CC BY
45
себя некоторые богословские, литературные и эстетические принципы эпохи Нового времени (с. 131).
Русское сектантство и староверие, по мнению автора, роднит то, что оба явления становились формой социального (антифеодального) протеста: и сектанты, и старообрядцы выступали с критикой официальной Церкви.
Касаясь отношения к протестантам со стороны Русской православной церкви, автор отмечает, что, несмотря на протест ряда иерархов против проникновения протестантских воззрений в Россию, со времен Реформации политика Русской церкви в отношении протестантизма была принципиально иной, чем в отношении католичества. Автор разделяет мнение тех исследователей, кто считает, что «Церковное руководство никогда не видело в протестантизме угрозу для религиозного сознания народа». Непримиримая позиция протестантов во взглядах на папство и католическое вероучение давала возможность русскому духовенству видеть в их лице соратников в собственной борьбе с притязаниями Римской церкви, вызывала ощущение внутреннего родства и снижала вероятность конфликтов на религиозной почве (с. 141).
«Результатом тесного контакта РПЦ с протестантской средой стало, - по мнению автора, - влияние протестантских ценностей, а также отдельных религиозных представлений протестантов на сознание русских иерархов. При этом речь идет не о принятии протестантской веры, а лишь о симпатиях ряда служителей Русской Церкви к отдельно взятым протестантским идеям» (с. 163).
В. С. Коновалов
2019.03.007. СОЛОВЬЕВ К.А. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В 1881-1905 гг.: ПРОБЛЕМА ЗАКОНОТВОРЧЕСТВА. - М.: Политическая энциклопедия, 2018. -351 с.
Ключевые слова: Российская империя, 1881-1905 гг.; политическая система; законотворчество; реформы; российское самодержавие.
В монографии д-ра ист. наук К.А. Соловьева, основанной на широком круге неопубликованных источников, рассматривается функционирование политической системы Российской империи, и
прежде всего законотворческий процесс. Обосновывая хронологические рамки своего исследования, автор подчеркивает целостность периода 1881-1905 гг., поскольку в 1894 г., с приходом к власти Николая II, впервые в истории России не произошло «разрыва» между царствованиями. По его словам, ожидавшийся в 1881 г. переворот произошел в 1904-1905 гг., когда была реанимирована политическая программа почти четвертьвековой давности (с. 7).
В центре внимания автора - «серые будни», аполитичная по своей сути «политическая повседневность», с акцентом на организационных структурах и алгоритмах политического поведения (с. 10-11). Характеризуя источниковую базу, необходимую для исследования «политической повседневности», К.А. Соловьев отмечает, что реальные практики законотворчества и администрирования в полной мере не описывались делопроизводственными материалами; пресса, в свою очередь, достаточно серьезно искажала общую картину, но многое дополняют источники личного происхождения.
В первой главе определяются ключевые понятия, от которых так или иначе отталкивались российские законодатели: самодержавие, закон, реформа. Автор подчеркивает, что «понятийный аппарат, которым пользовались представители высшей бюрократии, лишь в малой степени описывал политические реалии конца XIX -начала ХХ в.» (с. 68), указывая на мифологический характер образа самодержавной власти. Он отмечает парадоксальный факт: даже защитники самодержавия подходили к нему с критических позиций, что в конечном итоге подразумевало ломку сложившейся системы организации власти. В свою очередь концепт «законности», явно противоречивший идее самодержавия и предполагавший иной подход к делу управления и законотворчества, также подразумевал демонтаж существующего режима. Что касается реформы, то это понятие в представлении и российского общества, и высшей бюрократии, и императоров предполагало системность и масштабность. Такой подход подразумевал проведение многолетних подготовительных мероприятий.
Вторая глава посвящена рассмотрению институтов самодержавной России указанного периода, начиная с императора, с особым вниманием к высшим органам бюрократической системы: Государственному совету, Государственной канцелярии, Комитету
министров, Сенату и их роли в законотворчестве. Автор приходит к заключению, что институциональная организация власти отличалась большой размытостью, в ней отсутствовало четкое разграничение полномочий, и правительство не могло при таком положении дел быть центром принятия политических решений. Для обсуждения правительственных инициатив существовали различные площадки, на каждой из которых действовали особые правила, что создавало видимость упорядоченности процедуры принятия решений. В действительности же, в условиях запутанности и противоречивости существовавших норм, в отсутствие четкой иерархии нормативных актов, когда все пути законотворчества оказывались равнозначными, все решали бюрократические «игры», а точнее - искушенные в этих играх чиновники. По словам автора, правительство представляло собой особую социальную среду, консолидирующим фактором которой служили стереотипы поведения высшей бюрократии. Политическое целеполагание как таковое в ней отсутствовало, у каждого из участников законотворческого процесса в каждом конкретном случае имелась своя цель, в то время как у статической по своему характеру властной системы самодержавной России ее не было (с. 243-244). Как напоминает автор, вплоть до 1906 г. в России был один подлинный политик, который был полномочен определять направление развития страны, - император (с. 246).
В третьей главе «Практики» К.А. Соловьев рассматривает законотворческий и законодательный процесс, обращая особое внимание на неформализованные практики подготовки и принятия решений. Он анализирует роль различных «групп интересов» и такие центры их реализации, как пресса и экспертные сообщества. Рассматривая отношения бюрократии и прессы, автор пишет, что чиновники жили в том же кругу идей, что и их критики, и между редакцией газеты и министерской канцелярией не было непреодолимой стены. Точно так же не было ее и между бюрократией и так называемой «общественностью», хотя современники рассматривали происходящие события под знаком борьбы между двумя этими силами (с. 296).
У бюрократии и общественности имелись точки соприкосновения, существовал потенциал для сотрудничества. В частности, это было обусловлено своего рода «комплексом неполноценности»
бюрократии, плохо знакомой с «местными условиями». Чиновничество, считает автор, осознавало недостаточность своей компетентности в том, что выходило за рамки делопроизводства и бюрократических процедур, отсюда и авторитет земства, и желание привлекать на государственные посты «людей дела», как, например, С.Ю. Витте. Неуверенность в себе петербургского чиновничества, пишет он, объяснялась и отсутствием сети правительственных учреждений низшего уровня, поскольку административная вертикаль заканчивалась на губернском городе. Дальше простиралась неведомая бюрократии Россия, и трудно было предсказать, как будет работать в ней тот или иной закон (с. 333-334, 337).
В заключение автор указывает, что работа высших законосовещательных учреждений Российской империи создавала иллюзию упорядоченности законотворческого процесса, однако государственный механизм в этот период представлял собой скорее совокупность несогласованных деталей, а не целостный механизм. В этих условиях, учитывая постоянную конкуренцию между ведомствами, различные группы интересов (и частные лица) могли добиваться своего. Принимавшиеся в рамках такой политической системы решения являлись не столько результатом целенаправленной политики, сколько сложного, во многом непредсказуемого баланса сил. При этом отличительной чертой российской политики конца XIX - начала ХХ в. являлся дефицит доверия и солидарности: «доверия ведомств друг к другу, доверия императора к чиновничеству, доверия бюрократии к обществу, а общества к бюрократии, доверия к той информации, которая была в распоряжении у правительства» (с. 343).
О.В. Большакова
2019.03.008. СОКОЛОВ Д. «ЖЕЛЕЗНАЯ МЕТЛА МЕТЕТ ЧИСТО...». СОВЕТСКИЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЕ ОРГАНЫ В ПРОЦЕССЕ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ПОЛИТИКИ КРАСНОГО ТЕРРОРА В КРЫМУ В 1920-1921 гг. - М.: Посев, 2017. - 386 с.
Ключевые слова: Гражданская война в России; ЧК и красный террор; красный террор в Крыму, 1920-1921 гг.
Серьезные исследования историков по теме красного террора на Крымском полуострове начались недавно. Одним из послед-
