CC BY
22
2018.02.013. ПЕРЕОСМЫСЛЯЯ НОВЫЙ МЕДИЕВАЛИЗМ. Rethinking the New medievalism / Ed. by Bloch R.H. et al. - Baltimore: Johns Hopkins univ. press, 2014. - 280 p.
Ключевые слова: Новая филология; медиевистика; культура манускриптов; авторство и авторитет; вербальное и визуальное; цифровые технологии.
Новая филология - направление в медиевистике, основные принципы были сформулированы Стефеном Дж. Николсом (Университет Джона Хопкинса, Балтимор) и его коллегами в специальном номере журнала «Speculum»1. Согласно постулатам новой филологии, литературное произведение не существует в отрыве от его материального носителя и физическая форма текста является интегральной частью его смысла. Таким образом, следует изучать книгу целиком, учитывать связь между собственно текстом и его материальной формой, размещением, иллюстрациями, рубриками (резюме) и другими паратекстуальными элементами, в том числе окружающими его текстами.
Однако само существование этих физических объектов в реальном мире представляет собой множество процессов, в которых участвуют разные люди. Манускрипты обретают бытие в конкретные моменты времени, в конкретных местах и с конкретными целями, и все эти аспекты их бытования социально, экономически и интеллектуально предопределены. Эти факторы влияют на форму, которую принимает текст, а стало быть, и на его смысл. Физические объекты продолжают существовать во времени, распространяются и становятся объектами потребления, пути их миграции также предопределены социальными, экономическими и интеллектуальными факторами, и это дальнейшее бытование объектов оставляет на них следы.
Новая филология также вобрала в себя некоторые подходы, характерные для постмодернизма и деконструктивизма, применив их к средневековым источникам. В ее рамках авторы и тексты приобрели фрагментированность, иногда даже разорванность, сложность организации и бесконечную вариативность - вследствие
1 The New philology: Special issue / Ed. by Nichols S.G. // Speculum. - Cambridge (Mass), 1990. - Vol. 65, N 1. - P. 1-266.
процессов копирования и циркуляции рукописей. Особое внимание в рамках Новой филологии уделяется тем вопросам, которые волновали самих средневековых людей: авторство и авторитет, человеческая воля, оригинальность, любовь, социальная структура, природа текста.
Реферируемый сборник составлен по материалам юбилейной конференции в честь С.Дж. Николса, прошедшей в 2008 г. в Балтиморе (США) и отразившей эволюцию направления за двадцать лет его существования. Открывается он статьей главы направления, в которой тот рассматривает динамику консервативности и обновления, отличающую не только средневековую культуру, но и медиевистику. Отражением этого свойства науки стал его собственный проект, в котором изучение культуры манускриптов «перешло из аналоговой в дигитальную форму». Речь идет об амбициозной «Digital Library of Medieval Manuscripts» (цифровой библиотеке средневековых манускриптов), создаваемой под эгидой Национальной библиотеки Франции и Шеридановской библиотеки Университета Джона Хопкинса. С.Дж. Николсу удалось перевести в цифровую форму 150 манускриптов «Романа о Розе» из 250 существующих. Их анализ позволяет эмпирически подтвердить на большом массиве данных идею П. Зюмтора о мобильности средневекового текста (ее аналог - понятие о «la variance» Б. Черквильи-ни). С.Дж. Николс предсказывает переход от «печатной филологии», основанной на качественном анализе дискретных объектов, к более широкому миру цифровой технологии - подобно тому как это произошло в естественных и биологических науках.
Д. Хеллер-Роазен сочетает старый и новый филологический подходы в исследовании слов, использовавшихся для обозначения морских разбойников с Античности до настоящего времени. На основании этого анализа он показывает, что граница между законностью и беззаконием, законным действием и актом войны, частной войной и общественной политикой была очень тонкой и проницаемой. Эти слова отражают важнейшие моменты, связанные не только с историей как таковой, но и с эволюцией философии права, в особенности с такими вопросами, как отношение закона к власти суверена, различение частной и общественной сферы. В этом плане Высокое Средневековье - наиболее интересный период, поскольку именно тогда правительства впервые ле-
гализовали использование частных лиц в военных целях: морской бандитизм получил формальную легитимацию, лицензии на грабеж имели различную форму - патентов, каперских «марок», права на трофеи. Это явление не исчезало вплоть до XIX в., когда государство присвоило монополию на легитимное использование силы. В конце XX в. фигура пирата получила новое воплощение в образе «террориста», его отношение к государству, по мысли автора статьи, воспроизводит на удивление средневековую парадигму, в которой суверен не имеет средств, а имеющий средства не обладает легитимностью.
Э.Дж. Джонстон рассматривает применение Чосером экфра-сиса в «Рассказе рыцаря» в специфических нарративно-репрезентативных целях - для акцентирования неизбежности конфликта между визуальным и вербальным, с одной стороны, между классическим и средневековым - с другой. Вместе с тем визуальное и вербальное практически неразделимы, и Чосер использует осознание их близости для проверки границ рыцарского принципа «использовать силу, но держать ее под контролем».
Р.Г. Блох, базируясь на принадлежащих Николсу исследованиях Иоанна Скота Эриугены, сопоставляет с проблематикой старофранцузского «Романа об Энее» такие аспекты средневековой эстетики, как рецепция Псевдо-Дионисия в кругу Сен-Дени, соотношение света и визуальности в архитектуре первых готических соборов, взаимосвязь между визуальными аспектами новой архитектуры с проблемами восприятия в целом.
Несколько статей затрагивают очень сложный в контексте новой, материальной, филологии вопрос об авторстве. Я-Д. Мюллер анализирует стабильность семантики слов wip (женщина) and frouwe (дама), сравнивая строфу одной из любовных песен Вальтера фон де Фогельвейде с его другими сочинениями и корпусом миннезанга в целом. Исследователь подчеркивает важность манускрипта и его рукописной традиции, анализирует, как приписывается имя манускрипту, тексту, произведению и автору (лирическому герою). Он ставит вопрос об авторстве во взаимосвязь с проблемой идентичности произведения и конкретного поэта - на примере Вальтера. Можем ли мы определить, кто является говорящим субъектом, а кто - реципиентом его слов. Являются ли варианты манускрипта вариантами собственно текста? Сохраняется ли значение слов при переходе от
одного текста к другому? Каково соотношение в них устной и литературной традиций? Каким образом произведения Вальтера связаны с куртуазной культурой. Является ли целостность текста ключом к его смыслу?
У. Петерс принимает более широкую перспективу, исследуя не одну строфу, а целый корпус средневековых текстов, сосредоточиваясь на процессе переписывания «Паломничества пути человеческого» (1330) Гийома де Дегильвилля на латинском, английском, немецком, голландском, испанском и французском языках, уделяя особое внимание прологам к произведению. Она обращает внимание на отсутствие итальянской версии «Паломничества», предлагая в качестве возможного объяснения присутствие в итальянской культуре дантовской «Комедии», исчерпавшей данную тему. Исследовательница подчеркивает различия в истолковании аллегорического путешествия на тематическом и идеологическом уровнях, которые, по ее мнению, связаны с различиями между поэтическим и прозаическим изложением, вариативностью авторской интенции, находящей выражение в прологах, особенностями рукописной формы в противоположность печатной и даже с разницей в количестве иллюстраций в отдельных кодексах.
Ж. Черквильини-Туле поднимает тему средневековой текстуальности в целом с учетом наличия множества рукописных копий одного литературного произведения: каким образом мы опознаем тот или иной литературный текст, где и каким образом он кончается, т. е. перестает быть конкретным текстом, каково его место в рамках манускрипта. Она рассматривает процесс его индивидуа-ции, благодаря которому мы можем узнавать его в различных источниках. Литературная идентичность текста, по ее мысли, достигается в процессе его глоссирования. Она рассматривает этот процесс на примере «Романа о Розе», обращаясь к идее П. Зюмтора о монументализации1. Текст становится литературным, когда превращается в монумент. Но это разделение связано также и с разграничением старой филологии, имевшей дело с памятниками, и Новой филологии, работающей с документом.
1 Zumthor P. Langues et techniques poétiques à l'époque romane, (XIe-XIIIe siècle). - Paris, 1963.
Дж. Абекассис ставит вопрос о взаимосвязи между языковыми теориями и реальностью, процессом бытия. Он показывает, как легко и закономерно проходит переход от теории знака и имени к практике письма, а от нее - к этике и политике. Он анализирует, как Монтень в своих трудах воскресил средневековую проблематику номинализма и реализма и поставил ее на службу моральной философии, противопоставленной теологии. По Монтеню, радикальный номинализм логически приводит к отрицанию представления о человеческой общности, а радикальный реализм отрицает целостность Другого как индивида. Исследователь заключает, что Монтень, судя по всему, придерживался умеренного номинализма, который обеспечил ему возможность сохранить скептический взгляд на политику, но вместе с тем позволил принять активное и конструктивное участие в политической деятельности, в том числе в жестоких гражданских религиозных войнах.
Несколько участников сборника затрагивают теологические вопросы или связывают теологию с литературой. А. Каблиц исследует двойственность идентичности Петрарки: с одной стороны, поэт стоял у колыбели современной субъективности, с другой - всегда имел статус ренессансного автора, стремящегося воскресить античность. Исследователь анализирует различные значения первых слов «Книги песен» в контексте синтаксической структуры фразы «Voi ch'ascoltate in rime sparse il suono»: какую позицию говорящего субъекта она предполагает, каков ее референт и имплицитный адресат. Он приходит к выводу, что эта первая фраза подчеркивает неизбежную задержку в идентификации референта. Она не только ставит синтаксическую проблему: какова ее связь с предложением, которое она открывает, - но также характеризуется «цепляющей сознание» семантической структурой, длящимся «различением» (différance) значения. Для А. Каблица это указывает на тематический аспект петрарковского дискурса, связанный с тем, что он полюбил Лауру в Великую Пятницу. Здесь, по мысли исследователя, глубокая теологическая истина ассоциируется поэтом с процессом обретения любви. Он указывает на параллель между словами Евангелия от Иоанна, описывающими взятие стражей Христа: «comprehenderunt Jesum, et ligaverunt eum», - и выражением Петрарки, использованным для описания момента, когда он влюбляется в Лауру: «e non me ne guardai ché i be' vostr'occhi,
Donna, mi legaro». Петрарка, таким образом, уподобляется, точнее подражает, Христу: безграничные мучения, вызванные любовью к Лауре, - подражание Страстям Христовым. У «невозможной любви», одновременно средневековой и современной, наличествует серьезная теологическая подоплека. По существу земное, мучительное стремление к Лауре отражает муку плотского, мирского существования и жажду обрести искупление, и это воплощается в мерцающем смысле искусно сделанных поэтических строк. Сонеты «Книги песен» «постоянно обманывают ожидания, которые сам текст и порождает. Семантическая структура стихотворений Петрарки становится зеркалом загадочной природы его мира. В противоположность "Комедии" поэзия "Канцоньере" более не является раскрытием трансцендентных истин, но ее постоянно варьирующийся субъект речи предлагает читателю все новые и новые прозрения относительно принципиально парадоксального характера мира, может быть, искупленного, но именно вследствие этой надежды на искупление - непостижимого» (с. 133).
Й. Кюппер проводит фундаментальное разграничение между языческим эпосом, очеловечивающим богов, и христианской эпикой, обожествляющей героев, которые становятся инструментом божественного Провидения. В «Илиаде» мы видим мир богов, подобно зеркалу отражающий мир людей и характеризующийся присутствием морали в отсутствии высшего смысла. «"Илиада", возможно, наиболее впечатляющий литературный документ патриархальной эпохи. Этот текст акцентирует основные законы своего исторического периода, уроки его обращены к мужской аудитории: никогда не предпринимать ничего по совету женщин, никогда не покушаться на сексуальную собственность другого мужчины, никогда не оставлять свою без надзора» (с. 95). «Песня о Роланде», напротив, полна трансцендентных смыслов. «Идея божественного начала, утверждающего себя через исторический процесс, является необходимым дополнением монотеизма» (с. 88). В песнях о Роланде и Сиде присутствует такая «событийная структура, которая превосходно совмещается с оптимистическим жестом христианской истории спасения» (с. 92). В этом плане «Нибелун-ги» представляют собой третий член противопоставления, своего рода аномалию. Его наиболее яркие аспекты - акцент на идее чести, иррациональные аффекты персонажей, их жажда материальных
богатств, сомнительная интрига и отсутствие трансцендентных смыслов. Сюжет «Нибелунгов» основан на одной тайне, в наррати-ве рассказывается о сопутствующих ей обстоятельствах. В этой поэме мы сталкиваемся с миром, который нельзя назвать ни полностью очеловеченным миром античного эпоса, ни христианским миром других великих средневековых эпических произведений. Мир «Песни о Нибелунгах» имеет свою логику и смысл, но они слабо артикулированы, и эта сдержанность автора всерьез смущает читателя. Его способность «смущать» усиливается тем фактом, что конец этого мира не подразумевает никакого обетования, напротив, скорее катастрофу и без какой-либо перспективы ее исправления -что в этом мире, что в будущем. Исследователь объясняет столь нетривиальную эпическую систему как функцию специфики ее аудитории и заключает, что в «Песни о Нибелунгах» легко отыскать современные черты, «очарование без обетования» (с. 96).
Д. Н. Лоссе исследует вопрос, в какой степени ранние Отцы Церкви повлияли на позднесредневековое и раннегуманистическое мышление, в частности на Франсуа Рабле, несмотря на то что он, казалось бы, презрительно относится к средневековой схоластике -как методу и теологической доктрине. Опираясь на исследования средневековой теории брака, исследовательница прослеживает связь с бл. Августином размышлений Панурга о том, стоит ли ему жениться. Они представляют собой характерный пример того, что самопознание занимает в тематике Рабле центральное место. Идея обращения к глубинам своего сознания и признание важности свободы воли восходит к «Исповеди» бл. Августина. «Поставив вопрос брака в антропологический контекст, Рабле дает нам ключ к пониманию важности Отцов Церкви для его произведения. Брак более не представляет собой отвлеченный религиозный идеал, исследуемый в узкой интеллектуальной перспективе, а становится социальной институцией, функционирующей в контексте живого и меняющегося христианского общества» (с. 247).
Г. Регн анализирует 106-126 стихи 34 песни «Ада» в связи с вопросом об авторстве в контексте авторитетного теологического дискурса, каковым, собственно, и является дантовская «Комедия», взятая в ее целостности. Он указывает на то, что в ней отчетливо заметны аналогии со Св. Писанием. В частности, весьма важна параллель между видениями внутри самой «Комедии» и видением св.
Павла. Исследователь выявляет многочисленные топосы, заимствованные Данте из множества средневековых описаний видений потустороннего мира, акцентирует визионерскую тему в начале «Рая», где фигура поэта утверждает свое право на присутствие в Эмпирее через ссылку на модус видения. Все эти моменты подчеркивают, что «Комедия» призвана открыть миру сокровенные истины. Г. Регн также настаивает на антропологичном характере пространства в «Комедии». Вергилий в своей локализации Иерусалима становится фигурой предтечи, его обетования находят выражение в визионерской святой поэме Данте. Данте обретает божественную благодать с самого начала, и именно она позволяет ему прочитать Писания правильным образом - так, что «боговдохновенное прочтение и визионерская истина сливаются друг с другом» (с. 61).
К. Браунли анализирует переосмысление овидианского мотива Дедала и Икара в «Комедии» Данте, показывая, каким образом осуществляется христианская коррекция сюжета. Он находит параллель к этому мифу в эпизоде с Герионом, где герой поэмы и его вожатый спускаются в очередную пазуху на спине чудовища (Данте выступает здесь в качестве аналога Икара, Вергилий - Дедала). Особое внимание исследователь уделяет семантике выражения «8реппаге» (лишить перьев) и в целом мотиву оперения и крыльев в их связи с темой человеческого мастерства (айейсю). Данте переписывает образность «Метаморфоз» в христианском ключе, и эти образы найдут наиболее тонкое воплощение в «Рае».
Многие методологические и тематические аспекты статей, опубликованных в сборнике, характерны для области Новой филологии. Об этом свидетельствует «внимание к материальному воплощению средневекового произведения, в особенности к конкретным манускриптам и в целом рукописной культуре, к вопросу об авторстве и авторитете, интерес к целостности средневекового текста, признание связи между вербальной и визуальной сферой» (с. 10). Вместе с тем многие из затронутых тем относятся к той области, которую Новая филология называет «старой»: история отдельных произведений, вопрос влияния, присутствия классических моделей в литературе Высокого Средневековья. Однако наиболее глубокие прозрения исследователей не принадлежат, по сути дела, ни к Новой, ни к старой филологии, а представляют собой результат совмещения этих подходов. Среди них редактор и автор всту-
пительной статьи Р. Г. Блох выделяет представление о связи между теологией и литературой, которая до последнего времени не входила в круг интересов официальной медиевистики, будучи зарезервирована за отдельными направлениями и исследовательскими сферами - дантологией и принстонской школой. Не меньшего внимания заслуживает также установление связи между теорией языка и практической моральной философией, этикой и политикой, признание важности семантики отдельных слов в формировании понятий юридической сферы.
Е.В. Лозинская
ЛИТЕРАТУРА XVII-XVIII вв.
2018.02.014. ШАЙУ М., ШАЙУ М. ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО ФРАНЦУЗСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XVII в.
CHAILLOU M., CHAILLOU M. Petit guide pédestre de la littérature française au XVIIe siècle. - Paris: Fayard-Pocket, 2017. - 302 p.
Ключевые слова: литературная топография; писатели; групповой портрет; мемуары; анекдоты.
Книга представляет собой новое, дополненное издание монографии супругов Мишеля и Мишель Шайу, авторов многих эссе о писателях XVII в. В «Предуведомлении читателю» они указывают, что в этой книге они сосредоточились на подробностях биографии писателей, на историко-культурном контексте, в котором происходило создание тех или иных произведений. Отличие от других историй литератур авторы видят в «домашнем» аспекте их монографии, в стремлении погрузить читателей в обстановку Парижа XVII столетия, в котором жили писатели, в широком использовании воспоминаний, легенд, анекдотов для воссоздания атмосферы той эпохи.
Основное внимание М. и М. Шайу уделяют не творчеству классиков, а тем сочинителям, которых сегодня относят к художественному направлению барокко, демонстрируя их полемику и одновременно - близость, в том числе топографическую: писатели живут недалеко друг от друга, некоторые из них связаны родственными или дружескими отношениями (Ф. Депорт - племянник М. Ренье; М.-А. Сент-Аман - приятель Н. Фаре и т.п.). Важным
