CC BY
62
Раздел «Праздничная традиция и современность» состоит из статей И.А. Морозова, П.А. Скрыльникова «Современная праздничная культура в Костромском крае (по результатам анкетирования)» и М.Д. Алексеевского «День Щуки в городе Галиче: механизмы конструирования туристического праздника». При анкетировании примерно 85% составили школьники старших классов, студенты колледжей и вузов, а в качестве контрольной была использована выборка из других возрастных групп, а также экспертные оценки специалистов по организации массовых зрелищ, работников культуры и образования. Основной блок вопросов был связан с оценкой значимости праздников из предложенного перечня, среди которых были как традиционные (Рождество, Новый год, Масленица, Пасха, Троица), так и наиболее значимые советские (Первое мая, День Победы, День космонавтики, 23 февраля, 8 марта) и современные российские (День России, День матери). Обращает на себя внимание относительная популярность местных праздников - День города, День гуся - и полное отсутствие интереса к заимствованным праздникам - Хеллоуин, День св. Валентина. Старшее поколение еще придерживается традиционных праздников. Школьники и студенты слабо ориентируются в православном и советском календаре, предпочитают приватные праздники, не ощущая потребности в устойчивом общественном праздничном обиходе (с. 361).
В разделе «Полевые материалы» публикуются материалы сценариев свадьбы (г. Нерехта, 1996) (публ. И.С. Слепцовой); экспедиционные записки о Е.В. Честнякове (2015) (зап. и публ. Е.А. Самоделовой); материалы по похоронной обрядности (2016) (зап. и публ. Е. Г. Чесноковой).
Т.Б. Уварова
2017.03.042. СИТНЯНСКИЙ Г.Ю., БУШКОВ В.И. МИГРАЦИИ НАСЕЛЕНИЯ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ: ПРОШЛОЕ, НАСТОЯЩЕЕ, БУДУЩЕЕ. - М.: ИЭА РАН, 2016. - 340 с.
Ключевые слова: Средняя Азия; миграционные процессы; «коренное» население; «некоренное» население, мигранты; правовое положение.
В монографии сотрудников Института этнологии и антропологии РАН Г.Ю. Ситнянского и В.И. Бушкова (1944-2009) рас-
сматриваются миграционные процессы среди «коренного» и «некоренного» населения бывших советских республик и современных независимых государств Среднеазиатско-Казахстанского региона: Казахстана, Киргизстана, Узбекистана, Туркменистана, Таджикистана. Для обозначения их совместной территории в работе применяется авторский термин «Регион». При написании работы использовались материалы ФМС России, включая данные нескольких областных УФМС (Московского, Омского, Оренбургского, Пензенского, Самарского, Саратовского, Тюменского), публикации в СМИ, полевые материалы 1990-2000-х годов. Книга состоит из введения, пяти частей и заключения.
В краткой части I «Евразийские миграции: мировой и российский опыт» предлагается сопоставление зарубежных и отечественных результатов масштабных перемещений населения. Если говорить о западных аналогах выезда этнических россиян в постсоветский период в Россию, то с ним можно сравнить переезд в метрополии бывшего населения колоний западноевропейских держав (1950-1960-е годы). Что касается нынешних стран «старой Европы» или «ЕС-15», то аналогом миграций в Россию из евразийских стран могут служить миграции в ЕС-15 из стран «Новой Европы», в большинстве своем относившихся ранее к «социалистическому лагерю». Миграции из стран дальнего зарубежья можно уподобить миграциям в западные страны из стран третьего мира. Наконец, из России ежегодно мигрируют до 100 тыс. высококлассных специалистов, в том числе до 2 тыс. ученых-интеллектуалов. Этот процесс отличает ее от стран Запада, в первую очередь США, куда имеет место утечка мозгов и из стран ЕС-15 (с. 39).
В части II «Приток и отток "некоренного" населения Центральной Азии» прослеживается формирование «русскоязычной» диаспоры в регионе, с выделением хронологических периодов до 1917 г. и после, а затем характеризуется число выехавших из этой части населения по каждой из стран - бывших республик СССР. Казахстан занимает среди них особое положение, будучи единственным государством, имеющим общую границу с Россией. До 1917 г. в Казахстан из России, Украины и Белоруссии прибыло 1,15 млн человек. При проведении Столыпинской реформы прибыло также значительное количество немецкого населения. 1926 г. стал для Казахстана «рубежной датой», когда переселенческий
процесс перестал определяться тенденциями, заданными до 1917 г., и был обусловлен процессами индустриализации, коллективизации, депортации по этническому и классовому признакам.
В Киргизию переселение русских и других русскоязычных групп началось сразу же после ее присоединения в 1860-х годах. До 1917 г. переселение носило характер стихийной и плановой миграции крестьян юга России и Украины. В итоге переселений такого рода, продолжившихся и в советское время, к 1989 г. в республике до 30% русскоязычного населения проживало в сельской местности, имея многолетний опыт сосуществования с коренным населением и такой же опыт адаптации восточноевропейских хозяйственных навыков к местным условиям. Для сравнения автор указывает, что даже в Казахстане доля сельского населения среди русскоязычных была ниже - 23% (с. 47).
В корне иная ситуация сложилась в собственно Средней Азии, завоеванной Россией в отличие от мирно присоединившихся к ней Казахстана и Киргизии, эти две страны авторы включают в Евразийский регион наряду с Восточноевропейским. Заселение среднеазиатских территорий, на которых проживали земледельческое население и кочевники пустынь (Туркмения), началось в последней четверти XIX столетия и представляло собой переселение городского населения. В Таджикистане, например, русские в 1926 г. составляли 0,41%. К 1989 г. сельское население среди русскоязычного населения составляло в регионе в целом от 3 до 6% (с. 49), российская сельская община здесь не сформировалась. В Среднюю Азию с последней трети XIX в. активно переселялись армяне и азербайджанцы.
По данным Всесоюзной переписи 1959 г., славяне составляли 52,1% населения Казахстана, казахи - только 30%. Был достигнут пик удельного веса некоренных жителей в общей численности населения. Затем их удельный вес, а потом и численность начали снижаться, сначала за счет более высокой рождаемости у казахов, а позже и за счет выезда неказахского населения.
В Киргизии также до 1959 г. доля европейского населения увеличивалась до 30,2%, а затем стала снижаться до 21,5% в 1989 г. Что касается депортированных народов, то в Киргизии проживали корейцы, немцы, чеченцы, карачаевцы и балкарцы (до 1990-х годов).
По данным переписи 1989 г., почти половина всех русских Узбекистана жили в Ташкенте (701 тыс.). Русские были в основном промышленными рабочими, к которым с 1937 г. добавились депортированные, а с 1941-1942 гг. - эвакуированные. В Таджикистане в 1989 г. также более половины русскоязычного населения - 195 тыс. из 388 - проживало в столице, Душанбе.
В целом удельный вес европейцев в населении центральноа-зиатских республик, достигнув пика в 1959 г. (в Туркмении - в 1939 г.), стал снижаться, хотя до 1975 г. из России в другие республики СССР, в том числе в центральноазиатские, выезжало больше людей, чем в обратном направлении. При этом, как подчеркивают авторы, пик выезда из республик пришелся не на годы перестройки, а на более ранние годы «застоя»: 1981-1985 гг. - 926 тыс., 1986-1990 гг. - 783 тыс. (с. 59).
Казахстан за 1991-1995 гг. покинули около 1 млн русскоязычных жителей, и их доля сократилась с 44 до 37%. Всего в 1990-х годах выехали около 2 млн и к 1999 г., по первой казахстанской переписи, русские составили около 30% населения страны. По переписи 2009 г., они составили 23,7%, вместе с украинцами - 25,8%, примерно такой же показатель - около 1/3 - сохранился и в 2014 г., что соответствует уровню 1926 г. (с. 71).
Отъезд русских из Киргизии начался во второй половине 1970-х годов, массовый характер он принял в 1989 г. в связи с принятием Закона о государственном языке, которым был признан киргизский. Пик антирусских настроений в республике пришелся на 1991 г., время распада Советского Союза, тогда киргизы составляли 8% квалифицированных рабочих и 3% инженерно-технических работников, но уже в 1993 г. появились новые тенденции, когда отъезд русскоязычного населения создал в экономике ситуацию, близкую к катастрофе. После 2001 г. наряду с экономическими последствиями оттока русскоязычного населения усиливается угроза роста исламского радикализма. Вместе с тем растет число «возвращенцев», не сумевших обустроиться на исторической родине.
Если у русскоязычной диаспоры в Киргизстане есть шанс на будущее, как считают авторы, в Узбекистане в сельской местности, при наличии традиционного земледельческого уклада, проживание европейцев практически невозможно. Хотя выезд неузбеков активизировался после погромов турок-месхетинцев в Фергане летом
1989 г., статус русских до 1991 г. существенно не ухудшался, но уже в 1994 г. этнические причины заняли первое место среди таковых при отъезде русскоязычных, гораздо больше настроенных на отъезд из Узбекистана, в отличие от Казахстана и Киргизии.
Положение дел в Туркменистане сложнее оценить в связи с отсутствием объективной информации. Особенно тяжелое положение русскоязычного населения в Таджикистане, где к экономическим сложностям добавляются тяготы гражданской войны. По данным переписи 2000 г., русскими назвали себя 68,2 тыс. жителей Таджикистана; по сравнению с 1989 г. их доля в населении сократилась с 7,6 до 1,1% (с. 133).
В части III «Миграции "коренного населения"» анализируются причины миграции из тюркских государств Региона, миграции из Таджикистана и миграции нетитульных этносов. Массовые переселения отсюда происходили столетие назад. После подавления восстания 1916 г. сотни тысяч жителей бежали в Иран, Афганистан и Китай. Часть из них вернулись в 1917 г., но уже в годы Гражданской войны и коллективизации поток миграции неизмеримо вырос. Значительная часть казахских и киргизских беженцев снова оказались в Китае (Синьцзян или Восточный Туркестан), откуда многие из беженцев советского времени (и часть потомков беженцев 1916 г.) вернулись в СССР в 1960-х годах, в период «больших скачков» и «культурной революции» в КНР. Из Таджикистана с 1918 г. до середины 1930-х годов до 205 тыс. человек выехали в Сибирь и Закавказье, а в Афганистан и Китай в 1920-е годы бежали от 200 до 480 тыс. человек (с. 135).
Уже в 1960-1970-е годы началась миграция в российские регионы избыточной рабочей силы. В регионе в целом только с конца 1980-х до 2002 г. внешними мигрантами оказались около 5 млн человек, существенной частью которых стали русские и «русскоязычные» из числа «некоренного населения». После 2002 г. среди мигрантов из региона преобладает коренное население, основной причиной миграций которого является необходимость заработка с целью прокормить семью. Мигрантов из Киргизстана в России по разным данным насчитывалось от 500 тыс. до 1 млн. В целом среди мигрантов в 2008 г. мужчины составляли 85%; в 2012 - уже 90%. Среди киргизских мигрантов в Москве, напротив, в последние три-четыре года увеличилась доля женщин, до 80% приезжих из Кирги-
зии живут семьями (с. 143). Из других регионов России, где они проживают - Екатеринбург, Красноярск и Сахалин. В Тюменской и Омской областях преобладают выходцы из южных областей Киргизии, в основном из Ферганской долины, перенаселенной даже по среднеазиатским стандартам.
Среди мигрантов из Узбекистана - несколько больший процент нетитульного населения, особенно каракалпаков, оказавшихся в крайне неблагоприятных условиях в связи с опустыниванием территории своего проживания. Присутствуют и таджики, особенно после начала депортаций из Узбекистана таджикского населения, подозреваемого в сочувствии исламским радикалам, совершившим террористические акты в Ташкенте в 1999 г. и вторгшимся в южные регионы республики в 2000 г. Среди таджиков, прибывших в Россию, доля приехавших из Таджикистана достигла 50% лишь к 2007 г.
Туркменских гастарбайтеров, данные о которых крайне неполны, принимают в Турции, Иране, ОАЭ, России, других странах СНГ (очередность в соответствии с численностью).
По странам исхода в 2012 г. (данные ФМС РФ, Росстата, ВШЭ, Международного альянса «Трудовая миграция») мигранты распределились следующим образом: Узбекистан - 38%, Таджикистан - 24%, Киргизстан - 23%, Молдова, Украина, Азербайджан, Армения, Туркмения вместе - 15% (с. 161-162). Уже в 2010 г., а тем более в 2011 г., узбеков было больше, чем всех остальных выходцев из региона, вместе взятых (с. 167). Причины иммиграции киргизов и узбеков в 99% случаев экономические, хотя имеются единичные случаи наличия статуса вынужденных переселенцев. Гораздо чаще встречаются случаи политической миграции - у таджиков (кроме того, по данным ООН, в начале 2000-х годов не менее 60% населения республики сталкивалось с острой нехваткой продовольствия), переселение которых началось еще в советское время. В ХМАО представители диаспоры живут с 1985 г., в январе 1990 г. здесь был образован филиал объединения «Таджнефть», таджики-нефтяники едут сюда и после распада СССР (с. 171).
С годами меняется состав трудовых мигрантов и по роду занятий. В 2008 г. в Москве 55% иностранной рабочей силы было занято в строительстве, 21 - в промышленности, 12% - на транспорте; в Оренбургской области - 50,3% в строительстве и 30,8% - в торговле; 26,6% работали в сельской местности; другие регионы России дают свое соотношение трудовых ниш (с. 211).
В части IV «Миграции извне в Центральноазиатский регион. Переток с юга на север (суть проблемы)» в первую очередь рассматривается общая картина притока в Регион извне представителей титульных этносов. На момент распада Советского Союза за пределами страны находилось порядка 4-4,5 млн казахов, 1,5 млн в Китае и по 1 млн - в России и Узбекистане. Тех из них, кто вернулся на историческую родину, в Казахстане называют оралманами (с. 221). Под влиянием талибской угрозы во второй половине 1990-х годов многие жители Афганистана - вероятно, в основном этнические таджики - бежали в Таджикистан. В 1997 г. на афгано-таджикской границе скопилось до 200 тыс. беженцев, а потенциальная их численность в случае победы Талибана оценивалась в 1-1,5 млн человек. За пределами Узбекистана проживает значительное число узбеков, но до Ошских событий 2010 г. (погромы среди узбеков в Южном Киргизстане) вопрос об узбекской эмиграции из сопредельных стран остро не стоял, считают авторы (с. 223).
Гораздо опаснее для Региона другая иммиграция - китайская, поскольку демографические ресурсы Китая для этнической экспансии огромны, а целенаправленная китаизация Синьцзяна приводит к притоку уйгур в Среднюю Азию и Казахстан. Одновременно нарастает масштабная экономическая экспансия Китая в Регионе. Приток уйгурского населения представляет собой часть «перетока с юга на север», который авторы оценивают как еще более опасный, чем китайская иммиграция. Это проблема, которая включает в себя многоплановые процессы, в том числе отъезд русскоязычного населения из Региона, сдвиг к северу коренного населения, приток в Регион извне, в основном с юга.
«Переток в Россию тюрков-степняков в рамках Евразийского единства - дело достаточно обычное. Уже во времена Владимира Мономаха кипчаки в массовом порядке переселялись на Русь, крестились. А вот массовый переток оседлых мусульман - явление сравнительно новое» (с. 233). Многие авторы говорят о политических аспектах этого процесса, включая возможность присутствия радикального ислама. Переселение на территорию России больших масс выходцев из Средней Азии и Китая (в отличие от евразийских переселений из Казахстана и Киргизстана), принципиально не расположенных к строительству государства европейского типа, наряду с массовым выездом коренного для России населения, представляется небезопасной тенденцией, особенно с учетом европейского опыта.
В части V «Правовое положение и адаптация мигрантов» авторы анализируют официальную политику СССР и постсоветских государств в отношении репатриантов. Рассмотрены новый Закон о российском гражданстве; формы самоорганизации беженцев и переселенцев; политика России в отношении трудовых мигрантов, включая сотрудничество со странами Региона.
Особое внимание авторы уделяют Закону о российском гражданстве 2002 г., который резко сокращает возможность получения гражданства иммигрантами, включая русских и этнических россиян, проживающих в странах СНГ и Балтии, что вызвало критическую реакцию со стороны российских политиков. В июле 2010 г. в Закон «О соотечественниках» вернули статью об упрощенном получении гражданства, однако при этом предполагался отказ от иного гражданства и постоянное проживание в России в течение пяти лет после получения вида на жительство.
Что касается государственной Программы переселения, то она способствовала переселению в 2007 г. 287 тыс., а в 2008 г. -257 тыс. человек, 30% которых составляли выходцы из Казахстана, 16% - из Узбекистана, 10% - из Киргизстана (еще 27% - из Украины и Молдовы). Программа охватывала 37 регионов России (с. 258). Одним из геополитических приоритетов новой России авторы считают принятие решения о том, в каких частях бывшего СССР у русскоязычного населения есть будущее, а в каких нет, и в каких из бывших советских республик это население нужно России, а где без него можно обойтись. По мнению авторов, будущее у русскоязычных есть, во-первых, в евразийских государствах (Украина без тяготеющего к Польше крайнего Запада, Белоруссия, в Регионе - Казахстан и Киргизстан), которые представляют собой так называемое Евразийское славянско-степное единство. Вторую категорию представляют страны между Евразией и ЕС, которые уже вошли в последний (Прибалтика) или надеются войти (Молдавия). Именно южная граница Казахстана и Киргизстана должна стать как бы общей границей, отделяющей Россию и примыкающие к ней евразийские государства от Востока. Сделав ее «менее прозрачной», можно сделать «более прозрачными» границы с Западом, заключают авторы, следуя за рассуждениями по этому вопросу И. Хакамады.
Т.Б. Уварова
