CC BY
32
восприятие другого наблюдателя. Моральный нигилизм, который органически вытекает из дарвиновского материализма, в равной степени расходится с этическим взглядом на мир. Наука гласит, что наша этика иллюзорна, а этика - что наш разум и наука бессовестны (вне совести). То есть нет никакой возможности быть прескрип-тивным этиком и одновременно материалистом. Причем, заключает автор статьи, если прескриптивная экологическая этика является не более чем выражением воли философа к власти, то это освобождает нас от стремления заявить свои права на Истину. Когда истинность нашей этики недоказуема, единственно важным становится то, насколько она убедительна (с. 75).
Р. С. Гранин
2018.04.022. ГАЦЦОЛО Т. ОБЯЗАННОСТЬ АНТИГОНЫ: «БОЖЕСТВЕННЫЕ ЗАКОНЫ» В ФЕНОМЕНОЛОГИИ ДУХА ГЕГЕЛЯ.
GAZZOLO T. Il dovere di Antigone: Le «Leggi divine» nella Fenomenología dello spirit di Hegel // Vita e pensiero. - Milano, 2017. -N 1. - Р. 11-34.
Ключевые слова: Антигона; Гегель; философия права; законы богов; законы семьи; должное; нормативность.
Во введении к своей статье Т. Гаццоло задается вопросами: за что борется Антигона? Во имя чего говорит и действует - восстает? Во имя какого-нибудь закона? Не того ли, к которому, как «праву богов», она взывает в ст. 456-457, противопоставляя Креон-ту, его власти, законам города? Им она была послушна, в согласии с ними действовала, с этими неписаными законами, непогрешимыми, каковыми и являются божественные законы. Но почему они «суть» законы? Что делает их таковыми?
К этим вопросам, по мнению Гаццоло, следует постоянно обращаться, используя одно постоянное вопрошание: есть ли какой-либо закон для Антигоны? Или же Антигона утверждает различным образом мысль без какого-либо закона, беззаконную мысль и без определенного фиксированного закона?
Чтобы ответить на эти вопросы, автор статьи предлагает обратиться к ряду современных работ, посвященных этой трагедии Софокла, 2001-2012 гг. издания, мотивы которых дают возмож-
ность понять страницы гегелевской «Философии духа» (с. 11). Анализируя далее соответствующие пункты гегелевского текста, в которых трактуется греческая этика, этика полиса через ее столкновение с моралью Канта, он соотносит их с упоминаниями в словах Антигоны законов, имеющих значение в качестве «законов богов». Законы, которые «есть»: «Sie sind», - пишет Гегель. Если для Канта закон - это в сущности долженствование, Sollen, «быть должным», то для Антигоны «божественный закон» осмыслен в качестве существования, essere, является «предписанием», императивом, законом, который должен быть и поэтому не есть. Sollen всегда имплицирует разделение идеала и фактуальности, идеального без реальности. Так что это не законы, цитируется текст Гегеля, а заповеди: «Sie sind nicht Gesezte, sondern nur Gebote» (с. 12). Что должно быть, действительно, еще не есть.
Но, продолжает автор статьи, нельзя ли сказать, что и «должное быть» - есть, и что закон именно и есть это Sollen, которое уже положено, дано «существующим» в реальности? И далее Гаццоло анализирует то, как это положение интерпретируется в текстах Гегеля, включая связь закона с волей человека и, отдельно, волей божества, приходя к промежуточному выводу, что закон - это всегда воля, содержащая в себе повеление, которое не только должно быть, но и есть, и валидно действует (с. 13). И дальше уже рассматривается этот закон в гегелевской интерпретации, который, будучи командой, не командует, не предписывает реальности, какой она должна быть, но в котором она сама непосредственно находится как таковая, так что мир и есть только эта действительность. И этот закон, о котором говорится, всегда действующий и всегда - юридический. И именно к такому закону воззвала Антигона (с. 14). И он не может ни быть признан, ни быть предметом какой-либо веры. Следуя тексту Гегеля, Гаццоло показывает, что такой закон заключает в себе необходимость действия, истинную и собственную онтологическую детерминацию человеческой природы. Это закон, который есть и существует непосредственно, не оставляя какого-либо выбора (с. 15). Антигона не могла поступить иначе, чем она поступила. И она не делала этот выбор следовать закону, к которому взывала. Поэтому автор статьи призывает, прежде всего, понять и осознать, о каком виде законов в данном случае идет речь: как можно мыслить их характер, происхождение, концепцию. «Они
есть - и больше ничего» (Sie sind und weiter nichts) - цитируется Гегель в оригинале (с. 15). Но о каких же законах говорится? Чтобы это выяснить, Гаццоло приводит в немецком переводе текста Гегеля слова Антигоны из стихов 456-457 трагедии Софокла: «Ни с сегодня, ни со вчера, но вечно он живет / и никто не знает, откуда он появился» (цит. по: с. 16). Автор статьи напоминает, что Аристотель различает два вида законов: 1) особые; 2) общие, справедливые или несправедливые законы по природе (Ret., 1373 b, 5-12), так что слова, которые использует Антигона, - всегда правовые, они либо защищают, либо обвиняют. И божественный закон, отмечает Гегель, есть. И его присутствие - это присутствие того, что всегда есть. Вечно, и поэтому не относится к временному «вчера» или «сегодня»; они есть без того, чтобы когда-либо ранее пребывать (там же). А это означает, что он просто присутствует, дается: здесь, сейчас, сегодня. Явлен, а следовательно, и сейчас находится, стоит перед нами. Далее, отмечает Гаццоло, «божественный» не означает, что этот закон дан от Бога. Ибо его происхождение никто не знает - и в этом смысле такой закон не является позитивным (с. 17-18). В третьих, продолжает Гаццоло анализировать текст Гегеля, божественные законы не зависят ни от субъективности человека, ни от его понимания, они суть в себе, и для себя, и не зависят от другого. Их истинность, действенность и валидность находятся в них самих, в их действительности существования. Божественный закон уже в самом себе есть закон.
Тем не менее все еще остаются вопросы о его обязательности, нормативности, которая, по Гегелю, не может просто редуцироваться к «должно быть», к предписыванию (какого-либо действия). И он настаивает, что здесь все должно пониматься противоположным определению закона у Канта (с. 18). Антигона похоронила своего брата не потому, что какой-то закон ей предписал это сделать. Рассматривая соотношение предписания и нормативности, автор статьи показывает, что первое всегда предполагает существование какой-либо все более высокой обязывающей инстанции. Божественные законы обязывают иначе - своим бытием (с. 19). Что это значит? Кажется, что в них есть определенная пер-формативность, т.е. они являются нормативными фразами, обязывающими их получателя самим фактом своего высказывания. Нормативность осуществляет легитимизацию обязательства, просто
его формулируя. Рассматривая соотношение долженствования и свободы у Канта, Гаццоло видит особенность законов, к которым взывает Антигона, в том, что они есть, в том смысле, что обязыва-ние, которое полагается самопровозглашением, оказывается уже тем самым легитимизированным (с. 20-21). Долженствование, таким образом, есть. Если Антигона обязана, то не потому, что она этого хочет, а «потому что это так», пишет Гегель. Если такое обязательство есть, оно есть валидно уже в себе. Поэтому Антигона не может не исполнить этот закон, она не свободна его игнорировать. Это такие законы, которые не предписывают что-либо, а реализуют нормативный эффект. Нормативность не отвечает на вопрос: «Что я должен сделать?» Божественные законы не «предписывают» погребение близких родственников. «Нормативное» всегда имеет функцию легитимации того, к чему обращаются, но его не предписывают, т.е. делают должным не потому что предписано, а потому что справедливо (Гаццоло приводит слова Гегеля в оригинале: «Sondern weil es das Rechte ist, ist es Recht», - «Потому что это правильное, оно есть право» (цит по: с. 22). Поэтому Антигона действует не потому что должна: не выполняет действие, которое ей предписано, как выполнение обязанности, которая предшествует ее действию. Она, конечно, делает то, что должна. И только то, что должна. Однако только после того, как действие сделано, оно станет «должным», может говориться, что должно было. Лишь после выполнения действия можем говорить, что Антигона не могла поступить иначе. Таково право богов: закон, который делает должным то, что уже сделано. Сделали, потому что должны были. Сделанное производит собственное правило, признавая себя как должное. Но именно здесь, по мнению Гаццоло, и возникает трудность понимания, возможность двойного прочтения как текста Антигоны, так и гегелевского: как на самом деле возникает это правило? Не иллюзия ли это Антигоны? (с. 22)
Отвечая на этот вопрос, автор статьи сначала рассматривает в диалектике текста Гегеля смысл этих «божественных законов», этого «права богов», которое не имеет ничего общего с тем, что обычно понимается под «естественным правом», а в качестве закона, который есть, свойственно античному миру полиса, что Гегель именует Духом (Geist) и что «в своей простой истине» является совестью (Bewusstsein) и здесь еще пребывает непосредственно в
бытии другим («духом»), а в моменте движения - отличия от себя самой еще не знает себя самой в другом, а только есть это (как «сознание»). «Диверсия» кантовского долженствования в действительности не означает отказ от нормативности (бытие не противопоставляется долженствованию), а значит, свою реализацию в этом движении, так что лишь делая что должен, делаю, что хочу. То есть свобода относительно закона заключается в его исполнении: случайность как необходимость.
Свобода, таким образом, заключается не в чем ином, как в реализации необходимого, должного и обязательного (с. 23-24). Закон - то, что мне позволяет - всегда apres coup - реализовать мою свободу как обязательство. Поэтому у Антигоны все, что кажется «требованием» права, «вызовом» закона и «оправданием» своего собственного действия, приходит всегда после, всегда после действия. Моя свобода, разъясняет Гаццоло, в мире полиса реализуется непосредственно как должное, т.е. без осознания таковой. В полисе каждый горожанин свободен в той мере, в какой он выполняет свои обязательства, но эти обязательства не те, что свободно реализуются. Но это отношение еще не опосредовано: свобода еще не вернулась в саму себя из другого, через это другое, - и это справедливо как для человеческого, так и для божественного законов. И именно потому, что закон сейчас расщеплен в себе самом, давая место двум законам, свобода и должное разъединены. Конечно, они одно и то же - в смысле исполнения в моих обязанностях, которые я свободен исполнять в моей свободе, то ли следуя человеческому закону как гражданин полиса, то ли следуя божественному - как член семьи (с. 24).
Божественный закон для Гегеля всегда существует внутри семьи. Семья всегда воплощает в культе мертвых, в кровных связях -божественный закон (это не закон богов, а дан ими), закон темный, неписаный, несознаваемый, «инфернальный», женский, который противостоит закону человеческому, мужскому, записанному и осознанному в себе.
И божественный закон, который делает должными поступки в семье, - не «натуральный», а спиритуальный, в своем бытии в себе - универсальный (с. 25), но при этом сохраняющий и свою сингулярность, ведь брат - это всегда мой брат, реальное и конкретное лицо. Поэтому единство единичного и универсального бо-
жественного закона проявляется в смерти и связанном с ней трауре, так как в ней родственник уже не является гражданином полиса, а остается родственником как таковым, в своей универсальной обособленности как таковой (с. 26). Но при этом смерть в себе самой -это нечто, принадлежащее природе, природное явление, и факт смерти как такой в реальности есть отрицание единичного. И божественный закон обязывает изъять мертвого родственника из природы, это тело уже не принадлежит природе, оно должно быть похоронено, подлежит культу мертвых. То есть божественный закон становится реальным, реализуется в этом отрицании отрицания, которым является смерть, и его нормативность, таким образом, не имеет ничего природного, напротив, он существенно противоприроден, идентифицирует себя с последним долгом хоронить мертвых, конституирующим позитивный этический акт р1е1а8, милосердия к мертвым. Но есть ли гарантия, что божественный закон не перейдет в какой-либо другой: не является ли захоронение родственников и долгом по закону полиса? (с. 27).
Отвечая на этот вопрос, автор статьи рассматривает, какой закон конституирует и реализуется в отношениях между членами семьи. А таких отношений, по Гегелю, три вида: муж и жена; родители и дети; брат и сестра. И только третье изъято как из природы, к которой принадлежат телесные, сексуальные отношения, так и из гражданского, политического закона полиса. Показав, почему Гегель не принимает во внимание отношения сестры с сестрой, «сестринские» (в них нет закона), Гаццоло анализирует понимание у Гегеля отношений брат - сестра, в которых сексуальные различия спиритуализованы, асексуальны. Это отношения без отношений, хотя они оба - члены семьи, таким образом, их отношение превосходит природные, отбрасывая в то же время любые импликации законов человеческих, городских и даже семейных, образуя особый закон по ту сторону любого закона (с. 28-29).
Анализируя этот особый закон, Гаццоло пишет, что для Антигоны ее действие - это нечто должное, и поэтому предписанное, она знает, что должна делать, в форме необходимости - выполнить должное. Здесь нет ни произвола, ни какой-либо внутренней борьбы. Должное непосредственно дано. Стихи 456-457 выражают «одностороннюю» концепцию божественного закона, ее (Антигоны) требование и защиту, противопоставление собственного права
закону Креонта. Противопоставляя закону полиса «другой закон»: смерть брата никак и никем не может быть компенсирована, так как отец и мать ее уже в Аиде и другого брата ей не дадут (с. 31). Поэтому Антигона выполняет не просто родственный долг, а уникально и неповторимое должное по отношению к собственному брату. И поступая так, она восстает и против закона крови, корня и рода Эдипа (в стихах 905-915), так как только по ту сторону какого-либо природного и / или семейного закона «мой брат есть мне поистине брат», и брат есть, существует для сестры, где и находится их отношение. Это суть: что делает сестру сестрой? Что «должна» сестра, чтобы быть сестрой? Она - сестра лишь через брата, в бытие для другого. И бытие-сестрой настолько уникально, что эта связка изъята и из семейных отношений, которые формируют полис (с. 32). Ее закон возник только через действие, которое и вызвало его к существованию как нечто всегда и вечно существующее. И само обязующее долженствование Антигоны также необычно: оно само по себе ничем не вынуждено (с. 33-34). Со стороны брата такое действие не могло бы произойти: он в полисе не может быть истинным «братом», так как уже от вечности предназначен быть гражданином, находиться под действием закона сообщества (мужского братства как общности). И в реальности есть только сестра, брат - мертв. Поэтому это отношение без отношения - с другой стороны второго нет, констатирует Гаццоло. Так что лишь сестра действует, делает то, что должно быть сделано.
И только в этой сингулярности, в одиночестве, в невозможности какого-либо сообщества и какой-либо общности, семейных или политических уз имеется сестра.
И только такой закон, который к тому же появляется всегда после, с задержкой относительно долженствования, которое только он такой и может сделать возможным, это должное, которое таково лишь в том случае, если оно не должно. И, возможно, завершает автор статью, только один такой закон и способен реализовать истинную и глубокую диверсию против Sollen (с. 34).
Г.В. Хлебников
