гибких процессов в создании иерархических структур. Женщины-приматологи, как считает Харавей, смогли разработать новые модели благодаря тему, что женское движение и опыт социализации женщин в этот исторический период способствовали постановке новых вопросов и новому видению проблемы. К 1980 г. признание важности поведения самок для процесса формирования групп и для построения моделей эволюции человека стало общепринятым в приматологии.

Харавей обращает внимание на удивительное сходство между теориями природы, воплощенными в социобнологичес к их моделях, по-

явившихся в конце 70-х годов, и теориями менеджмента, контроля за риском и гибкой специализацией, возникших как реакция на проблемы, вставшие в связи с быстро развирающимся мировым рынком.

Подчеркивая необходимость рассмотрения социобиологии и других научных описаний природы в контексте исторических особенностей общества, Харавей, как считает Стефенс, в определенной степени разделяет программу радикального конструктивизма. Как подчеркивает Харавей, биосоциальные науки нельзя рассматривать лишь как теоретические конструкции, которые отражают социальный мир. “Они также служат орудием воспроизводства этого мира, создавая легитимные идеологии и усиливая определенные властные отношения” (014, с. 74). Тем не менее для Харавей природные объекты научного исследования не просто нарратиры или метафоры, хотя они и формируются ими; наше знание о них, как об объективно существующих, возможно лишь в той мере, в которой они таковыми являются.

Большинство ученых согласятся, что природа становится для нас объективной реальностью только а связи с определенными научными моделями и исследовательской практикой. Харавей выступает, по словам Стефенс, “лишь за расширенное видение оснований научной объективности, за то, чтобы оно включало культурные ресурсы и социальный опыт, на которые опираются (и которые одновременно ограничивают) ученые в их теоретических и экспериментальных поисках” (014, с. 74).

Научное наблюдение всегда целенаправленно и опосредованно, оно зависит от специфических способов восприятия и репрезентации мира. Наука внутренне плюралистична, многодисциплйнарна, демократична и не навязывает одну-единственную модель понимания действительности в ее бытии и становлении во времени. Мир разнообразен и способен вместить множество различных нарративов, но один из них будут ближе к истине, другие — дальше. Противостоя крайнему социальному конструктивизму и радикальному релятивизму, Харавей в то же время не согласна с существованием одной универсальной, обезличенной, абсолютной “Истины о Природе”.

Харавей, по словам Стефенс, часто обвиняют в том, что оца отрицает научную объективность. Один из критиков упрекает ее в том, чаго она якобы считает “объективное знание мифом, созданным учеными, чтобы защитить и усилить свою власть” (002, с. 76). Другие критики, соглашаясь, что личные убеждения и культурные допущения могут привести ученого к ошибке, тем не менее настаивают на том, что “необходимость для ученого убедить критически настроенных коллег всегда гарантирует в конечном итоге победу реальности” (014, цит. по: с. 76).

Эта карикатуризация аргументов Харавей обусловлена, по мнению 9-2023

Стефенс, нежеланием расставаться с образом науки как средством приближения к одной единственно истиннЬй и объективной реальности. Исследования последних лет показали, что сам этот образ имеет свои культурные и исторические корни и тесно связан с понятием о чистой, незаинтересованной и универсальной Истине, возникшем в эпоху Просвещения в Европе. Именно подобные исторически ограниченные культурные схемы Харавей пытается сделать предметом обсуждения, чтобы проанализировать ранее не изучавшиеся допущения относительно научнЬй объективности.

Критический взгляд и возможность переосмыслить неявные допущения, лежащие в основе научной и социальной практики в целом, Харавей связывает, в частности, с феминизмом. Феминистские взгляды самой Харавей, по оценке Стефенс, развивались от критики сексист-ских предрассудков и практики, сложившихся в науке, с которыми она сама столкнулась, будучи ученым-биологом, до критики более общих допущений, пронизывающих западную культуру, где понятия “мужского” и "женского” тесно связаны с такими базовыми дихотомиями, как "человек и животное*1, “культура и наука”, “разум и тело”.

Работы Харавей, как отмечает Стефенс в заключение, “ценны тем, что они показывают, насколько ученые выиграют, всерьез задумавшись о социальных и исторических основаниях объективного знания” (с. 78).

Т. В. Виноградова

95.03.015. ШНЭБЕЛЬ ДЖ. “ПЛУТ” В ЛАБОРАТОРИИ: КОНСТРУИРОВАНИЕ И ДЕКОЙСТРУИРОВАНИЕ МИСТИФИКАЦИЙ В НАУКЕ.

SCHNABEL J. Puck in the laboratory: The construction and deconstruction of hoaxlike deception in science // Science technology a. human values.— Cambridge (Mass.), 1994 .— P. 459-492.

Социологи научного знания, по словам автора — сотрудника Батского университета (Великобритания), показали роль переговоров и достижения консенсуса в формировании отдельных элементов знания. Они продемонстрировали, каким образом ученые способны конструировать и деконструировать “открытие” (или конструировать “неот-крытие”). Одну из наиболее впечатляющих стратегий атрибутирования “неоткрытая” представляет мистификация — использование некоторых жульнических приемов для того, чтобы подвергнуть сомнению методологию эксперимента и обоснованность делаемых выводов, и таким образом продемонстрировать некомпетентность ученого. Мистификация отличается от мошенничества тем, что она скорее напоминает розыгрыш и поэтому более социально приемлема. Цель мистификации