CC BY
44
По мнению автора, в XVII в. народные восстания, порой перераставшие в гражданские (в том числе «крестьянские») войны, являлись своеобразной формой самонастройки общества и потому были исторически обусловлены и неизбежны. Вместе с тем даже признавая их явлением в целом положительным, следует отдавать себе отчет в том, что в эпоху, когда в обществе еще не созрели предпосылки для перехода от феодализма к капитализму, антифеодальные вооруженные выступления можно считать «прогрессивными» лишь в тех случаях, если они, достигнув определенных успехов и как следует напугав правящие круги, в итоге терпели поражение. Ибо захват повстанцами власти в стране, не готовой к буржуазному этапу исторического развития, отбросил бы ее далеко назад (с. 127).
В. С. Коновалов
2018.02.010. СОЛОВЬЕВ К. ХОЗЯИН ЗЕМЛИ РУССКОЙ? САМОДЕРЖАВИЕ И БЮРОКРАТИЯ В ЭПОХУ МОДЕРНА. - М.: Новое литературное обозрение, 2017. - 296 с.
Ключевые слова: Российская империя, конец XIX - начало XXв.; российская бюрократия; самодержавие и бюрократия.
В книге д-ра ист. наук, профессора К. А. Соловьева показано, что, несмотря на формальное всевластие русского самодержца, он был весьма ограничен в свободе деятельности со стороны бюрократического аппарата. Русская бюрократия, в отсутствие сдерживающих ее правовых институтов, стала поистине всесильна. В книге дан коллективный портрет «министерской олигархии» конца XIX - начала XX в. и ее отдельных ярких представителей (М.Т. Лорис-Меликова, К.П. Победоносцева, В.К. Плеве, С.Ю. Витте и др.)
Особое внимание автор уделяет механизмам принятия государственных решений, конфликтам бюрократии с обществом, внутриминистерским интригам. Слабость административной вертикали при внешне жесткой бюрократической системе, слабое знание чиновниками реалий российской жизни, законодательная анархия - все эти факторы в итоге привели к падению монархии. Монография имеет следующую структуру: «Модерн и архаика на рубеже столетий»; «Царь. "Правда воли монаршей"»; «Закон при
самодержавии. Правовая утопия»; «Бюрократия. Коллективный портрет»; «Государственный совет. Русская "палата лордов"»; «Государственная канцелярия. На государственной кухне»; «Комиссии. Искусство договариваться»; «Комитет министров и прочие комитеты. Безвластное правительство»; «Министерства. Централизованная анархия»; «Законодательная экспертиза»; «Пресса и власть»; «Политика. Искусство невозможного»; «Бюрократия и общественность. "Мы" и "они"»; «Править - это предвидеть?» Книга включает и краткую библиографию.
Автор подчеркивает, что император в начале XX в. «не вполне располагал собой, чтобы кому-то диктовать свою волю» (с. 13). Уже в XIX в. в русском обществе ощущался кризис, который можно было объяснять по-разному. Для одних его причина - незавершенность реформ, отсутствие важнейшей из них - политической. Другие видели причину в поспешности преобразований, которые проводились без учета российских реалий. Казалось, что и выхода было два: либо завершить цикл Великих реформ, преобразовав государственный строй и ограничив власть монарха, либо постараться приноровить все новое к традиционным устоям жизни России. В 1881 г. первый путь ассоциировался с бывшим «диктатором сердца» М.Т. Лорис-Меликовым, второй - с обер-прокурором Св. синода К.П. Победоносцевым (с. 20). В 1881 г. многие ждали революции. В 1905 г. она уже «катилась» по России. Сравнительно стабильные 25 лет обернулись масштабным политическим кризисом, который поставил точку в истории монархического единовластия в стране. И автор ставит вопросы: «Но было ли вообще это единовластие? Что представляла собой политическая система в 18811905 гг.? Как принимались решения в этот период? Какова была роль монарха и его ближайших сотрудников?» (с. 26). И отвечая на них он пишет, что император действовал в весьма узком коридоре возможностей. Тем не менее он был безусловным центром всей политической системы. Многое зависело лично от него, от его черт характера, особенностей мировосприятия. Однако едва ли было бы оправданным свести буквально все сюжеты политической истории России XIX в. к психологии царя (с. 30). Основная форма общения императора со своими министрами - заслушивание их всеподданнейших докладов. Из этого каждодневного общения императора с ними складывался важнейший механизм принятия решений. Чув-
ствуя свою зависимость от докладчиков, император пытался освободиться от нее. Ему приходилось искать обходные маневры (с. 52).
Цари чувствовали, что самодержавная власть неизменно выскальзывала из их рук. Решения готовились и, в сущности, принимались бюрократией. Слова Николая I о том, что Россией в действительности правят столоначальники (т.е. чиновники даже не высшего, а среднего звена), мог повторить и его внук, и правнук. И при этом удельный вес бюрократии в России заметно уступал тому, что имело место в ведущих европейских державах. Это было хорошо известно и в конце XIX - начале XX в., что позволило Д. И. Менделееву говорить о «недоуправляемости» империи (цит. по: с. 67). Но чиновничество в России диктовало всем свою волю. Государственный совет самим фактом своего существования символизировал то, что «власть в России принадлежала не действующим министрам и даже не государю императору, их назначившему, а прежде всего бюрократической корпорации» (с. 102). Немалую роль в законотворчестве играла Государственная канцелярия, и многие правовые акты были написаны ее сотрудниками. Это лишний раз подчеркивает тот факт, что Россией правила именно корпорация чиновников, многих из которых даже нельзя отнести к высокопоставленным. В руках государственного секретаря оказывались многие нити управления. В конце концов, именно государственный секретарь говорил с императором от имени Государственного совета (с. 136). Его постоянное взаимодействие с царем позволяло последнему хоть как-то влиять на подготовку законов. В противном случае государь оказывался заложником уже принятых решений.
Различные комиссии были необходимым механизмом согласования позиций министерств, отношения между которыми были конфронтационными. Центр подготовки преобразований окончательно сместился в министерства. На императора в большей степени, чем прежде, возлагались обязанности «медиатора» между противоборствовавшими ведомствами. Это свидетельствовало не об укреплении его власти, а об упрочении позиций министерств, которые все чаще выступали основными экспертными центрами в рамках своей сферы компетенции (с. 154).
При сложных отношениях внутри правительства министров должен был объединять сам император. Однако на практике такого
не было. У императора не хватало сил держать в своих руках все нити управления постоянно усложнявшегося государственного аппарата. О необходимости объединенного правительства постоянно говорили, но практически ничего для этого не делали. Совет министров возобновил свою работу в России только в октябре 1905 г. (после последнего своего заседания в декабре 1882 г.).
Впрочем, отсутствие правительства не означало того, что в России отсутствовала коллегия министров. Она была и играла определенную роль в системе управления. Правда, К.П. Победоносцев охарактеризовал Комитет министров как учреждение исключительно канцелярское. Это была общая и вполне обоснованная точка зрения (с. 163).
Имевшиеся высшие государственные учреждения не во всем устраивали верховную власть, которая искала «обходные маневры», дабы ее воля становилась законом быстрее и с меньшими издержками. В этом сказывалась, помимо всего прочего, вера императора в собственные безграничные полномочия, которые на практике имели пределы. Это одно из внутренних противоречий политической системы, которых в действительности было немало. Сложившаяся законодательная процедура казалась неудовлетворительной, но отказаться от нее не решались, опасаясь необратимых последствий. Во всех бедах винили бюрократию, но пытались исправить положение при помощи все той же бюрократии. «В итоге государственное здание Российской империи становилось все более сложным и запутанным, а законодательные процедуры - более изощренными. В них разбирались только опытные чиновники, чья власть лишь укреплялась» (с. 176).
Дело управления страной было в первую очередь возложено на министерства. Кроме того, именно там готовилось большинство законодательных решений. Министры хотя бы в силу должностного положения - доверенные люди царя, ключевые фигуры «бюрократического ареопага» (с. 181). В бюрократической системе одновременно происходили распыление и централизация власти. С одной стороны, все подчинено воле высшего начальства, с другой -оно было вынуждено делегировать свои полномочия подчиненным, «начальству поменьше», которое в свою очередь было вынуждено делать то же самое. Император «зависел от министров, министры -от своих товарищей, товарищи - от директоров департаментов
и т.д. Это был путь "распыления" ответственности. Вместе с тем это была "лестница", по которой поднимались законопроекты на пути превращения их в законы, нередко способствуя обогащению их составителей» (с. 194-195).
Так или иначе добиваясь своего, министры проводили ведомственную политику, которая не складывалась в общегосударственную. Их порой успешная, но мало скоординированная деятельность приводила к асинхронности развития страны и тем самым мало-помалу дезорганизовала жизнь в России.
Рассматривая проблему «пресса и власть», автор пишет, что «Московские ведомости» М.Н. Каткова и «Гражданин» В.П. Мещерского - «исключительные случаи прямого влияния периодических изданий на политическую жизнь страны конца XIX - начала XX в. Роль других газет и журналов была существенно скромнее. И все же она была» (с. 221). Бюрократы жили в том же кругу идей, что и их критики. «Они были столь же подвержены интеллектуальной моде, конъюнктуре, веяниям времени, чем можно было с успехом пользоваться» (с. 222).
Но главное заключалось в том, что политика не была предметом обсуждения высшей бюрократии, которая ведала делами исключительно управления. Российский чиновник, каким бы высокопоставленным он ни был, политиком не являлся. Он не мог поставить вопрос (если это - не частная беседа) о векторе развития страны. В сфере его интересов - «исключительно родное ведомство и направления деятельности последнего» (с. 223). Вплоть до 1906 г. в Российской империи был один подлинный политик - царь. Лишь он мог определять направление развития страны. Функции главы правительства должен был исполнять сам государь, который, однако, с ними даже технически не вполне справлялся: слишком велики были возложенные на него обязанности. «В итоге единственный политик не мог быть полноценным политиком, и, соответственно, политика в России осуществлялась без политиков» (с. 224).
Российская бюрократия не была политически монолитной. И даже «четкой грани, отделявшей общественность от представителей власти, не было» (с. 241). Власть и оппозицию объединяли бесконечные нити семейных, родственных, дружеских связей. Иногда так случалось, что противоправительственные объединения складывались непосредственно вблизи престола.
Бюрократию традиционно обвиняли в органическом неприятии земства и вообще всякого общественного самоуправления. Эта оценка не вполне отвечала реальности, однако определенные основания у нее были (с. 242-243). В ближайшем окружении царя ждали катастрофу, в том числе и К.П. Победоносцев, считавший революцию в России неизбежной. Близкий ко двору Д.Б. Рихтер также предвещал скорый кризис (с. 281).
Ограниченность пространства публичной политики затрудняла положение самого правительства. Ведомственная борьба исключала согласие даже в среде высшей бюрократии. Взгляды высших сановников империи оставались неизвестными для императора. Принимая важные государственные решения, приходилось действовать, «как будто в потемках». Сложно было предсказать исход межведомственных трений, позицию чиновничества по тому или иному вопросу. Император не рисковал возбуждать вопросы, которые, по его мнению, могли бы вызвать однозначное неприятие в Государственном совете. Проблема была не только в отсутствии консолидированной власти. Трудность состояла в том, что высшая бюрократия весьма приблизительно представляла население страны, его хозяйственную жизнь.
Российская централизация покоилась на шатких основаниях. Жёсткая бюрократическая форма создавала видимость всеобщего порядка, скрывая при этом содержание социальных процессов, о которых можно было только догадываться.
Насколько чиновничество гордилось своим знанием делопроизводства, настолько оно комплексовало перед теми, кто претендовал на знание реалий местной жизни. Это объясняло и авторитет земства, и желание привлекать на государственные посты людей дела, таких как, например, С.Ю. Витте.
Неуверенность в себе петербургского чиновничества объяснялась также отсутствием выстроенной сети правительственных учреждений на местах. Административная вертикаль дальше губернского города практически не шла (с. 285).
Автор завершает работу следующим выводом: «Разговор о поздней Российской империи обычно сводится к вопросу: почему она пала в 1917 г.? Вопрос можно поставить иной: почему столь сложно организованное, внутренне противоречивое образование так долго существовало и даже динамично развивалось на протя-
жении XIX - начала XX в.? Почему бюрократия, опираясь на столь шаткую основу, продолжительное время справлялась с задачами управления страной, несмотря на социальные, экономические, политические, национальные, международные конфликты? Причина удач, равно как и поражений российского управленческого класса будет крыться в одних и тех же его качествах: корпоративном единстве, аполитичном профессионализме, административной фантазии, способной творить новое в узком коридоре отечественного законодательства, самоуверенности» (с. 290).
В.М. Шевырин
2018.02.011. ГАВЛИН М Л. ДИНАСТИЯ ФОН МЕКК. «ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЕ КОРОЛИ» И МЕЦЕНАТЫ. - М.: Новый Хронограф, 2016. - 216 с.
Ключевые слова: Российская империя; предпринимательство и меценатство; династия фон Мекк.
В монографии канд. ист. наук М.Л. Гавлина воссоздается история семейства предпринимателей, «железнодорожных королей» фон Мекк, известного не только строительством железных дорог, но и своей выдающейся меценатской деятельностью, многими начинаниями в области культуры и искусства. Книга состоит из предисловия и следующих частей: «Миллионы "железнодорожного короля"»; «Опора семьи и меценат»; «Надежда фон Мекк и П. И. Чайковский»; «Наследники семейного дела и традиций»; «Потомки династии»; «Вместо заключения». Работа снабжена списком литературы и указателем имен.
Семья фон Мекков, предки которых были выходцами из Германии, стремительно выдвинулась в ряды богатейших семей России на волне «железнодорожной горячки» 1860-1870-х годов. Начиная с этого времени и вплоть до 1917 г. многие представители династии занимали выдающееся место не только в экономической, но и в общественной и культурной жизни страны.
Основатель династии - Карл Федорович (Карл Оттон Георг Фридрих) фон Мекк (1821-1876) - барон, крупнейший предприниматель, инженер путей сообщения, известный строитель и владелец частных железных дорог России, к концу жизни имел звание действительного статского советника. Карл, представитель 13 поколе-
