CC BY
213
Отечественная история
Т.В. Антонова
Программа «Политической новизны» великого князя Константина Николаевича Романова
В статье рассматривается политическая программа великого князя Константина Николаевича Романова, моделируемая по отдельным эпизодам его участия в государственных делах. Автор выделяет стержневые аспекты программы, ее идеологию и мотивацию. Фактография статьи дополняет портрет либеральной бюрократии России эпохи великих реформ, ее противостояние с «правым» лагерем в окружении императора Александра II.
Ключевые слова: либеральная бюрократия, самодержавие императора Александра II, великий князь Константин Николаевич, либеральные реформы, совещательное представительство, децентрализация управления, «конституционные проекты», земство, общественная самодеятельность.
С приходом к власти императора Александра II (февраль 1855 г.) для российской либеральной бюрократии вновь (после первой четверти XIX в.) открывается возможность «выхода из тени» для содействия преобразованиям страны в духе идеологии Европейского Просвещения. В эту пору новой «политической оттепели» одним из ее представителей был родной брат императора, великий князь Константин Николаевич (1831-1892). С 1857 г. он являлся членом Секретного (затем Главного) комитета по крестьянскому делу, а с 1860 г. - его Председательствующим, членом Финансового и Сибирского комитетов, с 1861 по 1864 гг. - наместником в Царстве Польском, Председателем Государственного Совета (1865-1881). Принадлежность к династии, высокий
_
государственный статус и внутренняя мотивация великого князя стали тем ресурсом, который обеспечил его заметное влияние на государственные дела. Та роль, которую великий князь сыграл в эпоху великих реформ 1860-х гг., питает неиссякаемый интерес исследователей к его личности. Ее осмысление позволяло исследователям говорить о феномене либеральной бюрократии в самодержавном государстве [10; 13; 15; 20; 25; 30]. Один из аспектов этой проблемы - инициированная великим князем программа государственных преобразований, ее социально-политический диапазон и итоги.
Первым серьезным делом К.Н. Романова стала подготовка проекта «Морских уставов». Она продолжалась 10 лет (1850-1860). Его помощником был назначен чиновник особых поручений Министерства внутренних дел коллежский секретарь А. В. Головнин, сын выдающегося мореплавателя В. М. Головнина. С этого момента началась их многолетняя крепкая дружба. Старший по возрасту и более опытный в канцелярских делах Головнин оказался не только верным соратником, но иногда и «вдохновителем» многих реформаторских инициатив. Современники считали, что Головнин сделался при Его Высочестве «чем-то вроде первого министра» [23] и без него «великий князь, Генерал-Адмирал, не был бы тем, что он есть, не играл бы своей роли» [5]. В морской реформе эта роль Константина Николаевича проявилась в способности определить стратегию, руководствуясь не узко бюрократическими интересами, а реальными потребностями страны, достижениями науки мореплавания и мнением «морского мира».
Наведение порядка в Морском министерстве он начал с отказа от канцелярской парадности и бумажной отчетности, которые прятали истинное положение дел. «Взгляните на годовые отчеты, - назидал великий князь чиновников своего ведомства, - везде сделано все возможное, везде приобретены успехи, везде все водворяется если не вдруг, то, по крайней мере, поспешно... Взгляните на дело, всмотритесь в него, отделите сущность от бумаги - то, что есть, от того, что кажется, правду от неправды, и редко где окажется прочная, плодотворная польза. Сверху блеск, внизу гниль» [22]. Он требовал не рапорта об успехах, а доклада о непорядках. «Требую откровенного изложения тех несовершенств и непорядков, которые следует устранить... Нужно, чтоб факты, а не фразы хвалили нас», -предписывал великий князь одному из своих подчиненных, Б.А. Гла-зенапу, в декабре 1854 г. [28]. В конце концов Морское министерство настолько очистилось от прежней рутины, что современники стали называть его «Министерством прогресса». Такая репутация обеспечила приток талантливых сотрудников, которые, по свидетельству А. Ф. Кони,
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
«в конце 50-х годов нашли приют для своей трудоспособности и арену для деятельности в морском министерстве, где под влиянием великого князя Константина Николаевича веяло новым и благотворным духом» [17]. Позитивный общественный резонанс о деятельности Морского министерства был связан и с изданием под патронажем великого князя журнала «Морской сборник» [12]. Освобожденный как ведомственное издание от общей цензуры, журнал стал ареной обсуждения в либеральном духе вопросов текущей политики и темы реформ; на его страницах публиковались произведения прогрессивных писателей (Д.В. Григоровича, М.Л. Михайлова, Н.Г. Чернышевского и др.). Спустя четверть века общественная пресса отметила личную заслугу Его Высочества, создавшего прецедент гласного обсуждения политических вопросов: «Первые попытки русской общественной мысли высказываться в печати с некоторым простором о действительных нуждах общества, об интересах живых, проявились именно в «Морском сборнике»... Таким образом, и расширение прав русской печати фактически началось под покровительством великого князя Константина Николаевича» [26].
В ломке старого великий князь опирался на офицерский корпус флотов, считая полезной «децентрализацию» системы его управления. Поэтому и проект Морского Устава разрабатывался по новому сценарию, гласно и публично. Первоначальный его вариант рассылался «по всему морскому миру», офицерам Балтийского и Черноморского флотов, и переделывался по их отзывам и замечаниям. В его принципах был учтен законодательный опыт морских стран Европы. Головнин свидетельствовал, что великий князь «приказывал составить подробные обозрения всех прежних узаконений» для сравнения с «постановлениями иностранными» [6].
Помимо правовых аспектов морской реформы, усилия Константина Николаевича были направлены на техническое переоснащение отечественного флота. Для этой цели им тщательно изучались «образчики» европейского кораблестроения. Во время своего пребывания во Франции в апреле 1857 г. он с пристрастием осматривал Адмиралтейство, поражаясь «колоссальности» размеров фрегата «L’lmperatrice Eugenie» с двигателем в 800 сил для обеспечения хода в 12 узлов, заводом «с огромными станками, который составлял огромную экономию рук и работы». В чертежной его внимание привлекли «детальные планы» новых кораблей. Из этих посещений он старался извлечь «во всех подробностях» все, что только может быть полезно дома, «все, что пойдет нам впрок».
Вскоре после подписания Парижского трактата (1856) и по мере накопления в стране финансовых ресурсов началась модернизация российского флота. Стартовой площадкой новых военных кораблей-броненосцев,
оснащенных паровым двигателем, стали гавани Балтики: Петербург, Кронштадт, Стрельна, Охта. В конце 1858 г. великий князь с гордостью докладывал императору о фрегате «Светлана», которым любой флот мог бы гордиться: «Он будет носить сплошную 60-фунтовую артиллерию и ходит по 12 узлов». С азартной увлеченностью вел он будничные дела большого корабельного хозяйства, успевая в течение дня побывать на пороховом и пильном заводах, в адмиралтейских мастерских, в доках, посмотреть на переоборудование старых шлюпочных сараев, поговорить
0 купленных за границей «винтах и машинах» и проконтролировать, как идет их установка на стоящих под кранами судах. «В 8 утра отправился в Кронштадт», - записал Константин Николаевич в дневнике 22 марта
1860 г. - «Приехавши, отправился прямо на Пороховой завод. Котлы «Гремящего» шибко подвигаются вперед. В кузнице видел сварку второй пушки, а в токарной - сверление первой. Обошел все мастерские завода, везде большая деятельность» [3; 11].
Таким ритмом достигалось многое, но не все из задуманного в морской реформе ему удалось осуществить. Ощутимым поражением стала кадровая политика. Великому князю «не хватило поддержки» для изменения порядка выдвижения на должность по личным качествам, «не стесняясь чинами». Головнин объяснял этот неуспех тем, что противники его идеи «видели в уничтожении чинов меру демократическую, которая стремилась к введению между людьми равенства» [4].
В деятельности Константина Николаевича проявилось и другое качество, редкое для высокопоставленных сановников империи: он высоко ценил значение науки как опоры государственной политики. Не будучи ученым, он помогал организации творческих сил страны благодаря своему председательству в научных обществах - географическом, археологическом, техническом и др. Первым поприщем его служения науке стало Русское географическое общество. 6 августа 1845 г. император Николай
1 утвердил ходатайство учредителей общества, известных ученых, путешественников и мореплавателей (К. Бэра, Ф. Врангеля, К. Арсеньева, Ф. Литке, В. Даля, В. Струве, П. Кеппена и др.) «с отпуском в пользу общества 10 тыс. руб. серебром из государственного казначейства». Тем же указом император согласился на избрание Константина Николаевича его председателем. Так, еще до присяги, до совершеннолетия, перед ним открылась перспектива тесных контактов с научной общественностью России. По мере включения великого князя в большую политику он умел использовать свое положение для выгод науки. На средства Русского географического общества и Морского министерства печатались труды по этнографии, географии, статистике, снаряжались экспедиции
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
за Урал, в Заполярье, Среднюю Азию, Сибирь. По инициативе великого князя в 1856 г. была отправлена литературная экспедиция для исследования жизни русской деревни. Ее участники - приглашенные им известные русские писатели С.В. Максимов, Д.В. Григорович и др. [12]. В 1859-
1861 гг. при Отделении статистики работал Политико-экономический комитет [29]. Он стал своеобразным общественным форумом, соединившим представителей высшей администрации (министров, управляющих департаментами министерств, членов Государственного совета), науки, литературы и промышленности. На его публичных собраниях, которые Константин Николаевич посещал не парадно - участвовал в дискуссиях, обсуждались острые злободневные вопросы налогов, землеобеспече-ния крестьян в России, колонизации. Они совпали по времени с самым острым периодом в разработке нового крестьянского законодательства. Это совпадение указывает на то значение, которое великий князь придавал научной полемике для правильного решения трудных вопросов русской политики. С его точки зрения, наука должна была определять вектор государственной политики, помогая правительству прогнозировать ее результаты, предупреждая ошибки. Эту мысль он выразил в 1872 г., выступая на 8-й сессии Международного статистического конгресса в Петербурге: «Статистика является неизбежной помощницей всякого органа общественно-государственной жизни. Слова эти исходят не из теоретического убеждения, а из личного опыта, приобретенного в качестве Председателя Государственного Совета» [21].
Со второй половины 1850-х гг. центральным вопросом внутренней политики стала подготовка отмены крепостного права. Активной поддержкой идеи освобождения крестьян великий князь обеспечил себе репутацию главы «либеральной партии», «партии красных», в окружении императора. Сразу же вступил он в противоборство с Председателем Секретного комитета кн. А.Ф. Орловым, пытавшимся завести реформу в тупик и даже упразднить Комитет. Константин Николаевич отстаивал мысль об освобождении крестьян с передачей им земли в собственность, но с сохранением общинного начала там, где этому способствовали местные условия. В тот момент такая позиция опережала готовность императора согласиться на освобождение крестьян с землей и тем самым вызывала ненависть крепостников.
Влияние великого князя на ход крестьянской реформы значительно усилилось после назначения его Председателем Главного крестьянского комитета. Но этому событию предшествовала описанная А.В. Головниным ситуация психологического надлома. В течение лета 1860 г., рассказывал Головнин, он каждую неделю сообщал великому князю све-
дения, собираемые им в поездке по внутренним губерниям, куда отправился с согласия Его Высочества для изучения мнения о предстоящей реформе широкого круга лиц - губернаторов, предводителей дворянства, помещиков и крепостных крестьян. Главный результат наблюдений Головнина сводился к мысли о необходимости ускоренного завершения начатого дела, о невозможности откладывать его еще на несколько лет. По возвращении Головнин нашел великого князя в Павловске в «странном расположении духа», которое крайне огорчило его и в котором он увидел влияние людей, «не любящих Россию». В разговоре с Головниным Константин Николаевич заявил, что не хочет заниматься этим делом, которое требует специальных сведений; признает себя только моряком, а занятия крестьянским вопросом его отвлекут от флота; что он желает отправиться на «нашу эскадру», находившуюся тогда у берегов Сирии. Он даже намеревался просить Государя уволить его от участия в Главном комитете. Головнин «с ужасом и горестью» воспринял попытку демарша великого князя. Он полагал, что тому виною доктор Гауровиц и супруга Константина Николаевича, великая княгиня Александра Иосифовна, желавшие отплыть в свите великого князя за границу, подчиняясь своим личным целям и эгоистичным расчетам, тогда как крестьянская реформа мало тревожила их ум. Супруга великого князя, «находясь под влиянием людей крайне ограниченных, из так называемых консерваторов, желала удалить великого князя от так называемых красных, которые составляли крестьянское положение, и, отстранив его от всякого участия в крестьянском деле, не поссорить окончательно с русским дворянством, которое враждебно смотрело на все это», - констатировал Головнин. Сам же великий князь, по свидетельству биографа, соглашался с их доводами из-за «природной скромности» [4].
В конце концов душевные колебания и скепсис великого князя были преодолены. С 10 октября 1861 г. начались почти ежедневные заседания Главного комитета, куда уже поступил разработанный Редакционными комиссиями Заключительный проект крестьянской реформы. Они продолжались до января 1861 г. и проходили в жарких спорах, взаимных колкостях между сторонниками и противниками улучшения быта крестьян. Нередко присутствовавший на заседаниях Комитета Государь не выходил, по выражению Головнина, «из системы молчания», допуская полную свободу прений. Тем весомее было слово великого князя в поддержку мысли о мировых съездах, чтобы оградить интересы крестьянства против «преобладающего влияния дворянства, их корыстолюбия», его умение сдерживать полемический задор генерала М.Н. Муравьева и князя В. А. Долгорукова, стремившихся убедить царя в необходимости
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
уменьшить земельные наделы крестьян и увеличить их повинности. Уже к ноябрю 1860 г. он вполне овладел искусством сдерживания своих оппонентов и «не допускал споров пустых», затягивающих дело. Поэтому работа комитета под председательством Его Высочества была завершена менее чем за полгода. 19 февраля 1861 г. Александр II подписал Манифест об освобождении крестьян.
Однако противники этой великой исторической развязки свое затаенное недовольство ею материализовали в «ненависти, клевете и злобе» по отношению к брату царя. Головнин считал, что результатом интриг «ретроградной партии» стало последовавшее вскоре «удаление» великого князя из Петербурга «чрез назначение Его наместником Царства Польского» (1861). По ощущениям самого великого князя, его придворные недоброжелатели никогда не могли забыть и простить ему его роли в крестьянской реформе и того, что он и в дальнейшем как «цепная собака» оставался на страже принципов 1861 г. [24].
Приверженность либеральному реформаторству побуждала великого князя ответить на самый трудный для брата самодержца вопрос о реорганизации модели государственного управления. Осенью 1866 г., находясь в своем крымском имении Ареанде, Константин Николаевич составил «конституционный проект», главная мысль которого сводилась к следующему. Он обращал внимание императора, которому адресовалась его записка, на «недовольство общества» обстоятельством отчуждения от власти при желании ее поддержать. Сетования «мыслящих и преданных правительству людей» Константин Николаевич свел к следующему: «До Государя правда не доходит; администрация и бюрократия нами завладели; чиновничество стоит неодолимою стеною между Государем и Его Россиею; Государь окружен опричниками...». Укорененная традиция игнорирования самодержавной властью «сетований общества» представлялась великому князю явлением «неблагоразумным», «ненормальным». Поэтому он считал необходимым предпринять меры для удовлетворения «разумных и справедливых желаний общества», опираясь на институт земства и уже существовавший порядок выборности гласных. Великий князь предлагал «придать этим началам значение более общее» для созыва при Государственном Совете совещательного собрания экспертов. Нужды и потребности населения, пояснял он, «могут быть с полным успехом заявляемы Правительству только людьми, избранными населением для этой именно цели. Согласно сему основному началу, мною предполагается, чтобы совещательное собрание состояло из лиц, избранных не Правительством, а самими общественными учреждениями», губернскими земскими собраниями и городскими думами больших
городов. Собранию этому, по убеждению великого князя, следовало бы поручить «предварительное рассмотрение законодательных предположений, требующих ближайшего соображения с местными потребностями, а также предварительное обсуждение ходатайств земских и дворянских собраний и городских дум» [18]. Та же идея совещательного представительства была сформулирована еще в 1863 г. министром внутренних дел П.А. Валуевым, и его проект являлся для великого князя в некотором роде первоисточником [16]. Однако, как и проект Валуева, записка великого князя не вызвала интереса императора. Исконное отношение Александра II к самой идее представительства было резко отрицательным. Так, в 1865 г. на предложение московских дворян предоставить дворянским собраниям законодательные полномочия он ответил распоряжением закрыть Московское губернское дворянское собрание. В специальном рескрипте Валуеву император заявил: «Право вчинания по главным частям постепенного совершенствования государственного устройства принадлежит исключительно мне и неразрывно сопряжено с Самодержавною властью, Богом мне вверенной. никто не призван принимать на себя, предо Мною, ходатайство об общих пользах и нуждах Государства» [2]. На том же основании отвергал он претензии земских деятелей созвать Собор и, чтобы не допустить популярности их требований, в декабре 1866 г. подписал Высочайший указ, ограничивающий земскую гласность и запрещающий публикацию стенограмм заседания земских собраний.
Тем не менее Константин Николаевич все же вернулся к своей «конституционной» идее через 13 лет, в январе 1880 г. Тогда он рассчитывал соединить свои усилия с либерально настроенным гр. М.Т. Лорис-Ме-ликовым, которого царь призвал возглавить Верховную чрезвычайную комиссию (февраль 1880 г.) для борьбы с крамолой. Программа и принципы Лорис-Меликова, его попытки вернуть власть на путь реформ начала 1860-х гг. глубоко импонировали великому князю. Как сторонник данного курса, он ожидал стремлений Лорис-Меликова к личной договоренности между ними о совместных действиях в этом направлении. Но тот этого шага не сделал. «Своя своих не познаша», - сокрушался позднее великий князь [24]. Как личную и великую историческую драму встретил он гибель Александра II 1 марта 1881 г., которая обрекла на «канцелярский конец» все реформаторские начинания Лорис-Меликова, включая и созыв в комиссию с совещательными правами избранных от общества депутатов [1].
В дальнейшем, оказавшись при Александре III отставленным со всех государственных постов, Константин Николаевич был убежден, что «дело далеко не потеряно», и верил в то, что главная задача государс-
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
твенной политики по-прежнему состояла в опоре на общественные силы: «Надобно было обратиться к России, чтобы она сама собою правила», т.к. «невозможно более править ни армией солдат, ни армией чиновников», что приведет Россию к «погибели». «Если б нас призвали, - мечтал он в 1882 г., - то, разумеется, мы бы обратились к самому обществу, к земству, ко всем живым силам, присущим в России» [24]. Но его не призвали.
13 июля 1881 г. был подписан Высочайший указ об увольнении великого князя со всех постов, «снисходя к просьбе» его. «Моя политическая жизнь этим кончается; но я уношу с собою спокойную совесть своего исполненного долга, хотя с сожалением, что не успел принести всей той пользы, которую надеялся и желал», - так резюмировал великий князь одно из самых горьких событий своей жизни [24]. Пережитая великим князем драма отставки усиливалась тем свойством его натуры, которую верно определил А.Ф. Кони: «Он не был способен к роли равнодушного созерцателя, и его живая восприимчивость, подчас даже переходившая в нервную впечатлительность, заставила его раньше многих понять потребности времени и ближайшие задачи России после Севастопольского погрома» [17].
В парижском «изгнании» он получал корреспонденции из России, в которых ему рисовали «неприличную картину Петербургских деяний». Он соглашался с ее оценкой своими единомышленниками и, прежде всего, А. Головниным: «Мы с 1 марта как бы вышли из колеи» - и добавлял: «Вышли из колеи не силою обстоятельств, а потому, что сами этого захотели. Первый выход из колеи совершился в достопамятный день 8 марта в единственном Совете министров, когда вместо того, чтобы идти по колее указаний покойного Государя, мы с нее добровольно сошли. За этим первым выходом из колеи пошли неотвратимо один выход за другим. Манифест 11 апреля и увольнение Лориса, Милютина и меня были выходами из колеи. Как и не утверждение единогласного решения Государственного Совета по выкупному делу, как затем назначение Игнатьева, все это суть выходы из колеи, фатально следующие одно за другим. Дурное начало ведет за собою фатально дурное продолжение. Потому стала возможна и Священная дружина, и подпольное влияние Катковых и Победоносцевых, и положение о поднадзорных, вполне понятно преследование прессы, еврейские погромы и многое, что творится перед нашими глазами» [7].
Одним из неблаговидных дел петербургской власти он считал назначение графа Д. А. Толстого министром внутренних дел, которое встретил такой репликой: «Из огня да в полымя, из царства лжи в царство тьмы, в чистую катковщину!», «Страшнее насмешки над Россией трудно себе
вообразить!». Он воображал, каким может быть неожиданный визит к нему, парижскому затворнику, Толстого и был готов с ним говорить не о погоде, а о делах, хотя и понимал, что в этом случае «масса желчи с обеих сторон пришла бы тогда в движение». Он бы ему сказал, «какую вредную и бесполезную штуку он сделал», имея в виду Временные правила по делам книгопечатания 1882 г., которыми практически отменялась судебная юрисдикция печати, над которой устанавливался контроль комитета четырех министров. Бесполезную потому, что и «теперешний закон дает ему совершенно достаточную власть давить, уничтожать всякое свободное слово, всякую свободную мысль», вредную, потому что «давление слова и мысли никогда, нигде к добру не приводили, что мы знаем не только по истории, но и по собственному опыту». Его возмущал порядок, которым был принят «этот скверный закон», «мимо» Государственного Совета, потому что Толстой, по его убеждению, «наперед сознавал, что он там встретит такую критику, такую сплошную оппозицию, при которой его проект не смог бы пройти» [8]. В этом виртуальном разговоре с Толстым великий князь, распаляясь, уличал его в попытках «сломать Университетский устав 1863 г.», изменить отношение к земству, которое «он хочет давить». Хватило бы у него претензий и к другим министрам (Сольскому, Шестакову, Грейгу), позволявшим ломать принципы и «предания» эпохи 1861 г. Но Константин Николаевич убеждал себя и своего корреспондента Головнина в том, что вовсе не жаждет этих споров, которые не имели бы результата, кроме ссоры, и были бы ничем иным, как «бросанием гороха об стену». В то же время он не мог освободить своего сознания от мучившей его мысленной полемики: «Хотя и живу в действительном уединении, не могу не принимать горячо к сердцу то, о чем слухи до меня доходят». И эти слухи убеждали его в том, что «у нас само Правительство воспитывает народ для революции и приготавливает, пропагандирует ее почище всяких нигилистов!» [9]. Приведенные реплики относятся к тому периоду, когда великий князь уже не влиял на государственные дела, но они подтверждают присущую его политическому сознанию глубину либеральных убеждений, что в 1860-е годы предопределило вектор его реформаторской программы.
Алгоритм решения вопросов государственной важности великий князь определил понятием «децентрализация». Его позиция в деле освобождения крестьян, проведенная им морская реформа, отношение к правам печати, к местному самоуправлению, «конституционные» инициативы формировались убеждением в необходимости власти отказаться от бюрократической «закваски» и призвать общественные силы в большую политику. Ее высший смысл и цель заключались, по представлению
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
Отечественная история
Константина Николаевича, в балансе интересов власти и общества, что увело бы Россию от перспективы революции. Он полагал, что такое историческое перевоплощение российского самодержавия возможно при удалении от трона «партии» крепостников. Именно их, а не систему власти, он считал главной причиной того, что начавшаяся в 1860-е годы либеральная модернизация в стране была приостановлена. Его политическая программа не предполагала демонтажа самодержавного правления и почти на славянофильский манер рассчитывала на соединение Царя с народом (Россией). Однако эта иллюзорность убеждений великого князя не умаляет значения его дел и намерений, которые намного превышали реформаторский потенциал династии.
Библиографический список
1.Всеподданнейший доклад гр. М.Т. Лорис-Меликова // Вестник права. Кн. 9. М., 1905. С. 284-291.
2.Высочайший рескрипт, данный Министру Внутренних дел // Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе. Т. ХЬ. Отделение первое. 1865. № 41729. СПб., 1867.
3.Головнин А.В. Записки для немногих // Вопросы истории. 1996. № 9. С. 91-111.
4.Головнин А.В. Материалы для жизнеописания великого князя Константина Николаевича с марта 1860 г. по март 1861 г. // Российская национальная библиотека. Рукописный Отдел. Ф. 208. Д. 22. Л. 19-37 об.
5.Государственный Архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 728. Оп. 1. Д. 2903. Л. 20.
6.ГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 1120. Л. 149-149 об.
7.ГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 1119 (2). Л. 201-201 об.
8.ГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 1120. Л. 134-135.
9.ГА РФ. Ф. 722. Оп.1. Д. 1120. Л. 170 об.
10. Джаншиев Г.А. Эпоха великих реформ. М., 1907.
11. Дневник Великого Князя Константина Николаевича (1858-1861) // 1857-1861. Переписка Императора Александра II с Великим Князем Константином Николаевичем. Дневник Великого князя Константина Николаевича / Сост. Л.Г. Захарова и Л.И. Тютюнник. М., 1994.
12. Днепров Э.Д. «Морской сборник» в общественном движении периода первой революционной ситуации // Революционная ситуация в России в 1859-1861 гг. М., 1965.
13. Долбилов М. Д. Бюрократы, реформаторы и дворянство в политической борьбе вокруг отмены крепостного права в России // Нестор. Историкокультурные исследования. Вып. 3. Воронеж, 1995.
14. Захарова Л.Г. Комментарии // Дневник Великого Князя Константина Николаевича. М., 1994. С. 221.
15. Захарова Л.Г. Самодержавие и отмена крепостного права в России 1856-1861. М., 1984.
16. Записка П.А. Валуева // Великая реформа. Т. 5. М., 1911. С. 230-270.
17. Кони А.Ф. Великий князь Константин Николаевич // Великая реформа. Т. 5. М., 1914. С. 230-270.
18. Конституционные проекты царствования Александра II. Записка Великого Князя Константина Николаевича // Вестник права. Книга 9. СПб., 1905. С. 270-282.
19. Краюхина М.А. Великий Князь Константин Николаевич как покровитель отечественной науки: Дис. ... канд. ист. наук. М., 2001.
20. Любавский М.К. Великий князь Константин Николаевич // Освобождение крестьян. Деятели реформы. М., 1911.
21. Международный статистический конгресс в Санкт-Петербурге. Восьмая сессия (1872 г.). Доклады и постановления. СПб., 1873.
22. Павлов-Сильванский Н.П. Великий князь Константин Николаевич. Собр. соч. Т.2. СПб., 1910.
23. Половцев А.А. Дневник государственного секретаря. 1883-1886. Т. 1. М., 1966. С. 449.
24. Россия. Век девятнадцатый. Альманах. М., 2000. С. 114, 120, 125.
25. Семевский М.И. Великий князь Константин Николаевич // Русская старина. 1892. № 2.
26. Страна. 1882. № 83.
27. Уралова М.Э. Императорское Русское Географическое Общество во второй половине Х1Х века: Дис. ... канд. ист. наук. СПб., 1994.
38. Центральный Государственный Архив Военно-морского флота (ЦГА ВМФ). Ф. 6. Оп. 1. Д. 10. Л. 24.
39. Чернуха В.Г. Деятельность Политико-экономического комитета Русского Географического Общества // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. 21. Л., 1990.
30. Шевырев А.П. Русский флот после Крымской войны: либеральная бюрократия и морские реформы. М., 1990.
ВЕСТНИК
МГГУ им. М.А. Шолохова
