CC BY
13
(с. 298). Это связано с подмеченным Достоевским фактором времени: что разрешалось во времена Сервантеса и Шекспира, «теперь же неразрешимо». Пророческое осознание скрытых до поры масштабов общественного кризиса не позволило Достоевскому на «светлой» ноте завершить повествование о Дон Кихоте «серьезном, а не комическом», Дон Кихоте - как характеризовал писатель князя Мышкина. «Слишком серьезные настали времена. Именно поэтому Дон Кихоту довелось “пробудиться” от своего сна-наваждения и стать снова Алонсо Кихано Добрым, а Мышкин так и уходит из романа, еще глубже погрузившись в свой сон. Финал “Идиота” -самый трагический из всех великих романов Достоевского (в “Бесах” мрачный финал все же просветляется чудесным и символическим преображением Степана Трофимовича). Сервантес и Достоевский выполнили в своих романах то, что не смогли их герои: показали, от чего должен избавиться человек, стремящийся принести подлинный свет и добро людям» (с. 299), - заключает К. Степанян.
Т.М. Миллионщикова
2015.02.021. ЛОМОНОСОВ А.Г. ПУТЬ В СОФИЮ: ОЧЕРКИ ФЕНОМЕНОЛОГИИ РУССКОГО ДУХА. - СПб.: Издательство РГХА, 2014. - 229 с.
Ключевые слова: религиозно-философские искания; софиоло-гия и литература; Ф.М. Достоевский; Н.С. Лесков; Л.Н. Толстой; М.М. Бахтин.
Автор монографии - кандидат философских наук А.Г. Ломоносов (С.-Петербург) - исследует феноменологию русской литературы Х1Х в., выполнявшей работу религиозно-философского самопознания русского народа. Именно подвижничество великих русских поэтов и писателей исподволь пробуждало в духе народа сознательное стремление к истинной жизни. В художественной прозе Ф.М. Достоевского и Н.С. Лескова и в особенности в религиозно-философских произведениях Л.Н. Толстого национальное сознание выступило в новой, неортодоксальной форме христианства, как диалектически-противоречивое отношение человека к себе и к Богу.
В Предисловии научный редактор книги доктор филос. наук А.Н. Муравьёв (С.-Петербург) отметил, что А.Г. Ломоносов, определяя значение термина «феноменология», акцентирует внимание на исконном философском смысле этого греческого слова, ориентирующего на исследование логоса феноменов, т.е. единого закона всех многообразных явлений русского духа, ведущих народ к познанию истины.
Впервые рассмотренные с феноменологической точки зрения произведения русской классической литературы «предстают в новом свете - в их чистой существенности, которая всегда привлекала к ним внимание широкой публики, несмотря на то что до времени исторические обстоятельства если не скрывали, то затуманивали ее. Автор монографии, вдохновленный Евангелием от Иоанна и учением Фихте, видит в классической русской литературе необходимую ступень осуществления самого по себе сущего слова, или логоса» (с. 6).
В очерке «Ф.М. Достоевский: Противоречие художественного слова» исследователь отмечает, что духовное рождение человека в России в первой половине Х1Х в. свершилось внезапно, заявив о себе как невиданная доселе свобода творческой деятельности, ничем не скованная вольность воображения и мысли. Этот род активности был воспринят неприязненно и даже враждебно консервативными силами российского общества, особенно церковной и светской властью, и характеризовался этими властями как «бесовские фантазии», «неслыханная дерзость», «опасное вольнодумие», «сумасшествие» (с. 56).
У Пушкина противоречие сущего слова еще не проявилось так сильно и с таким надрывом, как это произошло в творчестве Достоевского, однако именно у великого русского поэта момент противоположности сущего определенно заявил о себе в форме самостоянья человека. Если в пушкинской поэзии две одинаково значимые для русского Бога мысли - «всемирность» и «поворот к народу» (Н.О. Лосский) - находились еще в неразрывном единстве сознания и самосознания, то начиная с Достоевского процесс самопознания предмета становится сознательным, причем сознательно разумным процессом. Когда всеобщее содержание исторического опыта выступает в самой откровенной форме борьбы противопо-
ложных сил - Бога и человека... тогда-то и возникла жгучая потребность в его разумном самопознании (с. 58).
Та «мука двойственности», которую вынужден был испытывать Достоевский на протяжении всей своей жизни, не терзала столь безжалостно нашего первого национального поэта. Принципиальное различие между этапом, начатым Пушкиным, и этапом, связанным с именем Достоевского, если выразить его философски, есть различие между тетической и антитетической формой единого разума. Именно развитая форма противоречия предмета художественного познания стала основополагающим импульсом не только творчества русского писателя и в его лице всей русской литературы, но и формой саморазвития русского духа как такового. Поскольку в самом содержании художественного слова свое иное, а именно религиозное, начало становится доминирующим, постольку несовместное в пушкинском понимании становится совместным в произведениях Достоевского. (Речь не идет о том, чтобы пушкинское суждение «гений и злодейство - две вещи несовместимые» обратить в противоположность.) «Далеко не всякий конечный человеческий дух в состоянии выдержать в себе самом рождение бесконечного, божественного начала. Достоевский, носящий в себе столь многообразное художественно-философско-
религиозное содержание, только в разумном способе познания по-настоящему преодолевает присущее ему раздвоение и становится, как никогда, единым, актуально действующим духом» (с. 145), -отмечает А. Г. Ломоносов.
Как религиозный мыслитель Достоевский обнаруживает проявление логоса в форме противоречивого, не удовлетворенного качеством своего самопознания абсолютного духа буквально во всем: в красоте как форме его непосредственного явления, в эстетическом сознании того, кто ее воспринимает, и даже в борьбе волеизъявления человека с его рассудительностью. «Писателю важно, во-первых, раскрыть и понять в исследуемом предмете то, как именно в нем “берега сходятся” и “противоречия вместе живут”; во-вторых, найти верный путь к разрешению противоречия». Поэтому А. Г. Ломоносов не принимает точку зрения М.М. Бахтина, фиксирующего в художественном мире мыслителя только внешний момент противоречия. По мнению исследователя, из того, что «противоречие у Достоевского проявляется в форме отношения сторон
136
предмета, в форме диалога, вовсе не следует, как полагал Бахтин, что Достоевский рассматривал диалог “не как средство, а как самоцель1”. Для Достоевского, по Бахтину, “быть - значит общаться диалогически2”» (с. 145).
Определяющее начало жизни человека для Достоевского -стихия духа и ее противоречие, на разрешение которого направлена деятельность писателя. Только через разрешение этого противоречия, по мнению А.Г. Ломоносова, проясняется смысл человеческого бытия, «вот почему Достоевского, вопреки Бахтину, следует считать монологическим писателем» (с. 148). Как писателю «монологического способа мысли», Достоевскому важно было дать своим философствующим героям максимальную свободу самовыражения, чтобы продемонстрировать всю узость и даже ущербность их воззрений. А.Г. Ломоносов не соглашается и с суждением Р.В. Плетнёва о «резонерстве»3 Достоевского, которое якобы сопутствует его героям, и с точкой зрения впадавшего в другую крайность Г. Гессе, превратившего писателя в «закулисного кукольника, дергающего за ниточки свои фигуры4» (с. 149).
Исследователь подчеркивает, что противоречие сущего слова, выраженное в классической русской литературе, в творчестве Достоевского достигло своего максимального напряжения. В своем стремлении к разрешению этого противоречия писатель искал развязку не только в объективном (внешне-социальном) и субъективном (внутренне-психологическом), но и «в абсолютном плане» - в форме религиозного преобразования человека. Уже в своих ранних произведениях, особенно в «Двойнике», писатель создал образ маленького человека, «амбиция» которого находится в явной дисгармонии с его социальным статусом и общественным устройством в целом.
Поскольку само противоречие сущего слова в литературнохудожественном творчестве Достоевского выступило в качестве предмета самопознания, то исход этого процесса мог быть, с точки
1 Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. - М., 1979. - С. 294.
2
Там же.
3
Плетнёв Р.В. Достоевский и Евангелие // Русские эмигранты о Достоевском. - СПб., 1994. - С. 163.
4 Гессе Г. Магия книги: Эссе о литературе. - СПб., 1994. - С. 163.
зрения А.Г. Ломоносова, один: «понять и выразить себя в более адекватной своей собственной природе религиозной форме».
На смену художественному представлению о жизни как поэзии, высказанному в романе А.И. Гончарова «Обломов», пришло совершенно иное представление: «Жизнь есть рай», высказанное Зосимой в «Братьях Карамазовых», «ибо стоит только нам захотеть понять, и тот час же он настанет во всей красоте своей». Представление Достоевского «о сущности человеческой жизни как рае, основанием которой является понятие воли Божьей, будут развивать Н.С. Лесков и Л.Н. Толстой» (с. 175).
В очерке «Н.С. Лесков: “Скоморох Памфалон”, или Добро как необходимость» А.Г. Ломоносов отмечает, что на протяжении всей своей жизни писатель оставался художником слова, для которого «литература становилась средством для выявления более значимой, нежели искусство, цели» (с. 176). Поэтому сама форма художественного познания у Лескова менялась, особенно начиная с романа «Соборяне» (1872) и рассказов «Очарованный странник» и «Запечатленный ангел» (1873), в которых он создал, по выражению М. Горького, «иконостас» русских «святых и праведников». Лесков называл своих героев добряками и русскими антиками, подчеркивая их внутреннюю связь с первыми подвижниками христианской идеи, разумную логику которой уверенно отстаивают Савелий Ту-борезов («Соборяне») и Иван Флягин («Очарованный странник»).
В сказах Лескова («Христос в гостях у мужика», 1881; «О Феодоре Христианине», 1886; «Скоморох Памфалон», 1887; «Совестный Данила», «Прекрасная Аза», «Лев старца Герасима», 1888; «Аскалонский злодей», 1889; «Гора», «Час воли Божьей», 1890; «Легендарные характеры», 1892; «Маланья - голова баранья», 1899 и др.), написанных на сюжеты «Пролога» (не позже ХЛ в.), «сама художественная форма выводит читателя к исконной проблеме христианства, т.е. к деятельной нравственности» (с. 177). По мнению А.Г. Ломоносова, проповедуемая писателем «в проложных историях необходимость творить добро и тем самым являть в любых обстоятельствах человеческого общежития живой дух христианской религии, становится настоящим прологом к собственно русской христианской религии, к русскому божественному логосу» (с. 176).
В сказе «Гора» (1887, опубликован в 1890) проводится идея, которую цензура не желала пропускать; речь шла о мнимой религиозности: «Нельзя признавать в христианстве одно и не признавать другого, будто бы истина Христа только между нами, т.е. в общине, в церкви, но не в нас самих» (с. 180). Мысль об истинном разумном основании веры Христовой, которое может открыть человек в себе, сделав этот краеугольный камень фундаментом человеческого общежития, писатель развивал в своих «новых легендарных сказаниях» - в сказках.
Сюжет сказки «Час воли Божьей», первоначально названной «Сказка о короле Доброхоте и простоволосой девке» был задуман, а затем предложен Лескову Л. Толстым, который к тому времени уже пришел к принципиально новому пониманию Христа. По мысли А. Г. Ломоносова, «Толстой был не удовлетворен тем, что у Лескова король Доброхот отказался “делать дело любви” и тем самым “спасать свою душу”». У Лескова «король скрыл явленную ему “простоту разумения”, т.е. религиозно-философскую истину, от своего народа и продолжил “сидеть на престоле по-старинному, как и все временители, и держать в одной руке меч, а в другой руке золотое яблоко”, а для Толстого час воли Божьей уже настал» (с. 182).
В очерке «Л.Н. Толстой: В поисках истинной жизни» А. Г. Ломоносов отмечает, что все творчество великого русского писателя проникнуто религиозно-философскими исканиями, которые исподволь прокладывали себе дорогу к написанию связанных одной темой работ: «Исповедь», «Исследование догматического богословия», «О жизни» и «Царство Божие внутри вас». Почти все они были написаны в 1880-е годы, после романов «Война и мир» и «Анна Каренина», причем в совершенно необычной для Толстого форме - откровенного разговора с читателем. Привычное для Толстого художественное осмысление жизни было вытеснено и сильнейшими религиозно-экзистенциальными переживаниями, и напряженной рефлексией. Художественно-опосредованное обращение к читателю перерастает в этих работах в непосредственный и чистый диалог, в исповедь: «Великий русский писатель вдруг сбрасывает с себя всю премудрость своего литературного опыта, все социальноэтические условности, характерные для своей эпохи и сословия, к
которому он принадлежал от рождения, ибо они препятствуют, по его словам, “серьезному душевному общению”»1.
Вступая в столь доверительные отношения с читателем-собеседником, Толстой утверждает мысль, что это отношение может быть возвышено до абсолютно бескорыстной любви и блаженства; восхождение к этому состоянию зависит только от самого человека, от потребности его духа стать совершенным. Первый шаг на пути к совершенству - момент обращения к самому себе (с. 206).
Религиозно-философские искания Л.Н. Толстого привели его к убеждению, что «русский путь в вечную Софию проходит не через внешнее заимствование иноземных текстов и тем более контекстов, а только через свой исторический опыт, свою науку, свою литературу (шире - искусство) и через свою религию» (с. 223).
Т.М. Миллионщикова
Зарубежная литература
2015.02.022. НИЛЬСЕН П. ПОСЛЕДНИЕ ЧАСЫ ВЕЛИКОЙ ЭПОХИ. РОМАН ХЕНРИКА ПОНТОППИДАНА «ЦАРСТВО МЕРТВЫХ».
NIELSEN P. En stor tidsalders sidste timer. Henriks Pontoppidan roman «De d0des rige» // Avis. Information: kultur [Electronic resource]. -Kobenhavn, 21.02.2014. - Mode of access: http://www.information. dk/488768
Ключевые слова: Первая мировая война; буржузная Дания; реализм; Г. Брандес; С. Цвейг; Р. Музиль; Г. Брох.
Петер Нильсен, проф. Орхуского университета, пишет о последнем романе Хенрика Понтоппидана (1854-1943), крупнейшего датского писателя конца XIX в. В 1917 г. Понтоппидан совместно с Карлом Гьеллерупом был удостоен Нобелевской премии по литературе «за правдивое описание современной жизни Дании». Но из-за войны церемония награждения не состоялась.
Хенрик Понтоппидан родился в многодетной семье. Его отец, выходец из старинного рода датских ученых и священников,
1 Толстой Л.Н. О жизни // Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. - М., 1936. - Т. 26. -
