CC BY
72
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 7
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
2
издается с 1973г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 1 индекс серии 1,7 рефераты 95.02.001-95.02.018
МОСКВА 1995
ПУБЛИКАЦИИ
95.02.017. РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ И НАРОДОВОЛЬЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ1.
После реформы 1861 г. интеллигенция в России по социальному составу с каждым десятилетием становилась все более разночинной и, следовательно, демократической. Резко стал расти слой еврейской интеллигенции — из принявших православие и вырвавшихся за черту оседлости. Возник особый слой земской интеллигенции: к началу 80-х годов — примерно 21 ты с. человек (на всю Россию!). Разночинная интеллигенция занимала преимущественно радикальные позиции, хотя у нее имелись и либеральное, и консервативное крылья. Не изолировалась она и от влияния дворянско-помещичьей интеллигенции.
Но это возникшее в обществе новое общественное течение почти не имело своего письменного оппозиционного (или даже совещательного) голоса. Как выразились авторы либеральной записки правительству в 1880 г. "'О внутреннем состоянии России", в русском обществе "отсутствуют способы для правильного и свободного выражения недовольства", отчего обществу "остается или молчать, или лицемерить, или наконец, выражаться языком иносказательным"2.
Внешнее русское общественное мнение создавала официальная "охранительная пресса" (М. Н. Катков, В. П. Мещерский, Ф. А. Ги-ляров, П. П. Цитович). Вся же легальная печать, которая была левее "Московских ведомостей" Каткова, осторожничала в своих анализах, оценках и прогнозах относительно будущего развития экономических и революционных процессов в России. Но даже официальный "Журнал гражданского и уголовного права" в некоторых своих статьях (например, о "Процессе 16-ти") высказывал мысли о "неистребимости революционной борьбы при существующих социально-экономических условиях", о том, что правительство "даже в интересах "самосохранения" должно полагаться не на одно насилие, но и на уступки оппозиции" (1881, № 1, с. 180, 182). Правительство на эти уступки не шло.
Хотя реформа 1861 г. и освободила от личной крепостной зависимости 22 млн. крестьян, но, практически оставив их без земли, про-
1 Статья является введением и комментарием к публикации письма JI. Н. Толстого императору Александру III (см. 95.02.018 в этом номере журнала).
2Цит. по: Муромцев С. А. Статьи и речи.— М., 1910 .— Вып. 5 .— С. 13, 14.
блем крестьянства она не решила, переведя их лишь в другую плоскость. Этим обстоятельством и решила воспользоваться народническая оппозиция царизму. Но ни "хождения в народ", ни агитация не возымели здесь заметного действия. "Народ безмолствовал", стремясь собственными малыми силами решить свои экономические проблемы на безмерных просторах России. Медлительность этого процесса не устраивала новый народившийся пласт общества. В центре метрополии возникает движение за насильственное изменение общественного строя.
Еще с весны 1861 г. в России стали проявляться признаки революционного настроения, прежде всего выразившиеся в распространении "летучих листков", в которых требовался "созыв Земского собора1 для начертания русской конституции". Деятельность революционеров сначала выражалась в распространении среди рабочих и крестьян идей социализма, а затем — когда их агитация не нашла поддержки среди масс народа,.особенно в деревне — приняла террористический характер. В первые же годы царствования Александра II на него были совершены покушения в Петербурге (Д. Каракозов) и в Париже (Г. Березовский).
С конца 70-х годов, когда народническая организация "Земля и воля" начала претерпевать резкие изменения, эволюционируя к террору ("Мы дезорганизуем правительство и принудим его дать конституцию" А. Д. Михайлов), террористические акты участились: покушения Веры Засулич на жизнь С. —Петербургского градоначальника Трепова, покушение на Киевского товарища прокурора Котляревского, убийство Киевского жандармского капитана барона Гейкинга, главного начальника III Отделения и шефа жандармов Мезенцева, Харьковского губернатора князя Кропоткина, покушение на шефа жандармов Дрентельна.
В воздухе вновь начинает носиться идея цареубийства. Ее выдвинули и предложили для исполнения свои кандидатуры сразу трое — А. К. Соловьев, Г. Д. Гольденберг и Л. А. Кобылянский. Один из членов руководства "Земли и воли" А. И. Зунделевич отверг две последние кандидатуры: "Поляку Кобылянскому и еврею Гольденбергу нельзя браться за это дело, потому что решили они его сами, а отвечать за них будут народы"2.
2 апреля 1879 г. Александр Соловьев стрелял в императора Алек-
1Идея земств, витавшая в обществе, была осуществлена в 1864 г., так же как и знаменитая судебная реформа. Вообще все преобразования Александра II были проведены в 60-е годы, практически завершившись манифестом 1 января 1874 г., провозгласившим введение в России всесословной воинской повинности.
2Сегал Е. А. Софья Перовская,— М., 1962 С. 212.
сандра II при его прогулке на Александровской площади вблизи Зимнего дворца. Все пули, кроме первой, продырявившей царскую шинель, пролетели мимо. А. Соловьева судили и казнили. С этого времени террор был возведен в систему фракцией революционеров, ставшей носить название "Народная воля"1. Плодом настойчивой деятельности этой организации явились попытки вызвать крушение царского поезда под Александровой и под Москвой, а затем взрыв "адской машины" в Зимнем дворце.
"Деревенская" фракция "Земли и воли" была в ужасе от быстрого роста терроризма, от того, что не могла поставить ему предел. Террор из средства самозащиты стал превращаться в средство нападения, и то, что должно было быть всего лишь частью дела, непомерно выросло и стремится превратиться в главное, основное. Об этом на очередном съезде "Земли и воли" резко говорил Г. В. Плеханов. Он считал, что политическая борьба, которую "хоть и во имя народа, но без народа'' начинают вести революционеры, "только оторвет народников от народа".
Упорная и опасная деятельность левых революционеров вызвала ряд правительственных мероприятий, направленных к подавлению крамолы. В шести губерниях были назначены генерал-губернаторы, которым была дана почти царская власть. Но безуспешность и этих крайних мер привела к мысли об учреждении Верховной распорядительной комиссии "с очень широкими полномочиями"2, власть которой распространялась бы на всю Россию. Во главе Комиссии был поставлен граф М. Т. Лорис-Меликов, которому были даны "чрезвычайные полномочия". Комиссия была "беспрецедентным органом в русской истории XIX в.", перед которым на какое-то время стушевался и сам Александр II. "Полуимператор" (как тогда говорили) М. Т. Лорис-Меликов взялся вызволить правительство из кризиса, провел "успокоение общества", но вместе с тем признал "тщетными откровенные репрессии" , высказался за "привлечение общества к разработке необходимых для настоящего времени мероприятий", т. е. определенных реформ, а именно — устроить "совещательный орган из чиновников и выборных лиц от общества" при Государственном совете (который сам был
1 История русского освободительного движения не знает другой организации, которой довелось бы выступать перед царским судом так часто и громко, как "Народной воле". Первый судебный процесс По ее делу (И. И. Розовского — И. В. Родионова) состоялся 27 февраля 1880 г., последний (А. А. Зороастровой и др.) — 28 сентября 1894 г. За 14 лет царизм провел больше 80 народовольческих процессов Вместе с другими политическими процессами их было 131, обвинялось 16 476 человек, приговор был вынесен 583 революционерам.
2 Здесь и далее см.: Триста лет царствования дома Романовых.— СПб., 1913 .— С. 155.
совещательным органом при царе). Иначе говоря, "конституция Ло-рис-Меликова", как называли ее многие историки, не была собственно конституцией, но, по словам В. И. Ленина, "осуществление лорис-мели-ковского проекта могло бы при известных условиях, т. е. под напором освободительного движения, быть шагом к конституции"1.
Царизм уступал силе революционного натиска. Сам Александр II был удручен сложившейся ситуацией, признавался своей морганатической супруге Е. М. Юрьевской в желании отречься от престола и "удалиться в Каир", "к теплому климату", а на уступки "крамоле" смотрел как на зло, столь же пагубное, сколь неизбежное. "Да ведь это Генеральные штаты!" — возмутился он, прочитав "конституцию Лорис-Меликова", но в итоге одобрил ее и 1 марта в 12.30 дня назначил на'4 марта заседание Совета министров-для того, чтобы согласовать правительственное сообщение о предстоящей реформе2. В 2 часа 35 минут Александр II был смертельно ранен брошенной в него бомбой.
Начиналась новая эпоха в истории России.
* *
*
Как было сразу замечено в историографии того времени, М. Т. Ло-рис-Меликов, представляя свой проект Александру II, "не понимал ясно идей монархии" и "разрушительных идей национальных меньшинств". Поэтому он был сразу отстранен от дел Александром III, придерживавшимся славянофильских настроений. На первый план выдвинулись обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев и министр внутренних дел, известный дипломат генерал Н. П. Игнатьев, которого в 1882 г. заменил граф Д. А. Толстой. Все они были в той или иной степени сторонниками славянофильства. Россия сразу же ввела высокую пошлину на иностранные товары, что вызвало "таможенную войну" с Германией. По всей империи впервые прозвучали слова: "Россия для русских". Все сельское население было обязано принести верноподданическую присягу царю. В университетах устранялось выборное начало, преподавание стало определяться министерскими программами. Было обращено внимание на начальное образование народных масс, узаконены "школы грамотности", так как, например, в 1885 г. средний уровень "народного образования" не достигал даже 2,5% всего населения Рйссии. Было открыто 30 тыс. школ, в которых обучалось около 1 млн. мальчиков и до 300 тыс. девочек.
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч.— Т. 5 С. 43.
^Русский архив.— СПб., 1916 .— Кн. 1 .— С. 21-26.
В 1883 г. были освобождены, посредством обязательного выкупа, последние 3,5 млн. временно-обязанных крестьян в черноземных губерниях. В 1886 г. оброк был заменен выкупом и у государственных крестьян, от крепостной зависимости освобождены "киргизы" (казахи, киргизы, и другие народы региона). Активизировалось переселение в Сибирь — за время царствования Александра III туда переселилось до 400 тыс. крестьян, в Среднюю Азию — 60 тыс.
Была расширена и, по-своему, централизована (через присылаемых из столицы чиновников, подотчетных лишь центру) работа земств.
Коварство и лживость западных стран, проявившиеся на Берлинском конгрессе, который свел на нет почти все международные достижения России, заставили правительство Александра III перейти к сугубо национальной внешней и внутренней политике. Жизнь страны стала развиваться преимущественно в национальных рамках и почти без социальных потрясений1. Это не устраивало леворадикальную, наиболее нетерпеливую часть новых слоев общества. Народовольцы, не встретив поддержки масс, обращались к оружию и бомбам, царское правительство отвечало виселицами и каторгой.
Резко осуждала действия царизма и прямо оправдывала революционное движение автор известного письма к Александру III М. К. Це-брикова — одна из первых и самая выдающаяся в XIX в. русская женщина-публицистка: "Там, где гибнут тысячами жертвы произвола, где народ безнаказанно грабится и засекается, там жгучее чувство жалости будет всегда поднимать мстителей", "вся система гонит в стан недовольных, в пропаганду революции даже тех, кому противны кровь и насилие"2. Цебрикова напечатал свое письмо в 1889 г. в Женеве, привезла его тираж в Петербург и успела разослать по всем редакциям, а также наследнику престола и самому царю, пока не была арестована. Царь распорядился сослать "старую дуру" на Север, в Вологодскую губернию. "От Льва Толстого я слышала, что Александр III очень хотел засадить меня в монастырь, — вспоминала потом Цебрикова, — но комиссия, судившая дело, нашла неудобным"3.
Против карательного террора 80-х годов выступали и авторы ряда других брошюр, написанных с умеренно-либеральных позиций и опубликованных за границей, в основном в Берлине: Г. А. де-Воллан, А. И. Кошелев, В. Ю. Скалон. Все эти выступления — одни в большей, другие в меньшей степени — создавали вокруг политических процессов антиправительственное общественное мнение. Но все-таки пресса
1Все данные и цитаты см.: Триста лет царствования дома Романовых.— СПб., 1913 .— С. 158-164.
2Цебрикова М. К. Письмо к Александру III .— СПб., 1906 .— С. 28, 30.
3Моггошнский А. П. Новые данные о М. К. Цебриковой // Рус. литература — М., 1971 .— № ] .— С. 106.
занимала в откликах на процессы не ведущее место. Гораздо значительнее были обращения к властям, высказывания и ходатайства за подсудимых со стороны отдельных лиц и целых групп населения — в первую очередь, интеллигенции. Люди мыслящие, хотя бы и умеренных взглядов, в подавляющем большинстве возмущались палаческими инстинктами царской власти. Проявляя жгучий интерес к народовольческим процессам, они выражали если и не солидарность с обвиняемыми, не симпатии к ним, то, по крайней мере, сострадание. Наиболее показателем в этом отношении был "Процесс 1 марта 1881 г. — именно тот, который царизм, реакция особенно старались использовать для разжигания "всенародного гнева" против революционных "нехристей" .
Как ни зазорно во мнении российской аристократии было высказывать доброе чувство к цареубийцам, русская интеллигенция вступилась за них перед новым царем как за "христиан" и добивалась их помилования. JI. Н. Толстой еще до суда над ними, между 8 и 15 марта 1881 г., написал письмо на имя Александра III и послал его своему другу Н. Н. Страхову с просьбой передать через К. П. Победоносцева в руки царю.
"Революционеры могли — хотя несправедливо — осуждать его (Александра II. — Б. К.) за погибель десятков своих, — внушал Толстой Александру III. — Но вы чисты перед всей Россией и перед ними. На руках ваших нет крови..." Писатель убеждал царя в бесплодности репрессий против революционеров: "Убивая, уничтожая их, нельзя бороться с ними. Не важно их число, а важны их мысли. Для того, чтобы бороться с ними, надо бороться духовно. Их идеал есть общий достаток, равенство, свобода. Чтобы бороться с ними, надо поставить против них идеал такой, к«оторый» бы был выше их идеала, включал бы в себя их идеал". В качестве такого идеала Толстой предлагал самодержцу "идеал любви, прощения и воздаяния добра за зло", считая возможным, чтобы Александр III "позвал этих людей (первомартовцев.— Б. К.), дал им денег и услал их куда-нибудь в Америку"1.
К. П. Победоносцев отказался передать царю такое письмо, написав Толстому: "Не взыщите... Наш Христос — не ваш Христос". Правда, Н. Н. Страхов добился передачи письма через профессора К. Н. Бе-стужева-Рюмина и великого князя Сергея Алесандровича, но никаких
Цитируется черновик письма (Толстой Л. Н. Поли. собр. соч.— М.; Л., 1934 .— Т. 63 .— С. 50-52; далее: ПСС, с указ. тома и стр.). Окончательная его редакция до сих пор не разыскана. "Первое письмо б«ыло» гораздо лучше, — вспоминал Толстой в 1906 г. — Потом я стал переделывать и стало х.>лоднее". Генерал В. Н. Бестужев-Рюмин, которому писатель показал "последнюю версию" письма перед отсылкой ее царю, "деловитым тоном объявил, что за такое письмо — "места отдаленные" (Там же .— Т. 75 .— С. 114).
последствий оно не имело: царь не собирался миловать убийц своего отца, хотя и не рискнул отправить в "места отдаленные" их великого заступника".
Вслед за Толстым смелую попытку спасти первомартовцев от казни предпринял Вл. С. Соловьев (сын историка С. М. Соловьева), бывший тогда профессором Петербургского университета. Нужно отметить, что роль государства Соловьев понимал совершенно иначе, чем Толстой. Толстовскому тезису "государство есть организованный разбой"1 Соловьев противопоставлял тезис "государство — организованная жалость"2. Л. Н. Толстой никогда не верил в человеколюбие государства и мог уповать на царя лишь как на частное лицо.
Вл. Соловьев 28 марта 1881 г. в зале Кредитного общества перед аудиторией более чем в 1 тыс. человек читал лекцию на тему "Критика современного просвещения и кризис мирового процесса", в заключение которой потребовал амнистии для цареубийц. "Сегодня судятся и, верно, будут Осуждены на смерть убийцы 1 марта, — говорил он.— Царь может простить их. И если он действительно вождь народа русского, если он, как и народ, не признает двух правд, если он признает правду Божью за правду, а правда Божья говорит "не убий", то он должен простить их. Если еще и можно допустить убийство как частное исключение для самообороны, то холодное и обдуманное убийство безоружного, называемое смертной казнью, претит душе народа. Великая теперь минута самоосуждения и самооправдания! Пусть царь и самодержец заявит на деле, что он прежде всего христианин. Он не может не простить их! Он должен простить их!"3.
Пожалуй, больше, чем выступление самого Соловьева, означила в данном .случае реакция на него тысячной, разнородной (преимущественно из столичной интеллигенции) аудитории. Отдельные "вопли остервенения" и угрозы по адресу лектора заглушила овация, которую устроила Соловьеву подавляющая масса слушателей. Молодежь вынесла Соловьева из аудитории на руках и несла до самой кареты. Сочувственно откликнулась на выступление Соловьева общественность. "Молодец Соловьев", — заметил Л. Толстой (Т. 63 .— С. 61.). Текст выступления в списках и гектографированных оттисках ходил по ру-
1 Толстой Л. Н. Единое на потребу: О государственной власти // Полн. собр. соч.— Т. 36 — С. 238.
2Соловьев В. С. Оправдание добра: Нравственная философия .— М., 1899 .— С. 550-552.
3ЦГИА СССР, ф. 1410, оп. 1, д. 352, л. 2 об. Цитируется по нелегальному списку. Запись лекции, опубликованная П. Е. Щеголевым (Былое .— СПб., 1906 .— № 3), отличается от цитируемой: в частности, там нет двух последних фраз, которые, однако, удостоверены очевидцем Л. 3. Сломинским (Былое .— СПб., 1907 .— № 3
С. 306-307).
кам. Естественно, власти всполошились. М. Т. Лорис-Меликов в докладе царю 31 марта признал, что Соловьева следовало бы лишить профессорского звания и выслать из столицы, но "имея в виду, что Соловьев — сын недавно умершего знаменитого ученого и, по отзыву сведущих лиц, отличается строго аскетическим образом жизни и склада убеждений", счел возможным ограничиться запрещением Соловьеву выступать с публичными лекциями. Царь согласился с М. Т. Ло-рис-Меликовым1.
Либеральный юрист, один из главных творцов судебной реформы 1864 г. С. й. Зарудный накануне дня казни первомартовцев направил царю письмо с предложением "теперь же и как можно скорее... издать высочайший манифест об окончательной отмене смертной казни в России". Царизм на это не пошел. Но казнь первомартовцев на Семеновском плацу 3 апреля 1881 г. в присутствии приблизительно 100 тыс. жителей Петербурга2, казнь, сопровождавшаяся арестами сочувствующих прямо на площади, инцидентом с Тимофеем Михайловым (его вешали трижды), арестом роты солдат, "громко требовавших помилования Михайлова согласно Божьему знаку", — казнь эта стала последней в России публичной казнью; с 26 мая 1881 г. эта акция стала совершаться закрыто.
Нужно отметить также солидарность с первомартовцами передовой части петербургского (хотя и внешне молчащего), московского и казанского студенчества, выразившуюся в коллективных выступлениях, которые получили громкую известность. В Московском университете 10 марта 1881 г., в противовес начавшейся кампании по сбору средств на погребальный венок Александру II, состоялась многолюдная студенческая сходка, участники которой решили "никаких венков не посылать". Сходки продолжались 12 и — уже во время суда над первомартовцами — 31 марта. В результате 312 студентов были исключены из университета, а проректор С. А. Муромцев уволен "за попустительство к ним". В Казанском университете 2 марта 1881 г. "не менее 700 студентов отказались присягать Александру III, свистками и криками "вон!" заглушили увещания ректора и попечителя учебного округа и сочувственно выслушали своего оратора, медика-пятикурсника,
1 Былое .— СПб., 1918 .— № 4/5 .— С. 335-336.
2 Кстати, из окон Литейной женской гимназии на Бассейной улице (ныне ул. Некрасова) смотрели на последний путь первомартовцев учившиеся тогда в гимназии Н. К. Крупская, М. Ф. Андреева, дочери писателей Ф. М. Достоевского, Я. П. Полонского, В. И. Сергеевича.
Из народовольцев (как правило, они избегали этого зрелища) на месте казни был Н. А. Желваков, который, как он сам об этом рассказывал, "тогда же на площади дал себе самому клятву умереть, как они умерли".
который говорил в порицательном духе о политике правительства"1. (Студенты Петербургского университета подобным образом реагировали лишь на "Второе 1 марта" — 1887 г.2 В 1881 г. весь город был подавлен и морально, и репрессиями.)
Студенчеству принадлежала инициатива и в оказании материальной помощи репрессированным народовольцам. Именно студенты в декабре 1883 г. основали "Московское общество помощи политическим ссыльным и заключенным" с отделениями в университете, Петровской (земледельческой) академии, техническом училище и на женских курсах. Общество наладило сбор и доставку средств в разные места заключения и ссылки, вплоть до Сибири.
Царизм боялся сочувственного отношения к идеям, делам и людям "крамолы" со стороны интеллигенции вообще и студенческой молодежи, в особенности. Рупор самодержавной власти M. Н. Катков откровенно заявлял: "Не революционная пропаганда страшна. Страшна податливость так называемой образованной среды, где пропаганда действует"3.
Революционная стойкость народовольцев — как мужчин, так и женщин — была столь убедительна, что даже царские чиновники отчаивались сломать ее. Откровенно признавал это в письме к Александру III (тогда еще наследнику престола) даже "полуимператор" М. Т. Лорис-Me ликов: "На исцеление людей, заразившихся социальными идеями, не только трудно, но и невозможно рассчитывать. Фанатизм их превосходит всякое вероятие; ложные учения, которыми они проникнуты, возведены у них в верования, способные довести их до полного самопожертвования и даже до своего рода мученичества" (31 июля 1880 г.)4.
Предводитель дворянства граф Бобринский записал 2 марта 1881 г. в своем дневнике: "... чем защищаться против этой несчастной группы убийц, видимо, решившихся на все? Конституция или по меньшей мере народное представительство, по-видимому, есть средство защиты, указанное провидением.. ."5.
Рождающаяся российская социал-демократия в эти годы миновала горнило царского суда. Ни один социал-демократ® на скамье подсу-
1 Русская старина .— СПб., 1906 .— № 6 .— С. 613-614.
2 Тогда было арестовано несколько десятков студентов и уволен ректор И. Е. Андреевский.
3[Передовая] // Моск. ведомости .— 1881 .— 27 марта.
4Переписка Александра III с гр. М. Т. Лорис-Меликовым (1880-1881) // Крас-
ный архив .— Т. 1 .— Л., 1925 .— С. 114.
6Цит. по: Сегал Б. А. Софья Перовская .— М., 1962 С. 329. 6 Кроме Л. Г. Дейча, который в 1884 г. был осужден за участие в народническом
движении.
димых до конца XIX в. не побывал. Но и материалы народнических процессов социал-демократы использовали как орудие революционной агитации, — особенно политическую, антисамодержавную заостренность выступлений народовольцев перед царским судом. Яркий пример в этом отношении — опубликованное в 1892 г. послесловие Г. В. Плеханова к обвинительному акту по делу Софьи Гинсбург. "Появление в печати обвинительного акта по ее делу теперь, когда трагедия ее благородной жизни уже окончена1, — писал Г. Плеханов, — может послужить лишь новым упреком той шайке, которая, к стыду всей Европы конца XIX столетия, держит в своих руках судьбы России". Указав далее на юридическое беззаконие дела Гинсбург, Плеханов заключал: "Мы спрашиваем беспристрастных людей: неужели же не пора покончить с этим архаическим правительством, способным нарушать самые святые права граждан ради интересов царской семьи? Неужели же не пора ополчиться на него всем тем, кому дорога, не говоря уже будущность страны, а просто своя собственная безопасность?"2.
Судебные процессы над революционерами играли агитационную роль. В результате даже царизм вынужден был признать "открытый суд" бесплодным и опасным для правительства карательным средством и с 1895 г., после четвертьвековой непрерывной оргии политических процессов, надолго (до преддверия революции 1905 г.) отказался от суда как орудия расправы с революционерами, положив за основу исключительно административные репрессии.
Из всех областей российской культуры самой близкой к освободительному движению всегда была литература. В годы "Народной воли" ее связь с революцией выражалась и в сильной личной прикосновенности литераторов к революционному подполью и политическим процессам. Ряд писателей попали в тюрьму, ссылку или под жандармский надзор, по делам "16-ти" (В. И. Дмитриева), "14-ти" (М. Л. Кропив-ницкий, И. К. Карпенко-Карый, И. Г. Чавчавадзе), "12-ти" (А. И. Эр-тель), "21-го" (А. П. Барыкова), Южно-русской организации "Народной воли" (В. Г. Короленко — четыре ареста и ссылка). За связь с народовольцами административно ссылались Н. К. Михайловский (1882,
'С. М. Гинсбург покончила с собой в Шлиссельбурга«»! крепости 7 января 1891 г.
2Плеханов Г. В. Сочинения .— Т. 24 .— С. 314-315.
1891), С. Я. Елпатьевский (1884), Н. В. Шелгунов и К. М. Станюкович (1885), П. В. Засодимский (1891), арестовывались — еще до начала литературной деятельности — Андрей Пумпур (1882), М. М. Коцюбинский (1884), К. Д. Бальмонт (1887), С. Г. Скиталец (1888), М. Горький (1889). Общественное требование реформ стало общенациональной проблемой.
Рубеж 1870-1880-х годов — та веха, когда завершился перелом во взглядах и Льва Толстого: писатель окончательно порвал с мировоззрением своего класса и утвердился на позициях патриархального крестьянства. Главную роль в этом сыграла обстановка "второй революционной ситуации в России" и, в особенности, события 1881 г. "Время это, 1881 год, — вспоминал Толстой через много лет, — было для меня самым горячим временем внутренней перестройки всего моего миросозерцания..." (ПСС .— Т. 30 .— С. 3). А в ряду событий 1881 г., которые решающим образом повлияли на "перестройку миросозерцания" Толстого, главное место заняли судебный процесс и казнь пер-вомартовцев, произведшие на писателя, как он признал незадолго до смерти, "одно из самых сильных впечатлений" всей его жизни (ПСС.— Т. 75 .— С. 114).
После того как благородная попытка Толстого спасти от казни героев 1 марта не удалась, он больше не вступался перед царем за осужденных революционеров, сознавая, что это бесполезно, но продолжал живо интересоваться политическими процессами и страдал от жестокости приговоров. "Что о приговоренных? — беспокоился он в письме к С. А. Толстой от 4 марта 1882 г. за судьбу жертв процесса "20-ти". — Не выходят у меня из головы и сердца. И мучает, и негодованье поднимается, самое мучительное чувство" (ПСС .— Т. 83 .— С. 326). Когда его приятель Д. Ф. Самарин "с улыбкой" сказал ему о народовольцах — "надо их вешать", Толстой "хотел вытолкать в шею" Самарина, рассорился с ним и потерял былое уважение к нему (ПСС .— Т 49 .— С. 36, 198). Считая "все насилия революционные от Пугачева до 1 марта" "неразумными и недействительными" (ПСС .— Т. 69 .— С. 128-129), он преклонялся перед моральным величием ре-волюционеров-народников, называл их "лучшими, высоконравственными, самоотвержденными, добрыми людьми", выделяя при этом казненных С. Перовскую, В. Осинского, Д. Лизогуба (ПСС .— Т. 36 .— С. 151).
Озабоченный судьбами жертв царизма, Толстой в 80-е годы отдавал много времени и сил для того, чтобы как-то облегчить положение хоть кого-то из них. В апреле 1884 г. он попытался напечатать книгу "Так что же нам делать?" в пользу политических заключенных (рукопись была задержана цензурой). Через своих знакомых он настойчиво хлопотал перед властями о смягчении участи томившихся в тюрьмах
ли на каторге террористки Н. А. Армфельд, народовольцев 3. Г. Ге, В. А. Тихоцкого, И. И. Попова, чернопередельцев А. М. и С. Н. Богомолец.
Сочувственно рисовал Толстой в своих произведениях образы "мучеников революции" (не столько борцов, сколько именно мучеников). Таков герой его рассказа "Божеское и человеческое" террорист Анатолий Светлогуб, списанный с реального Дмитрия Лизогуба, биография которого, опубликованная в № 5 газеты "Народная воля" за 1881 г., была использована Толстым как материал к рассказу и сохранилась в его бумагах (ПСС .— Т. 42 .— С. 645-646). Таковы и герои романа "Воскресение" — политические ссыльные: народники Симонсон, Набатов, Щетинина, народоволец Крылов. Вмонтированный в фабулу "Воскресения" рассказ о казни народовольцев И. И. Розовского и М. П. Лозинского документально точен1 и воспринимался читателями как обвинение правительственного террора. Сам Толстой, узнав подробности этой казни, восклицал: "Как же после этого не быть 1-му марта?" (ПСС .— Т. 90 .— С. 308).
Почти за каждым политическим процессом в России следил также И. С. Тургенев, начиная с "невообразимого нечаевского дела", так заинтриговавшего писателя в 1871 г. В материалах процессов он изучал тип русского революционера, перед которым готов был "шапку снимать", ценил "замечательный героизм" провозвестника "Народной воли" А. К. Соловьева, бережно хранил у себя "изящные портреты Перовской, Желябова и Кибальчича", убеждался на опыте процессов в тщетности царского террора, хотя, подобно Толстому, осуждал в принципе и террор народовольцев2. И. С. Тургенев едва ли не больше всех классиков русской литературы (может быть, кроме Г. И. Успенского) лично общался с революционными народниками и народовольцами' дружил с П. Л. Лавровым и Г. А. Ленатиным, был хорошо знаком с П. А. Кропоткиным, С. М. Кравчинским, С. Л. Клячко, Н. В. Чайковским, Н. П. Цакни, В. Ф. Гинтовтом-Дзевалтовским, Н. И. Паевским, В. В. Луцким, В. Я. Мейером, Л. К. Бухом, встречался с П. Ф. Якубовским и др. В 1879-1881 гг. он хлопотал перед власть имущими об освобождении Г. А. Лопатина и А. М. Макаревич (Кулишевой), о смягчении участи народников М. Л. Веллера, Н. И. Иванова, Н. С. Маз-ченко; помог напечатать во Франции воспоминания судившегося по делу "193-х" П. Я. Павловского, подчеркнув в предисловии к ним (от 17 октября 1879 г.), что "эти нигилисты, о которых говорят последнее время, не так черны и не так ожесточены, как их хотят представить".
1 Каторга и ссылка .— М., 1932 .— № 8/9.
2 См.: Тургенев И. С. Полное собр. соч. и писем .— Соч.— Т. 15; Письма .— Т. 9, 10, 12, 13, 15.
Материалы народовольческих процессов, личные впечатления от встреч с деятелями организаций Тургенев нередко использовал в художественных произведениях, которыми он откликнулся на все фазы революционно-народнического движения — от нечаевщины до "Народной воли". По мере того как, с одной стороны, народники переходили от "ложной и нежизненной", по выражению Тургенева, попытки поднять крестьян на социальную революцию1 к борьбе с царизмом за политические свободы, и, с другой стороны, сам Тургенев постепенно разочаровывался в реформах сверху, он изображал революционеров "более оптимистичными", а их дело — более жизненным, чем пропаганда обреченных героев романа "Новь" или стихотворения в прозе "Чернорабочий и белоручка". Так, в рассказе "Отчаянный" (1881) внимание читателя обращено на "содержание и идеал" в самопожертвовании народовольцев, а наброски повести "Natalia Karpovna" (1883) говорят уже о "новом в России типе, жизнерадостном революционере" (в числе его прототипов исследователи называют Г. А. Лопатина).
Г. И. Успенский, как и Тургенев, был лично связан со многими революционерами, а некоторых из них — С. М. Кравчинского, А. И. Желябова, С. Л. Перовскую, Н. И. Кибальчича, Ю. Н. Богдановича — считал своими друзьями. В квартире Г. Успенского многие руководители "Народной воли" встречали вместе с радушным хозяином новый, роковой и исторический для всей России 1881 год... Под впечатлением процесса "14-ти" Г. Успенский задумал и в 1885 г. написал свой знаменитый очерк "Выпрямила". В литературе несколько раз сообщалось, будто Г. Успенский лично присутствовал на процессе "14-ти". Это ошибка: никого из "посторонних" на том процессе не было. Но в день оглашения приговора сумел передать Вере Фигнер, только что осужденной на смерть2, записку: "Как я Вам завидую! Глеб Успенский"3.
Выразительно и с глубокой симпатией показаны жертвы политических репрессий в раннем творчестве В. Г. Короленко, который сам пережил четыре ареста и долгую ссылку за связь с революционер а-ми-народниками. В 1880 г. им был написан рассказ "Чудн4я", прототипом героини которого была народоволка, полька по происхождению, Э. Л. Улановская, трижды (в 1879, 1887 и 1891 гг ) осужденная царским судом. Писатель встречался с ней в ссылке.
Отзвуки рассказа Короленко (по сюжету и трактовке образа героини) можно увидеть в раннем рассказе М. Горького "Ма-аленькая!..."(1895). "Горячее дыхание подвигов народовольцев" про-
1 Тургенев И. С.— ПСС .— Письма .— Т. 12 .— Кн. 1 С. 44.
2Позднее смертный приговор был заменен пожизненным заключением. В. Фигнер вышла на свободу после Февральской революции 1917 г.
3Звенья .— М.; Л., 1935 .— Т. 5 .— С. 695.
низывает творчество В. М. Гаршина1 — "Attalea princeps" (1880) и особенно "Красный цветок" (1883), своеобразный гимн "безумству храбрых" и погребальный плач о "Народной воле"; слышатся в сибирском романе Н. Г. Чернышевского "Отблески сияния" (1879-1883), в юношеском стихотворении А. И. Куприна "Сны" (отклик на казнь Александра Ульянова и его товарищей), в "детском замысле" А. Блока написать пьесу под впечатлением толков о самосожжении Михаила Грачевского.
Подвигу самопожертвования "Народной воли" глубоко сопереживал С. Я. Надсон. В его стихах "Мрачна моя тюрьма", "Ни звука в угрюмой тиши каземата", "Ты, для кого еще и день в лучах сияет" запечатлелась вся бездна страданий и вся сила духа жертв народовольческих процессов. В 1885 г. Надсон, вдохновленный образом Веры Фигнер и под впечатлением процесса "14-ти", написал стихотворение "По смутным признакам, доступным для немногих", прямо перекликающееся со знаменитым стихотворением в прозе И. С. Тургенева "Порог".
А. П. Чехов, несколько абстрактно рассуждая в своих произведениях о "новой жизни", "революционных идеалах", лишь однажды сделал попытку нарисовать образ "неудавшегося революционера" в "Рассказе неизвестного человека" (1893). Но в реальной жизни писатель относился к народникам с интересом и "внутренним пониманием их жизненной задачи на земле". Лишь недавно, в 70-е годы, было установлено, что Чехов, будучи в 1890 г. на Сахалине, встречался там, вопреки запрету властей, с политическими каторжанами-народовольцами И. П. Юва-чевым, А. И. Александриным, Н. Л. Перлашкевичем, И. И. Мейсне-ром и составил о них как о "революционных типах" доброе мнение. В 1896 г. он также переписывался с братом народовольца-каторжанина И. Л. Манучарова.
Даже ярый враг "нигилистов", изобразивший их в романе "Бесы" "руками, дрожащими от гнева", — Ф. М. Достоевский и тот в последний год жизни, когда заявила о себе "Народная воля", видимо поддался обаянию ее страстотерпцев. Казнь А. А. Квятковского и А. К. Преснякова он воспринял как "жертву за идею" в государстве, законы которого расходятся с христианскими заветами церкви ("если церковь нет казни ") Более того, во втором, "главном" романе дилогии "Братья Карамазовы" он собирался "сделать революционером" своего любимого героя Алешу Карамазова. По свидетельству А. С. Суворина, Достоевский рассказывал ему незадолго до смерти, что Алеша в этом романе
1 За судебной расправой с народовольцами В. Гарпшн следил буквально в муках переживаний. Об этом говорит и его трагически-отчаянная попытка спасти жизнь Ипполита Млодецкого. Неудача этой попытки была одной из причин психического расстройства писателя.
"совершил бы политическое преступление, его бы казнили: он искал бы правду и в этих поисках, естественно, стал бы революционером"1. Таким образом, Достоевский готовил для своего героя путь от религиозного смирения до "политического преступления", от созерцательного инока до активного революционера, и все это — "в поисках правды". Иными словами, как истинно великий художник, Достоевский готов был подняться над своими охранительными убеждениями, чтобы сделать революционера выразителем ''какой-то высшей" (хотя и едва ли осознанной самим писателем) правды. В этом ему был близок и "антинигилист" А. Ф. Писемский.
Н. С. Лесков, который в 60-х годах также отдал дань антинигилизму романами "Некуда" и "На ножах", в течение 70-80-х годов эволюционировал далеко влево и в 90-е годы создал ряд блестящих сатир на карательную политику царизма. Особенно яркими в этом отношении стали рассказ "Административная грация" и повесть "Заячий ремиз".
В один голос с передовыми русскими писателями откликались на политические репрессии царизма писатели других народов России — Иван Франко, Леся Украинка, М. П. Старицкий, Акакий Церетели, Важа Пшавела, Франциск Богушевич, Ян Райнис.
Естественно, в литературе существовала и немалая группа беллетристов-антинигилистов — В. П. Авенариус, В. П. Клюшников, В. Г. Авсеенко, К. Ф. Головин. "Классик" этого крыла литературы Б. М.Маркевич2 на страницах романа "Бездна" (1883-1884) даже корил царские власти, в лице своего героя прокурора Тарах-Таращан-ского, за недостаточно жестокую расправу с "крамолой", требуя от них "еще более крутых мер..."
Наряду с литературой ярко свидетельствовала об отношении русского общества к политическим процессам живопись. При этом одни мастера — И. Е. Репин, Н. А. Ярошенко, В. Е. Маковский, С. В. Иванов — чередовали иносказательные сюжеты с конкретными, другие — И. Н. Крамской, В. И. Суриков, Н. Н. Ге, Г. Г. Мясоедов — ограничивались иносказаниями.
Громко и резко откликнулся на судебные процессы "Народной воли" В. В. Верещагин. В 1884-1886 гг. он написал картину "Казнь заговорщиков в России", где запечатлен Семеновский плац с пятью виселицами, как это было 3 апреля 1881 г. (хотя на картине и был изображен зимний день в снегопад). Пафос картины был не в прославлении борцов за свободу, а в осуждении их палачей. В. Верещагин включил ее в свою всемирно известную "Трилогию казней", другие ча-
1 Суворин А. С. Дневник М.; Пг., 1923 .— С. 15.
2И. С. Тургенев сделал его главным героем своего аллегорического стихотворения в прозе "Гад".
сти которой составили "Распятие на кресте у римлян" и "Подавление индийского восстания англичанами". Таким образом, трилогия ставила показательные казни царизма 80-х годов в один ряд с самыми отвратительными проявлениями деспотического варварства.
На эти мысли и наталкивает читателя когда-то знаменитое, а ныне почти забытое письмо Толстого российскому императору. Письмо это стало фактически последним актом легального противостояния гуманизма русской интеллигенции деспотизму самодержавия. С 1881 г. процессы "государственных преступников" стали вершиться тайно Легальной печати было запрещено даже касаться этой темы. Общество до 1905 г. вынуждено было ограничиваться лишь "антиправительственными толками" и тайным сбором средств деятелям революционного подполья и их семьям1. Многомиллионная же масса крестьян, со стремления улучшить жизнь которых, поднять их на борьбу и начиналось народническое движение, осталась глуха к подвигам и жертвам народовольцев. Постепенно их деятельность стала замыкаться внутри своего круга, став на путь лишь беспрерывного "самовыражения", перейдя впоследствии в террор эсеров и провокационные акты убийства П. А. Столыпина и эрцгерцога Фердинанда. Мировой котел был в итоге взорван. Началась эра революций.
На этом кровавом фоне гуманистические письма Толстого, пьесы Чехова, стихи Блока, статьи Короленко стали ненужны. Они умерли и для современников, и, видимо, и для нас.
Б. П. Куликов
95.02.018. ТОЛСТОЙ Л. Н. ПИСЬМО ИМПЕРАТОРУ АЛЕКСАНДРУ III // Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений .-— М., 1913 .— Т. 21 С. 246-252.
Ваше Императорское Величество!
Я, ничтожный, не призванный и слабый, плохой человек, пишу русскому Императору и советую ему, что ему делать в самых сложных, трудных обстоятельствах, которые когда-либо бывали. Я чувствую, как это странно, неприлично, дерзко, и все-таки пишу. Я думаю себе: ты напишешь, письмо твое будет не нужно, его не прочтут, или прочтут и найдут, что это вредно, и накажут тебя за это. Вот и все,
1 Исключением стала лишь так называемая "Ветровская демонстрация" в Петербурге 4 марта 1897 г. с участием до 5 тыс. человек в ответ на гибель М. Ф. Ветровой, доведенной тюремщиками до самосожжения. По этому поводу прошли демонстрации также в Москве и Киеве.
