CC BY
17
Пророчество в узком смысле как предсказание грядущего будущего также поднято в произведении Данте на новую высоту. Он делает ожидание постоянного искупления исторического мира ведущим мотивом поэмы. Это ожидание часто трансформируется в апокалиптическое ожидание обновления мира, для чего Данте обращается к мифу о возвращении Золотого века.
Поэма Данте, приходит к выводу исследователь, претендует быть эсхатологическим видением. Пророчество о конце света должно реализоваться в процессе и посредством прочтения поэмы, что означает саморефлексию как проявление высшего откровения. Предпосылки такого характерного для современного сознания понимания были заложены Августином, у которого, однако, писательское самосознание все еще воспринимает себя как рефлексию трансцендентного, бесконечного сознания Бога. Данте, также писавший в эпоху, предшествующую современному разрыву сознания с Божественным разумом, предвосхитил присущий Новому времени взгляд на человека как проводника Божественного откровения в исторической сфере.
Т.Г. Юрченко
2010.02.013. ГРОСС К.Э. СВЯТЫЕ УЧЕНЫЕ И «МАЛЕНЬКИЙ ТРАКТАТ ВО СЛАВУ ДАНТЕ» БОККАЧЧО. GROSS K.E. Scholar saints and Boccaccio's «Trattatello in laude di Dante» // MLN. - Baltimore, 2009. - Vol. 124, N 1. - P. 66-85.
«Биография Данте, принадлежащая перу Боккаччо, нередко вызывала у позднейших читателей чувство разочарования», - утверждает специалист по средневековой литературе Карен Элизабет Гросс (Колледж Льюиса и Кларка, Портленд, США). «Маленький трактат во славу Данте» (1351-1355)1 представляет собой не хронологически организованное повествование о жизни Данте, а скорее собрание исторических и псевдоисторических анекдотов, обрисовывающих характер великого поэта, сочетающееся с рассуждениями в защиту поэзии и народного языка. Трактат изобилует также сугубо фантастическими элементами, как, например, рассказ о пророческом видении, сопровождавшем рождение Данте. Выбор
1 В отечественной научной традиции принято название «Жизнь Данте».
такой манеры изложения может показаться странным, если учитывать, что Боккаччо находился в идеальной исторической позиции для написания биографии Данте, опирающейся на факты. Не будучи знаком с поэтом лично, он имел доступ к его манускриптам, которые усердно копировал, и переписке с Чино да Пистойя и Джо-ванни дель Верджилио. Боккаччо неоднократно пользовался возможностью расспросить о Данте его родственников и личных знакомых (в том числе дочь поэта, Чино, Дино Перини и Джованни Виллани). Он также считался признанным специалистом по «Комедии»: в 1373 г. флорентинцы пригласили его прочитать публичные лекции об этом произведении. Боккаччо нельзя было назвать и неспособным к созданию исторических сочинений: ему принадлежат значительно более традиционные жизнеописания Петрарки и Петра Дамиани, а также энциклопедическое собрание биографий «О знаменитых женщинах», в котором он попытался отделить исторические свидетельства от литературного вымысла (в частности, поставив под сомнение принадлежащую Вергилию историю Дидо-ны). В «Генеалогии языческих богов» он эксплицитно осуждает ту разновидность вымысла, которую называет «бабьими баснями и выдумками», но в жизнеописании того поэта, которого изучал усерднее прочих, обращается именно к этой разновидности повествования.
Поиск литературных и жанровых источников трактата, которые могли бы объяснить его специфику, имеет давнюю научную традицию. Еще в XV в. Леонардо Бруни объяснял особенности этого текста использованием в нем тех же моделей, что и в других произведениях Боккаччо - «Филоколо», «Фьямметте» и «Филост-рато». В XX в. среди источников «Маленького трактата» или отдельных его элементов назывались провансальские жизнеописания поэтов (vidas) или истории создания стихотворений (razos), физиогномические трактаты, «Жизнь двенадцати цезарей» Светония, «Жизнь Вергилия» Доната, средневековый пропедевтический жанр «вступления к автору» (accessus). Некоторые исследователи также считали, что Боккаччо пытался переосмыслить жизнь Данте в терминах биографии Петрарки.
Большинство подобных интерпретаций вполне обоснованы и по существу не противоречат друг другу, выявляя различные аспекты многогранного творения Боккаччо. Однако автор статьи счи-
тает необходимым вернуться к одному из наиболее очевидных предположений о жанровой природе «Маленького трактата», которое было впервые высказано итальянским филологом Дж. Билла-новичем, относившим это произведение к агиографическим сочинениям. В этом случае необходимо ответить на вопрос, какая модель святости была использована автором трактата и чем был обусловлен его выбор. По мнению К.Э. Гросс, образцовым святым, в сопоставлении с которым переосмысляется жизнь поэта, для Бок-каччо был Фома Аквинский. В статье приводится множество аналогий и текстуальных совпадений между жизнеописанием Данте и житием Фомы (канонизация которого прошла в 1323 г.). Так, например, Боккаччо приписывает Данте посещение Парижского университета, где его интеллект и энциклопедические познания были восприняты окружающими как своего рода чудо. Этот факт не находит подтверждения в других источниках, однако имеет точную аналогию в жизнеописании Фомы, который посетил это учебное заведение и завоевал в нем репутацию боговдохновенного лектора. В описании особенностей характера Данте Боккаччо почти дословно воспроизводит житийную характеристику Фомы, говоря о способности своего героя к полному погружению в интеллектуальную деятельность - вплоть до нечувствительности к любым внешним раздражителям (от жара, холода, боли, шума до вопросов различных визитеров, включая великих мира сего).
Выбор Фомы Аквинского в качестве образца был определен, по мнению К.Э. Гросс, множеством факторов. В первую очередь здесь сыграло роль то, что Фома был святым нового типа - святым ученым. Его жизнь не была связана с выдающимися успехами на ниве пастырской деятельности или героическими свидетельствами веры, его отличительная черта - преданность ученым занятиям. Кроме того, томистская окраска философских, политических и этических взглядов Данте была очевидна уже его современникам, и томизм был органическим компонентом самой дантовской поэзии. Понимание глубинной связи между этими двумя авторами публикой эпохи Кваттроченто нашло визуальное воплощение в росписи капеллы Строцци церкви Санта Мария Новелла, которая, кстати, играла особую роль в жизни Боккаччо. Более того, этот автор и сам придерживался во многих вопросах томистских взглядов, заимствуя у Фомы многие теоретические представления, в частности о
фантазии и воображении, изложенные в «Генеалогии». К.Э. Гросс выявляет также некоторые факты биографического характера, способствовавшие укреплению связи между Фомой и Данте в сознании Боккаччо. Так, начало работы над трактатом приходится на период пребывания автора в Неаполе, где культ Фомы был особенно распространен, а правящее семейство сыграло важную роль в процессе его канонизации.
Помимо этого комплекса причин исторического и биографического плана, существенную роль в выборе Боккаччо сыграла его позиция в дискуссии о поэзии, развернувшейся в ХШ-Х1У вв. между защитниками этого искусства и его противниками. Аргументация первой стороны в ту эпоху сводилась по преимуществу к утверждению аналогии между поэзией и высшей из наук - теологией, которую они ассоциировали в первую очередь с Библией. Подробно концепция Боккаччо была разработана в XIV и XV книгах «Генеалогии языческих богов», но и «Маленький трактат» содержит несколько выразительных утверждений: «По-моему, можно сказать, что теология и поэзия - это почти одно и то же, поскольку они имеют один и тот же предмет»; «Теология - это не что иное, как поэзия Бога» (цит. по: с. 80). Среди защитников не существовало полного единства взглядов: если А. Муссато настаивал на бого-вдохновенности поэтического творчества, то Петрарка, Боккаччо, Салутати считали, что языческие поэты лишь близко подошли к открытию божественных истин посредством природного разумения. Но всех их объединяло представление о высокой роли поэтического творчества и о близости поэзии к Св. Писанию. На противоположной стороне в этой дискуссии выступали преимущественно клирики, однако не столько ученые-схоласты, сколько представители Доминиканского ордена (наиболее известен среди них Джо-ванни Доминичи, изложивший свои взгляды в трактате «Светлячок»). Надо сказать, что доминиканцы опирались в осуждении поэзии на философию Фомы Аквинского, отрицавшего подобие поэтической и библейской аллегории и ставившего поэзию на низшую ступень в иерархии логических дисциплин. Однако в первую очередь они выказывали враждебность по отношению к творчеству античных авторов, оценка ими дантовских творений не была столь однозначной. Если трактат Данте «Монархия» был после его смерти официально осужден, то «Комедия» избежала подобной судьбы.
Тем не менее отношение к ней оставалось неопределенным, и причина этого заключалась отчасти в радикальности дантовского утверждения о боговдохновенности его труда. Данте отходит от ортодоксального томизма, когда утверждает возможность для обычного поэта использовать «аллегорию теологов», т.е. возможность того, что в поэтическом сочинении может содержаться теологическая истина под покрывалом вымысла-аллегории. Данте представляет себя как автора-пророка через инкорпорирование в свою поэтологическую концепцию томистских экзегетических подходов. Поэтому, конфигурируя жизнеописание Данте по образцу жития св. Фомы, «Боккаччо выступает в роли продолжателя дантовской стратегии возражения доминиканцам посредством уподобления» поэзии теологическим дисциплинам (с. 85). Это позволяет заключить, что защита поэзии, помещенная в самое сердце трактата, не является всего лишь отступлением, как скромно определил ее автор, но сыграла роль ключевого мотива для написания всего текста в целом.
Е.В. Лозинская
2010.02.014. ТЁПФЕР Р. ИМПЛИЦИТНАЯ ПЕРФОРМАТИВ-НОСТЬ: О МЕДИАЛЬНОМ СТАТУСЕ ДОНАУЭШИНГЕРСКОЙ СТРАСТНОЙ МИСТЕРИИ.
TOEPFER R. Implizite Performativität: Zum medialen Status des Donaueschinger Passionsspiels // Beiträge zur Geschichte der deutschen Sprache und Literatur. - Tübingen, 2009. - Bd 131, H. 1. - S. 106-132.
Немецкая городская драма позднего Средневековья, и прежде всего мистерия, является предметом активных дискуссий начиная с 1970-х годов, после того как работа Райнера Варнинга поставила вопрос о функциональной обусловленности ее структуры, а также о взаимодействии в ней театрально-игровых и ритуально-литургических моментов1. Дискутируется, в частности, вопрос о «перформативном статусе» мистерии: многие исследователи высказывают предположение, что часть дошедших до нас мистерий вообще никогда не ставилась, и выдвигают гипотезу об их исклю-
1 Waming R. Funktion und Struktur: Die Ambivalenzen des geistlichen Spiels. -München, 1974.
