CC BY
15
случайных эндогенных факторов. Использование этих ресурсов должно сопровождаться четким пониманием присущих им ограничений. Так, в дополнение к разработке орнитологических приложений необходимо усовершенствовать аналитические методы для смягчения ограничений с учетом накопленного опыта.
С. В. Егерев
2018.04.008. ВЕЙНГАРДЕН Э., ван, ЛЕГЕТ К., ГОССЕНСЕН А. ЭТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА, НЕ ИМЕЮЩАЯ ОКОНЧАТЕЛЬНОГО РЕШЕНИЯ: ИССЛЕДОВАНИЕ СЛУЧАЕВ ЖЕЛАНИЯ УМЕРЕТЬ У ПОЖИЛЫХ ЛЮДЕЙ.
WIJNGAARDEN E., van, LEGET C., GOOSSENSEN A. Ethical uneasiness and the need for open-ended reflexivity: The case of research into older people with a wish to die // International journal of social research methodology. - 2018. - Vol. 21, N 3. - P. 317-331. -Mode of access: https://doi.org/10.1080/13645579.2017.1399621
Ключевые слова: исследовательская этика; рациональная этика; рефлексивность; исследовательские отношения; этические дилеммы; феноменологическая методология; интерсубъективное общение; сближающий подход.
Авторы из Нидерландов поднимают проблему исследовательской этики в областях, где исследование сталкивается с глубоко личностными, экзистенциальными вопросами исследуемых -вопросами жизни и смерти. Основываясь на собственном исследовательском опыте общения с пожилыми людьми, желающими смерти, авторы обсуждают возможность влиять на людей с такими настроениями и допустимость исследовательского вмешательства в подобных случаях.
Авторы предлагают свой исследовательский проект, заключающийся в проведении интервью с относительно здоровыми пожилыми людьми, которые, не испытывая серьезных соматических и ментальных расстройств, тем не менее хотят добровольно уйти из жизни. Эти люди, пишут авторы, в своих доверительных персональных рассказах интервьюерам объясняли собственное твердое решение покончить счеты с жизнью из-за физической и моральной усталости, потери интереса к окружающей действительности, ощущения своей брошенности и ненужности. Общей задачей ис-
следовательского проекта в отношении таких людей была попытка понять их как социальную проблему, с тем чтобы разработать методологию решения этой социальной проблемы - возвращения этих людей в социальную жизнь. Ясно, что речь идет не об отдельных людях, по каким-то личным причинам утративших жизненный тонус, а о фундаментальной проблеме старости - выклю-ченности еще дееспособных и небеспомощных людей из социума.
Исследование подобного предмета налагает на исследователей повышенные моральные обязательства, поскольку принципы исследовательской этики, сформулированные в отношении изучения социальной / человеческой реальности, недостаточны, когда респондентами становятся люди, твердо и трезво решившие покончить с жизнью просто потому, что им неинтересно жить. Интервьюеры таких людей должны придерживаться принципов обычного этического кодекса исследователя: 1) информированного согласия исследуемых; 2) готовности исследователей в любой момент отступить в своем воздействии на исследуемых, если это воздействие травмирует последних; 3) конфиденциальности; 4) непринуждения; 5) ненанесения вреда; 6) пользы для исследуемых. Выполнение исследователями этих принципов предписывает действующий с 1947 г. Нюрнбергский кодекс, принятый в ответ на преступления нацистских врачей и ученых, занимавшихся экспериментами над людьми. Схожие принципы сформулированы также в Хельсинкской декларации 1964 г. Оба кодекса действуют сегодня как основа исследовательской этики и как документы, узаконивающие созданные в большинстве стран комитеты по исследовательской этике, которые осуществляют этический контроль над исследовательскими проектами в области наук о человеке.
Понятно, что этический надзор, руководствующийся формальными правилами и универсальными принципами, не способен охватить реальные исследовательские ситуации и их возможные дисбалансы, учесть все нюансы человеческого взаимодействия исследователей и исследуемых, просчитать вероятности травматического исхода такого взаимодействия для исследуемых. Моральные проблемы исследования в подобных болезненных областях признаны многими исследователями. Существует обширная литература по этой тематике; даются рекомендации, как нужно реагировать и действовать в таких случаях. Например, в научной лите-
ратуре делается различие между универсальной исследовательской этикой, выполняемой в рамках формальных процедур, и непредсказуемыми сложными «этически важными моментами», возникающими в ходе осуществления исследовательских проектов и требующими исследовательской рефлексии.
Авторы реферируемой статьи, выполняя интервью с пожилыми людьми, которые решили добровольно уйти из жизни, оказались в моральных ситуациях, вызвавших специфические этические вопросы: 1) не поощряются ли неумышленно исследованием интервьюируемые люди к совершению самоубийства; 2) не подвергает ли исследование угрозе автономию респондентов, навязывая им мысли об их неадекватности, о необходимости их лечения, в то время как эти люди уверены в своей способности самостоятельно управлять собственной жизнью; 3) как следует относиться к тому факту, что рассказы респондентов помимо их воли раскрывают их более амбивалентными и ранимыми, чем они хотели бы показать себя перед интервьюерами; должен ли исследователь выступать в этих случаях последним арбитром, не обращая внимания на сознательное выстраивание респондентом собственного образа; 4) оправдано ли морально участливое вхождение исследователей в трагедию людей, если такое участие - лишь профессиональная исследовательская роль, выполнив которую, исследователи прощаются с респондентами, оставляя тех наедине с их трагедией (с. 320).
Авторы уверяют, что при осуществлении своего исследовательского проекта они постарались учесть все подобные моральные ситуации, выполнить все процедурные предосторожности для гарантии эмоциональной защищенности исследуемых. Их исследовательский проект находился в полном согласии с Нидерландским законом об эвтаназии и прошел проверку в Медицинском комитете по этическому надзору (Medical Ethics Review Committee) Утрехта. После каждого интервью письменное сообщение о нем получали все респонденты не столько для подтверждения ими правильности этих протоколов, сколько по этическим соображениям - чтобы респонденты чувствовали себя полноценно включенными в исследовательскую работу, ощущали себя соисследова-телями, а не исследуемыми. На установление доверия респондентов к исследователям влияла и просьба исследователей к
респондентам высказать свою оценку проведенных интервью. Все без исключения респондентские оценки оказались позитивными: большинство участников эксперимента прямо заявили, что для них было большой честью внести посильный вклад в научное исследование, они гордились этими интервью. Тем самым исследование имело одним из своих положительных и важных эффектов очевидное эмоциональное облегчение людей, выбравших по своему эмоциональному состоянию уход из жизни.
Абсолютно доминирующая черта этого исследовательского проекта - не просто охрана прав респондентов, а постоянная забота о том, чтобы какими-либо неосторожными вопросами не навредить им - не укрепить их в суицидальных планах. Авторы исследования хорошо осознавали, что трезвые суицидальные решения не принимаются аффективно, под влиянием момента, но вынашиваются годами. Поэтому выстраивать с такими людьми психотерапевтический разговор крайне трудно: или нужно, насколько это возможно, избегать роли судьи и вообще не касаться суицидальной темы, или, напротив, следует (а есть и такая экспертная рекомендация) настойчиво обсуждать, проговаривать суицидальное намерение, тем самым снижая его таинство, переводя таинство смерти в разряд вещей обыденно-безнадежных, не решающих проблемы. В любом случае подобная исследовательская этическая рефлексия, заставляющая исследователей действовать очень неформально - интеллектуально изобретательно и включенно, - в самом деле способна повлиять на ситуацию респондентов и изменить ее. Немалый результат - в том, что респонденты были выслушаны и поняты, возможно даже, что исследование усилило в них чувство собственного достоинства. И все же, если проведенные интервью мотивировали участников эксперимента к размышлениям над своей ситуацией, нельзя исключить и то, что такая их рефлексия могла не только не отвратить их от своих планов, а, напротив, стимулировать к приведению этих планов в действие. Поэтому остается безответным вопрос, что значит для исследователя, имеющего дело с подобным болезненным предметом, поступать ответственно. Как эту ответственность измерить? Ясно одно - морально безупречное исследование несет полную ответственность за свои поддающиеся предвидению последствия для респондентов.
Не менее, но и не более - нельзя впадать в крайность гипертрофии исследовательской ответственности.
Трудность проведенного кейс-стади состояла именно в экзистенциальном характере проблемы, с которой столкнулись исследователи. Человек - существо экзистенциальное, и в этом огромная сложность человеческой реальности как предмета исследования. Но в данном случае исследование столкнулось с пограничной экзистенциальной ситуацией - вопросами жизни и смерти, и обычный для гуманитарных и общественных наук исследовательский инструментарий, включающий партиципативный и этический подход к предмету, оказался явно недостаточным. Потребовалась неформальная исследовательская включенность в психологию людей, находящихся в пограничной ситуации и, по-видимому, не желающих впускать в эту ситуацию людей (исследователей), у которых ситуация совершенно другая, психологически несоизмеримая с мироощущением респондентов.
Чтобы правильно общаться с такими людьми, важно учитывать культурный контекст, в частности нидерландский. Он сформирован в том числе и общественными дебатами о праве людей на эвтаназию. Такое право рассматривается в контексте права человека распоряжаться своей жизнью, как субъектное право. С этой точки зрения люди, решающие добровольно уйти из жизни (не больные, а вполне рациональные), реализуют свое субъектное право распоряжаться собственной жизнью. И почему надо считать их «ненормальными», требующими лечения, если они просто оберегают свою независимость и право принимать о себе рациональные, с их точки зрения, решения? Они ищут не помощи или лечения, но скорее то, что сами они называют «достойной смертью» (dignified death). Показательно, что многие респонденты данного исследования в течение многих десятилетий состояли членами Нидерландской организации права на смерть (Dutch Right-to-Die Organization) -организации, борющейся за узаконивание желания граждан уходить из жизни по собственной воле. Тем более что значительная часть нидерландского общества рассматривает такое поведение как приемлемое и рациональное, не требующее никакого вмешательства, никакой коррекции. Не решающий ли это аргумент против исследовательского корректирующего вмешательства? Исследователи должны выслушивать этих людей и ставить соответствую-
щую социальную проблему, не пытаясь уговаривать своих респондентов отказаться от их картины мира.
Иными словами, методология подобных исследований должна быть феноменологической: исследователь стремится стать инсайдером сообщаемого ему жизненного опыта людей, а не аутсайдером, делающим некие нормативные предложения интервьюируемым. Суть исследовательского невмешательства заключается в желании исследователя встать на место исследуемых, попытаться понять их так, как они понимают себя. Феноменологический подход свободен от любой теоретической предвзятости, он выстраивает теоретические рамки, которые подсказывают сами респонденты уже в ходе исследования. Важно, чтобы феноменологическая суть исследования была прямым текстом объяснена респондентам, чтобы они заранее знали о своем партнерском, субъектном, а не объектном положении в кейс-стади. Тогда и возникнет необходимая доверительная атмосфера, в которой исследуемые будут чувствовать, что их понимают не как больных, а как людей, делающих рациональный выбор по неким социальным обстоятельствам, и в которой исследователи смогут составить верную картину изучаемой ими сложнейшей реальности. Достаточно сказать, что некоторые респонденты рассматриваемого кейс-стади назвали «подарком» испытанную ими возможность открыто рассказать о себе. «Использование феноменологического подхода, -отмечают авторы, - определенно позволило войти в жизненный опыт респондентов и получить уникальные данные об амбивалентной, многомерной, многополярной и противоречивой человеческой реальности» (с. 324).
Между тем в мейнстриме биоэтики существует конфликт между принципом ненанесения вреда и принципом автономии. Согласно принципу автономии нужно уважать человеческое самоопределение и самоуправление. Человек вправе свободно выбирать ценности, склонности, позиции, на основе чего он и принимает стратегические решения. Принцип ненанесения вреда требует не совершать деяния, способные навредить разумным интересам человека. При этом относительно данного исследования важно, чтобы респонденты были ментально компетентными гражданами, имеющими сильное желание умереть в соответствии со своими ценностями и взглядами на жизнь. С точки зрения этих людей, их
решение уйти из жизни стало результатом автономной и реалистической оценки жизненной ситуации, в которой они оказались, когда накопилось столько негатива, что они предпочли жизни смерть. Ясно, что каким бы рациональным ни было такое решение, оно выглядит как «рациональное» нанесение себе вреда, т.е. налицо явное нарушение принципа ненасения вреда в угоду принципу автономности. «Как здесь соблюсти принцип исследовательского невмешательства - не перейти границу между исследованием и терапией? Как исследователю не впасть в то, что называется "гипертрофией ответственности" (hypertrophy of the responsibility)» (с. 322)? Единственный приемлемый способ защитить этих людей, не подвергая опасности их гражданские автономию и свободу, полагают авторы, - это свободное обсуждение их ситуации, в котором они выступают равноправной с исследователями субъектной стороной. «Исследователи должны переступить через свои защитные барьеры объективности и непогрешимости, впуская в процесс познания тех, кого исследуют, и это - единственный путь к выстраиванию и укреплению прозрачной и этической исследовательской практики» (с. 322).
В качественном исследовании, продолжают авторы, как в повседневной жизни, - совершенно обычная история, когда обнаруживается разрыв между тем, что респонденты думают о себе, и тем, как они подают себя в рассказах о своем жизненном опыте. Рассматриваемый исследовательский проект это хорошо показал. С одной стороны, респонденты смотрели на себя как на независимых, автономных и распоряжающихся собой людей, которые, основываясь на индивидуальных и рациональных суждениях, оценивали свою жизнь как «хуже некуда» (no longer worth living). Они хотели дальнейшего смягчения закона об эвтаназии и выражали надежду, что их участие в исследовательском проекте помогло бы ускорить этот процесс. С другой стороны, всячески демонстрируя свою независимость, они наполняли свои истории, которые они рассказывали интервьюерам, тревогой, печалью, страхом одиночества и сильным желанием быть заметными, признанными, желанными, нужными, ценными, зависимыми от тех, кто о них бы заботился. Более того, оказывалось, что желание умереть не столь уж и очевидно.
Сила феноменологического исследования заключается именно в высвечивании таких амбивалентностей и неопределенностей, видных не из слов, произносимых респондентами, а из всего жизненного контекста этих слов, на котором феноменологическое исследование фокусируется. Исследователь-феноменолог за повествованиями респондентов видит действия, ситуации, привычки и события, которые и пытается реконструировать, задавая, например, следующие вопросы. В какие именно моменты вы понимаете, что ваша жизнь кончена? Можете ли вы рассказать, что точно произошло, когда у вас возникло это чувство безысходности? Кто еще при этом был? Когда вам хочется отогнать мысли о конченности своей жизни?
Феноменологическое интервьюирование стремится пробиться сквозь когнитивные соображения респондентов к их жизненному опыту. «Надо понимать простую вещь - что респонденты видят свой жизненный опыт своими глазами и никогда - глазами исследователя. У них есть собственные мотивы, этос, потребности и интересы, и, возможно, они заинтересованы защищать свой социальный образ» (с. 326). Если цель феноменологического исследования - узнать, что скрывается за предоставленным исследователю социальным образом респондента, то это вопрос исследовательской власти. Исследователь, безусловно, авторитет, который принимает решение в отношении предоставленных ему данных, складывая из них картину явления. И где здесь место учету интересов респондентов? Респонденты это чувствуют, как бы ни были открыты перед ними и как бы ни старались демонстрировать свою непредвзятость исследователи, - у исследуемых остается ощущение того, что их интересы ущемляются. Такова неустранимая реальность разных ролей исследователей и исследуемых, но именно поэтому исследователю достаточно осознавать эту проблему общения (между любыми людьми) и стараться выстраивать не субъективное, не объективное, но интерсубъективное пространство коммуникации. «Признание принципиально интерсубъективного характера человеческой коммуникации - путь к достижению взаимопонимания людей» (с. 326). Интерсубъективный характер общения означает, что общающиеся стороны освобождаются от предвзятостей, противопоставления друг другу своих позиций, жестких суждений, монологического дискурса (когда стороны плохо друг друга
слышат), и такое освобождение позволяет сторонам видеть друг в друге не объекты, а субъектов. «Этот подход, выстраивающий интерсубъективное коммуникационное пространство, можно назвать подходом, сближающим (relational) стороны коммуникации, когда интервьюер физически и эмоционально вовлечен в ситуацию нар-ратива интервьюируемого, когда требуется не просто воля для того, чтобы слушать собеседника, а предвосхищение его эмоциональных реакций» (с. 326).
Люди, какими бы закрытыми они ни были, отзывчивы на интерсубъективный подход к ним: они хорошо чувствуют, что их хотят выслушать, и с готовностью идут на такую коммуникацию. Это наглядно показало авторское исследование с самого начала, когда еще только была размещена в журналах реклама исследования, адресованная пожилым людям. Причем реклама указывала, что предстоит отбор респондентов, поскольку при большом числе желающих участвовать в эксперименте не хватит сил интервьюировать каждого. Тем не менее число желающих превысило все ожидания: было получено 144 заявки с коротким, часто совершенно доверительным описанием персональных ситуаций заявителей.
В этом интерсубъективном, сближающем стороны коммуникации подходе, пишут авторы в заключение, состоит ответ на вопрос, как быть исследователю этичным в сложнейшей этической ситуации, когда приходится разговаривать с людьми, ментально находящимися вне мира, в котором обитают исследователи. Ответ заключается в признании того факта, что существуют этические проблемы, которые не имеют формализованного, окончательного решения, но которые должны внимательно и осторожно рассматриваться в ходе феноменологического исследования, создающего интерсубъективное между исследователями и респондентами пространство их обсуждения. Такое исследование и будет этически безупречным, хотя и с открытым финалом для исследуемых.
А.А. Али-заде
2018.04.009. КАРА Х., ПИКЕРИНГ Л. НОВЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ В ЭТИКЕ КАЧЕСТВЕННЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ. KARA H., PICKERING L. New directions in qualitative research ethics // International journal of social research methodology. - 2017. -
