CC BY
21
СОЦИОЛОГИЯ КУЛЬТУРЫ
2015.01.013. АЛЕКСАНДЕР Дж. БОРЬБА ВОКРУГ ПРИНЦИПА ВКЛЮЧЕНИЯ: ОТВЕТНАЯ РЕАКЦИЯ НА МУЛЬТИКУЛЬТУ-РАЛИЗМ В ЕВРОПЕ.
ALEXANDER J. Struggling over the mode of incorporation: Backlash against multiculturalism in Europe // Ethnic а. racial studies. - L., 2013. -Vol. 36, N 4. - P. 531-556.
Ключевые слова: мультикультурализм; ассимиляция; ислам; иммиграция; культурсоциология.
Джеффри Александер (Йельский университет, г. Нью-Хей-вен, США) предлагает совершенно новую теоретическую модель объяснения негативной реакции европейского общества на практические результаты воплощения идеи «равенства различий» в применении к исламской иммиграции. В ситуации, когда с усилением «мусульманского присутствия» в Европе возрастает уровень ксенофобии «коренных» европейцев, автор полагает весьма ограниченным традиционный подход к анализу инокультурной иммиграции, сосредоточенный исключительно на описании демографических и институциональных характеристик последней. Исходя из того что логика культурных значений обладает относительной автономией, а сфера символических классификаций - причиняющей силой, Александер предлагает вместо учета таких показателей, как уровень образования, политическое участие и мобильность инокуль-турных иммигрантов, применить культурсоциологический подход. Этот подход предполагает понимание социального в терминах культурного, поэтому необходимо обратиться к исследованию смыслов социальной жизни и коллективных эмоций как ключевых явлений для изучения гражданской сферы [с. 531].
В довольно обширном введении автор констатирует, что на сегодняшний день конфликт вокруг иммиграции разворачивается
не в плоскости признания необходимости включения «приезжих» в общество, а строится вокруг проблемы согласования принципов, на основе которых это должно произойти. До недавнего времени, отмечает Александер, предполагалось, что получить право доступа в либеральное общество аутгруппы могут, только полностью приняв моральные нормы и модели поведения его «ядра», т.е. фактически отказавшись от собственной этнокультурной специфики, ограничив ее сферой частной жизни. В этом, по мнению автора, и заключается основное противоречие ассимиляции: группа принимает новых членов, но не те качества, которые ранее определяли содержание их жизни; кроме того, с них не снимаются «стигматизирующие» характеристики. В силу этих причин Александер находит ассими-ляционистский подход не только лицемерным с моральной точки зрения, но и взрывоопасным, полагая, что военные катаклизмы и массовые репрессии ХХ столетия во многом подпитывались насильственными «стигмами», которые «гноились» и зачастую усиливались под гладью мнимо инклюзивных современных обществ.
Таким образом, развивает свои логические построения автор, в коллективном сознании современных обществ постепенно утвердилась мысль о необходимости более ответственного - мульти-культурного - подхода, предполагающего принятие не только людей, но и их различий. Однако включение иммигрантов в общество на основе более симметричного обмена подразумевает обоюдное изучение и взаимопроникновение. Меняется не только аутгруппа, но также мораль и поведенческие образцы «ядра», констатирует автор. Уважение все чаще приходит на смену антипатии к чужакам. Иногда, отмечает Александер, признавая правильность наблюдений А. Войер1, демонстрация уважения является не более чем игрой в позитивность в ответ на новые формы социального ограничения, но тем не менее нередко в ее основе лежат подлинные чувства, например благодарность за возможность расширить свои культурные горизонты [с. 532].
Утверждая, что «у мультикультурализма множество лиц», Александер описывает исторические предпосылки, обусловившие разницу в содержании дискуссии о мультикультурализме в США и
1 Voyer A. Disciplined to diversity: Learning the language of multiculturalism // Ethnic a. racial studies. - L., 2011. - Vol. 34, N 11. - P. 1874-1893.
Европе [с. 532]. Автор отмечает, что хранившие в коллективной памяти историю рабства и позднейшей жестокой расовой дискриминации черные американцы боролись не просто за равенство, но за легитимизацию того, что теперь называется «афроамериканской культурой». В то время как в современной Европе, где внутренний колониализм и расовое рабство отсутствовали на протяжении долгого времени, общественная дискуссия о мультикультурной интеграции сместилась в сторону обсуждения иммиграции - в первую очередь, иммиграции из регионов, жители которых традиционно исповедуют ислам [с. 533]. При этом автор не отрицает, что иммиграционная проблематика была и остается «горячей темой» для США. В последние десятилетия, пишет Александер со ссылкой на Д. Ли и Ф. Бина1, антииммиграционные настроения в обществе были в целом подавлены. Однако, продолжает он, обращаясь к работам Н. Глейзера2, в США сохраняется расовая дискриминация аф-роамериканцев, что является основным камнем преткновения на пути успешного утверждения мультикультурной модели в стране.
В Европе же пишет Дж. Александер, вслед за М. Ламон, ситуация прямо противоположная3. Не столько расовые, сколько этнические и религиозные признаки новой волны иммигрантов-аутсайдеров стали опасным вызовом для коллективных идентично-стей европейских обществ. По мнению Александера, новое европейское «супермногообразие» в терминах С. Вертовека стало восприниматься автохтонным населением как темная тень, нависшая над будущим4. Исходя из этого автор фиксирует важнейшее противоречие: уровень тревожности европейцев не соответствует и не определяется объективными показателями, характеризующими ситуацию вокруг исламской иммиграции. Данный тезис он подкрепляет многочисленными практическими выкладками. Так, современная кластеризация иммигрантов в той же Великобритании не
1 Lee J., Bean F.D. The diversity paradox: Immigration and the color line in
twenty-first century America. - N.Y.: Russell Sage foundation, 2010.
2
Glazer N. We are all multiculturalists now. - Cambridge (MA): Harvard univ. press, 1997.
Lamont M. The dignity of the working man. - Cambridge (MA): Harvard univ. press, 2000.
4 Vertovec S. Multiculturalism, culturalism and public incorporation // Ethnic a. racial studies. - L., 1996. - Vol. 19, N 1. - P. 49-69.
может быть сочтена патологической в терминах демографии, утверждает Александер с опорой на исследование Л. Симпсон. Цитируя Л. Симпсон, автор пишет, что индекс диссимиляции выявил уменьшение неравномерности распределения иноэтничных групп среди автохтонного населения страны, причем это было достигнуто преимущественно за счет мусульман - выходцев из Пакистана и Бангладеш, т.е. тех, кто внушал наибольшие опасения в плане возможной сегрегации1. В соответствии с объективными критериями оценки включенность иммигрантов в европейское общество заметно возросла, продолжает Александер, опираясь на выводы исследования второго поколения иммигрантов, предпринятого М. Крулом и Х. Шнейдером в восьми странах Европы2. Они констатируют, что дети иммигрантов поддерживают значительно больше связей с членами группы «ядра», чем их родители. Достигнут определенный прогресс и в образовательной сфере: увеличилась доля представителей второго поколения иммиграции, заканчивающих среднюю школу и намеревающихся поступить в высшие учебные заведения. Помимо этого М. Крул и Х. Шнейдер отмечают возрастание положительного отношения к принимающей стороне среди иммигрантов второго поколения [с. 534].
Но подобного рода отчеты и доклады, подчеркивает Дж. Александер, не дают возможности понять особенности субъективного восприятия иммиграции европейцами. Он критикует современных исследователей за то, что, обнаружив отсутствие под широко распространенным тезисом о провале социально-экономической интеграции иммигрантов каких бы то ни было фактических оснований, они не идут дальше и не пытаются объяснить причины столь удивительной популярности этого явно ошибочного утверждения. Цитируя Т. Фейста, Александер пишет, что когда критики мультикультурализма обращаются к теме современной этнической сегрегации, они «указывают на этническое разнообразие как на [ее. - Реф.] подлинную причину... не анализируя, в ка-
1 Simpson L. Ghettos of the mind: The empirical behavior of indices of segregation and diversity // J. of the royal statistical society. - Hoboken (NJ), 2007. - Vol. 170, N 2. - P. 419.
Crul M., Schneider J. Comparative integration context theory: Participation and belonging in new diverse European cities // Ethnic a. racial studies. - L., 2010. -Vol. 33, N 7. - P. 1249-1268.
кой степени макроструктурные изменения»1 способствуют такому положению вещей. Понимая иммиграцию преимущественно в терминах экономики, демографии и политики, исследователи-практики упускают из рассмотрения смыслы иммиграции и эмоции, которые подобные смыслы создают, утверждает автор. Иммиграция - это не просто поведенческий акт, но также определенного рода символ. Иммигранты воображаются не меньше, чем описываются. Подобного рода коллективные представления составляют предмет изучения культурсоциологии, заключает Дж. Александер [с. 535].
В первом разделе статьи автор демонстрирует возможности анализа иммиграционной проблематики через теоретическое осмысление таких категорий, как солидарность (solidarity) и различие (difference). Он исходит из того, что эмоциональные реакции на иммиграцию достаточно мало говорят нам об объективной ситуации, но зато исключительно много об уровне социальной солидарности. По его мнению, «то, как сообщество отвечает на иммиграцию, составляет предмет коллективной идентичности. Кто мы, и кем мы не являемся? Кто они, и кем они не являются?» [с. 536]. С точки зрения автора, социологическая теория оказалась не вполне готова к обсуждению вопросов различия и солидарности, в особенности тех, что касались «темных сторон» эпохи модерна. Он упрекает классиков социологии в излишней увлеченности мифом о неизбежной (в контексте становления модернизированного общества) рационализации социального действия и порядка. По мнению Александера, в обществах нового времени, вместо того чтобы уменьшаться за счет рационализации, солидарность остается главной точкой сосредоточения чувствования, осмысления, вознаграждения и наказания, сохраняя значимость, не меньшую чем религия. Духовный и эмоционально переживаемый смысл «нас» («us»), т.е. того, что можно обозначить как «мы-принадлежность» («we-ness»), представляет собой фундаментальную структурирующую социальную силу, заключает автор. И обратной, не менее значимой стороной «мы-принадлежности» является понятие различия, содержание
1 Faist T. Diversity - a new mode of incorporation? // Ethnic a. racial studies. -L., 2009. - Vol. 32, N 1. - P. 171-190.
которого определяют вопросы «кто они?» и «почему они здесь?» [с. 536].
Опыт модернизированных обществ ясно свидетельствует о том, что солидарность может структурироваться поразительно несхожими способами, подчеркивает Александер. «Примордиальная» солидарность связывает лояльность с отдельными группами, определенным местом, верованиями. Такие процессы, как разделение культур, институциональная дифференциация и территориальная экспансия, открывают возможность для формирования более цивилизованного типа солидарности. Гражданская солидарность создает более универсальные связи; связи, которые в большей степени воображаются, чем существуют в реальности. Гражданская солидарность допускает отделение и критику примордиальных связей, ранее казавшихся неизбежно ограничивающими. Вариабельность форм социализации, указывает Александер, тесно связана с тем, каким образом конструируется различие. Чем больше солидарность приближена к гражданскому типу, тем выше вероятность того, что чувства привязанности могут быть распространены и на «очевидно отличных других». Чем чаще чьи-либо личные солидарные связи переживаются как примордиальные, тем меньше вероятность установления позитивного взаимодействия с «чужаками». Варьирующаяся конструкция солидарности в интерпретации автора выступает центральной категорией в объяснении динамики противопоставления и различия в современных обществах [с. 536].
Во втором разделе статьи автор описывает принципы, определившие политику строительства нации послевоенной Европы. По его мнению, Европейское сообщество и позднее Европейский союз возникли из попытки преодолеть нетерпимость к «инаково-сти», понимаемой в примордиальном смысле, - нетерпимость, которая определила всю первую половину двадцатого века. Целью нового объединения государств стало распространение широкого покрова гражданской сферы на весь континент, с тем чтобы подчинить национальные, этнические, религиозные и региональные связи более всеобъемлющей европейской солидарности, сконструированной из травматического опыта кровопролитного прошлого Европы [с. 539].
Дж. Александер утверждает, что, несмотря на все правовые и политические трудности на пути становления ЕС, к настоящему
времени европейское сверхгосударство заметно преуспело в нивелировании этнического, расового и религиозного противопоставления групп на континенте. Однако сглаживание внутриевропей-ских противоречий не способствовало более цивилизованному отношению Европы к «другим», желающим проникнуть в этот мир извне. Послевоенное строительство Европы, безусловно, обладало всемирно-историческим значением: принципами национального управления стали идеи демократического включения и идея государства всеобщего благосостояния, и над всем этим главенствовала сверхнациональная относительно космополитичная гражданская сфера. Но опасность, по мнению автора, заключалась в том, что социальный порядок такого рода одновременно породил равную по силе, но противоположную по направленности реакцию, противопоставив «крепость Европы» остальному миру. И как только эта «крепость» столкнулась с цунами глобализации, закономерно начались социальные беспорядки [с. 539].
В третьем разделе статьи Дж. Александер представляет иммигрантов в Европе как «новых других», прослеживая распространение негативных гетеростереотипов в их отношении в обществах принимающей стороны. Автор кратко описывает историю иммиграции представителей незападного мира в Европу, отмечая, что сегодня перед последними стоит непростой вопрос: будет ли им позволено стать частью гражданской сферы европейского социума. Иллюстрируя опасения представителей Старого Света относительно возможности включения иммигрантов в социокультурный ландшафт Европы, автор приводит тезисы отчета Экономического и социального совета Франции от 1969 г., в котором утверждалось, что значительное количество иммигрантов неевропейского, преимущественно магрибского происхождения, осевших в стране, представляют собой «неассимилируемый остров»1. Соглашаясь с А. Зольбергом и Л. Вуном, автор заявляет, что примордиальные качества подобного рода приезжих не только не совпадали с основными характеристиками членов группы «ядра», но и явно отличались от исторически определявших специфику культурной жиз-
1 Цнт. m>: Schain M. Minorities and immigrant incorporation in France // Multicultural questions / Ed. by C. Joppke, S. Lukes. - Oxford: Oxford univ. press, 1999. -P. 199-223.
ни Западной Европы1 [с. 541]. Иммигранты не были представителями западной цивилизации, не были христианами и не были белыми, не являлись выходцами из стран, мыслимых как современные, и происходили из так называемых «восточных» обществ - из Африки, Турции, арабских государств и Южной Азии - т.е. земель, традиционно конкурировавших с Западом. Было только одно качество, объединявшее этих этнически и расово неоднородных иммигрантов, причем наиболее стигматизированное из всех качеств, -их принадлежность к мусульманской конфессии. Как пишет Алек-сандер, противостояние между христианской Европой и исламом разворачивалось на протяжении более шести веков: начиная с первого крестового похода 1096-1099 гг., включая несколько столетий мавританского владычества на Иберийском полуострове и заканчивая экспансией Османской империи в Европе и осадой Вены. На протяжении трех последующих веков Запад мог праздновать победу в этой тысячелетней битве, но с окончанием эпохи колониализма противоборство возобновилась с новой силой. В контексте развития панарабизма Г.А. Насера, появления ОПЕК и Организации освобождения Палестины, Исламской революции, войн в Персидском заливе и терроризма Аль-Каиды образ арабского ислама оказался связанным с негативными коннотациями для возрастающего числа тех, кто составлял гражданскую сферу Европы. Соответственно, констатирует Дж. Александер, древние внешние враги становились новыми иммигрантами на территории [с. 541].
В четвертом разделе статьи автор описывает формы противодействия распространению идеологии мультикультурализма в современной Европе. Он отмечает, что даже когда большая часть либерально ориентированных политиков и ученых видела в иммиграции с Востока историческую возможность создать новую постнациональную мультикультурную Европу; когда один из наиболее влиятельных британских левых интеллектуалов С. Холл говорил о «ребрендинге Великобритании» в новом смысле «множества оттенков черного»2, в обществах принимающих стран отмечались и
1 Zolberg A.R., Woon L.L. Why Islam is like Spanish: Cultural incorporation in Europe and the United States // Politics a. society. - L., 1999. - Vol. 27, N 1. - P. 5-38.
Цнт m>: Modood T. The state and ethno-religious mobilization in Britain // Bringing outsiders in: Transatlantic perspectives on immigrant political incorporation / Ed. by J.L. Hochschild, J.H. Mollenkopf. - Ithaca (NY): Cornell univ. press, 2009. -P. 233-492.
прямо противоположные реакции [с. 541]. Так, уже в 1968 г. член британского парламента от Консервативной партии Э. Пауэлл произнес крайне эмоциональную речь, известную в дальнейшем под названием «Реки крови», в которой заявил, что иммиграция из бывших колоний угрожает единству нации1. К концу 1990-х годов подобного рода единичные акты слились в широкое течение, отвергающее мультикультурализм и отрыв гражданской сферы Европы от ее примордиальных основ. К началу 2000-х годов мульти-культурализм был отвергнут политическим лидерами как правого, так и левого толка.
По мнению автора, этот культурный поворот стигматизировал исламские практики в обыденном сознании, переведя их в негативные категории гражданского дискурса. Данное утверждение Александер иллюстрирует рядом конкретных примеров, упоминая датский «карикатурный скандал»; референдум о запрете минаретов, проведенный в Швеции в 2009 г.; вступление в силу запрета на ношение хиджаба в общественных местах во Франции и т.п. Автор указывает на развитие дискурсов «балканизации» и «коммунита-ризма» во Франции, утверждение темы «параллельных обществ» в Германии как на примеры производства интеллектуалами риторики, оправдывающей антиисламские настроения в обществе. И основное теоретическое оправдание этого негативизма он видит в теории столкновения цивилизаций С. Хантингтона. В качестве одной из наиболее ярких иллюстраций отторжения ислама внутри Европы Александер приводит слова известной итальянской публицистки О. Фалаччи, заявившей, что «Европа более не является Европой, это "Еврабия", колония ислама, где исламское нашествие продолжается не только в физическом, но также в духовном и культурном смыслах. Угодничество перед захватчиками отравило демократию, с очевидными последствиями для свободы мысли и для самого понятия свободы»2 [с. 544].
Дж. Александер обращает внимание на то, что против исламской иммиграции, как это ни удивительно, высказывались даже
1 Powell E. Rivers of blood. - Mode of access: http://www.telegraph.co.uk/
comment/3643823/Enoch-Powells-Rivers-of-Blood-speech.html (Retrieved 13.10.2014)
2
Цнт. rn>: Fisher I. Oriana Fallaci, writer-provocateur, dies at 77 // New York Times. - N.Y., 2006. - Sept. 15. - Mode of access: http://www.nytimes.com/2006/09/ 15/books/16fallacicnd.html (Retrieved 03.09.2014)
многие либеральные и социалистически ориентированные мыслители. В этом контексте он указывает на американского политолога Р. Патнэма, утверждавшего, что возрастание этнокультурного разнообразия разрушает социальный капитал в кратко- и среднесрочной перспективе1. В том же ряду критиков мультикультурализма автор упоминает П. Шеффера с его нашумевшим эссе «Мульти-культурная драма», в котором тот пришел к выводу о том, что «интеграция, при поддержании идентичности, - это ханжеская ложь», и отождествил мультикультурное общество с карточным домиком2 [с. 545].
Автор фиксирует, что произошедший в общественном сознании европейцев сдвиг в сторону отрицания мультикультурализма в большей степени соответствует не утверждению необходимости ассимиляции и гомогенности, а требованию «гражданской интеграции». На практике подобного рода настроения, констатирует Александер, выразились в ужесточении иммиграционной и натура-лизационной политики западноевропейских стран. Тенденции ограничения нашли отражение в появлении тестов на гражданство, оценивающих преимущественно уровень культурной компетентности иммигрантов и заметно, с точки зрения автора, снизивших шансы приезжих на успешную натурализацию.
Однако сильнейшая негативная ответная реакция Европы на мультикультурализм, отмечает Александер, проявилась не только в ужесточении законодательства и распространении дискриминационных практик. Под маской требования ассимиляции и полного признания общеевропейских демократических ценностей на политическую сцену Старого Света выдвинулись правоэкстремистские партии. Распространяющие ненависть демагоги-популисты не только завоевали общественное внимание, но и проникли в парламенты Швеции, Финляндии, Дании, Франции, Италии, Швейцарии, Нидерландов и Греции. В Германии, согласно данным Федеральной службы защиты конституции, около 25 тыс. немцев являются
1 Putnam R.D. E pluribus unum: Diversity and community in the twenty-first century: The 2006 Johan Skytte prize lecture // Scandinavian political studies. - Chichester, 2007. - Vol. 30, N 2. - P. 137-174.
2
Scheffer P. Het multiculturele drama // NRC Handelsblad. - Amsterdam, 2000. -Jan. 29. - Mode of access: http://retro.nrc.nl/W2/Lab/Multicultureel/scheffer.html (Retrieved 03.09.2014)
активистами подобного рода ультраправых группировок. В Норвегии 22 июня 2011 г. А. Брейвик совершил двойной теракт на острове Утойя и в Осло, уничтожив в общей сложности 77 человек, большую часть из которых составили дети и несовершеннолетние. По мнению Александера, манифест «норвежского стрелка», в котором тот заявил, что «по всей Европе мультикультурные элиты ведут тотальную войну против собственных народов», стал эхом антигражданской логики европейского негативизма [с. 547].
Подводя итог, автор еще раз подчеркивает, что восприятие людей в отрыве от их качеств возрождает фундаментальные предрассудки ингрупп. Таким образом, если мы хотим приблизить и понять аутсайдеров, культурные структуры реальных гражданских обществ должны быть расширены. Только сделав себя мультикуль-турной, Европа может сохранить свои демократические ценности в ходе противостояния глобализирующемуся миру, заключает Дж. Александер.
А.М. Понамарева
2015.01.014. МЕИР Н., МОДУД Т. КОСМОПОЛИТИЗМ И ИНТЕ-ГРАЦИОНИЗМ: ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ БРИТАНСКИЙ МУЛЬТИКУЛЬ-ТУРАЛИЗМ «ЗОМБИ-КАТЕГОРИЕЙ»?
MEER N., MODOOD T. Cosmopolitanism and integrationism: Is British multiculturalism a «Zombie category»? // Identities: Global studies in culture and power. - L., 2014. - Mar. 21. - P. 1-17.
Ключевые слова: Ульрих Бек; гражданство; интеграция; мусульмане; зомби-категория.
Насер Меир (факультет гуманитарных и социальных наук, Университет Стратклайда, Глазго, Великобритания) и Тарик Мо-дуд (Центр изучения этничности и гражданства, Бристольский университет, Великобритания) констатируют явное снижение частоты обращений к мультикультурализму как к термину при одновременном углублении и расширении той категории явлений, на которые он указывает.
Название работы отсылает читателя к проекту космополитической социологии Ульриха Бека и одновременно инициированной им научной дискуссии о так называемых «зомби-категориях» -пустых понятиях, продолжающих определять наше мышление и
