CC BY
62
ния в Углич действительно следует относить ко временам Ивана Калиты» (с. 187). Об этом косвенно свидетельствует и тот факт, что в 30-е годы XIV в. в углическом Рождественском монастыре принял иночество уроженец Москвы Павел Обнорский, ставший позднее учеником Сергия Радонежского.
К. А. Аверьянов отвечает на один из основных вопросов исследования: почему Дмитрий Донской в своем завещании 1389 г. именует приобретения дедов не приданым, а «куплями»? В словарях русского языка XI-XVII вв. присутствует выражение «брачная купля», т.е. в древнерусском языке слово «купля» могло использоваться в значении «брачный договор». Более того, в источниках с XV в. термин «купля» начинает заменяться словом «приданое», которое дошло до наших дней (с. 227).
Главные доказательства авторского вывода по поводу «купель Ивана Калиты» содержат Ермолинская летопись и летописные своды 1497 и 1518 гг. В них по отношению к Галичу и Белоозеру употребляется выражение «опришнее княжение». А термином «оп-ришнина» в XIV в. назывались владения, выделявшиеся в полную собственность княгиням-вдовам. Другими словами, летописец «подчеркивал, что эти владения достались московским князьям за их супругами и сохраняли свой особый статус земель, полученных в приданое, еще долгое время», - заключает К. А. Аверьянов (с. 236).
О. В. Бабенко
2018.05.009. ЗЕМЦОВ ВН. НАПОЛЕОН В РОССИИ: СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ИСТОРИЯ ВОЙНЫ И ОККУПАЦИИ. - М.: Политическая энциклопедия, 2018. - 431 с. - (Эпоха 1812 года).
Ключевые слова: Отечественная война 1812 г.; Литва, Москва и Урал при Наполеоне; социокультурные аспекты Отечественной войны 1812 г.
В монографии д-ра ист. наук, профессора В.Н. Земцова на основе широкого круга отечественных и зарубежных источников показаны особенности межкультурных контактов в эпоху Отечественной войны 1812 г. В центре внимания автора три региона Российской империи - Литва (явившая пример ситуации в западных губерниях), Москва (демонстрировавшая вариант развития собы-
тий в центре великорусских территорий) и Урал (глубинный регион империи, только косвенно затронутый событиями войны). Книга состоит из введения, трех глав («Литва при Наполеоне»; «Москва при Наполеоне»; «Военнопленные армии Наполеона в русском плену: Опыт Урала») и заключения. Снабжена именным указателем.
Во введении автор пишет, что война все чаще начинает восприниматься не только как результат и факт политического действия, но как явление скорее культурное и социокультурное, разительно отличающееся от производственной, экономической и политической сфер. Это обстоятельство заставляет по-иному смотреть и на войны прошлого, концентрировать внимание не на военных действиях как таковых и даже не на политической и дипломатической сторонах военного конфликта, но на человеке в условиях войны и в целом - на социокультурной стороне войны.
Наполеон и высшее командование армии имели все возможности, для того чтобы накануне открытия военных действий достаточно точно представлять географию, историю, экономическую, социальную и иные стороны жизни России. Это не исключает того, что, во-первых, многие реалии, с которыми французам и их союзникам пришлось столкнуться в России, не могли быть адекватно соотнесены с традиционным набором понятий человека эпохи западноевропейского Просвещения. Так, во французском языке не было точных эквивалентов для обозначения таких явлений, как «изба», «усадьба», «помещик», «крепостной», «мужик» и т.д. Во-вторых, не всегда ясно, как именно имевшейся информацией о России Наполеон и его окружение реально воспользовались. В-третьих, российские реалии оценивались Наполеоном исключительно через призму глобальной геополитической задачи вытеснения России из европейского политического и даже цивилизационного пространства. Более того, борьба с Россией и русскими мыслилась как важнейший фактор сплочения остальных народов континента. «...Я поведу за собой всю Европу», - сказал Наполеон известному деятелю Первой империи Ж. Фуше перед походом в Россию. «...Я шел на Россию во главе остальной Европы, - говорил он на острове Св. Елены. - Начало было популярным, дело было европейским»
(с. 11).
По всей видимости, Наполеон планировал скоротечную войну, исход которой должен был быть решен на территории западных
губерний Российской империи. Это предопределило тот факт, что особое внимание политическое и военное руководство Франции обратило именно на западные, «национальные», регионы потенциального противника. Однако степень антироссийских настроений в этих регионах Наполеон и его окружение явно переоценивали. К этому добавились и иные факторы, негативно повлиявшие на реализацию целей и задач армии вторжения. В западных губерниях польско-литовская знать была всерьез обеспокоена (эта обеспокоенность, не проявлявшаяся явно, все же определенно ощущалась) возможностью введения «гражданских свобод», что могло вынести на поверхность и крестьянский вопрос, чего местная элита боялась более всего. Есть основания полагать, что опасения подобного рода стали одной из главных причин перемены в настроениях основной части польско-литовской знати в пользу возвращения под российский скипетр. В то же время призывы наполеоновской администрации к сохранению в западных регионах прежнего социального порядка привели к тому, что все происходившее, сопряженное с реквизициями, мародерством и другими тяготами войны, литовское крестьянство быстро стало воспринимать как трагедию. В конечном итоге межкультурная гармония между чинами Великой армии и местным населением оказалась невозможной. Приход Наполеона в Литву постепенно все более и более воспринимался как оккупация (с. 61).
К началу вторжения в Москву столица обезлюдела. К началу 1812 г. в первопрестольной, по данным полиции, было 270 184 жителя (с. 78). В Москве во время оккупации оставалось, как полагает автор, не менее 10 тыс. жителей. Раненых и больных солдат в ней оказалось больше - от 10 до 15 тыс. человек (с. 79). В условиях поспешного отступления, расстройства тыловых служб, пренебрежения ряда чинов своими обязанностями большую часть нетранспортабельных раненых пришлось оставить в Москве фактически на произвол судьбы. Немалая доля вины за это лежит на московском главнокомандующем Ф.В. Ростопчине. Его действия были во многом обусловлены и стремлением воздвигнуть непреодолимую преграду между подошедшими к Москве солдатами Европы и теми, кто оставался в первопрестольной. Российские власти пошли на крайние меры для разжигания антинаполеоновских настроений.
Эти меры были призваны не допустить контактов между оккупантами и местными жителями.
Грандиозный пожар, начавшийся вечером 14 сентября, и соединенные с ним грабежи и насилия расстроили завязывавшиеся было контакты между оккупантами и местным населением. То обстоятельство, что одновременно со вступлением Великой армии в Москву в ней начался пожар, «не просто наложило отпечаток на ход дальнейших событий, но и стало главным фактором, предопределившим характер взаимоотношений между солдатами армии Наполеона и оставшимися в городе жителями» (с. 100-101).
Вопреки уверениям Наполеона, некоторых мемуаристов и зарубежных историков в том, что «наполеоновские солдаты только грабили, но не поджигали дома», это было не так. Наполеоновские мародеры, как и русские, полагали, что грабить добро гораздо сподручнее, когда дом загорится. О поджогах такого рода писали многие: надзиратель Воспитательного дома И.А. Тутолмин, смотритель Павловской больницы в Москве П. Носков, отставной генерал-майор С.И. Мосолов и др. (с. 122-123).
В пламени московского пожара нашли свою смерть многие оставленные в городе русские раненые. Погибли или были угнаны в плен по меньшей мере 8 тыс. человек (с. 272). Всюду шел разнузданный грабеж, активное участие в котором принимали как наполеоновские солдаты, так и московские люмпены, сбежавшие уголовники и брошенные на произвол судьбы раненые русские солдаты.
Именно на эти дни - 3 (15), 4 (16) и 5 (17) сентября - приходится большинство свидетельств о насилиях оккупантов над женщинами. Ожесточенность, с которой была встречена Великая армия, и крах надежд на мирные переговоры вызвали ответную реакцию, выразившуюся в официальном санкционировании разграбления города. Только по прошествии нескольких дней ситуация стала меняться. Диалог между оккупантами и жителями возобновился. Наряду с чисто прагматическими целями, предопределившими действия оккупационных властей (стремление вступить в переговоры с Александром I, снять с себя ответственность за пожар, обеспечить себя продовольствием и другими ресурсами), важную роль в их поступках играли и чисто гуманистические факторы, связанные с человеческим сопереживанием. Что же касается москви-
чей, то большинство из них было озабочено в первую очередь проблемой выживания и сохранения, если это было еще возможно, хоть какого-то имущества. Впрочем, среди них нашлось и немало таких, кто в этих обстоятельствах ухватился за удобную возможность обогатиться. В «классический период» оккупации (т.е. после окончания большого пожара) диалог между оккупационными властями и местным населением в более или менее конструктивном формате стал происходить в первую очередь при условии социокультурной близости его участников, а именно между носителями элементов общеевропейской культуры. Немалую роль в преодолении межнациональных и ситуационных барьеров играл языковой фактор. При нахождении возможности языковой коммуникации (а это происходило чаще всего между представителями социально продвинутых групп) начинался достаточно конструктивный обмен смыслами, и наоборот: социокультурный, а значит, и языковой разрыв между участниками коммуникативных практик приводил к невозможности конструктивного диалога и росту взаимной отчужденности и неприязни.
Бесконтрольный грабеж Москвы Наполеону удалось остановить только к началу октября. Число убитых французами «поджигателей», истинных или мнимых, составило не менее 500 человек (с. 201).
Великий московский пожар кардинально ограничил возможности установления контактов солдат оккупационной армии с не покинувшими первопрестольную ее жителями. «Наполеон не мог не осознавать политического и морально-психологического воздействия произошедшего события. Именно поэтому он столь судорожно стал оправдываться перед Петербургом и Европой, рассуждать об отмене крепостного права, оказывать помощь московским погорельцам, а затем создавать московский муниципалитет». (с. 204).
Результативность действий муниципалитета и полиции, с точки зрения интервентов, оказалась чрезвычайно низкой. В подавляющем большинстве случаев эти органы власти действовали не в интересах армии Наполеона, но в интересах своих соотечественников. Причина заключалась не только в пассивности членов муниципалитета и чинов полиции, но и в том, что французское командова-
ние изначально отнеслось к возможностям каких-либо социальных перемен в великорусских губерниях России с большим опасением.
В октябре Наполеон уже готовился покинуть Москву. Из Кремля должны были быть вывезены все вещи, которые, по мнению Наполеона, представляли какую-либо ценность, не только материальную, но и - для русского человека - символическую (с. 337). Некоторую ясность в подсчеты объемов золота и серебра, награбленного Наполеоном в церквах Московского Кремля, может внести документ, хранящийся в архиве Исторической службы Министерства обороны Франции. Из текста документа следует, что к 4 октября переплавленных и распиленных предметов набралось 19 тыс. 10,5 русских унций (567 кг 653,53 гр.) золота и 200 тыс. русских фунтов (82 тыс. кг) серебра (с. 317).
Когда армия тронулась из Москвы, она являла собой картину уже значительно разложившегося военного организма. Согласно приказам, часть войск и обозов начали движение вечером 18 октября или ночью. «Выступление Наполеона из Москвы, - очень точно писал, основываясь на множестве воспоминаний, А.Н. Попов, -представляло давно невиданное в истории Европы зрелище. Оно напоминало Европе движения варваров, разрушивших Римскую империю; а русским - нашествие татар» (с. 339).
20 октября отряд Мортье начал приводить в исполнение приказ Наполеона, касавшийся не только подготовки к взрыву самого Кремля, но и ряда иных объектов. Эти взрывы осуществили голландец капитан гвардейской конной артиллерии Ф.Ш. Лист, поляк капитан Ф. Косс и француз шеф батальона 2-го полка морской артиллерии Оттон. Для этого потребовалось примерно 180 тыс. фунтов пороха (с. 356-357).
Помимо этого, французы попытались подорвать колокольню Ивана Великого, которая, однако, устояла, хотя и дала трещину; примыкавшие к ней звонницы превратились в груды камня. Кремлевский дворец и Грановитую палату не подрывали, но они были подожжены. К рассвету 23 октября Кремлевский дворец уже догорал. Кроме того, имелись большие обрушения кремлевской стены между Спасской и Беклемишевской башнями. Но отступавшая армия Наполеона нанесла русской святыне - Московскому Кремлю -ущерб значительно меньше того, который предрекал французский император, в том числе и из-за сильного дождя.
Первые военнопленные из армии Наполеона появились на Урале в 1807 г. Это сразу же, еще до массового притока военнопленных в Пермскую и Вятскую губернии, создало значительные проблемы для местных властей в плане их размещения и содержания. В период 1812-1814 гг. в трех уральских губерниях оказалось не менее 8 тыс. военнопленных (не считая проходивших через Уральский край партий военнопленных поляков), что вызвало серьезные трудности для тех регионов, где они были размещены. Попытки центральных и местных властей воспользоваться трудом военнопленных, чтобы покрыть часть издержек на их содержание и восполнить нехватку рабочей силы, в целом себя не оправдали. Военнопленные, как правило, были не готовы принять условия труда и оплаты, принятые в крае, а местная администрация и заводчики -проявить более характерное для западноевропейской практики отношение к рабочей силе. Вследствие этого труд военнопленных на уральских заводах практически не использовался (исключение составили винокуренные предприятия Вятской губернии). Эпизодическое привлечение части военнопленных к «градским работам» не могло дать какого-либо заметного эффекта для хозяйственного развития Уральского края. Характер взаимоотношений военнопленных и местного населения в целом был напряженный. Несмотря на единичные примеры гуманного и даже доброжелательного отношения к наполеоновским офицерам, местное население явно тяготилось пребыванием в крае военнопленных и не скрывало неприязненного отношения к «незваным гостям». Вопрос о точном количестве оставшихся на Урале и принявших российское подданство военнопленных армии Наполеона продолжает оставаться дискуссионным. Тем не менее можно утверждать, что число оставшихся в трех уральских губерниях бывших военнопленных не могло превышать одной сотни человек (с. 407).
Несмотря на кратковременность пребывания на Урале военнопленных солдат Наполеона и непростой характер взаимоотношений с местным населением, сам факт их жизни здесь стал важным культурным явлением в истории региона. Это породило и продолжает порождать многочисленные легенды, связывающие солдат армии Наполеона с теми или иными сторонами жизни Уральского края. Пребывание в 1812-1814 гг. французских солдат
на Урале нашло отражение в культурно-исторической памяти и за рубежом, прежде всего во Франции.
В.М. Шевырин
2018.05.010. АБАКУМОВ О.Ю. ТРЕТЬЕ ОТДЕЛЕНИЕ НА СТРАЖЕ НРАВСТВЕННОСТИ И БЛАГОЧИНИЯ. ЖАНДАРМЫ В БОРЬБЕ СО ВЗЯТКАМИ И ПОРОКОМ. 1826-1866 гг. - М.: Цен-трполиграф, 2017. - 198 с. - Библиог.: с. 170-181. - (Новейшие исследования по истории России; Вып. 6).
Ключевые слова: Российская империя, XIX в.; Третье отделение полиции; Третье отделение как надзирающая структура; поддержание общественного порядка; борьба со взяточничеством.
В книге канд. ист. наук О.Ю. Абакумова (Поволжский институт управления имени П. А. Столыпина - филиал РАНХиГС) рассматривается разнообразная и многоплановая деятельность Третьего отделения полиции по поддержанию общественного порядка в стране, морали и нравственности среди населения. Автор не уделяет внимания борьбе жандармов с политическим вольнодумством, протестным, революционным движением, терроризмом.
Исследование основано на широком круге архивных материалов (ГАРФ, РГИА, ОР РГБ), воспоминаниях, записках, переписке; привлекаются научные работы. О. Абакумов приводит обширные цитаты из официальных донесений, писем и других источников, вводя в научный оборот архивные материалы. Частое и подробное цитирование помогает воссоздать характер работы Третьего отделения, детали и подробности повседневной жизни разных слоев населения.
Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии было организовано в 1826 г. Сфера его компетенции была предельно широка: «Все распоряжения и известия по всем вообще случаям высшей полиции» (цит. по: с. 2). Жандармы занимались разной работой: от сбора сведений и наблюдения за общественным порядком до обеспечения высылки подозрительных лиц, от надзора за иностранцами до сбора статистики обо всех происшествиях, попадавших в полицейскую отчетность. По данным за 1857 г., жандармы должны были следить за «злоупотреблениями и
