CC BY
79
УДК 94 (33) М. Н.Павлова
аспирант каф. истории России Средних веков и Нового времени Московского государственного областного университета; е-таН.: rectorat@mgou.ru.
МОСКВА, СПАЛЕННАЯ ПОЖАРОМ, ФРАНЦУЗАМ ОТДАНА
В связи с открытием новых источников и ростом исследовательских работ по истории пребывания французской армии в сентябре - октябре 1812 года появилась настоятельная необходимость подведения общих историографических итогов, что и является основной целью статьи. Наряду с трагедией отступления не малую роль играет пожар в Москве. Особая роль в нем долгое время отводилась генералу Ф. В. Ростопчину, который был губернатором Москвы во время наполеоновского нашествия. Согласно ряду предположений, его сделали основным виновником пожара, но так ли это было на самом деле, мы разберемся в этой статье.
Ключевые слова: Ростопчин; пожар; Москва; Отечественная война 1812 года; оккупация; Наполеон; французы; Кутузов.
M. N. Pavlova
Postgraduate Student of Department of Russian History
of the MiddLe ages and Modern times, Moscow State Regional. University;
e-maiL: rectorat@mgou.ru.
IT WAS NOT A BOON BY FIRE MOSCOW BURNT SO SOON ENJOYED BY FRENCHMEN TALL
In reLation to discovery of new sources and the increase in history research studies of the French army presence (September 1812 - October 1812), there is an urgent need to summarize the GeneraL historiographicaL resuLts, which is the key purpose of the articLe. The Moscow fire of 1812 was one of the reasons of the retreat. It's used to suppose that the Governor - GeneraL of Moscow F. V. Rostopchin assigned a Large roLe in it. According to some assumptions, he was considered to be the main originator of the Moscow fire 1812. This articLe examines this assumption.
Key words: Rostopchin; fire; Moscow; Patriotic war of 1812; occupation; NapoLeon; French; Kutuzov.
Пребывание французской армии в сентябре - октябре 1812 г. оставило о себе дурную славу не только из-за повсеместных грабежей, но прежде всего из-за случившегося пожара, который стал символом войны 1812 года.
Прошло уже 206 лет с тех событий, а интерес исследователей к данной проблеме не пропал. Это в первую очередь обусловлено разрозненностью источников и противоречивостью взглядов исследователей, «подпитанных» долей субъективизма. Именно поэтому в отечественной истории исследуемое событие не ясно до сих пор.
Еще не окончилась война, а правительство и церковная пропаганда обвинила в сожжении Москвы Наполеона. Но в общественной мысли, поэзии, искусстве утвердилась версия о сознательных поджогах Москвы россиянами - «очистительной жертве за спасение целого народа», как считал В. Г. Белинский. Версия о стихийном распространении пожара и причастности М. И. Кутузова тоже имела место [Тартаков-ский 1992, с. 88]. Между тем до сих пор ни одна из них не доказана.
Есть мнение, что пожар был делом рук наполеоновских войск. Иначе Россия сохранила бы свои накопленные веками, созданные трудом многих поколений ценности. Разбойничье нападение Наполеона помешало этому [История Москвы 1954, т. 3, с. 103].
Иного мнения придерживались современники, например Пушкин, Лермонтов, Жуковский в своих сказаниях и песнях о 1812 г., считавшие, что Москва сожжена русскими патриотами, чтобы враг не мог ничем воспользоваться, - это было в русских традициях и уже имело место быть в Смоленске и других городах, селах, деревнях. Французам чаще не удавалось поймать «поджигателей», поэтому вместо них расстреливали несколько десятков совершенно случайных людей [Сытин 1972, с. 31].
Причастность французов к гибели Москвы весьма активно была использована российской властью в качестве пропаганды. Правительство признало французов в виновности в отчете от 17 октября 1812 г., когда организация поджога города была названа делом «поврежденного умом». Интересно, что в рескрипте Александра I графу Ф. В. Ростопчину от 11 ноября 1812 г. было отмечено, что трагедия древней столицы - это спасительный подвиг, как для России, так и для всей Европы. Трагедия стала восприниматься как Божий промысел. Таким образом, снимается и вина с московских властей. А вот в рескрипте от 14 ноября неприятели уже именовались, как «презренные поджигатели».
В своих бюллетенях, написанных во время пожара, французский император назвал виновником случившегося генерал-губернатора
Москвы Ф. В. Ростопчина, ссылаясь якобы на наличие у него плана. По мнению императора, граф выпустил на свободу арестантов долговых тюрем, которые в момент вступления французов в Москву должны были начать поджог, а эвакуация пожарного инвентаря придала весь масштаб пожару в итоге. Об этом как раз и свидетельствовали многие участники наполеоновского похода - мемуаристы и будущие историки [Тартаковский 1992, с. 88].
Французы изначально не признавали своей вины в произошедшем пожаре. Стоит отметить, что во время личной встречи Лористона с Кутузовым французской стороной было сказано, что подобные действия не соответствуют их менталитету, и что они не подожгли бы даже столицу Англии. Об этом упоминает в своих мемуарах и Барон Фэн: Наполеон не догадывался об уничтожении города русской стороной, так как это не соответствовало всем его целям [Тартаковский 1992, с. 88].
Эвакуация пожарного инвентаря, очаги пожара, задержание поджигателей - всё это привело французов к мысли, что пожар являлся тщательно продуманным, а его организатором является сам Ф. В. Ростопчин. Причастность Ростопчина была на примере его личного поджога своей усадьбы Вороново. Именно поэтому в бюллетенях французского императора Ростопчин выступает главным фигурантом в организации пожара [Горностаев 2003, с. 134].
В российской историографии причастность Ростопчина к пожару является весьма размытой. В 70-х гг. XIX в. данные о причастности губернатора к поджогам выдвинул историк А. Н. Попов.
А вот в 1918 г. биограф Ростопчина А. Ельницкий отметил, что вина генерал-губернатора «запутана и противоречива показателями и свидетельствами» [Горностаев 2003, с. 134].
Советская историография причастность Ростопчина к пожару большей частью отрицала или вовсе не рассматривала [Тартаковский 1992, с. 88].
Но почему такое расхождение во взглядах? Дело в том, что много путаницы внес сам граф Ростопчин, который уже после освобождения Москвы от французов и вплоть до самой смерти в 1826 г. неоднократно менял взгляды на свою роль в этом событии.
В зависимости от общей политической обстановки и общественного мнения в России и во Франции он то обвинял Наполеона в причастности к пожару, то себя изображал его вдохновителем, готовым
в порыве патриотизма поджечь Первопрестольную, а то и вовсе отрекся от славы поджигателя, виня во всем местное население [Тартаков-ский 1992, с. 88]. Таким образом, виновность графа Ф. В. Ростопчина выражена главным образом в эвакуации пожарного инвентаря, а также в отправке полицейского надзора из Москвы, что и привело к масштабам сгоревшей большей части города. Стоит отметить, что и полицейские и пожарные являлись военными организациями и оставить хоть какую-то часть людей из этих формирований без специально распоряжения Александра или главнокомандующего армией Кутузова он не мог. Как мы упомянули выше, он из патриотических чувств, сжег свою усадьбу, однако, как нам известно, он не тронул два своих дома в городе. Следовательно, действительно можно довериться его интерпретации пожара, в которой в 1823 г., проживая во французской столице он отвергает себя как главного виновника Великого пожара.
На начальных этапах отступления русской армии мало кто в Москве мог подумать, что она станет ареной вторжения наполеоновской армии. Только после падения Смоленска эта угроза представилась реальной, и именно в этот момент в письмах московского генерал-губернатора возникает идея поджога города [Тартаковский 1992, с. 88].
12 августа в письме к Багратиону, мрачно оценивая перспективы развития военных действий после Смоленска, он упомянул, что местный народ глубоко верен и предан императору и государству, и если нужно, он прольет кровь за Москву, а если и нужно будет, то, придерживаясь обычая, превратит Первопрестольную в пепел, лишь бы враг не смог поживиться.
13 августа граф Ф. В. Ростопчин говорит об этом же в частной переписке с А. Д. Балашевым. Общественное мнение, как говорит Ростопчин, сводится к тому, что если дойдет опасность до Москвы, то российский народ подожжет город и лишит французского императора цели и накажет его войска. Мысль о сожжении города соответствовала его взглядам, если неприятель окажется в древней столице. Именно так, кстати, и понял полученное им сообщение Багратион, связывавший инициативу вероятного истребления Москвы не с «народом здешним», а с самим Ростопчиным: «Признаюсь, читая сию минуту ваше письмо, - отвечал ему Багратион 14 августа, - обливаюсь слезами от благодарности духа и чести вашей. Истинно так и надо: лучше предать огню, нежели неприятелю» [Тартаковский 1992, с. 89].
Неделю спустя, в письме Багратиону от 21 августа, Ростопчин еще раз предрекает уготованную Москве участь: «Если неприятельские войска, одолев русских, приблизятся к городу, то он сам выйдет к ним на подмогу с 100 000 вооруженными молодцами, а если и тогда неудача, то вместо Москвы злодеям достанется один пепел» [Тартаковский 1992, с. 89].
А в письме к Балашеву от 27 августа, отправленном сразу после получения известия об отходе русской армии с Бородинской позиции, он уже прямо пишет об этом как о своем намерении, что если Москву не спасти, то он ее предаст огню [Тартаковский 1992, с. 89].
Задумав истребление Москвы, граф предпочитал на себя одного не брать ответственность за это. Именно поэтому в письмах от 12 и 13 августа он и представил его не как свой замысел, а как проявление воли народа.
Поэтому, если последует отрицательная реакция от властей, граф имел «алиби», прикрывшись «мнением народа». Но в то же время у графа должны были быть люди, на которых он мог положиться, чтобы избежать риска для своей репутации.
В целом картина нам достаточно ясна, но почему тогда вопрос о причинах пожара остается дискуссионным на протяжении 200 лет. Поиск ответа на него вызван из-за ряда трудностей: во-первых, организаторы скрыли свои следы, а, во-вторых, причины имели идеологический характер.
В первых исследованиях, посвященных войне 1812 года, историки были убеждены в виновности московского генерал-губернатора. Например, Д. Бутурлин полагал, что Ростопчин не видел способа в спасении города от неприятеля, а потеря Москвы была актом спасения всего Отечества. Исследователь также считает, что граф подготовил весь горючий материал заранее. По всему городу бродили поджигатели, переодетые в полицейских [Горностаев 2003, с. 135].
Есть мнение, что причастными к пожару являются отпущенные Ростопчиным арестанты.
В преступниках графом разжигалось чувство ненависти к французам. Совершая поджоги, они думали, что освобождают святую Русь от оккупантов. Преступники в качестве зажигательного снаряда массово использовали солому и пеньку, пряча их в домах, где были деревянные чердаки, так, по их мнению, пожар начался бы быстрее [Аскиноф 2012, с. 78].
А. Михайловский-Данилевский также разделял мнение о причастности Ф. В. Ростопчина. Исследователь считает, что некоторые здания были подожжены патриотически настроенным населением. Масштаб трагедии добавили и французы с русскими деклассированными элементами [Орлов 2003, с. 215].
И. П. Липранди не разделяет мнение Михайловского-Данилевского. Поджог Ростопчиным своего имения может быть чужд патриотизму, но сжечь его, повинуясь приказу властей, это настоящий подвиг патриота. Автор также полагает, что у Ростопчина было распоряжение Кутузова уничтожить артиллерийское и комиссариатское имущество [Горностаев 2003, с. 215]. М. Богданович считал, что генерал-губернатор шел на риск, поджигая город без веления Александра I. Однако ряд обстоятельств позволил выполнить только часть пунктов плана Ф. В. Ростопчина [Горностаев 2003, с. 215].
Есть и другие мнения. Например, С. Н. Глинка в 1836 г. выдвинул идею о гибели Москвы по воле Господа [Горностаев 2003, с. 215].
Весьма оригинальную версию пожара выдвинул Д. П. Рунич, считавший виновником пожара императора Александра I. Он считал, что абсолютно здравомыслящий человек видит единственный выход из лабиринта разноречивых мнений о пожаре Москвы. Только российский император мог позволить себе эту меру. Московскому генерал-губернатору Ф. В. Ростопчину достанется слава искусно выполнившего этот план [Горностаев 2003, с. 217]. Стоит отметить, что к этому мнению впоследствии никто не присоединился.
Отвергал причастность Александра к пожару И. Тургенев, который отрицал причастность русского правительства и самого императора к пожару [Аскиноф 2012, с. 77].
Ганс Шмидт в 1912 г. считал, что Ростопчин смог мобилизовать народ к совершению поджогов [Горностаев 2003, с. 217].
В советской историографии причины пожара имели политическую окраску.
М. Н. Покровский полагал, что полиция поджигала опустевший город по приказу Ф. В. Ростопчина. В Москве не осталось ни одного дворянина, что следовало из донесения М. И. Кутузова, а что касается других сословий, то они могли бы и потерпеть [Горностаев 2003, с. 218].
Таким образом, мы видим расхождение мнений в причастности графа Ф. В. Ростопчина к случившемуся пожару. Причиной спора, на
наш взгляд, являются сами воспоминания графа о своей роли в пожаре. Ф. В. Ростопчин, то брал на себя вину, то, наоборот, ее снимал, прикрываясь мнением патриотически настроенных москвичей.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Аскиноф Софи. Московские французы в 1812 году. От московского пожара
до Березины. М. : Кучково поле, 2012. 192 с., ил. Горностаев М. В. Генерал-губернатор Москвы Ф.В. Ростопчин: страницы
истории 1812 года. М. : ИКФ «Каталог», 2003. 60 с. История Москвы: Т. 3 / АН СССР. М., 1954
Орлов А. А. Британцы в Москве в 1812 году: вымысел и реальность // Вопросы истории. 2003. № 12. 130 с. Сытин П. В. История планировки и застройки Москвы. М., 1972. Тартаковский Андрей Обманутый Герострат Ростопчин и Кутузов // Родина. 1992. № 6-7.
REFERENCES
Askinof Sofi. Moskovskie francuzy v 1812 godu. Ot moskovskogo pozhara do
Bereziny. M. : Kuchkovo pole, 2012. 192 s., il. Gornostaev M. V. General-gubernator Moskvy F.V. Rostopchin: stranicy istorii
1812 goda. M. : IKF «Katalog», 2003. 60 s. Istorija Moskvy: T. 3 / AN SSSR. M., 1954
Orlov A. A. Britancy v Moskve v 1812 godu: vymysel i real'nost' // Voprosy istorii.
2003. № 12. 130 s. Sytin P. V. Istorija planirovki i zastrojki Moskvy. M., 1972. Tartakovskij Andrej Obmanutyj Gerostrat Rostopchin i Kutuzov // Rodina. 1992. № 6-7.
