CC BY
33
В ходе качественного и количественного видов анализа полученных данных авторы пришли к выводу, что по сравнению с показателями коммуникации на родном языке на изучаемом языке общая и средняя длительность высказывания была меньше, а длительность пауз (молчания) - больше, что, по мнению исследователей, свидетельствует о трудностях, испытываемых говорящими на изучаемом (английском) языке. Отмечается, что во время коммуникации на родном языке собеседники больше смотрят друг на друга, чем во время беседы на изучаемом языке.
Полученный в ходе исследования мультимодальный корпус и результаты сопоставления в двух режимах взаимодействия на родном и изучаемом языках могут быть применены при разработке гуманоидных роботов или диалоговых систем, предназначенных для опосредованного компьютером обучения иностранному языку применительно к паре языков «японский как родной - английский как изучаемый иностранный язык».
Список литературы
AGH corpus of Polish speech / Zelasko P., Zio 'ïko B., Jadczyk T., Skurzok D. // Lang Resources a. Evaluation. - 2016. - Vol. 50. - P. 585-601. - DOI: 10.1007/s10579-015-9302-y.
Multimodal corpus of multiparty conversations in L1 and L2 languages and findings obtained from it / Yamamoto S., Taguchi K., Ijuin K., Umata I., Nishida M. // Lang Resources a. Evaluation. - 2015. - Vol. 49. - P. 857-882. - DOI: 10.1007/s10579-015-9299-2.
The Talk of Norway: A richly annotated corpus of the Norwegian parliament, 1998-2016 / Lapponi E., Seyland M.G., Velldal1 E., Oepen S. // Lang Resources a. Evaluation. - 2018. - Vol. 52. - P. 873-893. - Mode of access: https://doi.org/ 10.1007/s10579-018-9411-5.
ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ПОЭТИКА
2019.03.020. ФАТЕЕВА НА. ПОЭЗИЯ КАК ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ДИСКУРС. - М.: Издат. Дом ЯСК, 2017. - 360 с. - Библиогр.: с. 327-350.
Ключевые слова: поэтический текст; метаязыковая рефлексия; индивидуальные метапоэтики; метаязык и креативность в
русской поэзии; язык русской поэзии - история и современность; поэзия и филология.
В работе, состоящей из развернутого предисловия, трех глав и заключения, исследуются роль и развитие метатекста в русской поэзии. Изучение этой стороны поэтического творчества позволяет представить поэзию как самоописывающую систему, при этом оказывающую влияние на развитие не только поэтики, но и языка в целом.
В предисловии Н.А. Фатеева отмечает, что монография является первым детальным изучением «поэзии как части филологии» [с. 5]: ранее анализировались только отдельные стороны языковедческой рефлексии поэтов. Актуальность работы автор видит в том, что разграничение языка-объекта и метаязыка описания является одной из главных проблем современной лингвистики. Материалом для исследования служит русская поэзия Х1Х-ХХ1 вв. Использовался также Поэтический подкорпус Национального корпуса русского языка.
В качестве теоретической основы монографии автор выделяет работы Р. Якобсона, Э. Бенвениста, А. Вежбицкой, Ю.М. Лот-мана, Л.В. Зубовой и других исследователей, исходящих из того, что в поэзии происходит «концентрация внимания на самом языковом сообщении» [цит. из Р. Якобсона, с. 6]. Поэтому необходимо учитывать свойство автореферентности поэтического текста и изучать отношение поэтов к используемому языковому коду. Подчеркивается также важность идеи Ю.М. Лотмана о том, что «во-первых, смысл в тексте не дается, а вырабатывается и, во-вторых, текст является "не реализацией некоторого знака, а генератором языков"» [с. 7]. Таким образом, метапоэтика характеризуется как креативный феномен, который выражается прежде всего в порождении стихотворного текста.
Для диахронического аспекта изучения значимо то, что за рассматриваемый период метаязыковая направленность русского поэтического текста становится все более интенсивной и эксплицитной. При этом расширяется состав метапоэтических элементов: с середины ХХ в. рефлексия направлена уже на все уровни языка, а также на знаки препинания, все активнее применяются лингвистические термины. Интенсификация метатекстовости проявляется и в композиции поэтических текстов, например в актуализации интер-
текстовых связей через включение в тексты сносок и комментариев, в «цитатном» характере современной поэзии.
В первой главе «Поэзия как самоописывающая система» представлены психофизиологические основы исследования, а также выделены уровни метаязыковой организации поэтического текста и ее компоненты.
Основываясь на изученном поэтическом материале и на работе Я.А. Альтмана1, которая опирается, в свою очередь, на эссе О.Э. Мандельштама «Моцарт и Сальери», автор утверждает, что порождение поэтических текстов связано с переходом в особое психофизиологическое состояние, которое фиксируется поэтами в стихах. С этой точки зрения поэтические тексты представляют собой интроспекции, выраженные вербально в ритмико-звуковых формулах. Определенные смысловые и образные повторы в описаниях «творческого порыва», присутствующие в текстах разного периода, не являются случайными. Например, описание вдохновения как ощущения холода присутствует у Пушкина [«И быстрый холод вдохновенья / Власы подъемлет на челе», с. 272], у А. Набокова [«То ощущенье ледяного пыла, /Которым жив поэт», там же] и у других русских поэтов. Подчеркивается оксюморонный характер переживаемого вдохновенья: это одновременно холод и жар, сладость и страх, восторг и мука (болезнь), концентрация личных переживаний и выход за рамки собственного «я».
Представленная в поэтических текстах картина приступа вдохновения воспроизводит сложную синестетическую реакцию, в которой слиты звуковые, цветовые, осязательные и обонятельные ощущения3. При этом сами поэты основой синестетической рецепции чаще всего называют звуковые ощущения («звонко-звучную тишину», отдельный звук, рифму, ритм, музыкальное звучание). Автор делает вывод: поэтическое вдохновение, традиционно соот-
1 Альтман Я.А. Психофизиологический анализ поэтического вдохновения. -М., 1994. - 48 с.
2 Здесь и далее при цитатах из поэтических текстов отсылка производится к странице в реферируемой монографии. - Прим. реф.
3
Н.А. Фатеева отмечает, что такие реакции возникают при холотропных психологических состояниях, ориентированных на целостность переживания. Приводится цитата И. Анненского, описывающая такое состояние: «Ты чаши яркие точи /Для целокупных восприятий» [с. 36]. - Прим. реф.
носимое с образом Музы, производит «трансфер» поэта в иное состояние. При этом выделенные Н.А. Фатеевой типы психофизиологических переживаний вдохновения - ощущение озноба; ощущение жара; синестезия и холотропные состояния [с. 47] - имеют сходства с формами измененного состояния сознания, характерными для ряда психоневрологических расстройств [с. 48]1.
Далее автор выявляет метаязыковые компоненты поэтического текста и их динамику в истории русской поэзии Х1Х-ХХ вв. В разные периоды в центре внимания поэтов как исследователей и преобразователей языка оказывались различные языковые явления. В начале XIX в. это были элементы, непосредственно связанные с порождением стиха: звук, слово, слог, рифма, строка, строфа [«И дня без рифм, без стоп не можно проводить», К. Батюшков, с. 53]; однако осознание грамматической семантики и ее роли в стихосложении также присутствует в этот период [«Послушай, Пушкин-друг, твой слог отменно чист; / Грамматика тебя угодником считает», В. Жуковский, с. 54].
В ХХ в. «стихотворный текст все более превращается в "текст о тексте", т.е. само метаописание становится обнаженным приемом» [с. 55]. Начиная с футуристов, поэтам присущи аналитическая позиция и расширение грамматических парадигм языка, его лексики и синтаксической организации. Позже в фокус внимания попадают лингвистические и поэтические явления и термины [«Воздух дрожит от сравнений....Земля гудит метафорой», О. Мандельштам, с. 56]. В середины ХХ в. в русской поэзии также активизируются архаичные формы, термины, характеризующие разные уровни языка, используется смелая метафорика. Автор отмечает, что особенно много таких словоупотреблений у И. Бродского [«...всеми своими тремя временами / глаголы однажды восходят на Голгофу», И. Бродский, с. 58].
1 Автор монографии ссылается на указанную работу Я.А. Альтмана, в которой подчеркиваются такие признаки поэтического вдохновения, как отключение от действительности при сохранении ориентировки в ней, тревожно-депрессивный фон, сменяющийся состоянием озарения и эйфории, кажущееся изменение реальности одновременно с изменением восприятия своего «я», приступообразный характер подобных состояний. Установлена связь такой симптоматики с разными участками мозга. - Прим. реф.
В поэзии второй половины ХХ - начала XXI в. лингвистические термины вовлекаются в языковую игру, и в этом процессе участвуют названия специфических явлений из разных языковых уровней [«все мерещится futurum / где давно plusquamperfectum..., А. Цветков, с. 64]. Язык и речь, судьба рифмы обсуждаются как глобальные явления [«Не в пресловутую Лету - впадаем, как будто в реку, - / в Речь», А. Вознесенский, с. 65].
Усиление метаязыкового компонента Н.А. Фатеева видит также в приемах, подчеркивающих межтекстовые связи стихотворения - это эпиграфы, цитаты, имена, авторские комментарии, лирические отступления, введенные в стихи по принципу «текст о тексте» или «текст в тексте»1. Заглавие также становится важным метатекстовым элементом, связанным с сущностью стиха или техникой его написания. В целом в поэзии конца ХХ - начала XXI в. усиливается профессиональный характер метаязыковой рефлексии.
Описывая уровни метаязыковой организации поэтического текста, Н.А. Фатеева называет в качестве первого (авто)генератив-ный уровень, связанный, как было показано выше, с психофизиологическими процессами и ритмико-звуковыми ощущениями. Данный уровень выражается в самом акте порождения текста, и через него концепт 'язык' обретает способность к самоописанию. В этом смысле «акт фиксации стихопорождения оказывается перформа-тивным» [с. 78]. Среди уровней, связанных с лексикой, выделяется лексический уровень, включающий слова, которые обозначают языковые и стиховые явления. В течение ХХ в. не только расширяется их инвентарь, но они вплетаются в метафорику стиха и его интертекстуальные связи [«С визгом жалобным и воем / два столетия подряд /мчатся строфы рой за роем...», В. Кальпиди, с. 81]. Отмечаются также фразеологический уровень, связанный с неодномерным использованием фразеологизмов, содержащих наименования, которые связаны, в свою очередь, с языком и лингвистикой [«Голос, как вор на заслуженный срок, / садится», А. Вознесенский, с. 89], и лексикографический уровень, форми-
1 Автор особо отмечает распространение в поэзии нашего времени темы «черновик». В таких стихотворениях запечатлен сам момент работы над текстом, как в стихотворении Д. Самойлова «Черновик», в котором присутствуют ремарки, демонстрирующие трансформацию стиха и как бы «отбрасывающие» неточные слова [с. 69]. - Прим. реф.
руемый в первую очередь текстами, связанными с концептом 'словарь'.
Среди других уровней называются: словообразовательный, который в русской поэзии представляет собой наиболее яркий пример введения инноваций в заданную языком структуру и рефлексии над ними; грамматический - порождающий и объясняющий грамматические новообразования; фонетический и орфографический, представленные, например, в звукобуквах Г. Айги, ставших центром его поэтики. Этот уровень также является креативным и исследовательским: здесь изучаются «физиология» языка, связанная с артикуляцией звуков, их перцепция, исторический подтекст и смыслы написания [«Здесь было б: чуднАГО - уместней написать», Б. Ахмадулина, с. 105]1; интерлингвистический уровень, который проявляется в лингвистических комментариях внутри текста или в соединении разных алфавитов.
Особо выделены уровень стихосложения и текстовый уровень, на которых осмысляются формы стиха и рефлексируется процесс создания поэтического текста. Отмечается, что результатом авторефлексии является также организация лирических циклов и книг. Общая тенденция к усилению творческой рефлексии привела к такой форме циклизации как «стихи о стихах» [с. 117], в которых автоцитирование становится организующим фактором; историческим примером таких циклов являются «Тайны ремесла» А. Ахматовой (1936-1960). Однако на этом уровне присутствует и интертекстуальность, если метаязыковая рефлексия проявляется в воспроизведении языковых приемов других поэтов.
В первой главе также анализируются направления осмысления рифмы в русской поэзии. Отмечается, что начиная с первой половины и середины XIX в. наиболее активно используются следующие образы: 'рифма - любовница' и его производные [например, 'влюбленная чета слов / брак слов', 'рифмы - дети']; 'борьба поэта с рифмой'; 'нахождение рифм как путь'; 'рифма - птица'; образы, выражающие соотношение рифмы и смысла [«И звукосмысл, и смыслозвук...», Н. Горбаневская, с. 134]. Современные поэты стремятся снять автоматическое восприятие рифмы; традиционные
1 Как отдельный выделен также пунктуационный уровень. Выше отмечалось, что в русской поэзии пунктуация активно подвергается метаязыковой рефлексии. - Прим. реф.
образы получают неординарное воплощение, расширяя поэтическое пространство [«И мысли в голове волнуются в отваге, / И рифмы легкие навстречу им бегут», А.С. Пушкин, с. 129 и «Но голова рифмует мир навылет / он из словесной паники возник...», А. Еременко, написано в 2010 г., с. 134].
Во второй главе «Неологизмы и девиации: Креативный аспект» исследуется творческий потенциал разных способов девиации в поэзии и представлен Словник словаря поэтических неологизмов.
Н.А. Фатеева отмечает, что осознанность девиаций в поэзии дает основание оценить их как «вторичную семиологическую систему» [с. 141], в которой взаимодействуют язык как коллективная языковая конвенция (язык-объект) и метаязык, на котором автор говорит о нем.
Девиации в поэтическом тексте охватывают все уровни. Автор монографии подробно исследует смещения грамматической природы, при которых происходят не только изменения отдельных элементов, но и трансформации в системе языковых категорий. Примером могут служить трансформации двух категорий - рода существительных и субъектно-объектных отношений, выражаемых глаголом. Категория рода является в языке подвижной, и некоторые поэтические опыты возрождают старые формы, как, например, старославянская форма мужского рода облак, встречающаяся у поэтов в разные периоды - у К. Батюшкова, А. Блока, в современной поэзии - у Е. Шварц [«И демонов седых косматый облак / Ее опустит вниз...», с. 156]. Часто игра на категории рода связана с интертекстуальными параллелями, как в случае «переклички» В. Сосноры и В. Хлебникова: [«Как маленькое Заратустро, / оно с овчаркой говорит» - «Заря ночная, заратустрь!» с. 162].
В современной русской поэзии очень подвижными, обратимыми стали также смещения в категориях возвратности и залога, демонстрирующие реконструкцию ролей в лирической поэзии. Такие девиации выступают во взаимодействии с тропами и межтекстовыми связями: [«Я сегодня снесся, как курица / Золотым словесным яйцом», С. Есенин, с. 164; «Красиво думаться о море пред грозою», Б. Кенжеев, с. 166; «Сон ли синью осенится», Ю. Леви-танский; «Я осенила мысль», Н. Азарова, с. 169]. Повторяемость грамматических девиаций у разных авторов свидетельствует о том,
что эти явления развивают потенциальные возможности языковой системы.
Созданные поэтами неологизмы о языке Н.А. Фатеева рассматривает как «своеобразные новые лингвистические термины» [с. 171], которые, будучи элементами индивидуальной поэтики, одновременно расширяют представления о языковых явлениях и стремятся заполнить существующие терминологические лакуны.
В русской поэзии, начиная с футуристических экспериментов начала ХХ в., развитие таких метаязыковых элементов происходит очень активно1. Основными его направлениями становятся создание словообразовательных окказионализмов и поиск новых метафорических наименований. В.П. Григорьев привел перечень неологических наименований языков и словесных трансформаций, предложенных В. Хлебниковым. Среди них словообразовательные окказионализмы и множество необычных словосочетаний, включающих метафорику: мелкая колка слов, вывихи слова, обнаженный костяк слова, звездный язык / звездное письмо и др. [с. 178]2. Активно занимались метаязыковым словотворчеством и другие поэты этого периода. Так, среди нововведений, предложенных И. Северяниным, множество единиц, характеризующих деятельность поэта: поэзоделец, поэтский, поэзиться. Отмечается опыт конструктивистов, среди которых И. Сельвинский и А. Чичерин. Они ввели понятия: конструэмы, строчные «швы», узлы отглагольные и др.
В современной поэзии к метаязыковым терминам-неологизмам более всего тяготеют неофутуристы и концептуалисты. Неофутуристические окказионализмы отражают опыты этого направления в поиске новых принципов поэтических текстов, как листовертень Д. Авалиани («разные прочтения текста вследствие перевертывания листа» - явление, в котором исследователи видят воплощение древнейшего представления о магической действенности переворачивания предмета для постижения его сути) [с. 183].
1 Н.А. Фатеева отмечает, что некоторые неологизмы, характеризующие деятельность поэта, встречаются уже в первой трети XIX в., у А. С. Пушкина и К. Батюшкова - такие как стихотвор, рифмотвор, рифмач. Однако в этот период граница между нормированным языком и новыми элементами еще не была строго определена. - Прим. реф.
2 Григорьев В.П. Грамматика идиостиля. - М., 1983. - 223 с.
Новые обращения к поэтике «зауми» направлены на ассоциирование поэтического слова с формами сенсорного восприятия: звуко-умь М. Ляндо, стихорисо / творение С. Бирюкова [с. 184]. В «Словаре терминов московской концептуальной школы»1 собраны неологизмы, отражающие лингвофилософскую основу этого направления и принципы философской поэтики: артификация (о высказывании - артикуляции, имеющей вид произведения искусства), психо-троп (о фигуре внутренней речи, регулирующей отношения между элементами психического содержания) [с. 185]. Представители других современных направлений, таких как метаметамор-физм (И. Жданов, А. Парщиков, К. Кедров), также пополнили словарь метаязыковых терминов-неологизмов.
В следующем разделе Н.А. Фатеевой предложен словник для словаря метапоэтических терминов, изобретенных русскими поэтами. Он состоит из более, чем 450 словарных статей (вхождений), заполняющих лакуны в традиционной терминологии языковых и поэтических явлений. Автор отмечает, что будущий словарь должен состоять из разноструктурных элементов, структурируемых по различным содержательным и формальным параметрам. «Потребность в таком словаре определяется все нарастающим расширением области метапоэтических элементов в стихотворном тексте. Последнее сигнализирует о том, что поэзия как филологический дискурс и лингвистическая поэтика как наука все более смыкаются» [с. 193].
В третьей главе «Индивидуальные репрезентации метапоэти-ки» исследуются особенности метаязыковых поисков русских поэтов первой трети ХХ в.
Анализируя поэму В. Брюсова «Взводень звонов. Памяти Ве-лимира Хлебникова», Н.А. Фатеева объясняет выбор этого произведения тем, что в нем ярко отразилось внимание Брюсова к языковым экспериментам футуристов. В. Брюсов «по своей творческой установке из символистов был ближе всего к авангардистам постсимволистского времени» [с. 207]. Кроме того, эта поэма ориентирована на стихотворение В. Хлебникова «Заклятие смехом», в котором на основе одного корня путем словообразова-
1 Монастырский А. Словарь терминов московской концептуальной школы. -М., 1999. - 222 с.
тельных вариаций воссоздается потенциальная парадигма фрагмента языка, способная его обогатить. У В. Брюсова к этой задаче присоединяется звукопись, так как оно является и межъязыковой вариацией стихотворения Э. По «The Bells» («Колокола»), в котором автор стремился через звуки английского языка передать оттенки колокольного звона.
В целом В. Брюсов в словотворчестве следовал аналогии существующим в языке моделям, стремясь их исчерпать. Словообразовательные поля 'звон' и 'звук' в рассматриваемом стихотворении это подтверждают. Отмечается также, что некоторые (немногие, по сравнению с В. Хлебниковым) новообразования этих полей обнаруживают параллели с элементами из словаря В. Даля, как в моделях сложных слов «звукозванность» В. Брюсова - «звукознан1е» В. Даля. Выявляются также параллели в плане звукописи и словотворческих экспериментов с определенными корнями между В. Брюсовым, В. Маяковским и В. Каменским. Автор отмечает, что В. Брюсов занимался звуковой формой стиха и как исследователь -он разработал «теорию эвфонии» [с. 218].
Рассматривая поэзию И. Северянина как филологический дискурс, Н.А. Фатеева отмечает, что в его метапоэтике ведущим звеном является стремление к самоопределению собственного поэтического языка1. Метапоэтическая составляющая оказывается на поверхности текстов Северянина также потому, что поток созданных им неологизмов создавал у слушателей иллюзию, что творческий процесс совершается непосредственно в их присутствии [c. 232]. Все это вместе приводило к тому, что в текстах И. Северянина метатекст очень тесно сплетен с поэтической функцией языка. Среди неологических терминов И. Северянина множество наименований его собственного языка (автометапоэтических). Это названия жанров: импровиза, интуитта, новосонет, эго-элегия и др. Поэт также дает через неологизмы характеристику своего языка, включая в словосочетания метафору: «Мои ажурные стихи...». Словообразовательные особенности неологизмов отражают особенности его идиостиля. Так, в их числе много суффиксальных образований, таких как стихоза, нервиза, воспенье.
1 Течение эгофутуризма, одним из основателей которого стал И. Северянин, в переводе с латыни означает «Я - будущее» [с. 222].
Литераторы - современники И. Северянина отдавали дань его словотворчеству. В. Ходасевич подчеркивал, что его неологизмы часто выражают новые понятия; Н. Гумилев отмечал, что «его вульгарность является таковою только для людей книги» [цит. по реф. книге, с. 233]; К. Чуковский, сравнивая компрессивные неологизмы Северянина с изобретенными детьми словами, предполагал, что за таким языком будущее.
В третьей главе также исследуются индивидуальные метапо-этики К. Малевича и В. Набокова.
Отдельный раздел («Вместо заключения») посвящен исследованию особенностей метаязыковой рефлексии в современной русскоязычной поэзии. Автор отмечает конвергенцию метаязыко-вой и философской рефлексий. Это направление выражается в осмыслении категории Бога через языковые категории [«Бог - категория состояния (при глаголе бытия...», Н. Делаланд, с. 317]; в эксплицитной апелляции к философским текстам, особенно часто -к текстам Л. Витгенштейна, занимавшегося вопросами языка и языковой игры [«... вот почва на которой / строится "Логико-философский трактат"»..., Е. Дюринг, с. 320]; в широком использовании верлибра как формы, наиболее подходящей для метаязы-ковой и философской рефлексий. Метаязыковая рефлексия часто строится на осмыслении прецедентных поэтических текстов [«... когда б вы знали из какого / предсмертия растут слова»; «... добыча радия из сора / ахматовские рудники», А. Цветков, с. 318]. В центре рефлексии и авторефлексии современных поэтов также находится проблема языковых смыслов - их неопределенности и расплывчатости, необходимости порождения новых [«Писать - не записывать, не / Следовать за», А. Драгомощенко, с. 313].
«Итак, можно констатировать, что большое число поэтических текстов имеют не только собственно языковую составляющую, но и метаязыковую, в которой отражена рефлексия поэта над языком. Эта метаязыковая составляющая часто выполняет в тексте интерпретационную функцию и служит основой философского осмысления мира» [с. 321].
Е.О. Опарина
