CC BY
115
ПОЭТИКА ЛИТЕРАТУРЫ
УДК 131.1
Т. В. Якушкина1
Зарождение петраркистской традиции в Италии XV века
Проблема зарождения петраркистской традиции рассматривается в тесной взаимосвязи с проблемами гуманизма, народного и латинского языков, отношением к творчеству Петрарки и Данте. По мнению автора, ее появление относится к 1440-м годам и связано с творчеством придворных поэтов Джусто деи Конти и Анжело Галли.
The problem of the Petrarchist tradition formation is discussed in the close connection with the problem of humanism, that of volgare and Latin languages, attitude to Petrarch and Dante. As the author states, the formation of the tradition refers to the creative activity of court poets Giusto dei Conti and Angelo Galli in the 1440-s.
Ключевые слова: петраркизм, Джусто деи Конти, «Прекрасная рука», Анжело Галли.
Key words: petrarkism, Dzhusto dei Konti, «Fine Hand», Anzhelo Galli.
Несмотря на то, что петраркизм поэтов второй половины XV в. (Лоренцо, Саннадзаро, Боярдо, придворных поэтов) обсуждается еще с середины XIX в., вопрос о его возникновении встал со всей очевидностью лишь в 1987 г., после публикации книги стихов Галли [1]. Разрешение этого вопроса оказалось в прямой зависимости от того, что понимать под петраркизмом: следование норме Бембо или традицию подражания «Книге песен» Петрарки, которая начала оформляться задолго до Бембо. В современной науке представлены обе точки зрения. Мы придерживаемся второй. Хотя понятие «петраркизм» возникло в годы становления нормы Бембо, сама эта норма возникла как результат долгого и плодотворного развития традиции подражания Петрарке. Поэтому рассматривать петраркизм XVI в. в отрыве от предшествующего этапа, с нашей точки зрения, неправомерно: вопрос о возникновении петраркистской традиции может оказаться решающим в спорах о петраркизме.
Становление петраркистской традиции неразрывно связано со многими узловыми проблемами эпохи, которые по отношению к нашей проблеме выступают как некий единый комплекс. Это обстоятельство и определяет характер изложения материала: проблема зарождения петраркистской традиции рассматривается в тесной взаимосвязи с проблемами гуманизма, народного и латинского языков, отношением к творчеству Петрарки и Данте.
1 Якушкина Татьяна Викторовна, кандидат филологических наук, доцент, Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусства.
Почитатели Петрарки появились уже при жизни поэта. Среди них Боккаччо, Верджерио, Дзеноне Дзенони, Саккетти, Салутати и многие другие. Боккаччо принадлежит первая биография поэта на латинском языке «О жизни и нравах Франциска Петрарки из Флоренции» (1347), в которой Петрарка предстает как подражатель и прекрасный знаток древних, автор «Африки» и других латинских сочинений. Итальянские стихотворения поэта Боккаччо только упоминает. Акцент на латинской составляющей его наследия не случаен. Все первые биографы Петрарки (их в XIV в. было еще пять) руководствуются его «Письмом к потомкам» и, следуя воле автора, восславляют его как блестящего эрудита, историка и латинского поэта, отводя сочинениям на итальянском языке второстепенную роль. Петрарка сознательно формировал представление о себе как о первом гуманисте. Именно эта его деятельность оказалась настолько своевременной, что принесла ему славу, какой не имел ни один писатель средневековой Европы, и создала широкий круг подражателей и единомышленников.
Последователи поэта конца XIV в. идут за учителем по дорогам, им проложенным: изучают античность, осваивают новые жанры. Они подражают разным текстам поэта и на обоих языках. Хотя предпочтения есть: близость средневековой культуре сказывается на заметной популярности аллегорических «Триумфов». Подражание в лирике дается особенно трудно. Потребуется не одно десятилетие, прежде чем будут усвоены не только топосы и приемы, но и изысканность поэтической формы, «индивидуализм» любовного переживания Петрарки; пока же поэты ориентируются на многие образцы: Данте, стильновистов, Петрарку. Как справедливо заметил Н. Сапеньо, в XIV в. влияние поэта «не является еще столь значительным, доминирующим и... уникальным», каким оно окажется в явлении, определяемом как петраркизм XV и XVI вв. [2: 479].
Литературная и гуманистическая деятельность Петрарки имела столь мощный размах и силу воздействия на современников, что не могла не отозваться на восприятии Данте, авторитет которого был очень высок. Петрарка не просто потеснил своего предшественника, он заставил переосмыслить понятия «философ» и «поэт», традиционные в оценках Данте, - и своим творчеством спровоцировал ситуацию выбора культурных приоритетов: поэтов начинают сравнивать.
Для итальянцев XIV в. Данте - прежде всего ученый. Глубина познаний поэта в вопросах философии, теологии, астрологии, естествознания вызывала восхищение и в силу своей недосягаемости для обычного читателя - глубокое почтение. Его комедия воспринималась как свод научных знаний эпохи, который комментаторы без устали растолковывали читателю. Эстетический аспект в связи с творчеством Данте всегда оставался в тени. Оценки
его поэтического таланта ограничивались двумя моментами - силой воображения и аллегоризмом языка. И если первому нельзя было научиться, то подражать второму - вполне, тем более что в соответствии с взглядами того времени именно аллегория считалась признаком поэзии.
Гуманисты первой волны называют Данте поэтом, но, стремясь вслед за Петраркой защитить языческую культуру античности, саму поэзию поднимают до уровня философии и теологии. По их убеждению, под покровом вымысла и аллегорического языка поэзия скрывает те же вечные законы мироздания, что и философия. Поэтому, когда Данте называют поэтом, имеют в виду все то же -философ, ученый, говорящий о земном и небесном на языке символов и аллегорий.
Петрарку , подобно Данте , тоже называют философом , но уже в другом смысле. Если Данте - философ как представитель традиционной средневековой науки с опорой на Аристотеля, то Петрарку именуют философом для того, чтобы подчеркнуть его оппозиционность по отношению к этой науке. Он философ в том же смысле, в каком, например, Салутати именовали «князем философов нашего века», - как гуманист, приверженец нового языка и новой идеологии.
Возвращая философию в лоно классической античной языковой и литературной культуры, гуманисты меняют многие культурные установки предшествующего времени: латынь предпочитают
народному языку, классический латинский - средневековому, они снимают принцип авторитета в отношении к тексту, заменив его филологической критикой, и т. д. Новизна позиции гуманистов очень красноречива: высоко оценивая Данте, они вместе с тем следуют путем, проложенным Петраркой. На этом пути знание, ученость неотделимы от красоты, выразительности и даже изящества речи, другими словами, философия становится неотделима от риторики, искусства, которое, как считает Салутати, украшает и возвеличивает все прочие науки. Для гуманистов XIV в. вопросы стиля еще не перевешивают вопросы этики и морали, но их возрастающая значимость бесспорна. С этих новых культурных позиций Бенвенуто Рамбалди да Имола заключит: «Насколько Петрарка превосходил как оратор Данте, настолько Данте превосходил как поэт Петрарку» (цит. по: [3: 126]).
Отношение гуманистов первой волны к двум поэтам формируется как отношение к разным культурным традициям, которые каждый из них представляет. Следует подчеркнуть: речь идет больше о разнице в мировоззрении, чем языке. Хотя за Данте сохраняется приоритет в формировании литературной традиции на вольгаре, а Петрарка превозносится как латинский поэт, это не означает, что при сопоставлении двух поэтов критерием является
разный язык их произведений. Классическая латынь противопоставляется не народному языку, а схоластической латыни. В то же время увлечение гуманистов латынью, особенно в XV в., связано не со стремлением подменить ею вольгаре, а с желанием вернуться к языку своего народа, чем и объясняется предпочтение латыни народному языку. В сознании XIV и следующего XV в. они не противопоставлены, а сопоставлены. Обе традиции существуют в сложном взаимодействии, и деятельность гуманистов по восстановлению классической латинской литературы существует наряду с литературой на народном языке.
Во второй половине XIV в. Данте прочно занимает место классика, он возвеличен, но вместе с тем и дистанцирован. Ему подражают, его комментируют, на его авторитет постоянно ссылаются, с ним спорят, но спорят именно как с классиком -Сенекой или Августином. На этом этапе в восприятии двух поэтов еще очень важен собственно временной фактор: первое поколение гуманистов так или иначе было связано с живым Петраркой, и новизна его идей особенно созвучна времени.
Одной смены поколений, однако, оказалось достаточно, чтобы поэт переместился в разряд классиков - в сочинении Леонардо Бруни «К Петру Гистрию» (ок. 1402) Петрарка и Боккаччо встанут рядом с Данте. В сознании гуманистов начала XV в. они выступают как основоположники современной литературной традиции, которая соотносится с иной традицией, античной. Они - уже единое целое, «три блистательных флорентийских поэта», «три венца». Такие оценки свидетельствовали о появлении исторической дистанции в отношении к трем писателям, что создавало предпосылки для нового освоения их наследия.
В первой книге своего диалога устами гуманиста Никколо Никколи Бруни высказывает серьезные оговорки, с которыми новое поколение оценивает великих предшественников. Гуманистов не устраивает их латинский: с точки зрения стиля далеко не безупречны «Epistole» Данте; Петрарка не знал классической поэзии и риторики, как можно заключить из «Bucolicum сarmen» и «Invective», не оправдала ожиданий и его знаменитая «Африка»; Боккаччо не хватает эрудиции. И хотя во второй книге обвинения будут сняты, подобные упреки не случайность. Они обнажают направление развития гуманизма в этот период.
К началу XV в. освоение античного наследия, стремление вернуть к жизни классическую латынь сделали активное владение языком древних нормой и привели к доминированию латыни в профессиональных занятиях гуманистов и в повседневной практике их общения. Однако открытие работ по риторике Квинтилиана (1416), а затем Цицерона (1422) стало поворотным пунктом в понимании латыни. В эти годы пробуждается интерес к разговорной латинской
речи, к отношениям между латинским и народным языками, предпринимаются первые попытки по созданию литературной критики и истории. Параллельно с этим идет процесс осмысления роли латыни с точки зрения истории культуры. Валла, например, напрямую связывает расцвет римской цивилизации с распространением латинского языка: благодаря языку народы империи получили доступ к образованию, превосходным законам, наукам, освободились от варварства. Отсюда и задача для гуманистов, как она видится Валле на современном этапе: реставрировать, восстановить в первоначальном блеске древний язык, чтобы посредством языка восстановить саму античную цивилизацию. В русле этой большой задачи Валла решает свою, «малую»: на основе огромного количества примеров и их анализа выявить наиболее характерные языковые формы римских писателей.
В проникнутом насквозь духом ^йпНав культурном контексте народный язык часто вызывает чувство пренебрежительного снисхождения. Попытки привлечь к нему внимание не получают широкой поддержки и выглядят в обоих смыслах симптоматично: и как проявление преимущественно филологического интереса, и как отсутствие широкой практической востребованности уо!даге в гуманистической среде. Гуманисты лишь допускают, что по уровню стилистической обработки народный язык может соответствовать уровню классической латыни; отдельные голоса в его защиту не могут повлиять на ситуацию в целом. Таким образом, в Италии первой половины XV в. вопрос о языке становился, по сути, центральным вопросом культуры и имел решающее влияние на отношение к классикам.
Все оценки Петрарки в это время содержат те или иные оговорки. Интерес к латинским сочинениям, хотя и остается стабильным, все больше служит поводом для критики. Помимо несовершенства стиля, Петрарку упрекают в том, что он следовал многим авторам, а не подражал одному, и с этих позиций нарекания вызывает даже его «Ое уИб Шив^Ьив». На этом фоне особенно высокими выглядят оценки итальянских сочинений поэта. Но таковыми они оказываются только на фоне латинских. За хвалебными, но скупыми замечаниями гуманистов - тот же опыт по изучению вновь открытых латинских классиков, опыт, который как никогда активизировал внимание к проблемам стиля.
Культурная ситуация первой половине XV в. делала очень затруднительным освоение лирического опыта Петрарки. Основная доля подражаний в это время по-прежнему приходится на «Триумфы». Тех, кого можно причислить к разряду лирических поэтов первой половины XV в. - Антонио ди Мельо и Никколо Тинуччи, Буонаккорсо да Монтеманьо Младшего, его однофамильца
Буонаккорсо да Монтеманьо Старшего, Розелло Розелли и ряд других, - еще нельзя назвать петраркистами. В их поэтической продукции различимы следы многочисленных влияний -провансальцев, сицилийцев, стильновистов, Данте, Петрарки, Боккаччо, классических латинских поэтов с соответствующими реминисценциями из мифологии и истории, некоторых современных поэтов. Все это наследие используется в качестве материала для создания гигантской мозаики, в которой фрагменты различного происхождения вставляются в жанровые рамки сонета или канцоны. Тексты, созданные в результате такой практики, напоминают коллаж. Тематическому разнообразию и стилистической разнородности сопутствует и отсутствие языкового пуризма: нередко использование диалектизмов, латинизмов, просторечных выражений. Однако соединение множества практик и влияний не переплавляется в нечто однородное и органичное - у поэзии первой половины XV в. нет своего стилистического лица. По мнению специалистов, мы имеем дело с неким «стилистическим и тематическим гибридизмом» [4: 102], который свидетельствует о поисках образца или пути, а не его обретении.
Отличительная черта этого «века без поэзии», как назвал его Кроче, имея в виду не отсутствие поэтической практики, а отсутствие значительных имен и достижений в области поэзии, - преобладание стихотворений «на случай», написанных на заказ или по различным поводам. Сборники, которые компоновались из них постфактум, не отличались единством и цельностью книги Петрарки. На этом фоне выделяются, пожалуй, только два поэта, Джусто деи Конти (ок. 13901449) и Анжело Галли (ок. 1395 - ок. 1459), с которых собственно и начинается история петраркизма.
Конти вошел в историю литературы как автор поэтического сборника «Ьа Ье!!а тапо» («Прекрасная рука», 1440). Помимо значительного объема (сто пятьдесят текстов), сборник примечателен тем, что это была первая сознательная отсылка к «Книге песен». Книга Конти вся соткана из петрарковских образов и фразеологии. Его лирическому герою присущи та же внутренняя борьба, ощущение вины, обращение к высшим силам в поисках внутреннего умиротворения, что и герою «Книги песен». Конти, возможно, был первым, кто в XV в. обратился и к теме любви, преследующей в старости. В результате в его канцон ьере возобновляется целый комплекс петрарковских мотивов, разработка которых потребовала опоры на знакомые антитезы. Их обилие заметно выделяет Конти на фоне других поэтов рассматриваемого периода, как и значительное ослабление влияния поэтов XIII в., и хорошее знание античной культуры.
Подобно всем поэтам в этот период, Конти чувствует себя раскрепощенно в обращении с «первоисточниками», и это лишний
раз подтверждает то, как поэт развивает заимствованный у Петрарки образ прекрасной руки. Все, что было связано с эротизмом трех петрарковских сонетов, - мотивы обнажения и «любовной добычи», яркая метафоричность в описании пальцев и ногтей, Конти не воспринял. Он еще сильно ориентирован на старую поэтическую традицию, и выходящий за ее пределы индивидуализм петрарковского описания остается ему чуждым. Его привлекают санкционированные традицией определения и старая эмблема руки, владеющей ключами от сердца, используемые в рамках оппозиции «жестокая-сострадательная». Повторяя образ из сонета в сонет, Конти находит практически неограниченные возможности его характеристики. Они открываются в принципе варьирования. Рука в изображении Конти «нежная и разящая», «благородная и обольстительная», «изящная и святая», «прекрасная и белая», то «сострадательная и благосклонная», то «гордая и безжалостная».
В широком использовании образа руки (или рук), часто замещающем собою образ донны, приоткрывается и еще одна особенность стиля Конти, перенятая у Петрарки, - тяготение к метонимии. Но главное, что широко апробирует Конти, а за ним вся последующая петраркистская традиция, - это петрарковская метафоричность. Наиболее ярко она проявила себя в описании женской внешности. Вот характерный фрагмент:
Quel cerchio d’oro, che due treccie bionde alluma si, che il Sol troppo sen dole, e il viso ove fra pallide viole Amor sovente all’ombra si nasconde;
et armonia che tra si bianche, et monde perle risuona angeliche parole...
(VII)
(«Тот золотой нимб, который придает двум светлым косам/ такой блеск, что Солнце испытывает к ним зависть,/ и лицо, где в тени бледных фиалок/ часто прячется Амор;/ и гармония, которая меж таких белых и чистых/ жемчужин звучит в ангельских речах.»).
Портрет Конти весь построен на петрарковских метафорах: заимствованы образы золотого нимба, светлых кос, бледных фиалок, прячущегося в тени Амора, жемчуга, ангельских речей, как и соотнесенность с солнцем в сравнении. Однако в данном случае интересен не используемый материал, а принцип его организации. Перечисление деталей лица чередуется с перифрастическим их называнием: блеск волос заменен метафорой золотого нимба, глаза - фиалками, зубы - жемчугом. Создается впечатление, что Конти колеблется между традиционным принципом описания, характеризующим каждую деталь лица через развернутые метафорические описания, и индивидуально петрарковским, любившим выстроить весь портрет на одних перифразах.
Отмечая ту или иную особенность стиля Конти, приходится каждый раз констатировать ее «половинчатость»: Конти только учится овладевать приемами поэтики Петрарки. Однако помимо следов ученичества, его канцоньере содержит признаки нового вкуса, который в дальнейшем получит широкое распространение в придворной поэзии XV в. Перегруженность метафорами, обилие гиперболизирующих сравнений, метонимий, перифраз закладывают основы эстетизирующего, «украшеннего» стиля описания.
Внушительный сборник Анжело Галли (348 текстов, написанных самим Галли, и 26 - его корреспондентами) в стилистическом отношении менее однороден, чем книга Конти. Образы французских трубадуров соседствуют здесь с заимствованиями из стильновистов, Петрарки и современных поэтов; мифологические имена встречаются не менее часто, чем библейские персонажи. Не меньший эклектизм и в языке: формы провансальского языка сосуществуют с формами латинского и диалектизмами. Тем не менее влияние автора «Книги песен» заметно выделяется на этом пестром фоне. Галли, как и Конти, учится у него метафорическому языку описания, поэтому заимствования из Петрарки особенно многочисленны в портрете возлюбленной. Есть и метафорические уподобления алым розам, кораллам, снегу, молоку, и контраст белого и черного в описании глаз, и «золото волос», и мотив свежего ветерка, и стремление соединить тему красоты с темой стихотворчества. Отсутствие более или менее оформленной эстетической и стилистической позиции приводит к тому, что эти элементы соединяются с другими, им чуждыми: золото волос может перекликаться с золотым дождем Юпитера; яркость губ передаваться не только за счет уподобления алым розам или контраста с белым жемчугом, но и через сравнение с цветом «живой крови». Галли идет за Петраркой, выстраивая свой портрет как метафорическое перечисление деталей лица и тела, но поэту XV в. явно не хватает эстетического чутья и взвешенности Петрарки в их выборе - деталей слишком много.
У Галли можно найти и прием любовного летосчисления, и мотив видения или воспоминания, однако поэт заимствует их как бы отдельно от свойственной Петрарке поэтики воспоминания: для его описаний более характерен элемент чувственности, чем платонической метафизичности. Влияние народной традиции с чувственным, лишенным условности восприятием любви, очень сильно у этого поэта. Возлюбленная в его стихах - не небесное видение или ангелоподобная донна, хотя от мотива святости поэт не отказывается. Она - «нимфа и земная богиня». Женская красота в представлении поэта еще прочно связана с образами цветущей природы, и мотив «весны, дарящей свои краски» донне, очень характерен для ее описаний. Впрочем, в отличие от книги Конти, где
отчетливо просматривается ориентация на Петрарку, сборник Галли стилистически столь неоднороден, что причислить поэта к разряду петраркистов можно очень условно. И все же его имя не зря мелькает в исследованиях по истории итальянского петраркизма.
Канцоньере двух поэтов нашли благосклонный прием при дворах своих правителей. Поэтическая практика Конти и Галли накладывалась на уже существующий опыт самих дворов писать по-итальянски. Для истории петраркизма, на наш взгляд, эти факты -больше чем факты биографии конкретных поэтов. Будучи невостребованной в гуманистическом окружении, любовная поэзия Петрарки оказалась достоянием другой социальной среды.
Конти и Галли наметили первоначальный абрис придворной поэзии. В их поэтических практиках мы без труда обнаружим своеобразные конспекты тем, мотивов, проблематики и некоторые стилистические приемы будущих канцоньере придворных поэтов конца XV в. После Конти и Галли обращение к модели «Книги песен» Петрарки становится систематическим для большинства поэтов. Из нее отбираются ситуации, слова, фразы, образы, которые постепенно превращаются в настоящие loci communes, удобные для создания своего рода основы, на которую уже без особой тщательности налагались гуманистическая, любовная или любая другая тематика, биографические мотивы, злободневные «сюжеты» и разного рода реминисценции. В результате такой практики к последней трети XV в. сформировались два условия, важных для развития петраркизма: создание «базы» основных топосов и конструкций и выделение среды, для которой любовный опыт Петрарки оказался особенно востребованным.
Список литературы
1. Galli A. Canzoniere / a cura di Giorgio Nonni. - Urbino: Accademia Rafaello, 1987.
2. Il Trecento / a cura di Natalino Sapegno. - Milano: Vallardi, 1942.
3. Maggini F. La critica dantesca dal ‘300 ai nostri giorni // Questioni e correnti di storia letteraria / a cura di Ugo Bosco [ed al.]. - Milano: Carlo Marzorati Editore, 1949.
- P. 123-166.
Guglielmino S. Il sistema letterario: guida alla storia letteraria e all’analisi testuale. V. 2: Quattrocento e Cinquecento. - Milano: Principato, 1993.
