CC BY
178
делялась из числа других городов высоким уровнем преступности. Именно тогда в городе орудовал Мишка-Япончик.
В 1919 г. одесситы пережили французскую интервенцию. В то время Одесса после падения Киева, попавшего под власть Петлюры, стала центром политической жизни Украины и России. Французы были приняты антибольшевистскими силами с радостью, так как последние рассчитывали на помощь Парижа в борьбе с большевиками. Однако интервенция очень скоро потерпела поражение. 2 апреля 1919 г. французы начали свою поспешную эвакуацию из города. «Нам же кажется, - пишет автор, - что нельзя назвать одну причину неудачи французской интервенции на Юге России, уместнее говорить о целом комплексе причин, среди которых особо следует отметить половинчатость французской политики, наиболее выпукло проявлявшуюся в их отношении к идее Единой России, ставшей ключевой для Белого движения» (с. 233).
Жизнь Украины и Крыма в 1918 - начале 1919 г. проходила по-разному, заключает автор. Если Крым еще не попал в полной мере под воздействие революционных процессов и жил спокойнее, чем Украина и Россия, то Украинская Держава испытала все ужасы Гражданской войны.
Приложения к книге представляют собой отрывки из неопубликованных воспоминаний В.М. Левитского, генерала Б.С. Стел-лецкого, Р.Ю. Будберга, П. Залесского, члена правительства П. С. Бобровского и Д.Ф. Гейдена.
О. В. Бабенко
2015.01.014. ХОЛОКОСТ НА ВОСТОЧНОМ ФРОНТЕ: МЕСТНЫЕ ПРЕСТУПНИКИ И РЕАКЦИЯ СОВЕТСКОГО РУКОВОДСТВА. The holocaust in the east: Local perpetrators and Soviet responses / Ed. by David-Fox M., Holquist P., Martin A.M. - Pittsburgh (Pa.): Univ. of Pittsburgh press, 2014. - XIV, 265 p.
Ключевые слова: Вторая мировая война; Восточный фронт; Холокост; участие местного населения; советское руководство и Холокост.
Вышедший в этом году сборник «Холокост на Восточном фронте» под редакцией Майкла Дэвид-Фокса (Джорджтаунский университет, Вашингтон), Питера Холквиста (Университет Пен-
сильвании) и Александра Мартина (Университет Нотр-Дам, Индиана, США) содержит главным образом дополненные версии статей, публиковавшихся ранее в американском журнале «Критика» и посвященных участию местного населения в убийствах евреев в Польше, Бессарабии, Северной Буковине и на Украине, а также реакции советского руководства на эти события. Всего на территории Советского Союза в границах 1939 г нацистами были убиты примерно 2 млн 600 тыс. евреев, еще 1 млн 600 тыс. погибли в западных областях, присоединенных к СССР в соответствии с пактом Молотова - Риббентропа. Авторы сборника рассматривают причины, побудившие часть местных жителей принять участие в уничтожении собственных соседей-евреев, взаимодействие нацистских оккупационных войск и администрации с местным населением, особенности освещения нацистских преступлений в советской прессе и т. д.
Как отмечает М. Дэвид-Фокс в предисловии (с. У11-Х11), по-настоящему глубокое осмысление истории геноцида евреев на оккупированной территории Советского Союза началось лишь в 2000-е годы; в предшествующий период данная проблематика в западной историографии почти не рассматривалась, как из-за дефицита источников (он был восполнен лишь в 1990-е годы, после «архивной революции»), так и из-за того, что внимание исследователей долгое время концентрировалось прежде всего на межвоенном периоде как эпохе становления сталинского режима. Исследования последних лет не только позволили историкам получить более детальную картину событий, происходивших в Восточной Европе в 19391945 гг., но и привели к значительному переосмыслению истории катастрофы европейского еврейства в целом.
Эту мысль продолжает во введении Джон-Пол Химка, канадский историк и переводчик украинского происхождения, работающий в настоящее время в Альбертском университете. «Несколько событий произошли в новой историографии, - пишет он. - Одно из наиболее выдающихся состоит в том, что исследования Холокоста и исследования Восточной Европы наконец-то встретились в интеллектуальном отношении» (с. 1). В предшествующие годы уничтожение восточноевропейских евреев (прежде всего польских и советских) если и исследовалось, то в основном специалистами по истории Холокоста (в западной литературе употребляется и еврей-
ский термин Шоа - «Катастрофа»), незнакомыми с восточноевропейскими языками и, соответственно, источниками, как и с социокультурной историей региона, хотя из примерно 5 млн 400 тыс. евреев, погибших в годы Катастрофы, 4 млн были родом из Восточной Европы. Этот недостаток характерен даже для таких фундаментальных работ, как книги Р. Хилберга «Уничтожение европейских евреев» и К. Браунинга «Простые люди: 101-й резервный полицейский батальон и "окончательное решение" в Польше»1.
Участие местного населения в массовых убийствах также систематически не изучалось, несмотря на многочисленные упоминания о подобных эпизодах в мемуарах выживших евреев. Как отмечает Цви Гительман в заключительной статье, это во многом было связано с тем, что значительная часть таких мемуаров написана на идише или иврите и в результате оказалась недоступной для исследователей, поскольку феномен Шоа традиционно рассматривается как раздел всемирной истории, а не иудаики. Такой подход имеет свои основания, но у него есть и оборотная сторона: специалистов, владеющих еврейскими языками, среди историков Катастрофы не так уж много (с. 186-187).
Особенность нынешнего этапа состоит в том, что историей антисемитизма и антиеврейского насилия в польско-советском приграничье заинтересовались специалисты по Восточной Европе. Началом этого поворота стала вызвавшая широкий резонанс книга Я.Т. Гросса «Соседи»2, посвященная участию местных поляков в расправе над еврейским населением деревни Едвабне (теперь город, после войны вновь перешел в состав Польши) в июле 1941 г. За этой работой последовали и другие исследования, также выполненные специалистами по Восточной Европе; некоторые из них представлены в реферируемом сборнике.
Дискуссии вокруг книги Гросса анализируются в статье М. Шор (Йельский университет) «Беседы с призраками» (с. 5-28). Автор показывает, что «Соседи» стали продолжением предшествующих исследований Гросса по истории Польши в период нацист-
1 Hilberg R. The destruction of the European Jews. - Chicago: Quadrangle Books, 1961. - X, 788 p.; Browning Ch.R. Ordinary men: Reserve Police Battalion 101 and the Final Solution in Poland. - N.Y.: Harper Collins, 1992. - XXII, 231 p.
2 Русский перевод: Гросс Я.Т. Соседи: История уничтожения еврейского местечка. - М.: Текст: Журн. «Дружба народов», 2002. - 155 с.
ской оккупации, в которых тема Холокоста не затрагивалась. С выводами Гросса в той или иной степени согласилась значительная часть польских историков. Расследование, проведенное впоследствии польским Институтом народной памяти, дало иные результаты в том, что касалось количества убитых и масштабов немецкого участия, но подтвердило основной тезис «Соседей» о ключевой роли местных поляков в истреблении евреев в Едвабне. Более того, расследование показало, что аналогичные события имели место и в других городах. В ходе споров о погроме в Едвабне выявилась также его тесная взаимосвязь с политикой советской, а затем немецкой администрации на оккупированных польских территориях. Трагедия восточноевропейских евреев была таким образом вписана не только в региональный контекст, но и в историю тоталитаризма в целом.
Вопрос о том, почему антисемитский характер политики нацистов замалчивался в СССР, рассматривает Х. Эшер в статье «Советский Союз, Холокост и Аушвиц» (с. 29-50). Наиболее подробно он разбирает аргументы таких авторов, как И. Арад (Израиль), И. Альтман (Россия) и К. Ингерфлом. Кроме того, в статье анализируются воспоминания генерала В.Я. Петренко, чья дивизия 27 января 1945 г. освободила Освенцим; описывается история подготовки Еврейским антифашистским комитетом «Чёрной книги» о преступлениях нацистов, запрещенной советским руководством к публикации. Особенности советской политики памяти анализирует также Тарик Сирил Амар (Колумбийский университет, Нью-Йорк) в статье «Дискурс о Холокосте в западных областях СССР как антиместо памяти», на примере материалов, посвященных немецкой оккупации Львова. Говорить о «замалчивании» истории Шоа в нашей стране, по его мнению, не совсем корректно: «В советском дискурсе, представлявшем собой сложную, динамичную, эффективную комбинацию высказанного и не высказанного, умалчивающих заявлений и заявляющих умолчаний, немецкий геноцид евреев не был белым пятном, отсутствием памяти. Напротив, он был антиместом, где память не подавлялась, а трансформировалась непрерывным чередованием сказанного и не сказанного» (с. 184).
Тему продолжает статья Карела Берхофа (Нидерландский институт военной документации - Институт исследований войны, Холокоста и геноцида, Амстердам) «Тотальное уничтожение еврей-
ского населения», посвященная отражению Холокоста в советской пропаганде времен войны. Вопреки распространенному (в том числе и среди профессиональных историков) представлению, тема геноцида евреев в СССР полностью не замалчивалась. В изданиях на идише публикации о судьбе евреев на оккупированных нацистами территориях появлялись довольно часто, в русскоязычной прессе в 1941-1942 гг. такие материалы публиковались гораздо реже и обычно на последней полосе, но также достаточно регулярно. Сообщения о массовых убийствах евреев передавались и по радио, хотя и, опять-таки, чаще в конце новостных выпусков. Советские евреи из публикаций на русском языке почти исчезли в 1943-1945 гг., но в этот же период довольно часто публиковались материалы о судьбе евреев в оккупированных странах Европы. Таким образом, «если советские читатели и радиослушатели хотели узнать, у них была возможность найти сведения о кампании массовых убийств, целенаправленно осуществлявшейся в отношении евреев» (с. 113, выделено в тексте). То, что эта тема в то же время не афишировалась, можно объяснить несколькими факторами, среди которых особенности большевистской идеологии, фактически нацеленной на постепенную ассимиляцию советских евреев; широкое распространение антисемитизма в самом Советском Союзе, в том числе и на высших этажах партийной иерархии; стремление пропагандистов представить гитлеровский режим источником угрозы для всего человечества, а не только для отдельных народов; наконец, опасения, что чрезмерный акцент на антисемитизме нацистов может сыграть на руку их собственной пропаганде, которая как раз и настаивала на том, что Германия борется с коммунистами и евреями, а ее противники ведут войну в интересах евреев. Последние два фактора присутствовали и в политике британского и американского правительств, которые так же были заинтересованы в максимальной демонизации нацизма как несущего угрозу всему миру и так же опасались роста антисемитских настроений в своих собственных странах.
Владимир Солонари (Университет Центральной Флориды) в статье «Модели насилия» (с. 51-82) продолжает работу, начатую Я. Гроссом: он исследует роль и формы участия местного населения в массовых убийствах евреев в Бессарабии и Северной Буковине в первые недели румынской оккупации. В отличие от занятых
немцами польских, белорусских и украинских земель, эти территории ранее были частью исторической Румынии, их захват рассматривался румынским правительством не как оккупация, а как освобождение, здесь формировалась румынская администрация (даже там, где стояли немецкие части), которая в своей деятельности стремилась опереться на местное молдавское население. Как следствие, геноцид евреев на этих территориях был возможен только с санкции румынских властей, которые, в свою очередь, вряд ли пошли бы на подобные меры, если бы не были уверены в лояльности местных жителей.
На практике, как показывает изучение довольно обширного массива источников, главным образом советских судебных дел второй половины 1940-х - первой половины 1950-х годов, а также материалов Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников, собственно геноцид, т.е. систематические и целенаправленные убийства евреев, оказывался возможным только в том случае, если он осуществлялся под прямым руководством румынской администрации (хотя и с участием местных жителей), либо если в конкретной деревне еще до войны существовало сильное националистическое подполье (румынское в Бессарабии или украинское - в Северной Буковине), разделявшее идеологию «очищения» своей земли от евреев и пользовавшееся поддержкой значительной части односельчан. В последнем случае массовые убийства начинались обычно еще до прихода румынских войск, которые, в свою очередь, нередко пытались их остановить. В тех местах, где описанные предпосылки отсутствовали, вспышки насилия против евреев обычно принимали традиционную форму погрома, включавшего грабежи, избиения и в отдельных случаях - убийства, но не нацеленного на систематическое истребление еврейского населения. Это подтверждает критикуемую Я. Гроссом точку зрения, согласно которой Холокост следует рассматривать как феномен Нового времени, с характерными для этой эпохи представлениями о нации, роли государства и т.д.
История Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников - тема, до сих пор почти совсем не изученная, - рассматривается в статье М.Ю. Сорокиной (Дом русского
зарубежья имени Александра Солженицына) «Люди и процедуры: К истории расследования нацистских преступлений в СССР» (с. 118-141). Подробно описывая историю создания комиссии и механизм ее работы, автор приходит к выводу, что результаты ее деятельности были весьма неоднозначными. По существу, комиссия была создана прежде всего с пропагандистскими целями и задумывалась как орган, внешне похожий на общественные комиссии по расследованию военных преступлений, функционировавшие на Западе и во время Первой мировой войны в России. Исходя из этих же соображений подбирался и персональный состав комиссии: в нее вошли десять человек, большинство из которых обладали определенным авторитетом в обществе и формально не были связаны с партийно-государственным руководством, но фактически полностью зависели от него (председатель - первый секретарь ВЦСПС Н. М. Шверник, члены комиссии: член Политбюро, первый секретарь ленинградской парторганизации А. А. Жданов, митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич), летчица В.С. Гризоду -бова и шесть академиков - историк Е.В. Тарле, инженер Б.Е. Веденеев, хирург Н.Н. Бурденко, агроном и биолог Т.Д. Лысенко, писатель А.Н. Толстой, юрист И.П. Трайнин). Структура местных комиссий была выстроена таким образом, что фактическим сбором информации занимались в основном местные органы госбезопасности. Сообщения Чрезвычайной государственной комиссии готовились к публикации в расчете на массового (прежде всего иностранного) читателя, отсюда эмоциональный, публицистический стиль, нередко в ущерб объективности и точности. Известны и случаи прямых фальсификаций; наибольшую известность получило сообщение специальной комиссии под председательством Бурденко по расследованию массового расстрела польских офицеров в Каты-ни, где вина за это преступление возлагалась на нацистов. Автор подчеркивает, что данные обстоятельства не отрицают сам факт нацистских военных преступлений на Восточном фронте, однако в том, что касается подробностей, материалы Чрезвычайной государственной комиссии следует признать крайне ненадежными.
Источниковедческая проблематика обсуждается и в статье Дианы Думитру (Государственный педагогический университет имени Иона Крянгэ, Кишинёв), посвященной документам советских судебных процессов над бывшими коллаборационистами как
источнику по истории Холокоста (с. 142-157). Статья написана на материале 61 судебного дела, копии которых несколько лет назад были переданы правительством Молдовы Мемориальному музею Холокоста в Вашингтоне. Сравнивая эти документы с другими доступными источниками - прежде всего с материалами устной истории - автор оценивает их репрезентативность достаточно высоко. В отличие от широко известных открытых политических процессов, довоенных и послевоенных, и «массовых операций» НКВД эпохи Большого террора, преследование коллаборационистов в Молдавской ССР было нацелено скорее на поиск настоящих преступников, чем на фабрикацию дел. Анализ документов показывает, что следствие, а затем и рассмотрение дел в суде осуществлялись как правило вполне профессионально, обвинение строилось не только и не столько на признаниях подследственного, сколько на показаниях свидетелей, следователи и судьи были настроены на то, чтобы всерьез разобраться в ситуации. В тех редких случаях, когда в материалах устной истории содержится информация по тем же селам, что и в следственных делах, данные этих источников не противоречат друг другу. В то же время следственные дела содержат ценные дополнительные сведения о местах массовых убийств, количестве жертв, участии румынских войск и местного населения в геноциде, мотивациях преступников.
М.М. Минц
2015.01.015. БРАУН К. ПЛУТОПИЯ: НУКЛЕАРНЫЕ СЕМЬИ, АТОМАРНЫЕ ГОРОДА И ГЛОБАЛЬНЫЕ ПЛУТОНИЕВЫЕ КАТАСТРОФЫ В США И СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ BROWN K. Plutopia. Nuclear families, atomic cities and the great Soviet and American plutonium disasters. - N.Y.: Oxford univ. press, 2013. - X, 406 p.
Ключевые слова: СССР и США; ядерное противостояние; атомарные города; нуклеарные семьи; Ричланд и Озёрск.
Книга К. Браун посвящена сравнительному исследованию истории двух комплексов по производству плутония (важнейшего сырья для создания ядерного оружия), находившихся по разные стороны «железного занавеса» и формально противостоявших друг другу как враги. Но при этом, как показывает К. Браун, два «плу-
