CC BY
15
текст дополнительными - символическими, мифопоэтическими, философскими - смыслами.
«В текстах Платонова есть ощущение присутствия бесконечного в каждой малой частице бытия. Писатель любил природу, но его чувство к ней было связано не с радостью и восторгом, а скорее, с жалостью и стремлением уберечь от варварского отношения людей. Во многом такая позиция предвосхитила идеи почвенников 1970-1980-х годов, высказавших мысль о живой и страдающей природе, нуждающейся в заботе человека.
А. Платонов опередил свое время, совместив ведущий в начале ХХ в. мотив преобразования Вселенной с "нравственно-философским аспектом в раскрытии темы природы", выдвинувшимся на первый план лишь в середине ХХ в.» (с. 188).
К.А. Жулькова
Русское зарубежье
2017.04.027. ВЯЧ. ИВАНОВ: PRO ET CONTRA: Антология / Сост. Исупов К.Г., Шишкин А.Б.; коммент. Глуховой Е.В., Исупова К.Г., Титаренко С.Д., Шишкина А.Б. и др. - СПб.: РХГА, 2016. - Т. 1. -996 с.
Ключевые слова: Вяч. Иванов; антология; поэзия; язык; символизм; сонет; проза.
В антологии представлен широкий спектр отзывов и оценок личности и творчества Вяч. Иванова (1866-1949) - центральной фигуры петербургского символизма.
Во вступительной статье «Вячеслав Иванов в зеркалах XX века» А.Б. Шишкин отмечает, что почитатели и порицатели поэта сходились на том, что он был литератором сложным и трудным, «для немногих». Одной из главных сложностей для понимания Вяч. Иванова был его язык: насыщенная славянизмами лексика его поэзии и прозы. «Вяч. Иванов отодвигал хронологическую границу языка назад, к эпохе В. Тредиаковского, М. Ломоносова и Г. Державина, и вперед, к словесным экспериментам А. Ремизова, В. Хлебникова и О. Мандельштама» (с. 12-13), - полагает А.Б. Шишкин. Поэт Н. Гумилёв в эссе 1911 г. утверждал, что «всегда напряженное мышление, отчетливое знание того, что он хочет сказать», делает подбор слов поэзии Вяч. Иванова «таким изуми-
тельно-разнообразным, что мы вправе говорить о языке Вячеслава Иванова как об отличном от языка других поэтов» (с. 276).
Другая особенность его стиха и прозы, сразу отмеченная критиками, акцентирует внимание А.Б. Шишкин, - «интеллектуальность, осложненность мыслью, обращенность к темам философии, историософии, вообще к Большому Времени» (с. 13).
Самым проницательным из современников оказался А. Блок: «Именно ему, еще начинающему критику и малоизвестному за пределами своего круга поэту, принадлежал первый авторитетный и значительный отзыв о Вяч. Иванове. Блок понял и оценил как его историко-религиозные эссе, так и поэтические книги и теоретические работы в их единстве... увидел в лице Иванова особенный тип символиста, который познавал мир и духовную жизнь человека одновременно через поэтическое и научное творчество» (с. 14). В статье «Творчество Вячеслава Иванова» (с. 62-73), увидевшей свет в «Вопросах жизни» 1905 г., Блок изложил ивановскую концепцию символа, коснулся поставленной им проблемы дионисизма и «всенародного искусства» (с. 72).
В книгу вошло более 80 критических и мемуарных откликов, расположенных в хронологическом порядке, снабженных комментариями. Это наследие объемлет как российский, так и эмигрантский период творческой биографии поэта. В эмиграции о Вяч. Иванове писали: Дм. Святополк-Мирский, Ф. Зелинский, Г. Флоровский, Г. Ландау, И. Голенищев-Кутузов, В. Вейдле, Ф. Степун,
B. Ходасевич, З. Гиппиус, Г. Адамович, Н. Берберова, Г. Иванов,
C. Маковский, Б. Зайцев. Далее реферируются некоторые их отзывы, включенные в антологию.
В рецензии на книгу Вяч. Иванова «Дионис и прадионисий-ство» (Баку, 1923) Ф. Зелинский в 1926 г. писал, что эта книга принесла бы славу русской классической филологии, если бы эта последняя еще существовала в России, а не была разгромлена большевиками. Вяч. Иванов предполагал, что прежде распространения в Греции культа Диониса под Дионисовым именем элементы культа уже существовали без имени бога, т.е. под другими именами, или без всякого имени, как анонимные культы. Именно это он называл «прадионисийством». Эти элементы образуют целое «ор-гиазм», характеризующий как дионисийскую, так и прадионисий-скую религию: «оргиазм есть отождествление с богом как жертвы,
так и отправляющего культ» (с. 533). Анонимный культ наряду с умирающим и воскресающим богом, уточняет Ф. Зелинский, мог вбирать в себя также и женское божество, представляющее собой Землю и Ночь: «этим объясняется исключительно женский характер его оргиазма, участниками которого были менады» (там же). Центром данного культа был Парнас и Дельфы, где в предаполло-ническую эпоху поклонялись божеству Земли и Ночи: «отсюда дионисийские элементы в существе самого Аполлона и энтузиастический характер дельфийского пророчества» (с. 533).
Согласно Вяч. Иванову, надлежит различать два главных ответвления дионисизма: культ островной и материковый; «атрибуты первого - двойной топор и виноградная лоза; второго - тирс и плющ; первого окружают дельфины и пантеры, второго - олени и козы...» (там же). Это различение представляется Ф. Зелинскому одним из наиболее сильных положений книги. В прадионисийстве, настаивает рецензент, нужно различать два основных элемента: «1) магический оргиазм, целью которого было оплодотворение земли и 2) героический культ, соединенный с погребальными плачами и подражательными действиями» (с. 534). Слияние этих элементов приводит к идентификации героя с богом, отсюда главное содержание дионисийской религии: «потрясающая идея страдающего, умирающего и воскресающего бога»; благодаря этой центральной идее дионисизм непосредственно противостоит аристократической религии Аполлона, которая строго разграничивает олимпийский и хтонический мир и признает, что всякий контакт с хтоническим миром влечет «загрязнение» (miasma), требующую от «загрязнившегося» «очищения» (katharsis) (там же).
Поэтический жанр погребального плача, исключенный из аполлонического круга, «входит в дионисийский круг; дифирамб противостоит пэану. А дифирамб - отец трагедии» (с. 534). После исследования Ф. Ницше, заключает Ф. Зелинский, никто другой не проник столь глубоко в тайный смысл дионисийских мистерий.
Дм. Святополк-Мирский в статье «Вячеслав Иванович Иванов» (1924) отметил, что поэт с 1905 г. становится главой и учителем петербургских поэтов и сохраняет это положение до «разложения символизма» в 1912 г. «Поэзия его насыщена тысячелетиями культуры, полна разнообразнейших реминисценций и архаичным, глубоко обдуманным языком отделена от языка современности.
Мастерство его глубоко сознательное, до мелочей взвешенное, далекое от непосредственности и вместе с тем упорно избегающее шаблона» (с. 485).
В 1930 г. И. Голенищев-Кутузов в статье «Лирика Вячеслава Иванова» отметил, что его поэзия «исполнена космического эротизма, преобразующего мир, будящего древний хаос. Силу эту, вечно действующую в мире, эллины называли Дионисом, сопре-стольным братом Аполлона» (с. 543). О римских сонетах, над которыми работал поэт, критик отозвался как о «совершенных, ясных, слегка печальных», похожих на «спокойные римские вечера», где «барочные фонтаны и тяжелые монументы позднего Ренессанса» слились с классической стариной, приобретя в глазах поэта «античную торжественность» (с. 546). Фонтанам Рима посвящены несколько сонетов этого цикла, «где ясность сочетается с умиротворенностью и меланхолией», ибо «наряду с вакхическими откровениями в лирике Вячеслава Иванова ощущалось всегда иное, торжественно-умиротворенное начало» (там же).
В статье «Вячеслав Иванов» 1936 г., юбилейного для поэта, которому исполнилось 70 лет, Ф. Степун писал, что теоретические работы Вяч. Иванова (его книги «По звездам», «Борозды и межи», «Родное и вселенское») «носят характер не аналитический, а синтетический»: «Во всех них сверху падающий луч религиозно-философской мысли легко и естественно пронизывает все от искусства к политике ниспадающие планы современной культуры» (с. 591). Вместе с Вл. Соловьёвым он «является одним из наиболее значительных провозвестников той новой "органической эпохи", которую мы ныне переживаем в уродливых формах всевозможных революционно-тоталитарных миросозерцаний» (там же).
С утверждением Ф. Степуна о том, что «Римские сонеты» «возникли из искуса длительного молчания», спорил Вл. Ходасевич (статья «Книги и люди: "Современные записки" кн. 62-я», 1936), уточнявший, что длительное молчание предшествовало лишь их появлению в печати, по времени создания они непосредственно примыкали к предыдущей эпохе. Написанные сразу после приезда поэта в Италию, в 1924 г. они должны были появиться в журнале «Беседа», но этого не случилось, потому что журнал внезапно прекратил свое существование. «Та "страна", в которой совершаются эмоциональные события, питающие поэзию Вячеслава
Иванова, есть преимущественно История. С историей связана и внутренняя жизнь сонетов, напечатанных в "Современных записках"» (с. 606-607), - подчеркнул Вл. Ходасевич.
Лучшим и самым значительным в наследии Вяч. Иванова, тем, что должно надолго остаться, Г. Адамович считал статьи, «в частности статьи о поэзии (как, например, статья о "Манере, лице и стиле", помещенная в сборнике "Борозды и межи": едва ли не самое значительное, что о поэзии на русском языке в наш век написано)» (с. 638). Тогда как его стихи, по мнению критика, «льются широким, величавым, великолепным, сладковатым потоком, без того, чтобы хоть что-нибудь в них когда-либо дрогнуло и задело», порой, читая сборники поэта, «удивляешься: как мог писатель, насквозь все видевший в поэзии чужой, остаться насчет поэзии своей собственной в таком роковом заблуждении?» (с. 637). И все-таки от встреч с Вяч. Ивановым, даже поздних и мимолетных, как свидетельствовал Г. Адамович в статье «Вячеслав Иванов и Лев Шестов» (1949), «остался в памяти след неизгладимый» (с. 638).
В год смерти поэта появились статьи, посвященные его памяти. Н. Берберова писала о том, что он принес с собой в символизм и ницшеанство, и античность, «дал символистам их заповедь: от истины видимой, и через нее, - к реальности скрытой, еще более реальной, чем видимость: не менее чем Брюсов он открывал России мудрость и красоту современной ему поэзии Запада, и о нем судили его современники как об умнейшем из людей» (с. 645). Г. Иванов утверждал, что Вяч. Иванов как поэт занимает в группе русских символистов почетное, но, скорее, второстепенное место. Зато «не может быть спора о его значении как теоретика и основоположника русского символизма. Здесь он был первым. Был в буквальном смысле мозгом движения и его вождем. И оказался одной из его главных жертв» (с. 647). Наиболее глубокой мыслью эстетики Вяч. Иванова, по мысли Ф. Степуна, является противоположение религиозного символизма символизму идеалистическому. «Философская стихия идеализма есть, по Иванову, стихия волевого насильничества. Художник-идеалист "изобретает" истину и во имя ее перекраивает мир. Таков художник-тиран в концепции Фридриха Ницше. Совершенно иное начало представляет собою исповедующий религиозный символизм художник-теург. Он не "изобретает" истины, а "обретает" ее; он не преобразует мира на свой лад,
а преображает его согласно Божьему замыслу о нем» (с. 650). Теория религиозного символизма Вяч. Иванова оказала решающее влияние как на гносеологию Н.А. Бердяева, так и на философские построения психоаналитики Юнга. Будущие историки русской литературы, уверял Ф. Степун, «выяснят большое подпочвенное влияние Вяч. Иванова на его современников: гениальный собеседник, он был щедрым оплодотворителем умов и сердец своих друзей и поклонников» (там же). С. Маковский подчеркивал, что стихи Вяч. Иванова надо уметь, прежде всего, слушать. «Ритмический узор их и буквенная ткань обладают, независимо от содержания, звуковой силой внушения» (с. 666).
Книгу завершают «Комментарии» и «Указатель имен».
Т.Г. Петрова
2017.04.028. ЕРМИЧЁВ А.А. ФИЛОСОФСКАЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ В ЖУРНАЛАХ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ (40-60-е годы XX в.): Библиографический указатель. - СПб.: РХГА, 2016. -320 с.
Ключевые слова: общественная мысль; русское зарубежье; журналы; библиографический указатель.
Справочное издание, подготовленное А. А. Ермичёвым, доктором филос. наук, профессором Русской христианской гуманитарной академии (С.-Петербург), является продолжением двух выпусков библиографического указателя «Философское содержание русских журналов начала XX в.»1, в которых дана роспись статей отечественной журнальной периодики (с 1901 по 1922 г.) и указателя «Философское содержание журналов русского зарубежья (1918-1939 гг.)». Серия справочных изданий представляет в систематизированном виде сведения практически обо всем журнальном корпусе русского зарубежья указанного периода.
1 Философское содержание русских журналов начала XX в.: Ст., заметки и рец. в лит.-обществ. и философск. изд., 1901-1922 гг.: Библиогр. указ. / Отв. ред. Ермичев А. А. - СПб.: РХГИ, 2001. - 480 с.; Философское содержание русских журналов начала XX в.: Библиогр. указ. / Сост. Ермичев А. А. - СПб.: РХГА, 2006. -Вып. 2. - 560 с.; Ермичёв А. А. Философское содержание журналов русского зарубежья, (1918-1939 гг.). - СПб.: РХГА: Вестник, 2012. - 352 с.
