CC BY
17
ное превыше сущего, однако мысль Фомы корректируется философией Аристотеля.
А.М. Гагинский
2016.03.024. ТРАВНИ П. ХАЙДЕГГЕР И МИФ ВСЕМИРНОГО ЕВРЕЙСКОГО ЗАГОВОРА. (Часть 2).
TRAWNY P. Heidegger und der Mythos der judischen Weltverschwörung. - Frankfurt a. M.: Klostermann, 2015. - 144 S.
Ключевые слова: философия; история философии; М. Хай-деггер; П. Травни; Черные тетради; Гуссерль; « бытийно-истори-ческий антисемитизм»; национал-социализм; Ханна Аренд.
Предисловие референта-переводчика
Реферируется третье, дополненное и исправленное издание книги. Популярное среди современных германских философов и спорное с точки зрения интерпретаций Хайдеггера исследование рассматривает весь период творческой деятельности Хайдеггера, от создания «Бытия и Времени» и до послевоенных лет под призмой тех новых измерений его философии, которые открылись исследователям в ходе публикации «Черных тетрадей». Книга состоит из введения, девяти непронумерованных разделов и двух послесловий к данному и предшествующему изданию1.
В данном номере РЖ публикуется вторая часть реферата (разделы: «Хайдеггер и Гуссерль», «Послесловие издателя к третьему изданию»).
Хайдеггер и Гуссерль (с. 81-90)
Причина, по которой Травни обращается к этой теме, - упреки критиков Хайдеггера, полагавших, что его отношения с Гуссерлем осложнились в силу антисемитизма Хайдеггера.
1 При переводе в скобках даются оригинальные понятия Хайдеггера на нем. языке. Понятия, носящие у Хайдеггера абсолютное значение, пишутся здесь с большой буквы. В цитатах сохраняется синтаксис и пунктуация Хайдеггера. Цитаты из Хайдеггера даются по книге П. Травни. Большое число закавыченных терминов (отдельных понятий) без ссылок на оригинал - особенность авторского стиля Травни.
Самоидентификация философских течений, пишет Травни, неотделима от истории их возникновения. Феноменология ХХ в. неотделима от Эдмунда Гуссерля и Мартина Хайдеггера, знавших друг друга по работе во Фрайбургском университете (Хайдеггер начал свою работу ассистентом у Гуссерля, ожидавшего, что Хайдеггер поддержит и продолжит его «трансцендентальную феноменологию»). В 1928 г. Гуссерль передал свою кафедру Хайдеггеру. Тем не менее книга Хайдеггера «Бытие и время», которую он, с авторским посвящением, подарил Гуссерлю, была отвергнута последним (разумеется, с философской точки зрения) и названа «подходящей своему времени онтологией иррационализма» (с. 82). Дело в том, поясняет Травни, что Гуссерль прочел этот труд не сразу после его публикации, а уже назначив Хайдеггера своим преемником, в ином случае, возможно, он нашел бы себе другого сотрудника (с. 83). В то же время Травни утверждает, что критика Гуссерлем работ Хайдеггера, в том числе и публичная, в выступлениях и лекциях, никогда не покидала уровня чисто философской дискуссии. Поэтому, полагает он, последующие замечания Хайдеггера о Гуссерле продиктованы скорее болезненной реакцией ученика, не нашедшего признания у своего учителя, нежели какими то иными мотивами. Много позже, в «Замечании V» Хайдеггер отрицает, что, став ректором, «выжил» своего учителя из университета. Он подчеркивает, что несмотря на требование, удалить произведения всех еврейских авторов из факультетской библиотеки, он не тронул книг Гуссерля. По мнению Травни, неверно говорить, что отношение Хайдеггера к Гуссерлю менялось не в силу философских разногласий, а по причине «национал-социалистического антисемитизма». На самом деле, полагает Травни, речь идет скорее о том, что неприятие Хайдеггером феноменологии Гуссерля связано с особым, присущим только Хайдеггеру «бытийно-историческим» антисемитизмом, принимавшим именно в те годы все более четкие концептуальные очертания (с. 87).
В 1939 г., спустя год после смерти Гуссерля, в «Размышлении XII», Хайдеггер пишет о «бесплодной рациональности и счетной одаренности» «еврейства». Чем «первобытнее и изначальнее будут будущие решения и вопросы», полагал Хайдеггер, размышляя, как защититься от них, тем недоступнее будут они «этой расе».
Хайдеггер атаковал не Гуссерля как личность, но отсутствие в его философии изначальных, бытийных вопросов. Мышление Гуссерля, по мнению Хайдеггера, находилось «вне сущностных решений», поскольку увязло в абстракциях и калькуляциях, присущих духовному складу «этой расы». Он (Гуссерль) не понял «будущих решений», потому что закрыл свое мышление для бытийно-исторического подхода.
Действительно, говорит Травни, известны высказывания Хайдеггера тех лет, которые могли позволить говорить о его неприязни к евреям. В административных отчетах Фрайбургского университета описывается эпизод, где Хайдеггер заявлял, что начал ректорскую работу на свободном от евреев факультете и не желает давать еврею профессорскую ставку, а еще в 1916 г. в одном из писем Хайдеггер жаловался на «ожидовление» (Verjudung) немецкой культуры и университетов (с. 90). Тем не менее, замечает Травни, сейчас, когда мы, благодаря Черным тетрадям, можем понять, что его антисемитизм носил «бытийно-исторический», т.е. чисто философский, характер, мы можем по иному увидеть и эти эпизоды. В этом контексте воспоминания Гуссерля, что его обвинили в «интеллектуализме» и «рационализме», и его оценка философии Хайдеггера как «подходящей своему времени онтологии иррационализма» выступают в ином свете.
В то же время, говорит Травни, для оценки отношений между Хайдеггером и Гуссерлем важно знать, что философская неприязнь Хайдеггера к Гуссерлю, возможно, с самого начала включала в себя моменты философского же, «бытийно-исторического» антисемитизма (с. 91)
Труд и жизнь (с. 91-97)
Исследователи Хайдеггера нередко считают необходимым разделять его жизнь и его философское наследие, полагая, тем самым, проложить границу между трудами философа и его антисемитизмом. Отдавая должное такому подходу, Травни не соглашается в то же время с тем, что жизнь, биография философа менее значительны, нежели его творчество. Жизнь философа развивается вокруг его научных трудов, а значит в этой жизни содержатся и следы этих трудов. Поэтому, пишет Травни, жизнь мыслителя сле-
дует рассматривать как философский акт, а его политическую активность связывать с его мышлением (с. 94).
Так был ли Хайдеггер в жизни антисемитом? - спрашивает Травни. Он всегда был вежлив и дружелюбен по отношению к евреям, более того, имел инимные отношения с еврейкой (Ханна Аренд). Перечисляя коллег, знакомых и друзей Хайдеггера Травни замечает, что ни одно из этих отношений не было прервано по причине антисемитизма. Формулируя на философском уровне антисемитские идеи, Хайдеггер не только не был бытовым антисемитом, но и находился в дружеских отношениях с коллегами-евреями.
Исследования антисемитизма показывают, что основополагающая, мировозренческая антисемитская позиция вовсе не исключает дружбы с конкретными евреями. «Бытийно-исторический антисемитизм» Хайдеггера никак не соотносился с господствовавшими в гитлеровском рейхе расистскими антисемитскими представлениями. По-видимому, полагает Травни, Хайдеггер не видел никакого противоречия между своими философскими выкладками о «мировом еврействе» и своей жизнью с реальными евреями (с. 97).
Уничтожение и самоуничтожение (с. 99-111)
Нарратив бытийно-исторической топографии выражен в «Черных тетрадях» в коллективных понятиях, в частности сценарии Второй мировой войны,
«Немцы» как представители «другого начала» здесь не так уж далеки от «русских». «Немцы» с бытийно-исторической точки зрения отнюдь не идентичны с национал-социализмом, а «русские» -с большевизмом. Все отчетливее прорисовывается бытийно-исто-рическая власть «американизма», наследие «Англии». Всплывает в этих размышлениях и «Франция», которой Хайдеггер по-настоящему заинтересовался лишь к концу 40-х годов.
«Христианство» изображается как препятствие для «другого начала». Называется даже «Азиатское» и «Китайское», и, разумеется, «Иудаизм», «Мировой иудаизм» или «Еврейство».
Эта понятийная топография располагается в специфическом порядке: на одной стороне - агент «Машинерии» («Англия», «Американизм», «Большевизм», «Коммунизм», «Иудаизм», на другой - места «Начала» («Греция», «Германия», «Россия»).
В «Размышлениях» 1938-1941 гг. Хайдеггер внимательно преследует развитие военных действий, соотнося «исторические реалии» с течением бытия (которое он отличает от «истории»). Немецкое «Начало», «мышление и поэзия» (связываемое с досократи-ческими греками) противопоставляется «Концу», олицетворяемому силами «Машинерии».
В бытийно-историческом значении война является «Очищением онтологического бытия (Sein) от извращения его господством сущих (Seiende)» (с. 101). Для Хайдеггера это «завершение высшей ступени техники», которая достигается в ее самопожирании. Это самоуничтожение совершается в мировом пожаре. Возможно, пишет Травни, что Хайдеггер начал думать о «самоуничтожении» по мере превращения начатой в 1939 г. войны в мировую.
В различии между «разрушением», «уничтожением» и «самоуничтожением» мировое еврейство выступает важным фактором. Об «уничтожении» Хайдеггер говорит в своей лекции «О сути истины» в 1933-34 гг., интерпретируя 53 фрагмент Гераклита («война - отец и царь всех вещей», одних она делает богами, других людьми, одних свободными, других рабами). Эта война понимается как «противостояние врагу», которым является каждый, от которого исходит угроза «народу в целом и каждому из него в отдельности». Причем война необязательно предполагает вторжение чужой нации, враг может быть скрытым, он может поселиться у самого основания корней народного бытия и искажать самую его суть». (с. 103) Таким образом, продолжает Травни, «враг» у Хай-деггера - это «враг сути». «Труднее и длительнее» может быть сам поиск врага, его выявление и уничтожение. Травни подчеркивает этот момент: «враг сути» должен быть «уничтожен». В качестве такого сущностного врага рассматривается марксизм, олицетворяемый Хайдеггером (в интерпретации Травни) с еврейством (с. 104). Таким образом, еврейство не только паразитирует на корнях народа, но и играет «спорную роль» во всей истории христианского запада: «В эпоху христианского запада, т.е. метафизики, еврейство является принципом уничтожения» (с. 105). Особо разрушителен переворот метафизики немца Гегеля - евреем Марксом. Дух и культура становятся «надстройкой» жизни. «Еврейство» разрушает метафизическую структуру «христианского запада» в том виде, в каком она нашла свое завершение у Гегеля. Маркс,
претендовавший перевернуть Гегеля «с головы - на ноги» проложил рельсы, ведущие в «машинерию» и в «третий рейх». «Еврейство» разрушает порядок различия между сущим (бытийствующим) и бытием.
Апокалипсис совершается там, где врага уже нет, где уничтожение переходит в самоуничтожение. «Машинерия» тотальна, она поработила весь мир и уничтожает себя.
В то же время у Хайдеггера глобальное самоуничтожение понимается необязательно как повсеместное физическое уничтожение. В интерпретации Травни, «самоуничтожение человечества» у Хайдеггера состоит в том, что «последний человек» (термин взят у Ницше) переходит в «заканчивающегося» (с. 109). В то же время, пишет Травни, у Хайдеггера следует различать малейшие оттенки понятия «самоуничтожение», например, там, где он говорит о «самоуничтожении еврейства» или же, позже, о «самоуничтожении немцев».
«Другое начало», следующее за «самоуничтожением», должно совершиться без победителей и побежденных, поскольку различение между ними неизбежно ведет назад в машинерию.
Однако конец Второй мировой войны показал, что победили агенты «машинерии», которые, победив, повели немцев к «самоуничтожению». Хайдеггер говорит о «машинерии умерщвления», превратившей «немецкий народ и его землю в один единственный концлагерь» (с. 110). Самоуничтожение «машинерии» не состоялось, следствие этого -самоуничтожение немцев.
После Шоа (с. 113-128)
Не известно ни одного публичного мнения Хайдеггера о Шоа. Следует, впрочем, отметить, что широкая общественная дискуссия о холокосте началась в Германии лишь к концу 70-х годов. По мнению Травни, особое значение для Хайдеггера имела встреча в 1950 г. с его бывшей студенткой и возлюбленной Ханной Арендт, которая, как отмечает Травни, прослеживая вкратце историю их отношений и переписку, видимо до 1933 г., считала антисемитизм Хайдеггера, неизбежно проявлявшийся в его внутриуниверситет-ской работе, всего лишь «распространенным культурным феноменом» (с. 115).
Как относиться нам к бытийно-историческому антисемитизму Хайдеггера, спрашивает Травни, если мы рассматриваем его в контексте Шоа? Ибо этот антисемитизм в его мышлении есть и, как и у любого мыслителя, он находит философское обоснование. В последних в «Черных тетрадях» записях о евреях написано: «Про-рочествование - это техника отражения, техника защиты от судьбоносного в течении истории. Она - инструмент воли к власти. Тот факт, что великие пророки были евреи, это факт, сокровенное значение которого еще не было обдумано. Дополнение для ослов: с "антисемитизмом" это замечание не имеет ничего общего. Он так же туп и низок, как и кровавое, и, хуже, бескровное обращение христианства с "язычеством". Клеймя антисемитизм как "нехристианский", христианство демонстрирует вершины рафинесса своей техники власти» (с. 124).
Хайдеггер не дает оснований оправдать себя от подозрений в антисемитизме, говорит Травни, однако мы имеем все основания заявить, что он создает антисемитизм нового типа (с. 126). В «технической» реальности «воли к власти» он приравнивает иудаизм к христианству. В этой связи атаки на христианство и иезуитов, нередко встречающиеся в «Черных тетрадях» приобретают особые ноты.
Чем ближе приближается к своему концу «планетарная война», тем сильнее центр рассуждений Хайдеггера перемещается от обозначения евреев как агентов «машинерии» к иудаизму как религии, которая, в ее связи с христианством, сыграла опустошительную роль в ходе бытия. «Иудейско-христианский монотеизм» изображается Хайдеггером как предтеча и исток «современных систем тотальных диктатур», так, что и национал-социализм выступает эпифеноменом иудаизма (с. 126)
Хайдеггер открывается для многобожия, для политеизма. «Иегова - тот из богов, который посмел сделать себя избранным богом и не потерпел других богов рядом с собой» (с. 127). По мнению Травни, очевиден намек на «избранный народ» (с. 127). «Что это за бог, - спрашивает Хайдеггер, - который делает себя избранным по отношению к другим? Божественность бога - в великом Покое, из которого он признает других богов» (там же). В очередной раз Хайдеггер, вслед за Винкельманном, Гёльдерлином, Шеллингом и Ницше, ступает на «особый немецкий путь», на котором
возможно, поднявшись над христианством, искать других богов. Снова всплывает топология «первого» и «другого» начал. «От этого пункта следует измерить, какое мышление в сокрытой изначальной сути Окцидента, оставшееся вне иудаизма и, следовательно, христианства, может соотнестись с тем первым, древнегреческим началом» (с. 127).
Попытки ответа (с. 129-136)
Бытийно-историческое манихейство, усилившееся к концу 30-х годов, нарратив, согласно которому историчность мира и родины подвергается угрозе со стороны неисторичной внемирности и безродности, образовывало, по мнению Травни, милье, в котором латентный антисемитизм Хайдеггера смог принять бытийно-историческое значение. Истории, курсировавшие в этом милье, будь то «Протоколы сионских мудрецов» или же легенды о «одаренности в счете» могли проникнуть в мышление Хайдеггера и принести свои плоды.
Мы не знаем, пишет Травни, было ли Хайдеггеру известно о шоа. В то же время его бытийно-исторический антисемитизм исходит из того, что евреи - военные враги национал-социализма, или, хуже того, немцев. На каком же из пунктов этой войны Хайдеггер ограничил бы насилие против евреев? (с. 129). Он не хотел войны, но когда она началась, он воспринял ее как «преодоление метафизики».
Бытийно-исторический антисемитизм Хайдеггера пронизывает его мышление и этот факт бросает новый свет как на его философию в целом, так и на ее интерпретации. Если раньше проблемой казалась вовлеченность Хайдеггера в национал-социализм, то теперь, с публикацией Черных Тетрадей, на первый план выступает его специфический антисемитизм, сохраняющийся даже в те годы, когда мыслитель удаляется от реального национал-социализма и даже критикует его.
Бытийно-исторический антисемитизм Хайдеггера не означает антисемитизма бытийно-исторического мышления как такового (с. 133). В последние три десятилетия его жизни мышление Хай-деггера достигло масштабов, несоизмеримых с его рассуждениями 1933-1947 гг. Черные Тетради показывают нам, как чутко отзывал-
ся Хайдеггер на события своего времени и как страдала его мысль от этих событий. Ни один из его текстов не открывает этого настолько, как Черные Тетради, но в то же время ни один из его текстов и не разоблачают его так, как они. Не случайно все его близкие и друзья отговаривали его от их публикации и не случайно сам он дал указания опубликовать их в самом конце собрания его сочинений.
Философия Хайдеггера и в дальнейшем останется величайшим достижением мировой философской мысли, без них история философии ХХ в. не сможет быть понята во всей ее полноте. Хай-деггер остается для нас мыслителем, который, как никто другой, заставляет нас вспомнить, почувствовать и понять «темные времена» ХХ в. И тем не менее, Черные Тетради 30-40-х годов неизбежно повлекут за собой пересмотр и ревизию его философского наследия. Старая дискуссия о взаимоотношениях Хайдеггера и национал-социализма блекнет перед его нарративом о немецком спасении Запада и перед тем, что этот нарратив сделал с его философией. И даже после того, как наследие Хайдеггера выдержит эту ревизию, те пассажи, о которых шла речь в этой книге, останутся на нем, как шрамы. В этом контексте можно говорить о «раненом мышлении», завершает Травни (с. 135).
Послесловие к 3-му изданию (с. 141-142)
Когда в 1989 г. были изданы «Вклады в философию», представления о философии Хайдеггера начали меняться. Такие же процессы начнутся и после 2014 г. Публикация Черных Тетрадей положила начало дискуссии, идущей значительно дальше, нежели та, что последовала за «Вкладами в философию». Мы сталкиваемся с проблемой, отрицать которую невозможно. Следствием признания этой проблемы и ее обработки будет значительно большая свобода в интерпретациях Хайдеггера, нежели сейчас.
Однако можно ли утверждать, что дискуссия о хайдеггеров-ском антисемитизме привнесет к реанимации подобного мышления? Конечно, последствия публикации этих пассажей нельзя просчитать заранее, однако нейтральный читатель сохранит сдержанность, считает Травни (с. 141).
С.В. Погорельская
