CC BY
6
дают рассказы о конфликте, которые способны создать негативное или одностороннее представление о конфликте и о конфликтующих сторонах и послужить поводом для вторичного конфликта.
Большинство испытуемых отрицательно относятся к конфликту, хотя и склонны завершать конфликт мирно, консенсусом. Испытуемые с отрицательным отношением к конфликту более склонны к мирному завершению конфликта, чем испытуемые с положительным отношением к нему.
Л.Р. Комалова описывает возможности применения специалистами, работающими с группами испытуемых, разных подходов для актуализации конфликтного потенциала с целью сформировать конфликтологические компетентности для положительного разрешения конфликта.
В заключение автор формулирует практические рекомендации для перевода деструктивных составляющих коммуникации в конструктивное русло в предконфликтной, конфликтной и постконфликтной коммуникации.
Э.Б. Яковлева
2017.04.019-021. КОММУНИКАТИВНЫЕ ПРАКТИКИ В СФЕРЕ СОЦИАЛЬНЫХ НАУК. (Сводный реферат).
2017.04.019. НИКИТИНА Е С. Рассказы о еде: Функции в коммуникации // Лингвистика без границ: Сборник статей памяти доктора филологических наук, профессора В.Б. Кашкина / Под ред. Ши-лихиной К М. - Воронеж, 2016. - С. 28-39.
2017.04.020. КЛЮКАНОВ И.Э. Коммуникация как социальное явление // Лингвистика без границ: Сборник статей памяти доктора филологических наук, профессора В.Б. Кашкина / Под ред. Шили-хиной К М. - Воронеж, 2016. - С. 40-53.
2017.04.021. BRZOZOWSKA D. Style, communication and culture // Лингвистика без границ: Сборник статей памяти доктора филологических наук, профессора В.Б. Кашкина / Под ред. Шилихи-ной К.М. - Воронеж, 2016. - С. 54-63.
Ключевые слова: коммуникация; текст; смысл; еда; идентичность; общество.
Е.С. Никитина в статье «Рассказы о еде: Функции в коммуникации» (019) рассматривает еду как социальное явление и часть
коммуникативного процесса, в котором элементы пищи и процесс приема пищи становятся означающими вторичной знаковой системы. На примере текстов о еде Е.С. Никитина обращается к более широкой проблеме - проблеме существования текста во временном и коммуникативном пространстве, а также его смысловой направленности относительно каждого нового читателя.
Однако больше внимания в своей статье Е.С. Никитина уделяет феномену текста как отдельного от автора явления, генерирующего собственные смыслы: «Текст, как коммуникативный субъект, обладает еще и смыслом, собственным смыслом, подчас независимым от того, что хотел передать автор. Знак с собственным содержанием, выстраивая отношения с действительностью, с другими текстами и с читателями, в пространстве этих взаимодействий скрывает свой смысл» (019, с. 29). Так, одной из функций текстов о еде автор считает созидательную и в качестве примера приводит тексты описания традиций дипломатических приемов: в них обозначаются основные концепты приемов (гостеприимство, миролюбие, достоинство и т.д.), важные временные рамки для приемов пищи, особенности меню, предварительной подготовки и формы одежды.
Еще одной важной функцией является, по мнению автора, типологическая, которую автор объясняет через понятие «социального стереотипа» - устойчивого образа или представления о каких-либо явлениях или людях, свойственного представителям той или иной социальной группы (019, с. 36). Разные социальные группы имеют различные представления о социальной действительности, и, соответственно, типологическое деление в каждой из них будет отличаться. Именно поэтому, согласно автору, человек с самого рождения учится воспринимать действительность скорее типологи-зированно, нежели как совокупность отдельных уникальных сущностей. Сказанное относится и к различению речевых жанров, которые человек в равной степени относит к тому или иному типу взаимодействия. Если коммуникативный акт состоялся успешно, значит, типологическое деление у представителей разных социальных групп в данной точке сходится и на этом основании возможен дальнейший диалог.
Еда также метафорически «очерчивает» границы той или иной этнической общности и социального класса, задает опреде-
ленные конвенции, будь то пасхальный ужин в еврейских семьях, еда, принятая на вечеринках, уместная для подарков друзьям форма пряников в Германии и т.д. Часто совместная еда символизирует равенство сотрапезников. Еда маркирует и исторические границы: если раньше была распространена жирная пища, «мужская», то современная европейская кухня все больше тяготеет к изысканной, «женской».
Помимо определения характеристик текста как самостоятельного субъекта коммуникации автор выделяет еще и функцию текста по отношению к читателю, на которого данный текст ориентирован, - сакральную функцию, благодаря которой любой текст всегда остается к кому-то обращен и каждый новый читатель «вчи-тывает» в текст часть смысла (в качестве примере приводится отрывок из произведения М. Павича «Ящик для письменных принадлежностей»). Эта мысль подводит автора к известной концепции Бахтина о диалогизме, пронизывающем любые взаимоотношения и, в частности, - отношения между коммуникантами. Понимание текста, по мысли автора, есть не что иное, как «соотнесение с другими текстами и переосмысление в новом контексте» (019, с. 36). В данном процессе автор отмечает важную роль монологизации, которая способствует формированию внутреннего плана сознания, помогая говорящему одновременно как быть участником конкретного коммуникативного акта, так и формировать собственное индивидуальное сознание, состоящее из «своих-чужих слов, отлитых в тексты» (019, с. 36).
В заключение Е.С. Никитина говорит о сходной природе и неразрывной связи процессов понимания и интерпретации. Рефлексия над текстом есть другая сторона его интерпретации, попытки сопоставить с собственным опытом и собственной субъективностью, что и приводит, согласно автору, к пониманию текста и нахождению смысла. Будучи разделенным, понятым и интерпретированным различными «другими», текст объединяет людей во времени и пространстве, и мысль, заключенная в тексте, становится общественным знанием.
В статье «Коммуникация как социальное явление» И.Э. Клю-канов (020) также рассматривает вопросы, связанные с природой коммуникации и ее протеканием в обществе. Автор позиционирует свою статью как обзор основных коммуникативных теорий и тру-
дов, посвященных им. Так, в начале статьи упоминается серия трудов по филологии и коммуникации под редакцией В.Б. Кашкина1, в которых основным критерием социальной коммуникации предлагается считать «принадлежность коммуникативных явлений к социальным структурам и институтам, к жизни общества в целом» (020, с. 40). Коммуникация видится авторам данного сборника прежде всего как воздействие, осуществляемое внутри социальных процессов, а также обмен теми или иными знаками, формирующий новую социальную реальность для говорящих.
Говоря об особенностях рассмотрения коммуникации в рамках социальных наук, автор отмечает особую важность определения порядка протекания коммуникации в обществе, т.е. ее системность и структурированный характер, которые обеспечивают взаимосвязь, взаимозависимость и взаимовоздействие различных социальных практик друг на друга. Для осуществления всего ранее перечисленного необходимо, чтобы коммуникация протекала эффективно. Изучением и обучением эффективности коммуникации занимались еще софисты, которые иногда привлекаются исследователями в качестве первопроходцев в социальной науке. Овладение навыками эффективной коммуникации строится по определенным правилам, выработанным в ходе истории человеческих взаимоотношений. Такой подход способствует формированию норм коммуникации. Суммируя все сказанное, автор выдвигает в качестве основных терминов для описания коммуникации следующие понятия: «воздействие», «обмен», «интеракция», «порядок», «система», «научение», «власть», «нормативность», «справедливость». В зависимости от направления той или иной теории (которые вкратце будут описаны ниже) на первый план выдвигаются разные понятия, что автор и описывает далее.
Самое популярное описание коммуникации связано с использованием понятия «воздействие», или оказание влияния на воспринимающего. К таким теориям относятся теория влияния медиа, теория пропаганды, теория «магической пули» и др.
К понятию «обмен» прибегает теория социального обмена, согласно которой вступление человека в коммуникацию всегда обусловливается его реакцией на действия других людей.
1 Почепцов Г.Г. Теория коммуникации. - М.; Киев, 2001. - 656 с.
Понятие интеракции (коммуникации через взаимодействие) широко применяется в теории символического интеракционизма, драматургической теории И. Гофмана (в которой коммуникация предстает как театрализованное представление).
Как уже было сказано, по мнению И.Э. Клюканова, важную роль в изучении коммуникации как социального действия играет выявление порядка коммуникации, т.е. общепринятых правил общения, которые необходимо соблюдать, чтобы коммуникация считалась успешной и эффективной. Подобный подход важен в этно-методологии, конверсационном анализе, теории речевых актов, теории координированного управления смыслом. Порядок, как правило, разрабатывается самими коммуникантами и, будучи соблюденным, становится механизмом формирования новой социальной действительности.
Схожую значимость в изучении коммуникации имеет понятие системности. Так, коммуникация рассматривается как «живой организм» (020, с. 44), постоянно взаимодействующий с внешней средой и сложно устроенный. Подобный подход был характерен в работах Т. Парсона, П. Альто, У. Матураны и Ф. Варелы.
Следующее ключевое понятие, используемое в исследованиях коммуникации, - научение, под которым понимается самопорождающий характер коммуникации, когда общество и коммуникация формируются внутри себя естественным путем, а не отдельными индивидами. Данный взгляд характерен для теории личностных конструктов Дж. Келли, генетической эпистемологии Ж. Пиаже, культурно-исторической психологии Л.С. Выготского и др. теорий, сложившихся в рамках когнитивистской парадигмы. По мере протекания процесса социализации человек овладевает коммуникативными структурами, благодаря которым формирует свою идентичность, мышление и получает способность существовать в социальном мире. Автор также отмечает ненасильственный характер «внедрения» человека в социум: человека можно научить видеть мир определенным образом. Эта позиция послужила основой для многих педагогических методик, в которых научение является базовой категорией в воспитании человека. Заканчивая свои рассуждения о роли научения в коммуникативных практиках, автор приходит к выводу о том, что сложность когнитивного устройства
человека напрямую зависит от коммуникативного опыта, приобретенного им в процессе формирования личности.
Далее автор обращается к понятию справедливости как организующему фактору в коммуникации. По мнению И.Э. Клюканова, любая ситуация общения есть не что иное, как попытка ответить в той или иной форме на вопрос: «Что такое справедливость?» Для рассуждения на эту тему необходимо время и дискурсивное пространство, что позволяет говорить об актуальности данного термина в рамках дискурс-анализа, в ходе которого «выясняется значимость различных высказываний» (с. 46). Данной позиции придерживаются Ю. Хабермас в своей теории универсальной прагматики, С. Дитц в критической теории организаций.
Подводя итог краткого обзора теорий, оперирующих обозначенными понятиями, автор еще раз отмечает, что, говоря о преференции одних исследователей в пользу одних понятий, а других, соответственно, в пользу других, исследователи имеют в виду исключительно удобство инструментария, тогда как для полного и достаточного описания природы коммуникации необходимы все обозначенные понятия.
Приведенные теории социальной коммуникации автор предлагает разделить по типу привлекаемого ими анализа: анализа макроуровня или микроуровня. Анализ макроуровня осуществляется обычно относительно масштабных социальных процессов, рассматриваемых абстрагированно от конкретных коммуникантов или конкретного дискурса, в то время как анализ микроуровня используется при необходимости изучения взаимодействия внутри очень конкретного дискурсивного пространства (например, символический интеракционизм). Некоторые ученые выделяют также третий уровень - мезоуровень, который представляет собой в некотором роде соглашение между абстрактными теориями и конкретными исследованиями, однако является очень сложным для идентифицирования и описания, так как в утверждениях об абстрактном часто теряются «самость» и идентичность отдельного человека, что недопустимо с когнитивистской точки зрения. В качестве примера сложности проведения анализа на мезоуровне автор ссылается на полемику между Н. Луманом и Ю. Хабермасом, развернувшуюся на страницах их совместной книги «Теория общества или социальная технология. Что дает системное исследование?» (1971). Н. Лу-
ман придерживается широкой точки зрения на коммуникацию: для него коммуникация всегда осуществляется на уровне общественной системы, а не отдельных индивидов. Для Ю. Хабермаса же повседневные коммуникативные практики являются интегральными для изучения коммуникации, в связи чем язык понимается скорее как «дискурс» и привлекаются прагматические приемы анализа. Таким образом, Ю. Хабермас наделяет генерирующей функцией самих коммуникантов, которые в процессе общения порождают все новые и новые коммуникативные конструкты, постоянно воспроизводя старые, что ведет к установлению нормативных границ коммуникативного акта. Согласно Н. Луману, коммуникация - это присущая обществу способность, которая реализуется естественным способом и не знает никаких границ в виде установленных извне норм. Для более структурированного описания в различиях взглядов двух ученых автор приводит следующее оппозиции: ауто-поесис / праксис, описание / целеполагание.
Вторая полемика, которую описывает автор, наблюдается между взглядами М. Фуко и Н. Хомского. Здесь основными понятиями, вокруг которых разворачивается дискуссия, являются понятия власти и справедливости. Для Фуко такого понятия, как «справедливость», не существует вообще, но центральную роль играет власть, образуя вокруг себя дискурс. Хомский же является сторонником концепции универсальной природы человека, из чего вытекает универсальность семантико-синтаксических структур, используемых в обществе.
Подводя итог, автор уточняет, что обе полемики имели место приблизительно в одно время - во время войны во Вьетнаме, что показывает особую актуальность обсуждения вопросов социальной коммуникации в такое непростое время.
Подобно естественным наукам социальные науки стремятся улучшить жизнь человека, если не физический ее аспект, то социальный, т. е. контролировать взаимодействия человека с другими, способствуют существованию в «справедливом» обществе. Это приближает цели социальных наук к утопическим, в связи с чем автор вспоминает знаменитые утопии Платона, Т. Мора и Ф. Бекона. Рассуждая о социальных науках в более практическом ключе, автор говорит, что основные цели данной ветви науки - «осмысление и установление связей и отношений между взаимодействиями
людей и выработка общих принципов поведения в целом» (020, с. 51). Основной формой знания в социальных науках автор считает «фронесис» - практические полезные сведения о том, как и что нужно говорить в процессе коммуникации. Делая правильный выбор в той или иной коммуникативной ситуации, человек «создает» себя, формирует свое мышление и «самость».
В заключение автор называет социальные науки частью «наук о духе», изучающих человека как существо духовное, осуществляющее свободный выбор и живущее в контексте культуры, в связи с чем необходимо рассматривать социальную коммуникацию, принимая во внимание не только абстрактные общественные конструкты, но и возможности формирования индивидуального мышления в рамках одной культуры.
В статье Д. Брзозовска «Style, Communication and Culture» («Стиль, коммуникация и культура») (021) помимо вопросов, затрагиваемых в предыдущих статьях, об отношении коммуникации и общества, коммуникации и культуры и роли языка в коммуникации рассматривается проблема связи между стилем и коммуникацией, а также проблема стиля как специфически культурного феномена.
Автор начинает свою статью с историческо-этимологической справки о том, что такое стиль, когда это слово впервые вошло в употребление и что обозначало. В статье приводятся различные точки зрения на определение стиля, в частности - определение польского ученого Станислава Гайды, согласно которому стиль есть набор нормативных и директивных представлений относительно передачи и получения текста: «The style of thinking is a way of comprehending reality, a dialectic unity of knowledge and activity» (021, с. 55) («Стиль мышления - это способ познания реальности, диалектическое единство знания и деятельности»). Стиль, таким образом, неразрывно связан с человеческой активностью, погруженной в ситуативный и культурный контекст. Говоря об академическом стиле, Гайда выделяет следующие главнейшие его признаки: достоверность, адекватность, ясность, рациональность, логичность.
Стиль тесно связан с коммуникацией, особенно если речь идет о культурной коммуникации. В ситуации межкультурного общения вопрос о том, что является специфичным для одного культурного стиля и что для другого, каждый раз поднимается и
рассматривается учеными разных научных областей. Так, например, одной из возможных классификаций культурных стилей может являться следующая, данная Гудикунстом и Хлопицки: прямой / косвенный (американский / восточноазиатский), детальный / точный / недостаточный (арабский / английский / китайский), личный / контекстуальный (английский / китайский, корейский), инструментальный / воздействующий (американский / арабский). Большинство других классификаций также базируются на оппозициях (так, например, классификация стилей Клайна привлекает такие оппозиции, как «преобладает форма / содержание, устная / письменная речь, абстрактность / конкретика», а также различает стили по степени прямоты, развернутости, спонтанности драматичности и т.д.).
Автора статьи особенно интересует классификация культурных стилей в славянской академической традиции, поэтому отмечается, что в данном случае большое влияние оказала греческая традиция. Обращаясь к русской академической традиции, Д. Брзо-зовска приводит в пример взгляды В.Б. Кашкина на то, что составляет основу повседневной философии языка. Так, согласно В.Б. Кашкину, для русской культуры характерна реификация слов, вера в естественную связь между словами и референтами, контекстуальная детерминированность, уклон в дискретную семантику, линейная техника перевода и миф об абсолютной положительности своего языка по отношению к чужим. Таким образом, отмечает автор, как Гайде, так и Кашкину свойственно обращение к коммуникативной стороне стиля на метауровне, т.е. с подчеркиванием проблемы «духа языка».
Принимая во внимание обозначенные В.Б. Кашкиным признаки стиля, автор статьи сравнивает концептуальное осмысление стиля в русской культуре и китайской и находит, несмотря на культурную дистанцию, множество общих черт.
Помимо определения стиля автор говорит также о практическом использовании разных стилей и в связи с этим - о коммуникативной компетенции (способности использовать язык грамотно и уместно, чтобы достигать коммуникативных целей). Развитие такой компетенции является одной из важнейших задач при коммуникативном подходе в обучении иностранному языку.
Подводя итог, автор замечает, что наблюдается много общих черт между пониманием стиля в западной и восточной культурах
на теоретическом уровне, однако ситуация является более проблематичной на практике: различные системы ценностей, культурные особенности и миропонимание затрудняют преподавание иностранного языка в смешанных языковых группах.
Таким образом, в статьях рассматривались различные аспекты коммуникативного процесса, его возможные составляющие (еда как возможный способ вторичного означивания), точки зрения на него (коммуникация как социальное действие) или же междисциплинарные исследования (стиль как часть коммуникации).
М.А. Знаменская
2017.04.022-026. КОРРУПЦИЯ, ВЗЯТОЧНИЧЕСТВО, КОРМЛЕНИЕ: Лингвистический анализ феномена. (Сводный реферат).
2017.04.022. КАРПОВ Д.Л. «Всё нормально решим»: Слова с потенциальным коррупционным значением // Соц. и гуманит. знания. -Ярославль, 2016. - Т. 2, № 1. - С. 48-52.
2017.04.023. СЕРЕДИНА А.Ю., ТАХТАРОВА С.С. Ассоциативный эксперимент как инструмент исследования концепта CORRUZIONE в итальянской лингвокультуре // Язык и культура. - Новосибирск, 2016. - № 23. - C. 199-204.
2017.04.024. СОСИПАТРОВА А.В. История метафорического истолкования термина «коррупция» // Лингвокультурология. - Екатеринбург, 2015. - № 9. - С. 218-223.
2017.04.025. ШАЙ Р.В. Язык взяточничества.
SHUY R.W. The Language of bribery cases. - Oxford: Oxford univ. press, 2013. - 280 p.
2017.04.026. ШИПИЦЫНА Г.М. Историко-лингвистический взгляд на концепт ВЗЯТОЧНИЧЕСТВО // Урал. филол. вестн. Сер. Язык. Система. Личность: Лингвистика креатива. - Екатеринбург, 2016. -№ 2. - С. 296-305.
Ключевые слова: концепт; коррупция; взяточничество; взятка; мзда; кормление; метафора; картина мира; значение слова; семантика; прагматика; когнитология; лингвокриминалисти-ка; судебная лингвистика.
Г. М. Шипицына в работе (026) представляет историко-линг-вистический взгляд на социально значимый концепт ВЗЯТОЧНИЧЕСТВО. Основная цель статьи состоит в определении этноязыковых и
