CC BY
253
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 5
ИСТОРИЯ
2
издается с 19"'3 г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 3 индекс серии 3.5 рефераты 95.02.001 - 95.02.023
МОСКВА 1995
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ СЕРИИ "ИСТОРИЯ"
НАРИНСКИЙ М.М. • доктор исторических наук, главный редактор, ТВЕРДОХЛЕБ A.A. - кандидат исторически* наук, заместитель главного редактора, КАПУСТИНА Е.А. - ответственный секретарь, КОРЕЛИН А.П. - доктор исторических на;,«, ЛАПШОВ Б.А. - кандидат исторических наук, МУНЧАЕВ P.M. • доктор исторических наук, СУББОТИН В. А. - доктор исторических наук, ФАДЕЕВА Т.М. - кандидат исторических наук, ШЕВЫРИН В.М. • кандидат исторических наук, ЯНЧУК И.И. - доктор исторических наук, ЯСТРЕБИЦКАЯ А.Л. -доктор исторических наук.
"Правами на распространение настоящего издания а странах Западной Европы, а также а США и Канаде обладают
- фирма "Kubon & Sagner". München, BRD (подписка)
- Институт научной информации по общественным наукам Российской академии наук (»нигообмен).
Распространение настоящего издания в Западной Европе, США и Канаде другими организациями и лицами является незаконным".
ОБЗОРЫ
95.02.001. МЕДОВИЧЕВ А.Е. ПРОБЛЕМЫ СТАНОВЛЕНИЯ АФИНСКОГО ПОЛИСА И АФИНСКОЙ ДЕМОКРАТИИ. (Зарубежная историография).
Проблема полиса • основной формы социально-политической организации античного мира, определяющей его специфику, -продолжает оставаться .центральной темой отечественного и •арубежного антиковедения. Изучению сущности этого феномена, вопросам его становления, развития и кризиса посвящено множество исследований. При этом чаще всего в качестве конкретного объекта анализа выступает история древних Афин, что, с одной стороны, объясняется наибольшей (по античным меркам) обеспеченностью ее материалами источников, а с другой, возможно, -тенденцией рассматривать демократию, вслед за Аристотелем (Политика, Ш, 10, в. 12№Ь), как общее направление развития античного полиса и км своего рода конечную фазу его эволюции (см.: 5, с.51; 1, с. 19-23).
Автор "Афинской политии"(АП) связывал начало демократии в Афинах с именем Великого законодателя начала VI в. до н.э. Талона, а ее дальнейшее развитие - с реформаторской деятельностью Клисфена (конец VI в. До ил.). Современные историки, в отличие от Аристотеля, справедливо считают основателем демократии именно Алкмеоннда Клисфена (см., например: 4; 5; 6; 11; 13; 16). Вместе с тем, не отрицается и тот факт, что законодательство Солона создало важные предпосылки для эволюции афинского общества в сторону демократии (см.: 5; 9; 11). Таким образом, если реформы Солона
л-2
трактуются как своеобразная точка отсчета процесса демократизации Афии, то преобразования, осуществленные Клисфеном, - как окончательное утверждение демократического режима, дальнейшее развитие которого происходит в основном в уже сложившихся институционных рамках. В то же время, клисфеновские реформы рассматриваются и как завершение формирования государства-полиса, и самой концепции афинского гражданства (см., например: 11). Тем самым подчеркивается определенная одновременность и взаимообусловленность указанных процессов, необходимость их изучения во взаимосвязи друг с другом.
Среди работ последних лет, демонстрирующих эффективность именно такого подхода, следует отметить монографию Ф.Менвилла, специально посвященную проблеме происхождения Афинского полиса и афинского гражданства и охватывающую период от "темных веков" до конца VI в. до н.э. (11). В своем исследовании он исходит из того, что в классическую эпоху афинское гражданство означало "членство в Афинском полисе", предполагающее сочетание обязанностей и привилегий, форм поведения и мироощущения (особый "гражданский дух"). Соответственно, происхождение института членства в полисе ученый рассматривает в тесной, связи с этапами становления Афинского государства как полиса, подчеркивая тот факт, что именно процесс централизации Аттики лежал в основе формирования гражданства (11, с.72).
В легендарной традиции начало Афинского полиса связывается с так называемым синойкизмом (аупоМ&тов, т.е. букв.: "соединение вместе семейных домовладений"). Однако датировка этого события в научной литературе варьирует в весьма широких пределах: от XIII до VI в. до н.э. Очень часто, пишет Ф.Менвкпл, то или иное явление, фиксируемое археологами в указанных хронологических рамках (например, проникновение в конце X в. до н.э. в Аттику' протогеометрического стиля; внезапное появление между 900 и 850 гг. до н.э. богатых захоронений; заметные перемены в погребальном обряде около 750 г. до н.э. и т.п.), принимается как доказательство объединения деревень Аттики, образования какого-
то социально-политического или экономического единства (11, с.56). Но ни одно из них, с точки зрения исследователя, не имеет решающего значения., для идентификации полиса как полиса, поскольку не дает ответа на вопрос: что означало в то время "принадлежать"« аттическому обществу? Широко распространенное в науке мнение о Том, что в раннюю эпоху гражданство определялось членством во фратрии, является, как считает он, крупным заблуждением, в основе которого лежит переданная Аристотелем иерархически стройная, но весьма искусственная схема организации аттического общества (подобная оценка ее содержится также и в работе Дж.Обера.- См.: 12, с.56). На самом деле, полагает Ф.Менвилл, фратрии представляли собой не связанные друг с другом, замкнутые локальные корпорации, подобные всем другим известным по источникам ассоциациям аттического населения (syssitoi, homotaphoi, thiasoi, orgeones), имевшим, как и фратрии, свои собственные nomoi и культы. Все это были достаточно неустойчивые и перекрывающие друг друга сообщества. Поэтому принадлежность к фратрии отнюдь не создавала единого общепризнанного стандарта, наделяющего, каждого аттического фратора своего рода "афинским паспортом" (И, с.69).
Однако столь низкая оценка исследователем роли фратрий в Аттике периода архаики вряд ли может быть принята, поскольку Ф.Менвилл игнорирует то, давно отмеченное в литературе обстоятельство, что даже в классическую эпоху, после реформ Клисфена, членство во фратриях еще оставалось если и не критерием гражданского статуса, то, по крайней мере, условием идентификации индивида как афинянина (не в смысле гражданской принадлежности, а в плане, так сказать, "национальном")(см., например: 9, с.143-144).
В VII в. до н.э. децентрализованная социальная мозаика множества деревень и локальных корпораций периода "темных веков" постепенно нивелируется, возможно, благодаря консолидации местных династов в "правящий класс" аристократов и концентрации его в Афинах (см.: 11, с.72; 12, с.56). Раскопки афинских погребений
этого времени, как отмечает Дж.Коллис, дают сведения о развитии заметной социальной дифференциации. В частности, одно из них, обнаруженное на территории Агоры и содержащее меч и лошадиные удила, возможно, является, по его мнению, отражением в погребальном обряде факта существования "класса" всадников (3, с.41).
Наличие в данный период центральных органов власти в лице коллегии архонтов и Совета Ареопага, а также круг их полномочий, позволили некоторым историкам утверждать существование уже тогда "аристократического государства" (см., например: 9, с.89). Однако, как считает Ф.Менвилл, нет никаких данных о том, что в этом "государстве" уже имелось официально признанное определение того, кто является и кто не является афинянином. И хотя эвпатриды, возможно, осознавали свою групповую солидарность, благодаря искючительному праву на управление, было бы ошибкой распространять это сознание на все население Аттики, которое, с его точки зрения, еще не являлось сообществом (koinooia), а "оставалось лишь ассоциацией деревень и иерархией статусов, реализующихся через членство в phylai, phratriai, gene и других региональных корпорациях" (11, с.77).
Тем не менее, появление первых признаков полиса Ф.Менвилл относит к концу VII в. до н.э. Их он находит в описании килоновой смуты, прежде всего в образе самих афинян, действовавших уже как некая политическая общность и в общих интересах, а также в уголовном законодательстве Драконта, свидетельствующем о начале формирования различий между афинянами и неафинянами (11, с.81).
Одним из популярных объяснений возникновения полиса является рост, начиная уже с VIII в. до н.э., неаграрного сектора экономики - товарного производства ремесленных изделий и заморской торговли. В результате формировался новый класс людей, стоявших вне контроля старого аристократического порядка, что неизбежно вело и к развитию новой формы политической организации (см, например: 7). Некоторые историки видят источник социальных и политических изменений в принятии греками в VII в.
до н.э. новой военной тактики - фаланги гоплитов, нивелировавшей в своих рядах социальные различия. Новый способ ведения боя заставил аристократию разделить свои традиционные военные обязанности, и в конечном счете невоенные прерогативы, с более широким слоем людей, способным обеспечить себя полным комплектом наступательного и оборонительного вооружения (см.: 10, с.41, 67; 3, с.62). С точки зрения Дж.Коллиса, именно этим объясняется проведение реформ (в частности, в Афинах), призванных ограничить власть землевладельческой элиты и расширить военную базу полиса (3, с.62-63).
Иного взгляда на причины трансформации аттического общества в полис придерживается Ф.Менвилл. Не отрицая в принципе значения "экономической революции" в процессе формирования полиса, он тем не менее считает, что источниковая база такой концепции явно недостаточна, в особенности если это касается Афин. Еще1 менее приемлема (опять же в отношении Афин) теория, связывающая возникновение полиса с созданием фаланги гоплит«», поскольку она могла обозначить границы достаточно широкой статусной группы общества, но ие общины граждан в целом, о чем как раз и свидетельствует именно афинский материал (11, с.85-86). Гораздо большее значение для возникновения полиса, по мнению исследователя, имел демографический фактор. Уже к 600 г. до из., подчеркивает он, Аттика страдала от избыточного населения, что И вызвало аграрный кризис начала VI в. до н.э. Попытка его урегулирования, предпринятая Солоном, привела к созданию полиса (11, с.92).
Изучение сути солоновских преобразований выдвигает на первый план проблему взаимосвязи землевладения и гражданства, социальной роли земельной собственности в Аттике в начале VI в. до н.э. . К моменту реформ аграрные отношения здесь характеризовались, как считает Ф.Менвнлл, существованием двух основных видов земли: общественной и частной, принадлежавшей отдельным домохозяйствам-ойкосам. Однако так называемая "общественная земля" находилась во владении не государства, а
различных кровнородственных, территориальных и культовых корпораций. Фактически же она полиостью контролировалась аристократической элитой этих сообществ, от которой зависели рядовые их члены, обрабатывавшие участки "общественной земли" и частные владения знати в качестве ре1а(а1 и Ьек1етого» ("шесгидольников"). Происхождение последних Ф.Менвилл связывает с процессом миграции жителей из перенаселенных районов Аттики и других областей в районы с относительно меньшей плотностью населения, где пришельцы включались в местные корпорации под условием издольной обработки их земель. Эти условия фиксировались на так называемых Ього(, упоминаемых Солоном в своих стихах. В отличие от "шестидольников", пелаты являлись наемными работниками, обрабатывавшими главным образом частные земли за плату и (или) дневное содержание. Наряду с ними существовали также мелкие частные землевладельцы, страдавшие от задолженности более богатом соседям. Отсюда, пишет Ф.Менвилл, становится понятным сообщение Аристотеля об отмене Солоном как частных, так и "общественных" долгов (11, с.113-116).
Иная трактовка аграрного строя досолоновской Аттики содержится в работе Э.Вуд (22). Рассматривая, вполне традиционно, мероприятия, проведенные Солоном в области отношений собственности, как устранение зависимости аттического крестьянства от земельной аристократии, она относит истоки этой зависимости к микенской эпохе - времени существования централизованных "бюрократическо-редистрибутивных государств". При этом сама аристократия "темных веков" и периода архаики, по мнению исследовательницы, связана своим происхождением с провинциальными чиновниками этих государств (так называемыми ЬазЦек) - агентами центрального аппарата по управлению подчиненными дворцовым комплексам сельскими общинами. После гибели микенских государств (шОДв избавились от опеки центральных ведомств, но сохранили унаследованную от них монополию на судебную, политическую, военную и религиозную
власть, выступавшую как средство извлечения прибавочного продукта на манер гесиодовских "царей-дароядцев", использовавших свою судебную власть как инструмент присвоения (22, с.91-93). Соответственно, реформа Солона была связана, по мнению Э.Вуд, прежде всего с изменением статуса 1>ек(етого1, задолженность которых, с ее точки зрения, явилась не результатом невыполнения ими обязательств по ипотеке (как это чаще всего трактуется в историографии), а следствием их обязательств по ренте или дани, которую зависимый крестьянин должен был выплачивать господину в силу монополии последнего, на публичную власть. Таким образом, знаменитая содоновская веиасЫ1»е1а (букв.: "стряхивание бремени") представляла собой, как считает Э.Вуд, более основательную структурную перестройку, чем просто отмена долгов: она раз и навсегда положила конец системе крестьянской зависимости - в Аттике (22, с.95).
В целом, как видно из сказанного, концепция земельных отношений в Аттик* архаического периода и их реформирования Салоном, предложенная Э.Вуд, в значительно большей степени отличается от традиционной Точки зрения, чем концепция Ф.Менвилла. Тем не менее, результаты преобразований оцениваются обоими авторами вполне однозначно: Солон закрепил за мелкими землевладельцами на правах частной собственности традиционно обрабатывавшиеся имя участки (в том числе и на "общественных землях"). Таким образом была создана материальная база полиса • многочисленное свободное крестьянство, ставшее в перспективе и материальной основой клжфеиовсхой демократии (11, с. 131; 22, с.98).
В то же время Салоном были установлены и определенные юридические гарантии стабильного существования этого класса. Одним из его законов устранялась возможность неограниченной концентрации земельной собственности в руках отдельных фамилий, другим - запрещалось обеспечение долга личностью должника и членов его семьи, чем был положен конец практике порабощения одних афинян другими. Этот последний закон, отмечает Ф.Менвилл, устанавливал реальную гарантию свободы для афинян, которой 2-1
неафиняне теперь определенно были лишены. Тем самым проводилась четкая юридическая граница между гражданами и негражданами, членами общины и "аутсайдерами", что имело, как считает он, решающее значение для выработки идеи гражданства: "Раз иностранцы, как и рабы, стали отличаться определенной неправоспособностью, их новый статус подчеркивал и статус афинян как членов привилегированного сообщества" (И, с.144).
Еще более ясные очертания придали полису солоновские имущественные разряды (tele), распределившие афинских граждан по особой шкале обязанностей и привилегий и сделавшие основой для занятия должностей прежде всего материальное богатство, а не благородство происхождения (см.: 9, с.99; 11, с.145-146). Иногда, пишет Э.Вуд, это рассматривается как революционный акт, поворотный пункт в борьбе за политическую влас+ь между благородными аристократами и "худородными", но богатыми людьми. Однако, считает она, солоновская система tele может быть истолкована не столько как признание факта возвышения "торговой буржуазии", сколько как выражение эволюции характера власти землевладельческой знати: от внеэкономического верховенства к экономическому господству земельного богатства (22, с.100).
С точки зрения Дж.Обера, введение цензового принципа все же внесло изменения в характер и состав правящей элиты. Кроме того, институционализация аристократии богатства, более открытой для новых членов, чем аристократия по рождению, сделала возможной социально-политическую мобильность, что, как считает ученый, способствовало стабилизации правления элиты: кооптация богатых kakoi ("плохих") в ее состав устраняла их в качестве потенциальных лидеров масс в борьбе против "благородных" и выдвигала на первый план общие классовые интересы богатых (12, с.61-63).
В целом Дж.Обер, впрочем как и другие историки (см., например: 9, с. 118), оценивает Солона как весьма консервативного реформатора, лишенного каких-либо демократических устремлений. В этом отношении показательна и интерпретация американским
исследователем факта запрещения эндогенного рабства, сделавшего, как он пишет, различие между гражданами и рабами вполне определенным и в нормальных условиях непреодолимым. Эта акция, согласно Дж .Оберу, в долговременном плане была выгодна элите, поскольку обеспечивала постоянное существование многочисленного класса социально защищенных людей, служившего барьером между ней и рабами (12, с.63).
Во всех политических институтах, созданных или реорганизованных Салоном, по мнению Дж.Обера, заметен акцент на единстве гражданского коллектива и, следовательно, единстве интересов всех афинян, что, с его точки зрения, в действительности выглядит как пример идеологических манипуляций высшего класса с целью заставить массы принять социальный порядок, который бы легитимизировал правление элиты (12, с.65).
Вместе с тем, нельзя отрицать и того факта, что власть афинской знати была поставлена Салоном в определенные институционные рамки, В этом плане, как подчеркивает В.Эрснбсрг, особое политическое значение имело создание народного суда -гелиэи (ЬеМам) - органа, свойственного не всем полисам, но только демократическим (5, с.72). Учреждение данного института историки связывают с установленным Сол оном правом апелляции гражданина к народному собранию на судебные решения архонтов. Когда афинский нарой собирался заслушивать подобные обращения, такое собрание называлось ЬеШа, т.е. это была экклесия, заседавшая специально для решения судебных дел (см.: 5, с.72; 9, с.97; 18, с.19). Но поскольку в экклесии, а следовательно и в гелиэе, принимали участие все граждане независимо от имущественного ценза (в том числе и феты • низший класс, согласно солоновской классификации), рассматривавшие там деятельность должностных лиц, это дало в руки рядовых афинян инструмент политического влияния большой важности (см.: 5, с.42; 19, с.185). Не случайно Аристотель, оценивая законодательство Солона, считал, что тот установил демократию (независимо от своих действительных намерений) тем самым, что
2-2
создал суд из всего состава граждан, хотя и не упразднил при этом существовавших прежде учреждений (Политика, II, 9,1274а).
В числе других конституционных инноваций античная традиция (Аристотель, Плутарх) приписывает Солону также и создание Совета 400 (по 100 представителей от каждой из четырех древних ионийских фил), выполнявшего пробулевтические функции. Реальность существования такого совета, как отмечал в свое время К.Хигнетт - автор фундаментального труда по истории афинской конституции, могла бы служить решающим доказательством намерения Солона превратить народное собрание (экклесию) в эффективный суверенный орган государства (9, с.92). Однако достоверность этого факта разделяют не все исследователи, включая и самого К.Хигиетта (9, с.96). Так, например, Р.Сили, главным аргументом против существования Совета 400 считает отсутствие упоминаний о нем в сохранившихся фрагментах поэм самого Солона (16, с.120). До создания клисфеновского булэ функции по подготовке повестки дня для народного собрания и выработки проекта решения (ргоЬЫеита), полагает он, могла выполнять "неформальная группа могущественных н честолюбивых людей", либо в роли подготовительного комитета мог выступать Ареопаг (16, с.157).
Иного мнения по данному вопросу придерживается П.Роудс, посвятивший афинскому булэ специальное исследование (15). Он отмечает, что, поскольку в Ареопаге господствовали аристократы, создание второго совета имело смысл в свете введения имущественного ценза. Таким образом , Совет 400 рассматривается им как противовес аристократическому Совету Ареопага. Новый совет, по сути, являлся постоянным комитетом экклесии, помогавшим ей более эффективно вести дебаты путем предварительной подготовки дел (15, с.28,223).
В целом, как справедливо отметил Д.Стоктон, очень трудно сказать, какое из приписываемых Солону установлений действительно является продуктом его деятельности, тем не менее он без преувеличения может рассматриваться как основоположник афинских свобод, впервые поставивший под сомнение старый
аристократический порядок (20, с.20). Утвержденный им формальный суверенитет народа в дальнейшем мог стать реальным, поскольку превращал экклесию в арбитра в борьбе за власть между враждующими фракциями знати (см.: 9, с. 107). Главное же состоит в том, что, как подчеркивает Ф.Менвилл, реформы Солона можно считать подлинным началом Афинского полиса и самого института афинского гражданства, именно в это время получившего законодательное оформление (11, с.146).
Весь период между законодательной деятельностью Солона (594/593 г. до н.э.) и клисфеновскими реформами (508/507 г. до н.э.) заполнен политическими распрями между различными аристократическими группировками и длительным правлением тирана Писистрата и его сыновей Гиппия и Гиппарха (560-510 гг. до н.э. с перерывами). Тем не менее, этот период, особенно эпоха тиранического режима, имел важное значение для становления Афинского полиса и, в конечном счете, преобразования его в демократическом духе. Правление тиранов, как отмечают исследователи, не внесло каких-либо изменений в солоновскую конституцию (см.: 4, с.93; 12, с67; 20, с.21). Более того, по существу они, считает Ф.Менвилл, выступали фактически в роли ее охранителей. Парадокс состоит в том, пишет исследователь, что реформы Солона, предпринятые в значительной степени для предотвращения тирании, получили дальнейшее развитие под покровительством тирана, "хотя сам полис временно перестал быть самоуправляющейся общиной граждан в чистом виде" (11, с.162). При этом, по верному замечанию Д.Стоктона, Писистрат и его сыновья дали Афинам нечто такое, чего не смог дать Солон • стабильное, твердое и эффективное, свободное от воздействия фракционного политиканства централизованное управление, при котором законы Солона могли работать более успешно (20, с.21). В частности, полагают некоторые исследователи, несколько расширились возможности применения многими афинянами своих гражданских прав. Не случайно в античной традиции Писистрат предстает как властитель, управлявший в соответствии с законами, скорее как гражданин, чем как тиран (см.: 4, с.93; 11, C.162-Í63).
Как подчеркивает Дж.Обер, немедленные последствия установления власти Писистрата, вероятно, в значительно большей степени почувствовали не рядовые граждане, а представители элиты. Многие из его знатных противников были изгнаны, а их земли конфискованы и переданы в пользование гражданам низшего класса, чтобы придать популярность новому режиму. Более того, предоставлением земледельцам дешевого кредита и введением института разъездных судей по демам Писистрат, очевидно, пытался, и не без успеха, разорвать связи между земельной аристократией и массами деревни. Рядовой сельский житель теперь мог не обращаться за финансовой помощью или судебным решением к местному "большому человеку" (12, с.66).
В целом, по мнению Э.Вуд, феномен тирании отражает как силу, так и слабость аристократии. С одной стороны, тирания может выглядеть как аристократическая попытка использовать новый политический порядок к собственной выгоде (и до некоторой степени успешно). С другой,- она отражает также нужду аристократов в поддержке демоса и их склонность к внутриклассовому соперничеству, поскольку то одна, то другая аристократическая фамилия ищет превосходства над остальными. Их метод консолидации личной власти, с точки зрения Э.Вуд, приводил к усилению полисной общины более существенно, чем реформы Салона, мерами по унификации »государства, созданием в какой-то форме общественных финансов, установлением государственных культов и-общеогвенных церемоний (22, с.100-101).
Исследователи отмечают особое значение правления Писистрата для роста "национального" и гражданского самосознания афинян (см., например: 12, с.66-67; 11, с. 170-171). Подобно Салону, пишет Дж.Обер, он использовал потенциальную силу идеологической интеграции населения в качестве источника поддержки существующего порядка. Писистрат пытался также легитимизировать свое положение путем ускорения более тесной идеологической идентификации гражданства как целого с Афинским государством. Различными мерами, включая
возобновление огромного храма Афины Палии на Акрополе, он символически подчеркивал общность происхождения всех афинян (12, с.66).
"Национальной" консолидации способствовала и успешная внешняя политика тиранов. При Писистратидах Афины стали внушительной ошой в Эгеиде. И хотя лишь меньшинство афинян участвовало в заморских предприятиях, слава побед, как отмечает Ф.Менвилл, оказывала влияние на большую часть населения. По мере распространения афинских интересов за пределы полиса, внутренние гражданские дела, пишет он, приобретали новое и* патриотическое значение. Общественные празднества, отправление религиозных культов, строительство монументальных архитектурных сооружений, монетная чеканка,- все становилось символом самовыражения афинской индивидуальности (11, с.171).
Прямым результатом писистратовской "пропаганды", отмечает Дж.Обер, явилась, как кажется, значительная степень популярности его персональной власти, возможно, сходная с тем, что теперь называется "культом личности". Косвенным же результатом явилось то, что массе рядовых граждан стало свойственно более ясное понимание таких абстракций, как "Афины" н "афиняне" и, следовательно, большее значение стало придаваться «финскому гражданству (12, с.66; см. также: 11, с.170-171). В то же время, подчеркнуто антиаристократическая политика тиранов привела к тому, что в глазах рядовых афинян элита полиса стала выглядеть менее значимой, менее законной в качестве правящей корпорации. "Благоговение масс перед знатью сменилось благоговением перед государством. Государством же на одном уровне был Писистрат -благосклонный тиран, на другом уровне - "афиняне" - все граждане. Конечным итогом явилось то, что современные исследователи назвали "гражданским самосознанием афинского демоса" (см.: 12, с.67).
Не менее важные перемены происходили в .это время в социально-экономической жизни Афин. По археологическим и письменным источникам прослеживается рост города,
проникновение аттических торговцев на заморские территории, повышение благосостояния населения Аттики. Перераспределение доходов посредством выполнения общественных строительных программ имело существенное значение для уравнения жизненных стандартов. Результатом этого, как отмечает А.Френч, явился рост потребностей города, что стимулировало развитие внутреннего рынка (7, с.57).
Однако основную заслугу Писистрата исследователи видят в том, что он раз и навсегда положил конец межрегиональной борьбе, грозившей подорвать основы недавно сформировавшегося полиса. Реформы Клисфена, считают они, были подготовлены централизаторской политикой и социальными мероприятиями
тирана (см.; 1 123^11. £.162).
После свержения в 511/510 г. до н.э. с помощью спартанцев тиранического режима в Афинах возобновилась борьба между аристократическими группировками. Однако, как подчеркивает Ф.Менвилл, это уже была борьба не столько за личную власть, сколько за ту или иную концепцию гражданства (11, с.172). Вопрос о том, кого следует считать гражданином, оказался, по его мнению, в центре политических разногласий между сторонниками Исагора и сторонниками Клисфена. В этой связи особую остроту приобрела проблема проверки гражданских списков (сНарзерЬшпоз), проведенной в 510/509 г. до ил. временно оказавшейся у власти аристократической фракцией Исагора и направленной против демоса, в массе своей поддерживавшего Писистратддов. В составе последнего довольно значительную часть составляли ремесленники, торговцы и поденщики из других греческих государств, получившие со временем афинское гражданство с помощью тиранов. Однако отсутствие четких, централизованно установленных критериев принадлежности к полисной общине делало весьма уязвимым положение почти любого афинянина перед лицом (ЦарверЫвшоз и создавало широкие возможности для произвола со стороны влиятельных в своих корпорациях людей. Мероприятия подобного рода, пишет Ф.Менвилл, проводились и в последующую,
классическую, эпоху в 445/444 г. (при Перикле) и в 346/345 г. до н.э., но они принципиально отличались от проверки 510/509 г. тем, что основывались на строго определенных принципах (возрастной ценз, происхождение от родителей-афинян, членство в деме) и процедуре (голосование в собрании демотов по поводу гражданского статуса индивида). Однако до Клисфена ни этих общих правил и процедур, ни самой системы регистрации в демах еще не было. Поэтому diapsephismos 510/509 г., осуществлявшаяся, по-видимому, в различного рода региональных сообществах, не была обычной "парламентской ревизией", но проявлением установившегося тогда режима террора одной иэ„арцСТОКР0Тических клик. Учитывая эту истинную ее суть, отмечает Ф.Менвилл, можно понять огромную популярность клисфеновскнх реформ (И, с.183-184).
Успех Клисфена на заключительном этапе борьбы с И саго ром объясняется именно тем, что он обратился за поддержкой к афинскому демосу, который, таким образом, впервые выступает как решающий фактор изменения направления политического развития государства. Согласно Геродоту (оценивающему этот факт как новшество), Клисфен принял демос в свою hetaireia ("гетерию"), т.е. фракцию или группу, связанную узами дружбы, став, следовательно, его лидером (см.: 12, с.62; 20, с.23). В результате, как пишет Э.Вуд, он стал - неожиданно? - архитектором демократической конституции и обрек на ослабление тот класс, к которому сам принадлежал (22, с.101).
Мотивам деятельности Клисфена значительное внимание уделено в недавно вышедшей монографии Ч.Форнары и Л.Самонс (6). Истоки антиаристократической политики реформатора (как и позднее его внучатого племянника Перикла) исследователи видят в специфике истории знатного афинского рода Алкмеонидов, к которому принадлежал Клисфен (а по материнской линии - и Перикл). Двойственное отношение к роду (genos) или, возможно, фамилии (oikos) Алкмеонидов в архаических Афина*, получившее отражение в античной традиции, с точки зрения ученых, объясняется несоразмерностью их политических притязаний с реальным 3-1
положением фамилии в афинском обществе. Алкмеониды претендовали на происхождение от царского дома пилосских Нелеидов. Однако, как подчеркивают Ч.Форнара и Л.Самонс, эта традиция слабо обоснована. Более надежные данные позволяют думать, что выдающееся положение было достигнуто семьей только в VI в. до н.э. Так, в отличие от других знаменитых аристократических фамилий, Алкмеониды не обнаруживают связей ни с одним из локальных аттических культов, который обычно устанавливал мифический или реальный предок знатного рода. Но несмотря на то что эта фамилия, очевидно, поздно включилась в афинскую династийную политику, она довольно быстро приобрела необычайное могущество. Хотя Алкмеониды, вероятно, и были отстранены от контроля над машиной архаического государства в силу своего положения вне узкого круга правящей аристократии, они компенсировали это обстоятельство ранними и тесными связями с авторитетным общегреческим святилищем Аполлона в Дельфах. Их изоляция в аристократической среде, вследствие тяготевшего над фамилией обвинения в святотатстве, видимо, явилась одним из главных факторов, обусловивших заключение союза между главой рода Мегаклом II и Писистратом - врагом афинских эвпатридов (б, с.16). Кстати сказать, позиция последнего, вероятно, во многом объясняется сходными причинами (см.: 9, с.104).
Весьма интересно, пишут Ч.Форнара и Л.Самонс, что все античные авторы, включая Геродота, согласны в том, что после окончательного утверждения Писистрата в Афинах в 546 г. до н.э. Алкмеониды предпочли самоизгнание службе тирану и впоследствии возвратились в Аттику лишь для того, чтобы освободить страну от власти его сына Гиппия. По счастливой случайности открытие фрагмента списка афинских архонтов дало бесспорное доказательство фальшивости этой версии, так как Клисфен -определенно сын Мегакла и демократический реформатор 508/507 г. до н.э. - фигурирует в нем в качестве архонта-эпонима Афин За 525/524 г. до н.э., что указывает на сотрудничество Алкмеонидов с Писистратидами. Какие-то контакты между ними, возможно,
существовали и после изгнания Гиппия. Признак этого исследователи видят в сообщении традиции о предательском поведении Алкмеонидов в событиях, связанных с битвой при Марафоне в 490 г. до н.э. (6, с.17-21,148).
Следствием нарушения аристократической солидарности, проявленного Мегаклом и Клисфеном, стало углубление противостояния между Алкмеонидами и афинской знатью. Таким образом, пишут исследователи, демократическая реформа Клисфена, поскольку она ударила по эвлатридам, не без оснований может рассматриваться как отражение этого противостояния, а также косвенно подтверждает свидетельства о его прежнем союзе с тираническим режимом. Более того, в определенном смысле, полагают Ч.Форнара и Л.Самонс, Клисфен продолжил политическую традицию Писистрата, но трансформировал ее, поставив права народа на законную, институционализированную основу (6, с. 148-149).
В современны! зарубежной историографии существует тенденция рассматривать клисфеновскую политик) как своего рода крестьянскую (вариант: гоплитскую) демократию, как режим свободных мелких земельных собственников (см., например: 9, с.158; 22, с.102-119). При этом обращают внимание на то политическое значение, которое было предоставлено реформами Клисфена аттической деревне. Именно придание деревне (дему) • древней арене крестьянской жизнедеятельности - статуса базовой, структурообразующей единицы государства и места, гае удостоверялась гражданская принадлежность личности, явилось, как бтмечает Э.Вуд, главным средством, с помощью которого Клисфен трансформировал все государственное устройство полиса (22, с.101; см. также: 12, с.70; 13, с.72-92; 20, с.58). Коренное отличие аттической деревни после клисфеновских реформ от типичной крестьянской общины любого "традиционного общества" (древнего или средневекового) она видит во взаимоотношениях с более крупной социально-политической системой, в которую они встроены. Типичная модель этих взаимоотношений, согласно Э.Вуд,
характеризуется дихотомией между производящими и выплачивающими дань (налоги) деревнями и эксплуатирующей их "чуждой политической иерархией", будь то бюрократическо-редистрибутивное государство или система крупного частного землевладения, т.е., в конечном счете, дихотомией между управляемыми и управляющими. Это дихотомическое отношение до известной степени было смягчено в греко-римском мире путем предоставления крестьянину гражданского статуса. Но нигде описанная выше "типичная модель" не была разрушена столь основательно, как в демократическом полисе, в Афинах, где противостояние деревни и государства, деревни и города было практически ликвидировано, а сама деревенская община - дем -превратилась в фундамент демократии (22, с.102-105). Отсюда логически вытекает и общая оценка канадской исследовательницей афинской демократии как продукта главным образом крестьянской культуры.
В науке, однако, существует мнение, отстаиваемое, в частности, Р.Осборном, о том, что аттических мелких землевладельцев нельзя рассматривать как крестьян в строгом смысле этого слова по той причине, что они, во-первых, не находились под чьим-то господством и не эксплуатировались лицами, стоящими вне крестьянского общества, а во-вторых, они не являлись носителями какой-либо специфической деревенской культурной традиции (13, с.142). Но, как считает Э.Вуд, это последнее обстоятельство, возможно, как раз и объясняется тем, что афинская культура в целом была столь основательно пропитана культурными ценностями граждан-крестьян, что культурные традиции ' мелких землевладельцев невозможно выделить особо (22, с.127). Вместе с тем, следует заметить, что отсутствие четкой границы (не в физическом, а в социально-политическом плане) между городом и деревней (а именно это является у Р.Осборна третьей и главной причиной, по которой он отказывается признать аттических земледельцев крестьянами) признается и самой Э.Вуд (см.: 22, с.106-107), что оставляет позицию Р.Осборна достаточно прочной.
В целом проблема аттических демов как базовых структурных подразделений афинской административно-территориальной и политической системы в последнее время основательно изучена в работах того же Р.Осборна, а также Д.Стоктона и Д.Уайтхеда (см.: 13; 20; 21). Согласно Аристотелю, Клисфен создал демы и дал им названия. Сейчас считается доказанным, что в доклисфеновскую эпоху демы в виде поселков и больших деревень уже существовали в качестве естественных локальных центров Аттики, но формально не играли никакой роли в конституционно-политическом и административном устройстве, которое основывалось на четырех древних ионийских филах и их подразделениях разного уровня, включая клановые группы с реальным или мифическим родством. Следовательно, как отмечает Д.Стоктон, можно с полным основанием полагать, что Клисфен просто взял их в готовом виде в качестве "строительных кирпичиков" своей новой системы. Нельзя считать искусственными образованиями и Те пять демов, которые располагались в рамках городских стен Афин, как это делает, например, К.Хигнетг (см.: 9, с 135). Против этого свидетельствует не только значительная разница между ними в размерах, но и археологические данные, показывающие, что еще в эпоху Солона Афины состояли из ряда деревень, разделенных открытыми зонами (20, с.58; см. также: 3, с.62).
Исследователи подчеркивают важнейшую роль демов в местном самоуправлении. Каждая такая община имела свои органы власти • собрание членов дема (демотов) и должностных лиц. Центральной фигурой администрации дема был демарх, занимавший свою должность путем выборов в течение года. Круг его полномочий был весьма обширен: он созывал собрание демотов и председательствовал в нем, отвечал за поддержание общественного порядка на территории дема и проведение в жизнь распоряжений центрального правительства, следил за состоянием общественных зданий и святилищ, выполнял важные религиозные и финансовые функции. Однако окончательное решение всех важных дел оставляло за собой собрание демотов, в структурном отношении повторяющее,
очевидно, модель народного собрания полиса. Но вопросы, которые на нем обсуждались, редко выходили за рамки узколокальных повседневных интересов. Как показывает изучение декретов, принятых такими собраниями, демы воздавали почести своим членам и посторонним лицам за успешное выполнение каких-либо общественных обязанностей, заботились о своих финансах, получая доходы путем взимания ренты за сданные в аренду участки общественной земли и расходуя эти доходы на субсидирование религиозных обрядов и других мероприятий (см.:13, с.75, 79-80; 20, с.62-66; 21, с.93-120,122-139).
Таким образом, система демов предполагала наличие крайне гомогенных групп людей, живущих по-соседству и прекрасно знающих друг друга, принимающих участие как в своих местных делах, так и в делах всего государства. Каждый дем, как справедливо заметил Д.Стоктон, был, по существу, как бы микрополисом (20, с.66).
Реформы Клисфена имели решающее значение для окончательного оформления института афинского гражданства. Если, как отмечает Ф.Менвилл, Солон определил гражданский статус для всех афинян, то Клисфен определил его для каждого индивида по всей Аттике и тем самым обеспечил более прочные юридические основы как для общины в целом, так и для отдельных ее членов (11, с.162). Впервые в афинской истории был установлен единый и четкий критерий принадлежности к гражданству. Таким критерием стало членство в деме, обеспечивающее действительное включение индивида в гражданскую общину. Дем, следовательно, пишет Ф.Менвилл, выступал в качестве как бы "представителя государства": именно он отвечал за кооптирование новых членов путем голосования в собрании демотов, что делало каждого гражданина зависимым в своей первоначальной политической идентификации от своих ближайших соседей (11, с.192; см. также: 12, с.70; 13, с.72).
Конституционно демы были основой демократии еще и в том отношении, что их второй важнейшей общегосударственной
политической функцией, несомненно, являлся отбор представителей для работы в центральном органе власти Афинского полиса - Совете 500 (булэ), созданном Клисфеном вместе прежнего Совета 400 в результате реформы фйл. При этом квота булевтов от каждого дема зависела от числа его граждан. Тем самым, как подчеркивает Р.Осборн, преодолевались местничество и географические барьеры, обеспечивалось положение, при котором demoi были бы действительно demo« (13, с.81). Таким образом демы утверждали собственный круг избирателей и в силу этого не были простыми административными единицами, но, скорее, самоопределяющимися органами афинского народа. "Они, - по словам Ф.Менвилла,- стали тем мостом в представительной системе управления, который формально соединил индивида и полис и тем самым практически воплотил в жизнь представление о том, что государство есть сумма его граждан" (11, с.192-193).
Отмечая огромное значение демов в качестве базовых элементов административно-политической структуры Афинского государства, исследователи в то же время подчеркивают тот факт, что специфика всей клисфеновской политии состояла не только (и может быть не столько) в исключительной важности функций этих локальных сообществ, но и в оригинальном принципе их распределения между территориальными подразделениями более высокого ранга - филами (см., например: 9, с.140-142). Каждая из вновь созданных Клисфеном десяти фил включала в себя по, три группы демов - "триттий" (trittyes), - располагавшихся в трех различных регионах Аттики: "городе", включавшем также и .ближайшую округу, прибрежном и центральном районах. Причем в распределении демов по филам Клисфен явно преследовал цель сделать новые филы равными не по территории, а по численности граждан (соответственно количество демов в филах было различным), так как каждая'фила имела равное представительство в Совете 500 и выставляла подразделение пехоты в афинскую армию (см.: 9, с.137-142; 11, с. 189; 13, с.83; 14, с.276).
Таким образом, как подчеркивает Р.Осборн, административно-
территориальная реформа Клисфена предоставила равный политический статус демам независимо от того, в каком регионе Аттики они располагались. Формальное равенство демов обеспечивало и формальное равенство их граждан, внешним выражением которого явилось введение официальной номенклатуры, которая добавила демотикон к личному имени гражданина (13, с.88).
Соединение в каждой филе жителей различных районов явилось важным изобретением Клисфена, не имевшим аналогий в других греческих полисах. Смысл его заключался в том, чтобы предотвратить в будущем возможность роста региональных интересов в ущерб интересам всей страны и сохранить централизованное управление Аттикой, утвержденное авторитарным режимом тиранов (см.: 4, с.179; 7, с.62, 65; 9, с.141). По этой причине, полагает Р.Осборн, Клисфен не создал органы местного самоуправления для города в целом. Тем самым политическое различие между городом и деревней не только игнорировалось, но и стиралось. Афины, как и вся остальная территория Аттики, разделенные на демы, приписанные к разным филам, переставали существовать как единый и особый социально-политический организм (13, с.183-189). Иными словами, Афины как бы "растворились" в Аттике, или, точнее, границы города расширились до пределов государства. Все это, по справедливому замечанию Э.Вуд, придает смысл проблематичному понятию "город-государство" (22, с.106-107), которое, как иногда считают, не вполне соответствует греческому понятию "полис" (см. обзор этой проблемы, в частности, у Ф.Менвилла: 11, с.5-54).
Здесь, однако, кажется уместным напомнить очень точную характеристику античной гражданской общины, данную К.Марксом, которая, по его словам, отличалась от других типов общин, во-первых, тем, что она существовала как государство, т.е. как правящая кбрпорация, а во-вторых, тем, что базой ее являлся город, своеобразие которого, в свою очередь, состояло в том, что он представлял собой прежде всего "место поселения (центр)
земледельцев (земельных собственников)", в силу чего его территория включала окружающую сельскую местность (2, с.465). Таким образом, специфика античного полиса, классическая модель которого, как следует из всего выше изложенного, окончательно оформилась в Аттике в результате реформ Клисфена, как раз и состояла именно в том, что город здесь совпадал с государством, понимаемым и как территория страны, и как сообщество людей, осуществляющих политическую власть. Поэтому понятие "город-государство", видимо, наиболее точно передает суть феномена полиса классического периода.
Тождество гражданского коллектива (общины граждан) и государства как важнейшую характерную черту полиса особо подчеркивают Ф.Меквилл и Р.Осборн. Анализируя на страницах своего труда греческое понятие politeia ("полития"), Ф.Менвилл показывает, что для греков государство, polis, фактически означало совокупность его граждан. "По этой причине,- пишет он,-литературные и эпиграфические источники никогда не называют Афинский полис как "Афины"; Афины - только название места. То, что мы назвали бы государством, всегда предстает как hoi Athenaioi ("афиняне"), означая политическое сообщество граждан" (11, с.6). Аналогичные соображения высказывает и Р.Осборн (13, с.8-10, 183-189). ("То, что полис • есть единство, что "афиняне" живут по всей Аттике и что разговор е лояльности деревень к Афинам основан на полном непонимании природы полиса" - одна из основных, как указывает сам автор, идей его работа).
В свете сказанного, трактовка Э.Вуд клисфеновской политии "как "крестьянской демократии" представляется менее правомерной, чем характеристика ее в той же работе как "режима мелких земельных собственников" (см.: 22, с.102-119). Однако более обоснованной кажется точка зрения К.Хигнстта, который, исходя из изложенного Аристотелем в "Политике" тезиса о том, что форма правления в греческих государствах обычно обусловливалась характером главной военной силы этих государств, определял клисфеновскую политик) как "гоплитскую демократию", т.е. такую, в 4-1
которой наибольший политический вес имели граждане, способные приобрести за свой счет тяжелое вооружение (9, с.157-158).
Для определения характера установленного Клисфеном режима современные исследователи нередко обращаются к проблеме его названия и тех политических лозунгов, под которыми проводились реформы (см.: 6; 16; 17). Во второй половине V в. до н.э. Клисфена считали основателем демократии в Афинах. Геродот писал о нем как о человеке, который "установил филы и демократию для афинян" (6.131.1); и в 411 г. до н.э., по свидетельству Аристотеля, поправка к декрету экклесии давала наставление Совету "разыскать отеческие законы, которые провел Клисфен, когда он установил демократию" (АП, 29.3).Однако все эти сведения относятся к более поздней эпохе. Анализируя контекст употребления слова "демократия" в сочинениях Геродота, Фук ид ид а, Псевдо-Ксенофонта, Р.Сили приходит к выводу о том, что в V в. до н.э. оно имело скорее негативный оттенок, впрочем, как и слово "олигархия", означающее "правление немногих". Поэтому сторонники правления "большинства" старались избегать термина "демократия", предпочитая говорить об isonomia ("равноправии", "равенстве перед законом"), который у Геродота часто выступает в качестве предиката demokratia, что указывает на их особую взаимосвязь во второй половине V в. до н.э. (17, с.281). Некоторые изменения можно проследить начиная с 411-410 гг. до н.э., когда слово "демократия" впервые появляется в афинских официальных декретах, обретя таким образом "некоторую респектабельность" (17, с.293). Поэтому, с точки зрения исследователя, термином, применявшимся для обозначения созданной Клисфеном политической системы и лозунгом его реформ, была isonomia (16, с.158; 17, с.274-277). Сходной позиции придерживается также Ф.Менвилл, рассматривая политическое развитие Афин в данную эпоху как эволюцию солоновского "благозаконня" ("good order" • "добрый порядок") • eunomia в клисфеновское "раунозаконие" ("equal order" - "равный порядок") - isonomia (11, с.198). Аналогичное мнение высказывает и Дж.Обер (12, с.75).
Проблеме наименования клисфеновской полнтии значительное внимание уделяют Ч.Форнара и Л.Самонс. Признавая тот факт, что современные исследователи обычно отдают предпочтение термину isonomia, они вполне > аргументированно доказывают, что в клисфеновскую эпоху это слово, скорее всего, служило аристократическим лозунгом, подчеркивающим именно равенство "равных" ("пэров"). В таком смысле, по их мнению, слово isonomia фигурирует в застольной песне (scolion), прославляющей акт тираноубийства, совершенный афинскими аристократами Гармодием и Аристогитоном в 514 г. до н.э. Лишь позднее заключенная в термине isonomia идея "равенства" превратилась в идею ."равенства всех граждан", когда первоначальное более узкое значение его стало концептуально неприемлемым (6, с.44). Важным обстоятельством, свидетельствующим против isonomia как лозунга клисфеновских реформ, является^ с точки зрения Ч.Форнары и Л.Самонс, сохранение имущественного ценза для замещения государственных должностей, что никак не согласуется с идеей "равноправия" (6, с57).
М.Хансен подчеркивает чрезвычайную скудость позитивных данных об isonomia как базовой демократической ценности в классических Афинах. Chi, В частности, обращает внимание на тот факт, что в афинском военном флоте известны триеры, носившие названия Demokratia и Eieutheria ("Свобода"), но ни разу не встречается название Isonomia. Кос demokratia, так и eieutheria были обожествлены и почитались афинянами: demokratia • как отдельное божество, eieutheria - в связи с культом Зевса Элевферия. Но isonomia никогда не почиталась как божество. С точки зрения датского ученого, когда Геродот описывает рождение афинской демократии, он выделяет в качестве главной формы демократического равенства isegoria ("равенство в высказывании" или "равное право на высказывание"), а не isonomia. Конечный вывод исследователя состоит в том, что isonomia' не могла быть знаменем демократии (8, с.23-24).
4-2
Существует, однако, мнение, полностью отвергающее саму возможность введения Клисфеном свободы дискуссий в народном собрании и Совете (см.: 12. с.72-73). Как считает Дж.Обер, легитимизация публично выставляемых напоказ различий во мнениях и разногласий, которую предполагает isegoria, прямо противоречит консенсуальному, с его точки зрения, духу клисфеновской реформы демов. Принятие решений на собраниях демов, где каждый знал каждого, происходило, полагает Дж.Обер, на основе консенсуса, и эта практика переносилась на "общенациональный", государственный уровень. Когда же индивиды в обществе связаны консенсусом, нет необходимости в открытых политических дебатах. Поэтому, считает он, принятие решений в экклесии по предложениям, представленным булэ, совершалось без долгих, или вообще без каких-либо, дискуссий (12, с.73). Об этом же, по мнению ученого, свидетельствует и введенный Клисфеном институт остракизма, служивший инструментом удаления из общества любого индивида, который угрожал "национальному согласию", особенно публичным отстаиванием каких-либо идей, или действиями, наносящими ущерб ценностям политического сообщества (12, с.74). Впрочем, эта идея Дж.Обера вряд ли может быть подкреплена конкретным материалом источников, который свидетельствует скорее об обратном: об ожесточенных столкновениях в народном собрании сторонников различных политических линий.
Официальным названием установленной Клисфеном формы правления, считают Ч.Форнара и Л.Самонс, служил все-таки термин demokratia. Однако, указывают они, первая составная часть этого слова, demos, уже в архаическую эпоху обозначала как "народ в целом", так и "простой народ", в противоположнось знати (б, с.48-49; см. также: 18, с.15). "Тогда возникает вопрос: была ли kratos, власть, переданная демосу в результате клисфеновской "революции", перенесением суверенитета на "народ в целом" или этот акт явился грубым выражением фракционного триумфа "простого народа" над
аристократической группировкой?" Если исходить из интерпретации демократии в известной речи Перикла, переданной Фукидидом, то невольно возникает искушение рассматривать demokratia в плане эволюции от фракционного правления "простого народа* к более широкому правлению "всего народа", достигнутому в эпоху Перикла. Однако такая эволюция не прослеживается в реальной действительности периода 508/507 - 431 гг. до н.э., отмеченного ожесточенной фракционной борьбой. Ход демократического развития в это время не был простой реализацией внутренних потенций клисфеновской politeia. Так, реформа Эфиальта 462/461 г. до н.э. изменила ее характер и, несомненно, обострила противостояние между "народом" и аристократией (6, сЗО).
Для правильного определения сущности клисфеновского режима необходимо, полагают Ч.Форнара и Л.Самонс, понять, что великая реформа фил не была направлена, как часто утверждают, на ликвидацию главным образом власти .аристократов, влияние которых в сельских округах обеспечивало им слишком большое значение в полисе. Это внешне привлекательное объяснение не соответствует, по мнению исследователей, реалиям жизни сельской Аттики конца VI • первой половины V в. до н,э. Реформа, полагают они, не разрушала системы кланов, поскольку не затрагивала локальные связи на уровне демов. "И по крайней мере до времени Эфиальта история Афин оставалась историей могущественных родов" (6, с52).
Основным содержанием клисфеновских преобразований явилась, как считают Ч.Форнара и Л.Самонс, реорганизация всей территории Аттики как города-государства. Фактически это означало консолидацию демоса в широком смысле, которому формально была передана теперь kratos этого города-государства. Таким образом demokratia предстает как первоначальное название нового режима, но не в смысле "триумфа простого народа" (6, с.56).
Однако, подчеркивают исследователи, формальный суверенитет "всего народа" отнюдь не отменил политическую
монополию "благородных" и богатых. Поэтому атака Эфиальта на Ареопаг в 462/461 г. до н.э. была равнозначна устранению не только лидерства "традиционной" правящей элиты, но и политических принципов клисфеновской politeia (6, с.61). Результатом эфиальтовой реформы был полный отказ от еще сохранявшихся элементов аристократического полиса и замена его демократией, открыто действующей в интересах большинства, т.е. demokratia как "власти простого народа" в противоположность ее первоначальному смыслу как "суверенитета консолидированного демоса" (6, с.64-66).
Необходимо отметить, что подобная оценка клисфеновских реформ отнюдь не нова в историографии. Здесь достаточно привести высказывание А.Френча (1964 ): "... в рамках клисфеновской конституции политическая инициатива оставалась за старой аристократией: правление одной фамилии (имеются в виду Писистратиды. - A.M.) над всей Аттикой было опрокинуто: ее место заняло конституционное правление землевладельческой знати... Форма конституции была демократической, практика ее осуществления - аристократической". И далее: "Гражданство Афин могло считать себя сувереном в делах Аттики, так что Афины уже являлись формой демократии. Ограничение доступа к высшим магистратурам аристократами предопределило то, что в течение длительного времени суверенитет народа был ограничен выбором между политическими линиями, выдвигаемыми враждующими аристократами" (7, с.69). Аналогичную оценку клисфеновской политик еще раньше (в 1952 г.) давал К.Хигнетт (9, с. 157). Но это свидетельствует лишь о ее правомерности.
В целом, подводя итоги, можно сказать, что реформы Солона 594/593 г. до н.э. явились подлинным началом Афинского полиса. Его становление было продуктом длительной эволюций, в ходе которой региональные автономные единицы постепенно трансформировались в некое централизованное единство. Реформы Клисфена завершили этот процесс. . Путем придания политического статуса деревням и реорганизации всего гражданского коллектива в
соответствии с оригинальным административно-территориальным устройством в самом конце архаической эпохи в Аттике были реализованы наиболее типичные черты античного полиса, т.е. государства-города. Таким образом, demokratia, как система управления и самоуправления, основанная на демах, явилась в данных конкретных условиях тем своеобразным, но наиболее подходящим инструментом, который позволил окончательно преодолеть местный партикуляризм и создать полис исключительно крупных (по Греческим масштабам) размеров, не прибегая более к крайностям тиранического режима.
Список литературы:
I. Коше/mm ГА. Видение: Древнегреческий полис // Античная Греция: Проблемы развития полиса,- Т.1: Становление и развитие полиса.- М., 1983,- С.Ч-Э6.
I Маркс К Формы, предшествующие капиталистическому производству // Маркс Кч Энгельс Ф. Соч.- 2-е и**- Т.46, ч.1-С.461-508.
3. CotlisJ. The Еягорем iron age.- L, 1984.-192 p.
4. Day /, Chamber* M. AiMoteie'i history of Athenian democracy.- Berkeley, 1962.-
2» p.
5. Ehrenberg V. The Oreek State.- L., I960,- 280 p.
6. Fonuxtn Cky $ФШШ9 imJ» Athens from Oeisthenea to Peridcs.- Berkeley etc., 1991.-199 p.
7. French A. The growth of the Athenian economy.- L., 1964.- 208 p.
8. Hansen MM. Wat Athens a democracy?: Popular rale, Hberty a. equality in ancient a. mod. polit, thought- Copenhagen, 1989,- 47 p.
9. Hignttt CA. A hktoiy of the Athenian constitution to the end of the fifth century B.C- Oxford, 1952.- 420 p.
10. Jeffery L.H. Archaic Oreece: The rity-etates ca. 700-500 B.C - L.,1976.- 272 p.
II. Mmvtfr PhA The origina of citizenship in ancient Athena. - Princeton, 1990. -
265 p.
II OberJ. Мая and elite in democratic Athens: Rhetoric, ideology and the power of the people.- Princeton (NJ.), 1989. - 390p.
13. Osborne Я Demon The discovery of Oaaakal Attica. - Cambridge etc., 1985. • 284
P-
14. PoweU CA. Athene and Sparta: Constructing Greek polit, a. codai history from 478 B.C -L.,1988. - 423 p.
15. Rhodes PJ. The Athenian Boule.- Oxford, 1972.- 351 p. -
16. Sealey Я A history of Greek rity-ctates ca. 700-338 B.C - Berkeley, 1976. - 516 p.
17. Seaiey Я The опрм of demokratia // Californien ctudiec in dasucal Antiquity Berkeley etc., 1974,- Vol.6.- P.253-295.
18. Sinclair R.K. Democracy and participation in Athen». - Cambridge etc., 1988. -
153 p.
19. Sum Ch. The economic and codai growth of Eariy Oreece, 800-500 B.C - N.Y., 1977.-267 p.
20. Stodaon D. The claccical Athenian democracy.- Oxford; N. Y., 1990. - 201 p.
21. Whuehead D. The demes of Attica 508/7- ca.250 B.C: A polit, a. codai ctudy. -Princeton (NJ.), 1986 . - 485 p.
22. Wood E.M. Peacant-dtizcn and clave: The foundationc of Athenian democracy.-L; N.Y., 1989.-210 p.
95.02.002. ЯСТРЕБИЦКАЯ АЛ. ПРАЗДНИКИ И ТОРЖЕСТВА В СРЕДНЕВЕКОВОЙ ЕВРОПЕ В СВЕТЕ СОВРЕМЕННЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ: ТЕМЫ, ПРОБЛЕМАТИКА, ПОДХОДЫ К ИЗУЧЕНИЮ. (Продолжение) *)■
Общие проблемы и характеристики феномена праздника, обозначенные в материалах первого раздела, конкретизируются и развиваются в статьях второго раздела "Социальные группы и их праздники в Средние века". Его открывает статья Петронеллы Бант (1), посвященная праздникам, связанным исключительно с женщиной и женским присутствием, в число которых входили и родины (т.е. послеродовая неделя постельного режима для женщины). Тема раскрывается автором на материале нидерландских городских источников XIV-XV вв. и нюрнбергского полицейского устава XV в. В средневековых городах, пишет автор, существовал обычай, прослеживаемый исстари, отыечать появление на свет нового человека праздничными действиями и соответствующими затратами. Роженицу приходили навещать только женщины, вместе с тем приглашались многочисленные гости, подавались лучшие блюда и напитки. Большим праздником было также благословение
1) Начало обзора см.: РЖ 'Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература", серия История, 1995 г., № 1.
