CC BY
31
герой, в свою очередь, не может не быть наделен (хотя бы в какой-то степени) позитивными моральными чертами.
Осознавали ли сами средневековые авторы парадокс, возникающий в их повествованиях? Ф. Крагль склонен ответить на этот вопрос положительно: средневековое повествование вовсе не так «наивно», как думают некоторые, и присущая антагонисту амбивалентность вполне сознательно используется рассказчиком в собственных целях. Так, Гартман фон Ауэ, похоже, осознанно обыгрывает амбивалентность Мабонагрина, превращая его (отчасти) в двойника Эрека. Непоследовательный, амбивалентный антагонист наделяется в тексте особым «поэтическим потенциалом» (с. 60), которого нельзя было бы ожидать от обыкновенного злодея.
А.Е. Махов
2013.04.018. ХАУСТОН Дж.М. ВОЗДВИГАЯ ПАМЯТНИК ДАНТЕ: БОККАЧЧО КАК ДАНТОЛОГ.
Houston J.M. Building a monument to Dante: Boccaccio as dantista. -Toronto; Buffalo: Univ. of Toronto press, 2010. - 228 p.
Джованни Боккаччо (1313-1375) изучал творчество и биографию Данте Алигьери (1265-1321) на протяжении всей своей жизни, выступая в роли редактора и переписчика его произведений, автора жизнеописания поэта, апологета и комментатора. Эти труды представляют интерес не только как начальный этап дантов-ской филологии (filología dantesca), но и как отражение теоретико-литературных и идеологических концепций самого гуманиста. В реферируемой монографии Джейсон М. Хаустон (ун-т шт. Оклахомы) показывает, что Боккаччо был далек от идеала филологической точности и «рисовал образ Данте так, чтобы принадлежащее тому наследие могло использоваться в современных самому Бок-каччо интеллектуальных баталиях» (с. 7). Его конечной целью было создание монументальной, полумифологической фигуры родоначальника высокой литературной традиции на volgare (тосканском народном языке), поднявшего ее до уровня латинской классики, и одновременно граждански активного поэта, чьи этические суждения имеют высокий моральный авторитет и способствуют достижению общественного блага. Но эту задачу он во многих случаях решал не напрямую, а через осознанные и тонкие манипуляции дантовскими текстами, поэтому выявление идеоло-
гической подоплеки его исследований нередко требует, по мнению Дж.М. Хаустона, филологических инструментов: анализа редакторской правки, выбора лексики, поиска жанровых моделей и интертекстуальных пересечений с текстами самого Боккаччо.
В первой главе монографии исследуется его роль как редактора и «издателя» дантовских текстов. Боккаччо был опытным и плодовитым переписчиком, и из шестнадцати дошедших до нас и идентифицированных его рукописей четыре содержат дантовские произведения1. Его роль в кодификации дантовского наследия невозможно переоценить: в течение нескольких веков читатели знакомились с текстами великого флорентийца в том виде, в каком их оставил Боккаччо. В процессе составления и редактирования этих манускриптов Боккаччо следовал принципам своей теории литературы, основы которой изложил в «Генеалогии языческих богов». Ее ключевой идеей было представление о поэте как моральном наставнике властителей города и народа, а поэтическое творчество рассматривалось в этом контексте как инструмент медиации между разнонаправленными политическими силами, отвечающей принципу rectitudo2.
В этом контексте исследователь интерпретирует принадлежащую руке Боккаччо микроправку «Комедии», которая многими современными исследователями расценивается как свидетельство несовершенства средневековых издательских практик. На самом деле эти минимальные лексические изменения несут идеологиче-
1 Толедский кодекс (ок. 1350 г.) включает первую редакцию «Маленького трактата в похвалу Данте», а также дантовские тексты: «Новую жизнь», «Комедию» со стихотворными вступлениями Боккаччо к каждой из трех частей и так называемые «разрозненные канцоны» - лирический цикл, составленный самим Боккаччо и довольно долго циркулировавший в этом виде. Кодекс Киджиано (1359-1363/6) состоит сейчас из двух манускриптов и изначально включал: третью редакцию «Маленького трактата», «Новую жизнь», «Комедию» со вступлениями, латинское стихотворение Боккаччо «Ytalie iam certus honos», разрозненные канцоны и раннюю версию «Канцоньере» Петрарки. В какой-то момент Боккаччо изъял из него «Комедию» и заменил ее на канцону Гвидо Кавальканти «Donna me prega» с латинским комментарием Дино дель Гарбо. Риккардианский кодекс (1363-1365) воспроизводит «Комедию» и разрозненные канцоны в версии Киджиано.
2 Комплексное понятие, охватывающее смысловые области добродетели, достоинства и справедливости.
скую нагрузку. Например, в двух случаях - в XI (v. 90) и XXIV (v. 119) песнях «Ада» - Боккаччо заменяет использованное Данте слово «vendetta» (отмщение) на слово «giustizia» (справедливость, воздаяние). Очевидно, что он исходит из мысли, что месть как действие, имеющее негативный эмоциональный заряд, не направлено на восстановление общественного блага и не может исходить от благого Бога.
Наибольшее внимание Дж.М. Хаустон уделяет структурно-композиционным изменениям в «Новой жизни», когда Боккаччо вынес на поля так называемые «divisioni» - элементы дантовского автокомментария, в которых рассматривалась структура каждого стихотворения и содержание его частей. Подобные «divisioni» нередко встречались и в классической, и в тосканской литературах, но обычно они представляли собой маргиналии комментаторов. Новаторство Данте состояло в том, что он включил их в основное тело произведения. Боккаччо возвращает их на привычное место, делая манускрипт более похожим на другие, игнорируя цель автора, каковой бы она ни была. Вместе с тем Боккаччо оставляет в рамках основного текста так называемые «темы» (teme) - небольшие прозаические нарративы, ставящие стихотворения в биографический контекст, хотя они могли быть более пространными, чем divisioni. Их присутствие внутри лирического цикла было вполне привычным способом оформления произведений, подобных «Новой жизни». Это доказывает, по мнению Дж.М. Хаустона, что целью данной правки в первую очередь было «поставить границы новаторской поэтике Данте, сделать ее более приемлемой для аудитории» (с. 9).
В этой редактуре Дж.М. Хаустон видит еще два принципиальных аспекта. Во-первых, она отвечала характерным для Боккач-чо представлениям о поэтическом восприятии, согласно которым затруднения и неоднозначные моменты в процессе чтения текста способствуют его более глубокому пониманию. Вынос комментария на поля освобождает читателя от авторского доминирования, предоставляя ему определенную свободу интерпретации.
Во-вторых, центральным моментом поэтологической теории Боккаччо было утверждение народного языка (тосканского, volga-re) и созданной на нем литературы как равных или превосходящих латынь и наследие классических авторов. Традиционно оформлен-
ный комментарий поднимал статус текста, создавая или увеличивая разрыв между автором и глоссатором.
Боккаччо включил в манускрипт Киджиано тексты и других тосканских авторов, некоторые из которых также были откомментированы, в том числе на латинском языке. Таким образом, эта рукопись представляет собой первую попытку создания литературного канона на volgare (Данте, Кавальканти, Петрарка, Боккаччо), в целом увенчавшуюся успехом.
Исследователь обращает внимание на то, что в обширном примечании к тексту Боккаччо эксплицитно обосновывает внесенную в «Новую жизнь» правку (редчайший для средневекового переписчика случай!), утверждая свою роль как редактора, действующего от имени и в интересах автора. Это новая для той эпохи роль, выходящая за рамки широко известного списка св. Бонавен-туры: переписчик, компилятор, комментатор, автор. Свою задачу Боккаччо видит в том, чтобы «исправить» (amendare) ранние тексты Данте, которых тот стыдился. При этом сожаления Данте относительно «Новой жизни» Боккаччо связывает именно с включением divisioni в основной текст, несмотря на то, что для этого нет непосредственных оснований.
Во второй главе монографии исследователь рассматривает биографические произведения Боккаччо, демонстрируя, как их автор связывает воедино поэтику народного языка, этику и флорентийскую политику. При этом Боккаччо опирается на несколько жанровых традиций: вступления к авторам (accessus ad auctores), жизнеописания трубадуров (vida) или классических авторов (vita auctoris), лирические циклы провансальского образца, жития и классические биографии, в конечном счете создавая оригинальный вариант квазиагиографического сочинения - монументальную биографию, как называет ее Дж.М. Хаустон.
Центральные темы «Маленького трактата» разрабатываются в других произведениях. Хотя «разрозненные канцоны» не дают последовательного биографического повествования, в них Боккач-чо намечает одну из важнейших тем дантовской жизни: конфликт между личными любовными устремлениями и гражданскими задачами поэта.
В «Жизни Петрарки» и в «Превратностях жизни знаменитых мужей» возникает тема великого поэта-флорентийца и появляется
противопоставление Данте и Петрарки. В центре поэтической философии Петрарки - стремление к личной славе как ключевой творческой ценности. Понятный в этом контексте отказ взять на себя флорентийскую этико-политическую миссию вступает в противоречие с принадлежностью к флорентийской поэтической традиции.
В противоположность этому дантовскую поэтику можно назвать поэтикой утверждения справедливости. Представление о том, что Данте выражал в своем творчестве в первую очередь определенные этические ценности, возникло у Боккаччо не без оснований. В трактате «О народном красноречии» сам Данте определял себя как выразителя идеи «rectitudo» (II, ii, par. 8) - достойного этического действия справедливого человека. Боккаччо акцентирует связь этики и поэзии с политикой, утверждает роль поэта как носителя этого принципа во взаимодействии с обществом. Неудивительно, что в открывающих «Маленький трактат» абзацах появляется фигура правителя-поэта Солона, ставшая моделью для образа Данте, обрисованного в агиографических тонах и возвышенного до статуса auctoritas.
Первая - биографическая - часть трактата драматизирует конфликт между поэтическим призванием Данте и обстоятельствами его жизни. Боккаччо выделяет пять проблем, которые усложняли жизнь поэта: жестокая и невыносимая любовь, наличие семьи, гражданских и частных обязательств, ссылка и бедность. Каждая из них представлена в своей этической перспективе, и все вместе не столько складываются в непосредственный биографический нарра-тив, сколько «на основе конфликтов дантовской жизни драматизируют духовное и поэтическое развитие образцового вещего поэта (poeta vates)» (с. 78).
Во второй части речь идет о творчестве Данте, поэтому в ней важное место занимает концепция поэзии как инструмента медиации между различными гражданскими и политическими институтами, в чем, собственно, и находит выражение ее цивилизующая общественная функция. Данте являет пример того, как поэт может стать источником политической мудрости и гражданской этики, предъявляя к своим согражданам справедливые этические требования, убеждая, но не запугивая. Выбор поэтического, а не философ-
ского дискурса и народного языка вместо латинского объясняется необходимостью быть понятым широкими слоями сограждан.
Завершение «Маленького трактата» аллегорическим рассказом о видении матери Данте перед его рождением придает величие фигуре поэта. Боккаччо претворяет жизнь и творчество конкретного человека в миф, «способный выйти за границы своих собственных исторических обстоятельств и стать для всех его флорентийских сограждан монументом» (с. 88) - фигурой, несущей нравственный урок и символизирующей историческую память.
В третьей главе монографии Дж.М. Хаустон представляет Боккаччо в роли апологета дантовского творчества в двух различных контекстах. Во-первых, в дискуссии с Петраркой об участии Данте во флорентийской политике и о допустимости использования народного языка в высокой поэзии, во-вторых, защищая творчество Данте и поэзию на вольгаре в целом от нападок доминиканцев.
Хотя сам Боккаччо считал себя учеником Петрарки и всегда прислушивался к его суждениям, в некоторых существенных вопросах между взглядами двух гуманистов были серьезные расхождения. Это касалось вопроса о достоинстве литературы на уо^аге в целом и дантовского творчества в частности, а также представлений о необходимости для интеллектуала - поэта и гуманиста - участвовать тем или иным образом во флорентийской общественной жизни.
Один из наиболее выразительных моментов этого обсуждения имел место, когда в начале 1350 г. Боккаччо послал своему учителю рукопись «Комедии» в сопровождении собственного латинского стихотворения «У1аПе ¡аш сеГи Ьоио8». В нем он утверждал, что Данте не только возвысил народный язык до той степени благородства, что на нем стало возможно создавать поэтические и философские тексты, но и пропагандировал в своем творчестве Италию как культурную и политическую силу. Боккаччо провел параллель между Петраркой и Данте, подчеркнув сходство миссии двух поэтов, и высказал мысль, что увенчание Петрарки лавром может стать знаком возрождения римского духа в этически и политически раздробленной Италии. Настойчивое стремление вернуть гуманиста во Флоренцию (не увенчавшееся, впрочем, успехом) свидетельствует о том, что Боккаччо видел в нем преемника Данте.
В этой же главе Дж.М. Хаустон дает новаторское прочтение «Корбаччо» - самого загадочного произведения Дж. Боккаччо, которое обычно считается рефлексом средневековой мизогинии или автобиографическим выплеском эмоций в связи с какими-то неудачами на личном фронте. Американский исследователь предлагает рассматривать его как сатиру на одностороннее прочтение «Комедии», направленную преимущественно против доминиканцев - переводчиков (volgarizzatori) классических, патристических и агиографических текстов на народный язык, осуждавших создание оригинальной литературы на volgare. Тосканский рассматривался ими как инструмент для адаптации недоступных народу текстов исключительно в целях морального наставления. Volgarizzatori (Дж.М. Хаустон уделяет наибольшее внимание Бартоломео Сан Конкордио и Джакопо Пассаванти) осуждали создание на тосканском риторически оформленных произведений и в целом использование текстов на volgare вне рамок проповеднической практики. Несомненно, такая позиция принципиальным образом противоречила замыслам Боккаччо об утверждении народной литературы как самостоятельного источника этического суждения.
В доказательство тезиса о сатирической природе «Корбаччо» Дж.М. Хаустон предлагает свой вариант «внимательного прочтения» этого текста, опирающийся на интерпретационные и филологические техники. Исследователь выявляет значительное число аллюзий и интертекстуальных пересечений как с «Комедией», так и с «Декамероном», комплекс которых наводит на мысль, что представший перед нарратором призрак является сатирическим образом критиков «Комедии», и, претендуя на роль выразителя этического идеала, на самом деле занимает весьма сомнительную в моральном плане позицию.
Предметом рассмотрения в четвертой главе монографии стали знаменитые лекции Боккаччо о «Комедии», прочитанные им во Флоренции в 1373-1374 гг. Они дошли до нас в записи под заголовком «Esposizioni sopra la Commedia di Dante» («Разъяснения Комедии Данте»), содержащей комментарий к первым 17 песням «Ада». Дж.М. Хаустон считает, что в «этих публичных лекциях Боккаччо смог представить перед широкой и смешанной по образовательному статусу аудиторией результаты трудов всей своей жизни, включавших не только изучение творчества Данте, но и
пропаганду важнейшей функции поэзии» в человеческом обществе (с. 127).
Вопреки сложившемуся к тому времени мнению, в «Разъяснениях» Боккаччо выдвигает на первый план Данте как классического автора (auctor) и моралиста, до известной степени игнорируя философа и теолога. И этому замыслу, как показывает исследователь, подчинена вся логика комментария - от эксплицитных высказываний до структурной организации и выбора конкретных лексем.
С самого начала, рассматривая согласно традиции принадлежность произведения к тому или иному роду философии, Бок-каччо делает недвусмысленный выбор в пользу философии моральной перед философией спекулятивной («Разъяснения», Acce-ssus, 42). Иногда ему приходится идти на определенное насилие над волей самого Данте, предложившего в «Письме Кан Гранде»1 собственную программу интерпретации в соответствии с уровнями традиционного библейского экзегезиса. Боккаччо отождествляет аллегорический уровень с «воистину моральным» («Разъяснения», Canto I, exp. alleg. 18-21), игнорируя позицию Данте, выделявшего в нем моральный и анагогический слои. Очевидно, что в этой ситуации Боккаччо должен отвергнуть и представления о пророческом даре Данте, которые (не без оснований в творчестве самого поэта) поддерживались некоторыми ранними комментаторами. «Конечно, Данте не имел в себе пророческого духа», - с уверенностью утверждает Боккаччо («Разъяснения», Canto VIII, exp. litt., 16).
Существенное место в «Разъяснениях» занимает выявление дантовских источников, настойчиво связывающее «Комедию» с языческой литературной традицией. Признавая и упоминая христианскую интертекстуальность поэмы, Боккаччо акцентирует классическую и тем самым отдает приоритет этической, а не теологической составляющей произведения.
Эта тенденция сказывается и на лексическом уровне комментария. Дж. Хаустон обращает внимание на то, что, описывая буквальный слой содержания «Комедии», Боккаччо использует термин «corteccia» (корка) вместо термина «velo» (покрывало), характер-
1 Дж.М. Хаустон принимает во внимание неоднозначность атрибуции Письма, но считает ее не важной в данном контексте.
ного для библейского экзегезиса. Второе слово появляется только в тех двух местах, когда Боккаччо действительно обращается к библейским аналогиям.
Кроме того, corteccia rozza/dura (грубая, твердая корка) - это не то, что необходимо «снять» с произведения, чтобы прорваться к его истинному смыслу. В понимании Боккаччо, corteccia - это буквальный смысл текста (Боккаччо часто так и пишет: corteccia litterale), обращенный к наименее образованной части аудитории, в противоположность аллегорическому, доступному гуманистам и клирикам. Аудитория самого Боккаччо как комментатора «Комедии» также состояла из этих двух разнородных слоев, и, судя по всему, простонародный слушатель имел для него особую важность, что подтверждается и выбором народного языка для самих лекций, и постепенным выдвижением на первый план буквальной интерпретации.
В этом же плане исследователь рассматривает и эволюцию представлений Боккаччо о поэзии. Необразованная (в гуманистическом понимании) часть населения состояла из «meccamci» - людей, занимавшихся практическими искусствами, т.е. ремеслами, противопоставленными свободным искусствам. В «Разъяснениях» (в противоположность позиции, высказанной в «Генеалогии языческих богов») Боккаччо, опираясь на традицию Гуго Сент-Виктор-ского и отчасти самого Данте, делает поэзию связующим звеном между «механическими» и свободными искусствами. Поскольку в этом контексте неизбежно возникает вопрос о практической цели поэзии, ею естественным образом становится этически обоснованная политика как инструмент достижения высшего общественного блага. Отсюда и утверждение Боккаччо, что непосредственными адресатами «Комедии» Данте были светские владыки, нуждавшиеся в моральном наставлении.
Вместе с тем Боккаччо стремился укрепить авторитет Данте среди образованных людей - как гуманистов, так и доминиканских проповедников. С этой целью он возводит свои «Разъяснения» к уже известной модели христианского комментария к классическому автору, созданной Бернардом Сильвестром и Фульгенцием. Их комментарии к «Энеиде» не ограничивались пояснениями энциклопедического характера, но представляли собой трактаты о моральной философии и человеческом самосознании. Этот подход
позволял рассматривать классический текст, говоривший об истории и человеческих деяниях, в безукоризненно христианской перспективе. Роль Боккаччо в итальянской культуре эпохи Возрождения была несколько иной, чем у многих гуманистов, включая Петрарку. Его целью было не воскрешение античной традиции, а перевод (гатШго) классического наследия в новую культуру. Одновременно он стремился выявить в таком сложном в литературном и философском отношении тексте, как «Комедия», этический замысел, лежащий в основе самой идеи литературы на народном языке.
В небольшом заключении Дж. Хаустон обращается к главному произведению Боккаччо. Как известно, аллюзии и цитаты из Данте занимают в «Декамероне» существенное место. Американский исследователь подробно анализирует «наиболее дантовскую» из новелл - историю Настаджо дельи Онести (V, 8), - показывая, как Боккаччо превращает дантовский нарратив о личной греховности в драму социального взаимодействия. По мнению автора монографии, эта история представляет собой художественную параллель к деятельности Боккаччо-дантолога.
Оценка «Декамерона» Петраркой сыграла, возможно, вопреки его желанию, существенную роль в создании у Боккаччо репутации несколько легкомысленного автора, пишущего для развлечения читателя. Вместе с тем, как показывает в своей работе Дж. Хаустон, существует другой Боккаччо - создатель мифа о Данте и теоретик политической и этической функции поэзии. Его идеи были полностью реализованы лишь в эпоху Рисорджименто, когда в Италии поэты выполняли функции представителей гражданского общества, а поэзия мыслилась как общественный долг. Считая себя учеником Петрарки, Боккаччо, тем не менее, не ограничивался задачами археолога, возрождающего богатства прошедших эпох. Наследие прошлого он использовал для конструирования (или реконструкции) современного ему мира.
Е.В. Лозинская
