CC BY
78
уровне?» - задается вопросом французский дипломат и указывает на возможность появления интернет-сайтов, в которых по административному или просто ксенофобскому решению иностранная компания или гражданин могут быть включены в санкционный список.
Правовые нормы и их толкование, являются результатом сложных сделок, преобладающая роль в которых отводится человеческому суждению. Китайская же система социального кредита опирается на внесудебные рестрикции, а оценка понятия «добродетель» (искренность, честность) здесь зависит не от человеческого суждения, а от нерегулируемых алгоритмов.
Что происходит с гражданским обществом, в котором людей квалифицируют как «хороших» или «плохих» вне рамок судебной системы? Если эта практика приводит не только к наказанию, пропорциональному предполагаемому преступлению, но и к занесению в «черный список», к лишению всех или части прав, связанных с их общиной, социальная солидарность оказывается под угрозой. А это, в свою очередь, чревато новым луддизмом, бунтом против системы учета, за восстановление «естественного социального единства», возвращение к общественному договору старого образца. Эти мысли, которые могут быть дополнены другими, приводят к тому, что само понятие «социального кредита» является проблематичным не столько из-за техники учета, сколько как принцип, работа и цель, которые вызывают тревогу, делая каждую оценку «потенциальным оценщиком».
Ю. В. Чайников
ЭКОНОМИКА
2019.03.008. ШАПЮИ Н. «ЦИФРОВОЙ КИТАЙ», ИЛИ КАК ЦИФРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЯЕТ ВЛАСТЬ В ГЛОБАЛЬНОМ МАСШТАБЕ.
CHAPUIS N. «Digital China», ou comment la révolution numérique redistribue la puissance à l'échelle globale // Carnets du CAPS. - Paris, 2018. - N 26. - Р. 75-88.
Ключевые слова: Китай; цифровая экономика; глобальный рынок; Золотой щит; «единороги»; Alibaba; Tencent; Baidu; GAFAM.
Автор - французский дипломат. По его мнению, цифровая революция как структурирующий фактор нашего века перераспределяет власть в глобальном масштабе, создавая для Европы новые вызовы и новые перспективы.
Благодаря бурному росту цифровой экономики Китай все больше теснит США в новой промышленной революции, иногда называемой «Индустрией 4.0». По всем критическим направлениям (стандарт мобильной связи 5G, искусственный интеллект, виртуальные способы оплаты, финтех-компании, интернет-торговля, дроны) китайские игроки наступают на пятки, а кое-где даже превосходят американских.
В еще большей степени китайское продвижение затрагивает позиции других международных игроков, особенно в Европе. В нерегулируемой глобальной цифровой экономике важна способность выстоять перед вызовами трансформации и не быть поглощенным гигантами: если раньше Европу напрягали американские аппетиты и в меньшей степени китайские, то теперь китайский прорыв на новом и перспективном рынке, где одномоментно можно сорвать большой куш, призывает европейские компании крепко задуматься о своем месте на этом рынке, даже несмотря на то, что Китай в борьбе за этот сектор нацелен в большей степени на Америку, а не на Европу.
Китайские «единороги» («цифровые» компании стоимостью более 1 млрд долл. США) уже сегодня способны выйти на международный рынок, как это ранее сделали предприятия промышленной отрасли (например, Huawei), ставшие основным глобальным эталоном в архитектуре и компонентах сетей), многие из которых уже доказали свою способность внедриться в США и Европу (Alibaba и Tencent в первую очередь).
Мысль о том, что Китай может стать мировым чемпионом цифровой революции, настораживает Европу прежде всего из-за возможности китайцев подвергать контент цензуре. «И даже если Китай предложит новые инструменты, не стоит ли отказаться от того, что будет не столько технологическим освобождением, сколько проявлением оруэлловского пророчества о 1984?», - задается автор риторическим вопросом, понимая, что реалии жизни заставляют иногда пересматривать моральные установки [с. 76].
А реалии жизни таковы: на июль 2017 г. в Китае был 751 млн пользователей Интернета (что больше, чем в Соединенных Штатах и Европейском союзе вместе взятых), и этот показатель постоянно растет (+20 млн в первые месяцы 2017 г., а в 2005 г. их было только 111 млн). Более четверти этих пользователей (26,7%, 201 млн) деревенские жители [с. 76]. Масштаб охвата населения страны составляет 54,3%, однако между городскими районами (69,4%) и сельскими районами (34%) сохраняется высокая диспропорция. В Пекине, Шанхае и провинции Гуандун уровень его проникновения выше 74%. Поскольку глобальный уровень проникновения Интернета составляет 51% (84% в Европе, 88% в США), ясно, что Китай чрезвычайно высокими темпами выходит в число лидеров [с. 77].
В Китае основным режимом доступа в Интернет является мобильный телефон: 96,3% пользователей (или 724 млн) подключаются к удаленному доступу, независимо от других инструментов (ноутбук, планшеты, телевидение). Что касается использования, то основное это обмен СМС-сообщениями, за которым следуют информационные каналы, поисковые системы, видео, музыка, способы оплаты и онлайн-торговля. Самые высокие показатели прогресса демонстрируют платежные приложения (+31,2% в 2017 г., половина пользователей мобильных телефонов имеют такое приложение), и оплата городского транспорта (+38%), почти половина китайских компаний (45,3%) торгуют в Интернете и почти половина мировой электронной коммерции (42%) ведется в Китае, который делает в 11 раз больше онлайн-платежей, чем в США (на сумму 790 млрд долл.), хотя цифровой сегмент экономики США в 4 раза больше, чем в Китае, разрыв быстро сокращается [там же].
Китайское регулирование Интернета одно из самых жестких в мире: с 1996 г. было принято 13 нормативных актов при особом внимании самодисциплине провайдеров, кибербезопасности и ки-берсуверенности, причем последняя включает понятие «культурной безопасности». Государство полностью контролирует сетевую инфраструктуру (СЫпаий и СЫпаОБМ под присмотром Министерства промышленности и информационных технологий-МПИТ, Сегпй и СТ8КЕТ под присмотром Министерства образования и Академии наук). Государство, таким образом, гарантирует четыре «цифровых столпа», а именно - социальную стабильность путем
саморегулирования платформ; безопасность сетей и данных; «культурную» безопасность через ограничение того контента, который считается опасным для целостности Китая; и, наконец, защиту среды, благоприятной для китайских новичков, защищая их от американских конкурентов, чьи сайты не допускаются в Китай.
В этой нормативно-правовой базе чаще всего используется высокая степень политической цензуры как внутри страны, так и в отношении потоков из-за рубежа. Китайский Интернет скорее похож на Интранет, защищенный от посягательств извне «Золотым щитом» (Jin Dun)1, который по аналогии с Великой китайской стеной называют Фейрволлом и «великим брандмауэром Китая» (Fanghuo Changcheng). Эти меры дают несравнимое конкурентное преимущество для национальных игроков, которые могут экспериментировать и внедрять инновации на защищенном рынке. Еще не удалось продемонстрировать потенциальную стоимость таких мер защиты конкурентоспособности китайских предприятий на международном уровне, однако эти меры, по-видимому, не затрагивают международные онлайновые схемы распределения. Главное, что цифровой доступ иностранных компаний может быть заблокирован в любое время китайскими властями, поэтому международные участники должны заключить партнерские соглашения с китайскими структурами. Другими словами, ключевым вопросом конкурентоспособности становятся цензура и контроль за связью в глобализованном мире.
Пекин не скупится на обещания. В конце 2016 г. правительство КНР опубликовало два рамочных документа: Национальную стратегию кибербезопасности и Цифровую стратегию на международном уровне. Эти тексты обещают радужную картину будущего для всех: «возможностей больше, чем проблем... Необходимо более полно использовать потенциал развития космического пространства сетей, с тем чтобы повысить эффективность использования этого потенциала китайским населением, доставлять радость всему человечеству и решительно поддерживать мир во всем мире». Цель, согласно этим документам, состоит в том, чтобы «на основе позитивного и эффективного международного сотрудниче-
1 Проект «Золотой щит», один из 12 ключевых проектов в сфере цифрови-зации экономики, был введен в действие по всей стране в 2003 г. - Прим. реф.
ства создать многостороннюю, демократическую и транспарент-ную систему управления Интернетом и совместно создать мирные, безопасные, открытые и упорядоченные сети, где имеет место взаимодействие» [с. 78].
1 июня 2017 г. был принят Закон о кибербезопасности (согласно которому был образован Национальный хостинг цифровых данных, а администрация была наделена полномочиями контролировать все цифровые транзакции, в том числе и осуществляемые иностранными компаниями, базирующимися в Китае. Требование о размещении на территории Китая данных, собранных в Китае, имеет лишь то единственное преимущество, что не надо преодолевать «брандмауэр», который все больше изолирует китайскую цифровую сеть от остальной части Интернета, однако недостатков для работающих здесь иностранных компаний больше. В дополнение к важному и деликатному вопросу контроля за этими данными органами безопасности, который может поставить под угрозу конфиденциальность обмена данными со штаб-квартирой, в том числе в отношении финансовых данных и технических документов. Ставится под вопрос сама архитектура «облачных вычислений» («cloud computing» «informatique en nuage»): решение Apple привести себя в соответствие с локализацией части своего «iCIoud» в Китае показывает, что экономический арбитраж осуществляется в пользу Пекина. Вполне вероятно, что другие акторы (Amazon, Google, Facebook) будут делать то же самое.
Из существующей на фондовом рынке 91 китайской компании, специализирующейся на Интернете, заметно выделяются две: общая капитализация компаний Alibaba и Tencent в январе 2018 г. составила более 1 трлн долл. (844 млрд евро) [с. 79]. Каждый третий «единорог» в мире является китайским. Примечательно, что все они являются частными и в основном присутствуют на Нью-Йоркской или Гонконгской фондовых биржах.
Подход Alibaba и Tencent аналогичен подходу, применяемому их американскими конкурентами: концентрация как вертикальная, так и горизонтальная, позволяет им стать «олигополиями, присутствующими во всей тотальности материальной и логистической инфраструктуры, необходимой для направления содержания и для услуг в отношении пользователей Интернета». При этом данные компании приобретают власть, которая выходит за рамки
экономики: источники их господства делают их видными политическими субъектами.
Существует озабоченность в связи с появлением этих новых наднациональных сил, как потому, что они избегают какой-либо национальной политической системы, как в США, так и потому, что государства-нации будут использовать их для укрепления своей собственной мощи, как в Китае. В обоих случаях речь не идет об интересах граждан, и это притом, что своим успехом прорывные технологии во многом обязаны энтузиазму потребителей.
Посредничество создает прямую связь между производителем и потребителем на национальных интернет-платформах. Дробление бизнес-потоков позволяет лучше ориентироваться на запросы клиентов. Наконец, отказ от бумажных носителей упрощает процедуры и ускоряет оборот. Эти три преобразования происходят гораздо быстрее в Китае, чем в других странах мира, из-за того что им ничто не противостоит. Кроме того, ожидается, что правительство будет что-то делать по сокращению цифрового разрыва (путем непрерывных инвестиций в инфраструктуру), ограничению монополий, чтобы обеспечить появление новых конкурентоспособных участников на рынке.
Сейчас в китайской цифровой среде доминируют три группы: Alibaba, Tencent и Baidu.
Группа Alibaba была основана в апреле 1999 г. Джеком Ма с личным финансированием и первичным уровнем средств в 25 млрд долл. от международных инвесторов (Softbank, Goldman Sachs). Торговая интернет-платформа, посвященная бизнесу, котирующаяся на Нью-Йоркской фондовой бирже с 2014 г. (крупнейшее в истории США IPO, с привлечением почти 22 млрд долл.); после того как она разместила свои акции на Гонконгской фондовой бирже (2007-2012), группа оценивается к концу 2017 г. в 486 млрд долл. [с. 81]. Это одна из десяти крупнейших мировых компаний и вторая китайская после Tencent.
Его первоначальный успех был связан с платформой прямой торговли между пользователями Taobao (аналог eBay) и связанным с ним онлайн-платежным средством Alipay, аналогом PayPal (2003-2004). Благодаря средствам, выделенным в Нью-Йорке, Alibaba продолжает наступательную стратегию приобретения и диверсификации: группа инвестирует в Индию (Paytm), Гонконг
(купив первую англоязычную ежедневную газету South China Morning Post) и, естественно, в тот же Китай, где группа стала в 2014 г. главным акционером группы media ChinaVision (начиная с известного Alibaba Pictures) и миноритарным акционером на основной онлайн-платформе YoukuTudou (аналог Ютуба).
Его основанная в 2014 г. на успехе Alipay финансовая дочерняя компания Ant Financial является самой ценной финтех-компанией в мире в 2017 г. (70 млрд долл.); компания была готова купить MoneyGram, но предложение о покупке было отклонено администрацией США в январе 2018 г., несмотря на отношения, которые Джек Ма сумел завязать с Дональдом Трампом и его семьей. Ant Financial управляет экспериментальной программой «социального кредита», называемой Sesame Credit (Zhima Xinyong), подвергшейся критике за его бесконтрольное использование персональных данных.
Компания Tencent была создана группой частных предпринимателей во главе с Ма Хуатэн в ноябре 1998 г. Компания построила свое состояние на системе мгновенного обмена сообщениями QQ, а затем представила его в июне 2004 г. на Гонконгской фондовой бирже под названием Тencent Holdings Ltd и расширила свой бизнес на видеоигры и интернет-услуги. В 2011 г. Tencent открыл социальную сеть WeChat, которая стала одной из первых в мире платформ такого типа с более чем 900 млн ежедневных пользователей (90% из которых китайцы); WeChat сегодня является основным конкурентом Messenger (Microsoft), который говорит, что насчитывает 1,2 млрд пользователей, и WhatsApp (Microsoft) с 1 млрд [с. 82].
В конце 2017 г. Tencent показала рыночную капитализацию в размере 534 млрд долл. США, став самой ценной компанией в Азии и превзойдя Facebook, стала таким образом единственной неамериканской компанией в топ-5 мировых компаний (после Apple, Alphabet, Microsoft и Amazon) (там же). Это позволило группе финансировать холдинги более десяти китайских старта-пов, обеспечивая тем самым необходимую интеграцию различных профессий цифровых технологий: JD, Meituan, Kwai, 58. com, Toutiao и др.
На международном уровне Tencent владеет 5% акций Activi-sion Blizzard, 5% акций автопроизводителя Tesla, инвестиций, ко-
торые не были представлены в Редакторе видеоигр Robot Entertainment, и в 2016 г. приступил к крупному приобретению, купив на японском Softbank 84% акций мобильного игрового издателя Supercell за 8,6 млрд долл. В конце 2017 г. Tencent принял миноритарное участие в американских компаниях Snap (владелец Snapchat) и Spotify (первая глобальная платформа для потоковой передачи музыки). Его портал видеоигр, WeGame, сегодня имеет больше игроков, чем первый американский актор Steam [с. 84].
Основанная в 2000 г. в Пекине Baidu является первой китайской поисковой системой (76% запросов) и второй в мире после Google. В списке NASDAQ его рыночная капитализация составляет 86,6 млрд долл. на начало 2018 г. Помимо услуг, связанных с поисковой системой (картография, изображения, новости), Baidu также является ведущей китайской энциклопедической платформой, с ее службой Baidu Baike (3 млн онлайн-статей) [там же]. Весной 2017 г. Baidu запустила амбициозный проект искусственного интеллекта, применяемый в беспилотных транспортных средствах, известный как Apollo, и чья группа надеется получить годовой доход в размере порядка 120 млрд долл. к 2021 г., что в 1,5 раза превышает ее текущую капитализацию [там же].
Интересно отметить, что, когда того требуют обстоятельства, конкуренты могут объединиться, чтобы избежать взаимного удушения: это случай китайского аналога Uber - Didi Chuxing, созданного в Хайдянь (Северный Пекин) в 2015 г. путем слияния двух конкурирующих платформ для бронирования, принадлежавших соответственно Tencent и Alibaba. Didi теперь является крупнейшей в мире общей транспортной компанией, в 6 раз больше, чем Uber, по объему бизнеса. Она оценивается в 35 млрд долл. в 2017 г., после того как она выкупила Uber China в 2016 г. и стратегически инвестировала в Apple. Компания начала массово инвестировать в искусственный интеллект [с. 85].
Чрезвычайно быстрый успех этих компаний за последние 15 лет связан с условиями, в которых внутренний рынок по-прежнему является крайне слабым: в начале 2000-х годов страна переключилась на мобильные телефоны, отказавшись от создания полной сети стационарных телефонов; коммерческое распределение, как правило, ограничивалось непосредственным окружением предприятия из-за отсутствия логистики; перевод средств из одной
провинции в другую был чрезвычайно сложным из-за отсутствия банковских услуг. В целом до начала 2010-х годов большинство платежей производилось наличными, в том числе по крупным сделкам. Цифровая революция положила конец такой практике: тот факт, что вы можете оплатить все со своего мобильного телефона, от счетов за электроэнергию до повседневных покупок, изменил жизнь сотен миллионов граждан. Приложением на смартфоне сегодня в Китае пользоваться удобнее, чем кредитными или платежными картами.
Поэтому вопрос об удобстве для пользователя следует рассматривать в качестве одного из ключевых элементов анализа для прогнозирования будущих изменений за пределами Китая. «Любой, кто использовал WeChat в Китае, скажет вам, что ничто не сравнится с ним в США или Европе с точки зрения интеграции в одно приложение, более удобное для использования; включая социальную сеть, электронную почту, мобильный способ оплаты, систему бронирования автомобилей и платформу электронной коммерции» [с. 85].
Европа, которая уже пострадала от гегемонии GAFAM (Гугл, Эпл, Фейсбук, Амазон, Майкрософт) из-за того, что не смогла предвидеть в 1980-х годах первую волну цифровой революции, может найти в развитии китайской цифровой индустрии предмет для размышлений и действий.
Китайско-американская конкуренция, вероятно, заставит компании из Силиконовой долины пересмотреть свою стратегию на внешних рынках, в первую очередь на европейском рынке: смягчат ли они свою игру, уступив некоторым из наших, европейских интересов, или будут стремиться еще больше укрепить свои преимущества, чтобы противостоять китайским акторам? Первые сигналы указывают на то, что они хотят понравиться Пекину. Такой стратегии в настоящее время придерживаются Apple, Microsoft, Facebook и Google, которые множат предложения о сотрудничестве с Китаем, чтобы не исключать себя из китайских прорывов.
Европейский союз, который поставил цифровую экономику на приоритетное место в своей стратегии «2020», должен инвестировать значительные средства в диалог с новыми игроками, которые представляют частную экономику и готовы поделиться своим
опытом. Учитывая трудности, с которыми сталкиваются Alibaba и ^awei в США в последнее время, важно, чтобы Евросоюз и его государства-члены взяли на себя обязательство выработать приемлемую основу для расширения присутствия китайских цифровых компаний на европейском рынке, а также способствовать интеграции европейских компаний в китайскую среду. Именно в этом направлении и действовала Франция, когда во время визита своего президента в Пекин были подписаны соглашения между Business France и JD, и на самом высоком уровне была получена поддержка компаний FrenchTech, базирующихся в Китае.
И наконец, в области исследований и разработок было бы контрпродуктивно игнорировать то, что готовится в китайских лабораториях: вместо того, чтобы претерпеть некоторые изменения (особенно в области искусственного интеллекта, где китайские исследователи продвигаются быстрее, чем в Европе или США), наши компании и университеты заинтересованы в том, чтобы присоединиться к китайским командам как по краткосрочным, так и по среднесрочным и долгосрочным проектам. В то же время было бы полезно, если бы регулирующие органы ЕС могли начать диалог с китайской администрацией по вопросу о цифровой идентификации гражданина и управлении личными данными. У европейской Международной цифровой стратегии двуединая цель -поддерживать развитие собственных субъектов (в том числе путем предоставления им доступа к китайскому финансированию) и сохранять контроль над данными.
Проблемы, связанные с воздействием цифровой революции на общество, не исчезнут; по ним идут дебаты и в самом Китае. Но, уверяет автор, Европа ничего не выиграет от массового отказа от сотрудничества с инновационными китайскими компаниями в знак протеста против добровольного или вынужденного их участия в какой-либо форме политического угнетения. Для колеблющихся он предлагает довод: «История промышленных революций учит нас, что пространство индивидуальных свобод в итоге всегда расширяется» [с. 87].
Перед лицом этой смены ситуации в мире цифры Европа, опираясь на трудные уроки, извлеченные в своих стычках с Силиконовой долиной, может подходить к Китаю с реализмом и с амбициями: реализм в том, чтобы, выступая против тех методов, ко-
2019.03.009-013
торые применяются в Китае для преобразований, не скатиться в критиканство, охаивание; амбиции в том, чтобы, опираясь на слишком часто недооцениваемый интеллектуальный потенциал наших университетов и крупных школ, воспользоваться уникальной возможностью выдвинуть наши проекты и наших исследователей на поле боя через образовавшиеся бреши в американской гегемонии.
В защите и продвижении европейского цифрового суверенитета, пишет [с. 87] Н. Шапюи, Европа может извлечь уроки из стратегии китайского государства, а они таковы: быть постоянно готовым поддержать социально-экономические изменения; установить такое внутреннее регулирование, которое не позволило бы иностранным субъектам сожрать зарождающийся рынок; делать акцент на инновации. При этом автор подчеркивает кардинальное различие политических источников этой стратегии в Китае и в Европе, не говоря уже о таких ее «производных», как вопросы нарушения частной жизни и защиты свобод. Европа сама должна установить правила в этой области и дать альтернативу более приемлемого в культурном отношении вхождения в цифру.
Европейская стратегия единого цифрового рынка, принятая в мае 2015 г., в основном отвечает этому требованию, но автор предлагает Европе внимательно следить за изменениями на мировом цифровом рынке и максимально быстро реагировать на них.
Ю.В. Чайников
2019.03.009-013. П.М. МОЗИАС. РЕФОРМИРОВАНИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ В КИТАЕ. (Обзор).
2019.03.009. ХУ ИФАНЬ, СУН МИН, ЧЖАН ЦЗИНЬСИ. Исследование эффективности приватизации китайских государственных предприятий.
ХУ ИФАНЬ, СУН МИН, ЧЖАН ЦЗИНЬСИ. Чжунго гою цие миньинхуа цзисяо яньцзю // Цзинцзи яньцзю. - Пекин, 2006. -№ 7. - С. 49-60. - Кит. яз.
2019.03.010. ВАН ВЭЙ, ЦЗИНЬ СЯНЖУН, ВАН МЯОЦЗЮНЬ.
Искажения мотивации при выкупе предприятий менеджерами. ВАН ВЭЙ, ЦЗИНЬ СЯНЖУН, ВАН МЯОЦЗЮНЬ. Цзили нюцюй ся дэ гуаньлицэн шоугоу // Цзинцзи яньцзю. - Пекин, 2006. - № 3. -С. 82-89. - Кит. яз.
