CC BY
15
гизм). «Экологическую политику государства необходимо признать весьма спорным проектом» (с. 325).
Ю.В. Чайников
2015.02.024. МЮРРЕЙ ЛИ Т. ДРУГАЯ ИНВОЛЮЦИЯ. MURRAY Li T. Involution's dynamic others // J. of the Royal anthropological institute. - L., 2014. - Vol. 20, N 2. - P. 276-292.
Ключевые слова: Индонезия; аграрный строй; колониализм; Клиффорд Гирц.
Таня Мюррей Ли - профессор антропологии в университете Торонто (Канада) - проведшая в 1990-2010 гг. полевые обследования индонезийской деревни, сопоставляет свои наблюдения, а также наблюдения Бертрама Шрике, Джонатана Пинкуса, Майкла Да-ва с основными тезисами книги Клиффорда Гирца «Аграрная инволюция» (1963)1.
В книге Гирца Т. Мюррей Ли выделяет две основные темы. Первая касается факторов экономического развития. Основная для Гирца проблема - стагнирующее сельское хозяйство при невозможности ухода в город из-за неразвитости промышленности. Полвека спустя многое изменилось, но по-прежнему остается проблемой альтернатива занятости в сельском хозяйстве. Имеет место значительный рост населения без роста его производственных функций, и хотя в Индонезии доля бедняков сократилась с 54% в 1980 г. до 41% в 2005 г., в абсолютном выражении эта часть населения выросла на 10 млн человек (с. 277).
Вторая тема Гирца - контраст между островом Ява, где попавшие в тиски нищеты крестьяне работали еще упорнее, тяжелее, и Внешними островами, где Гирц отметил две противоположные тенденции: застойную, наблюдаемую у подсечно-огневых земледельцев, у которых ничего не менялось, и динамическую, наблюдаемую у местных крестьян, переходивших на производство коммерческих культур. К 1930 г. крестьяне Внешних островов давали 55% доходов не-нефтяного экспорта и за 1925-1940 гг. увеличили площади посевов в 4 раза. Особенно бурно расширились площади
1 Geertz C. Agricultural involution: The process of ecological change in Indonesia. - Berkley, 1963.
под каучуконосами. В 1938 г. 800 тыс. мелких крестьян давали 60% экспорта каучука. Еще более впечатляющим было увеличение по кофе, производство которого выросло вдвое за три года (19251928) (с. 277).
Мюррей Ли считает, что Гирц схематизировал свое понимание ситуации на Внешних островах. Прогрессивные крестьяне послужили у него лишь точкой отсчета, контрастом ко всем остальным, которые, собственно, и задали название книге. Там, где были благоприятные условия производства - плодородная почва и система орошения, а были они в основном на Яве, подъем в производстве коммерческих культур отмечался с начала Х1Х в. Там же, где условия не благоприятствовали (т.е. на Внешних островах), имела место аграрная инволюция, однако она была наряду с прогрессом, а не характеризовала весь ареал.
Не замечали прогрессивных тенденций и критики аграрного строя Индонезии, полагавшие, что вывести из застоя местное крестьянство могут лишь плантации, лесозаготовки, горнодобыча, гидростроительство, но что само местное население не сможет своими силами сделать это, ему надо помочь. «Помогали», но именно местное население зачастую оказывается жертвой этих мероприятий. Строительство дорог, школ, улучшение здравоохранения шло ему на пользу, но оборотной стороной становилось расслоение деревни и обострение социальных противоречий, ограничение доступа к традиционным источникам жизни (земле, перераспределению общинных благ). Приходилось бороться за сохранение традиционного доступа в леса, ставшие объектом промышленного освоения, отстаивать ценность традиции, необходимость сохранения диверсифицированного хозяйства как гарантии выживания.
Опасения, что крестьяне не справятся с коммерческой стихией, были официальной причиной, по которой голландские колониальные власти запрещали крестьянам самовольно переходить на коммерческие культуры (опасаясь срыва производства продовольственных культур и возможных в связи с этим бунтов). Но крестьяне упорно гнули свою линию и выращивали то, что им было выгодно.
Многие пеняли Гирцу, что он упростил аграрный мир Явы, представив его как пространство социальной и экономической инволюции. Его тезис критиковали как малопродуктивный для пони-
мания реально шедших в крестьянском обществе процессов расслоения и как преувеличивающий крестьянское стремление сохранить общинный мир с помощью передела земли и перераспределения доступа к общинным работам. Возражая критикам, Гирц признавал, что действительно имело место неравенство и что колониальная практика порой обостряла неравенство в некоторых местностях, однако настаивал на том, что в исследованных районах не отмечалось четкой классовой поляризации деревенского общества, потому что даже тех, что были побогаче, нельзя было назвать «кулаками». А еще он заметил, что все модели его критиков слишком «экономоцентричны» и не учитывают (а то и просто игнорируют) культурный контекст изменений, т.е. «те страсти и те представления, которые вызывают и наполняют» эти изменения. К 1980-м годам культуроцентризм стал его лейтмотивом, он счел разделенную бедность проявлением мировоззрения, которое структурирует все элементы деревенской жизни, в том числе и те домены, которым «экономоцентрический» анализ оставляет мало места.
Свежий взгляд на работы Гирца дал Джонатан Пинкус1, который в 1989-1990 гг. исследовал две соседние деревни на северном побережье Западной Явы, где имела место «зеленая революция».
В Северном Субанге (поселении появившемся приблизительно в 1920 г.) постоянные неурожаи заставили крестьян продать землю за бесценок и уйти на заработки. Богачи скупили землю, и это привело к высокой концентрации земли в руках немногих: 4% хозяйств владеют 73% земли, а 74% хозяйств вообще не имеют земли (с. 280). Рост доходов позволил богачам приобрести сельхозтехнику и заменить ею батраков, которым пришлось искать работу далеко от дома.
В Южном Субанге (это поселение образовалось приблизительно в 1890 г.) земля орошается, она плодородна и даже мелкие наделы позволяют выжить. В итоге здесь образовалась масса технически отсталых микрохозяйств и в общем распределение земли более равномерно, чем в Северном Субанге: в 1990 г. 6% хозяйств владели 38% земли под рисом, однако у 37% хозяйств вообще не было земли для выращивания риса. И чем больше было владение,
1 Pincus J. Class power and agrarian change: Land and labour in rural West Java. -L., 1996.
тем больше у его владельца желание сохранить его в неприкосновенности, выжать максимум, чтобы обеспечить детям хорошее образование и возможность работать вне сельского хозяйства, далеко от дома на престижных должностях. Крупные землевладельцы являются также и крупными ростовщиками: деньги нужны всем, кто нанимает рабочую силу со стороны, но проценты здесь безбожные -30% даже среди родственников. Крупные хозяева жалуются на нехватку рабочей силы, (так как местные батраки сплотились и не пускают чужаков в свою деревню), которую привлекают по-соседски, по-родственному, в рамках «взаимопомощи». В результате такая поддержка родственников и соседей выливается в то, что рабочих рук на единицу площади используется здесь (в крупных хозяйствах) в 2 раза больше, чем в Северном Субанге. Таким образом, Южный Субанг ближе к идеальной модели разделенной бедности, описанной Гирцом, к модели инволюции.
Гирц многое позаимствовал из работы (1955) голландского социолога Бертрама Шрике1, который писал о быстром взлете коммерческих культур среди крестьян Минанкабау на Западной Суматре в 20-е годы, о том, как быстро укоренилась предпринимательская практика и ментальность и об изменениях в структуре землепользования, в практике наследования.
Гирц не проигнорировал вывод Шрике о том, что на этих территориях имеет место «классовая дифференциация и конфликт» (в отличие от Явы, где, как утверждал он, дифференциация, расслоение общества было приглушено практикой «разделения бедности»), но он не проанализировал роль культуры, ее влияния на классовую дифференциацию в Западной Суматре. Он не предложил никакой параллели тезису об инволюции, который выдвинул для Явы. По сути, он принял аргумент Шрике о том, что изменения на Западной Суматре были результатом одностороннего процесса потери, поскольку культура минингкабау была разрушена под натиском европейского капитализма. «Если бы он посерьезнее рассмотрел культуру крестьян минингкабау, их страсти и надежды, он полнее увидел бы и экономическую динамику» (с. 282).
Шрике отмечал, что с 1890-х годов колониальная администрация пыталась укрепить традиционное обычное земельное право.
1 Schrieke B. Indonesian sociological studies. - Vol. 1. - Hague, 1955.
Попытка провалилась, поскольку традиционная деревенская верхушка уже давно была замешана в схемы по приватизации коллективной семейной земли и затягивание соплеменников в долги. И именно этот последний тренд усилился. Самой эффективной защитной мерой колониальных властей была физическая изоляция горцев от коммерции: власти просто не строили дорог в горы. Их целью было держать под контролем торговые потоки и загнать аборигенов в их «естественную нишу», т.е. следить, чтобы как можно больше риса производилось на местах и как можно меньше его вывозилось из этих мест и продавалось. Для достижения цели -достатка и мира на местах - голландские власти установили контроль по рекам, по котором везли товарные излишки зерна и коммерческие товары (кофе, перец и т.д.). Кроме того, абсурдно низкие закупочные цены на кофе практически исключили его из числа коммерческих товаров. Для того, чтобы получить живые деньги, крестьянам приходилось возделывать и продавать менее контролируемые культуры. Впрочем, что бы ни производили крестьяне, государство все равно было более сильной стороной и оставляло крестьянам лишь минимум, который позволял крестьянам не умереть. Именно это, а не пресловутая крестьянская приверженность традиции, давало эффект застойной, самодовлеющей, натуральной экономики.
Ситуация изменилась радикально в первое десятилетие ХХ в., когда колониальные власти резко ослабили контроль за тем, что выращивается в крестьянских хозяйствах и построили новую дорогу в Керинси, откуда они думали поставлять большие объемы риса, но не получилось в тех масштабах, на которые они рассчитывали, а все потому, что горцы не собирались концентрироваться на рисе, коль скоро у них появилась возможность производить более прибыльные товарные культуры. Всего за три года (1923-1926) производство кофе в Керинси выросло в 10 раз (с. 283). Закон общий для всех: там, где были дороги - везде крестьяне выращивали товарные культуры, которые стали забирать площади у риса, что очень не нравилось властям.
Путешествуя по этому району, Шрике заметил признаки нового богатства: дома в изысканном, неизвестном в данной местности стиле росли как грибы после дождя (в их строительство крестьяне вкладывали «излишки», которые невозможно было употребить
в расширение производства). Изменилась и социальная картина деревни: появились преуспевающие фермеры и класс наемных рабочих, работавших и в хозяйствах и на строительстве дорог, стали возвращаться ранее уехавшие из деревни в поисках работы. Произошла «спонтанная революция во взглядах... в связи с модернизацией коммуникаций» (с. 283).
Но как сам Шрике, так и пошедший по его стопам Гирц, не увидели, что самодовлеющий тип крестьянского хозяйства и соответствующее «традиционное» поведение крестьян были продуктом конкретной истории (с. 283). «Революция во взглядах» крестьян произошла лет на 100 раньше, но у крестьян не было возможностей воплотить эти взгляды в жизнь.
Новые коммерческие возможности 1920-х годов привели и к новым социальным напряжениям. В частности, между «традиционной» деревенской верхушкой, которая контролировала земли под рисом, и чья власть была построена на принципе «не пущать» крестьян в товарное земледелие. Классовое расслоение обострилось во время экспортного бума, когда многие лишились земли и работы. Общество по-разному откликнулось на эти изменения: Шрике предлагал отселить «лишних» подальше и помочь им обустроиться на новом месте, коммунисты попытались поднять безземельных на борьбу против ужасов капитализма.
В отличие от того, что имело место на Яве, колониальная администрация на Суматре отдала громадные территории под плантационное хозяйство, добычу ископаемых, лесные угодья. Здесь недостаточно плодородная почва для выгодных для мелкого хозяйства товарных культур, и крестьян погнали с земель, которые отдали в «хорошие руки плантаторов», однако многие из этих земель так и не были введены в сельхозоборот, а стали предметом рыночных спекуляций. «Поэтому недовольство среди крестьян Западной Суматры не было продуктом культурной дезориентации, вызванной недавним проникновением коммерциии в их жизнь, как о том говорил Шрике, а стало результатом возникшей нехватки земли при ограничении доступа к приработкам на стороне. Современная конъюнктура, которую мне довелось изучить на Центральном Су-лавеси, очень похожа» (с. 284). В 1990-2010 гг. в горной местности Тиномбо Мюррей Ли проводила полевые обследования. В 1990 г. там было около 20 тыс. крестьян, выращивавших рис и
пшеницу для собственного потребления и табак, лук, чеснок и арахис на продажу. Они практиковали подсечно-огневое земледелие. Рост неравенства среди подсечно-огневых земледельцев ограничивался двумя факторами: равным доступом к общинной земле с возможностью в любой момент расширить свои владения и столь невыгодной конъюнктурой на товарную продукцию, что невозможно было сделать накопления и направить их на расширение производства.
Перемены начались именно в 1990-е годы, когда весь Сула-веси охватил бум производства какао. Горцы поверили, что какао принесет им благосостояние, процветание и безопасность, что оно лучше, чем табак, от которого очень низкие доходы, к тому же какао проще выращивать.
Появилась возможность немного больше накопить, и горцы стали огораживать свои участки с деревьями какао, изымая их из общинного пула. И земля стала не только частной собственностью, но и товаром, ее свободно покупают и продают (с. 285). Пошел процесс расслоения среди горцев: более успешные покупают землю и деревья какао у менее успешных. А неуспешных много, потому что земля на Сулавеси по сравнению с богатой вулканическим пеплом яванской очень бедная.
Преуспевшие на какао горцы помогают своим менее успешным соседям и родственникам подарками или денежными одолжениями, как бы чувствуя обязанность, но и на всякий случай - от дурного глаза. Традиции переделов формировались в прежние, общинные времена, когда земли было много. Условия изменились, и традиция не гарантирует выживания всем. Она стала скорее рычагом в борьбе за землю, за право на труд, за возврат к «правильному» поведению. Пример: помещики в Малайзии с появлением комбайнов перестали вести себя как патроны, потому что они больше не нуждаются в таком большом количестве рабочей силы, а крестьяне аппелируют к традиции.
Вот и здесь условия изменились: дерево какао растет долго, участок не передашь даже родственнику. В том, что касается зерна, все осталось по-прежнему: снопами нового урожая делятся с соседями и родственниками, но вот трудом больше уже не делятся, как это бывало раньше при расчистке участков, да и какао много рабочих рук не требует. Изменились материальные условия - измени-
лась и мораль: вполне соседствуют те, у кого есть хорошие дома и земля, с теми, у кого больше нет земли зато есть долги. А сейчас среди этих материальных факторов, в конечном итоге формирующих и мораль, «цена на какао на мировом рынке, доступность семян какао и наличие новых рыночных каналов» (с. 287). На Западной Суматре сюда добавляется также эффективное огораживание границ участков.
Гораздо менее динамичная ситуация (чем две ранее описанных) сложилась в 1970-е годы у даяков Калимантана, она рассмотрена в работах Майкла Дава1. У тамошних крестьян был устойчивый баланс между продовольственными и товарными культурами, а именно - между рисом и каучуком. Дав утверждает, что эти две культуры дополняют друг друга в плане земли, труда и экономической функции, и что даякские крестьяне ловко балансируют ими. Они меньше эксплуатируют свои каучуковые пальмы, если у них рисовая страда, и больше, когда работы на рисовом поле затихают, и вообще - делают это по мере нужды в деньгах или если рис не уродился. При наличии в хозяйстве каучуковых пальм можно не ходить на заработки на сторону, более того - можно не помогать соседям в рамках обмена трудом, поскольку пальма всегда выручит. Будущие продажи уже заложены в виде фьючерсов торговцам -такой вот своеобразный кредит. Посадка новых каучуковых пальм -идеальная стратегия для среднего крестьянина: можно выходить на рынок и не подвергать себя риску, и вроде как нет оснований для поляризации общества.
Между ситуациями на Калимантане и на Сулавеси автор отмечает два различия. Первое: на Калимантане в 1970-е годы было много земли и мало народу, поэтому каучук можно было свободно добавить к тому, что уже было, не ущемляя рис и не покушаясь на соседскую землю. Второе: каучук не требует столько химических средств защиты, как какао, и следовательно - каучук не загоняет крестьян в кредиты и долги. Малоимущие владельцы каучуковых пальм в более безопасном положении, чем малоимущие владельцы деревьев какао.
1 Dove M.R. Smallholder rubber and swidden agriculture in Borneo: A sustainable adaptation to the ecology and economy of tropical rainforest // Economic botany, 1993. - P. 136-147; Dove M.R. The banana tree and the gate. - New Haven, 2011.
2015.02.025-027
Поэтому и раскрестьянивание, которое имеет место в случае с какао, при каучуке - редкость. Результат: производство каучука, низко-интенсивное и не слишком динамичное, растет и ширится. Ввод в хозяйственный оборот каучуковых пальм не требует резких перемен в подсечно-огневом пейзаже и образе жизни. Но условия, при которых система рис - каучук была устойчивой, меняются: массивный выход на рынок плантаций пальмового масла уменьшил доступность земли и усилил поляризацию среди крестьян - мелких производителей пальмового масла.
Что же делать? Отсылать подальше потерпевших неудачу крестьян? В 20-е годы это было возможно, сегодня уже трудно: сейчас 10 млн га на Внешних островах занято под масличные пальмы, а правительство Индонезии планирует занять еще 10 млн га. Но много ли это даст? Здесь на 5 га пальмовых плантаций нужен только один рабочий, причем приоритет отдается мигрантам, которые более послушны (с. 288). Плантации заняли огромное пространство, которое мелкие крестьяне могли бы освоить другим образом.
Обе темы «Аграрной инволюции» по-прежнему актуальны. Альтернатива поиску новой земли одна - идти в город и работать там. Это реально для диверсифицированной экономики (например, Таиланд, Малайзия), но что делать на Центральном Сулавеси, где в 2009 г. в промышленности и горнодобыче было занято лишь 5% рабочей силы? (с. 289). И хотя условия очень разные по всему архипелагу, такая ситуация типична, т.е. все еще актуально написанное Гирцом в 50-е годы о невозможности реализоваться крестьянину вне деревни и неизбежности прозябать в ней. Но вряд ли выработанные в прошлом в условиях наличия свободных земель компенсаторные приемы «разделения бедности» заработают в наше время и сочтут этих людей. Сложилась новая конъюнктура, появились новые вызовы.
Ю.В. Чайников
ЭКОНОМИКА
2015.02.025-027. ПРЯМЫЕ ИНОСТРАННЫЕ ИНВЕСТИЦИИ И ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЕ СДВИГИ В ЭКОНОМИКЕ КИТАЯ. (Сводный реферат).
