CC BY
15
СОЦИАЛЬНЫЕ И ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ РАЗВИТИЯ НАУКИ. ЛИЧНОСТЬ УЧЕНОГО
2014.04.011-015. «ЛЮДИ ЗНАНИЯ» ФЛОРИАНА ЗНАНЕЦКОГО. (Сводный реферат).
2014.04.011. БАРАШ Р.Э. Роберт Кинг Мертон и Флориан Знанец-кий о «людях знания» и «людях действия» // Эпистемология & философия науки. - М., 2013. - Т. 37, № 3. - С. 205-206.
2014.04.012. МЕРТОН Р.К. Социальная роль человека знания Фло-риана Знанецкого // Эпистемология & философия науки. - М., 2013. - Т. 37, № 4. - С. 207-212.
2014.04.013. ЗНАНЕЦКИЙ Ф. Социальная роль человека знания. Раздел II. Технологи и мудрецы // Эпистемология & философия науки. - М., 2013. - Т. 37, № 4. - С. 213-228.
2014.04.014. БАРАШ Р.Э. «Люди знания» Флориана Знанецкого и их практическая эффективность // Эпистемология & философия науки. - М., 2013. - Т. 37, № 4. - С. 205-206.
2014.04.015. ЗНАНЕЦКИЙ Ф. Социальная роль человека знания. Раздел II. Технологи и мудрецы // Эпистемология & философия науки. - М., 2013. - Т. 37, № 4. - С. 207-231.
Ключевые слова: Ф. Знанецкий; социальные роли; «люди знания»; «люди действия».
Реферируемые материалы - перевод одного из разделов книги Флориана Знанецкого «Социальная роль человека знания»1, до сих пор не переведенной на русский язык и почти неизвестной даже специалистам. Переводчиком этой книги, а также автором предисловий к двум частям этого перевода стала российский социолог
1 Znaniecki F. The social role of the man of knowledge. - N.Y., 1940. - P. 135.
Р.Э. Бараш. Флориан Знанецкий (1882-1958) - польский философ и социолог. Наряду с общей социологией он занимался специальными областями социологических исследований, в частности социологией знания.
В двух номерах журнала, по словам Р.Э. Бараш, публикуются первые главы книги Ф. Знанецкого, включенные в раздел «Технологи и мудрецы». По ее словам, речь идет о различных социальных ролях «человека науки» и соответствующих типах знания, находящихся в его распоряжении. «Люди науки», по мнению Ф. Знанец-кого, вынуждены выстраивать сложные и противоречивые отношения с «людьми действия», которые принципиально не в состоянии осознать подлинное предназначение и функции «людей знания». Однако в соответствии с некоторой традицией они склонны до некоторой степени признавать право «людей знания» на организацию собственных структур и институтов.
«Этот внешний контекст социальных ролей ученых, - считает Р. Э. Бараш, - очевидно, оказывается актуальным в современной российской ситуации, поскольку и сегодня мы видим, как означенное сложное отношение политики и науки реактуализируется в нынешнем конфликте между Российской академией наук и структурами исполнительной власти, в которых легко угадываются "люди действия" в понимании Знанецкого» (011, с. 206).
Р.Э. Бараш сочла уместным предложить в качестве введения одну из интерпретаций этого труда, данную не менее известным американским социологом Робертом Мертоном1.
Сам Ф. Знанецкий, по словам Р. Мертона, обозначил две основные проблемы в изучении специалистов в области знания (термины «естествоиспытатель» (scientist), «ученый» (savant) и «человек знания» (man of knowledge) используются им в качестве синонимов). Первая в ряду этих проблем - таксономичная - сводится к определению того, каковы набор и структура различных типов социальных ролей ученых; взаимосвязи между ними; векторы их дальнейшего профессионального развития. Вторая проблема сводится к определению того, как в принципе на системы знания и методы ученых влияют те нормативные модели, которые опреде-
1 Merton R. Znaniecki's The social role of the man of knowledge // American sociological review. - N.Y., 1941. - N 6. - P. 45-51.
ляют поведение ученых в рамках социального порядка, в котором они живут (012, с. 207).
Ф. Знанецкий рассматривает социальную роль как динамичную социальную систему, включающую четыре взаимодействующих компонента: 1) социальный круг, круг общения: множество людей, которые взаимодействуют с актором и оценивают его действия (т.е. аудитория влияния); 2) личность актора: физические и психологические характеристики, приписываемые ему в силу занимаемого им положения; 3) социальный статус актора: права и привилегии, свойственные ему в силу его положения; 4) социальные функции актора: его вклад в благополучие своей группы.
Р. Мертон дает краткий обзор типологии ролей ученого, предложенной Ф. Знанецким.
Технологические консультанты. 1. Технологический эксперт: диагност, который в конкретной ситуации фиксирует релевантные данные, их основные компоненты и взаимосвязи, а также теоретические основы для планомерной реализации коллективных задач. Он выполняет «штатные» или консультационные функции. 2. Технологический лидер: исполнительный директор, который разрабатывает план и выбирает средства для его реализации на основании комплекса ориентированного на практический результат гетерогенного знания.
Мудрецы обеспечивают интеллектуальное оправдание коллективных устремлений своих партий, сект, страт.
Ученые (т.е. схоласты). 1. Ученый-сакрализатор увековечивает священные истины науки через точное и достоверное воспроизведение их символических выражений. 2. Секулярный ученый предполагает следующие подтипы: a) первооткрыватель истины: требуя «абсолютной правды», инициирует «научное мышление»; b) систематизатор: тестирует и организует все существующее в конкретных областях знания в связанную систему посредством дедукции; с) жертвователь: завершает новые исследования, которые явно или неявно должны обосновать новое доказательство, которое согласуется с главной системой; d) борец за правду: удостоверяет логическую победу одной школы над другой через полемическое убеждение ученых в том, что притязания на истину его научной школы обоснованы рациональной очевидностью; e) сеятель знания: (1) популяризатор: культивирует любительские интересы сре-
ди взрослых; (2) обучающий учитель: передает теоретическое знание молодежи как часть их непрофессионального образования.
Создатели знания (исследователи). 1. Открыватель фактов (искатель фактов): открывает до настоящего времени неизвестные и непредвиденные эмпирические данные. 2. Открыватель проблем (индуктивный теоретик): открывает новые непредвиденные теоретические проблемы, которые должны быть разрешены посредством новых теоретических конструкций (012, с. 208-209).
Как подчеркивает Р. Мертон, представленная типология - это классификация социальных ролей, а не людей, и некоторые «люди знания» могут воплощать собой сразу несколько обозначенных аналитически различимых ролей.
Убедительную демонстрацию значимости подхода Ф. Знанецкого, по словам Р. Мертона, можно найти в его описании различных вариантов отношения к «новым непредвиденным фактам» со стороны тех, кто выполняет различные интеллектуальные роли. Следует отметить, что эти различающиеся позиции могут быть «поняты» (или «выведены») из тех особых систем социальных ролей, в которых участвуют люди (012, с. 210).
Специализированный интерес к поиску новых фактов интерпретируется как бунт против установленных систем мышления, которые сохранились в основном потому, что они не сталкивались со свежими упрямыми фактами. Технологический лидер внимательно и с подозрением изучает новые факты, поскольку они могут разрушить веру в разумность обозначенных им планов. Новые факты, появляющиеся в пределах границы его деятельности, угрожают его статусу.
Технологический эксперт, находясь под контролем лидера, ограничен в поиске новых фактов во избежание обнаружения им нежелательных для руководства фактов. Мудрец со своими предопределенными выводами невозможен как беспристрастный наблюдатель, поскольку новые факты могли бы затруднить тенденциозные взгляды мудреца.
К подлинно новым фактам ученые относятся как позитивно, так и негативно - в зависимости от того, какое к ним установилось отношение в их научной школе: на начальных стадиях новые факты как минимум приемлемы, но когда система уже полностью сформирована, интеллектуальное обязательство школы исключает
благоприятное отношение к новым выводам. Следовательно, «первооткрывателю фактов, свободно блуждающему в поисках неожиданного, все же не место в среде ученых с хорошо регулируемыми традиционными ролями» (цит. по: 012, с. 211).
«Таким образом, - пишет Р. Мертон, - эта маленькая книга представляется концептуальной основой для организации различных идей в рамках единой сферы социологии знания. Надо, однако, отметить, что сам Ф. Знанецкий едва ли ни первым признал, что его книга - всего лишь пролегомены к социологии людей знания... Резюмируя, можно сказать, что работа Ф. Знанецкого - это проект, которым не должен пренебрегать ни один будущий исследователь данной темы...» (012, с. 211-212).
На протяжении тысяч лет, по словам Ф. Знанецкого, ученые недовольны тем, как низко человечество ценит то знание, которое они ему несут. Изучение сообществ более низкого культурного уровня или крупных социальных классов, осуществляющих практическую деятельность, демонстрирует, насколько редко в своей обыденной жизни эти люди ощущают реальную потребность в тех, кто производит знание.
То, что социальный круг человека, выполняющего некоторую социальную роль, предполагает, что он обладает необходимым для нормального самовыражения знанием и полностью ему доверяет, - факт. Если ему не хватает знаний, он считается психологически непригодным для этой социальной роли. Приобретение такого необходимого знания - часть подготовки, которая в целом может быть названа «образовательным процессом». Изначально образовательным процессом руководят люди, которые сами воспроизводят ту социальную роль, к которой готовят кандидатов. До тех пор пока сообщества включают тех, чьи знания достаточны для выполнения ряда необходимых сообществу практических функций, ученые, производящие знание, не будут востребованы.
Такая ситуация традиционна для сравнительно простых, относительно изолированных и консервативных сообществ (у первобытных народов, в сельских поселениях и малых городах). В таких сообществах может быть найдено два вида знания: специальное знание, необходимое отдельным людям для исполнения их профессиональных ролей; общее знание, необходимое всем взрослым членам сообщества.
Первый тип знания называется техническим, так как является предпосылкой и условием успешного применения опыта, необходимых для реализации профессиональных функций (охота, земледелие и пр.). Такое техническое знание имеет отчетливо практический характер. Доказательство его валидности - в возможности практического применения. Но это не означает, что каждая включенная в техническое знание частная или общая «истина» отдельно протестирована на практике в процессе, подобном эксперименту. Это исключительно личное знание охотника, женщины, знахаря или земледельца. Всякое практическое применение технического знания человеком, действующим в соответствии с профессиональной ролью, происходит в конкретной ситуации, в которую вовлечено множество разнообразных объектов и процессов.
Ф. Знанецкий показывает, что и на первом, и на более поздних этапах профессиональных действий индивид должен применять широчайший спектр специфической информации, связанной с предполагаемой ситуацией, причем на основании как ее первоначального, так и более позднего анализа. Столь разнообразная информация, безусловно, нехаотична: ведь профессиональная модель определяет тот набор знаний, который должен использовать охотник, военачальник, крестьянин или строитель при выполнении тех действий, исполнение которых традиционно предполагает его профессиональная функция. «Но развитию науки и техники могут и не предшествовать объективные причины включения или невключения некоторой "истины" в этот набор профессиональных знаний, поскольку такой набор знаний отнюдь не "оторван" от личности действующего или механически систематизирован в теорию, но практически организован им самим для активной реализации своих функций» (013, с. 216).
Безусловно, эффективность технического знания отдельных личностей растет и совершенствуется практически - в процессе и после образовательной подготовки к специальным профессиональным ролям. Однако прогресс знания в любом сообществе ограничен индивидуальным знанием тех немногих лиц, которые считаются самыми успешными и, следовательно, самыми знающими среди выполняющих эти профессиональные роли. Но такие технические авторитеты не являются учеными, поскольку обладают не знанием, в котором есть объективная потребность, а исключительным в их
профессиональной сфере опытом, для которого их знание является лишь вспомогательным, хотя и важным, условием.
«Спрос на ученого как носителя высшего знания, - считает Ф. Знанецкий, - не может возникнуть в среде людей, вовлеченных в профессиональную деятельность настолько, насколько они убеждены, что любая ситуация, происходящая в рамках их профессиональной деятельности, может соответствовать некоторому общему паттерну, с которым большинство, если не все из них, знакомы. И в отсутствие ученых профессиональное мастерство - это единственный судья собственных знаний и навыков» (013, с. 218).
Трудности появляются лишь тогда, когда лица, осуществляющие конкретные функции, осознают, что сталкиваются с ситуацией, для определения которой у них не хватает знаний. Это понимание может прийти двумя способами: либо условия, в которых реализуются профессиональные функции, подвергаются неожиданному, но серьезному изменению, либо в сообщество -вследствие культурных контактов с другими сообществами или индивидуальных инноваций - проникают новые способы определения ситуаций (вместе с новыми стандартами успеха и неудачи в решении практических проблем). Таким образом, в сообществах, где неожиданные изменения разрушают установленные профессиональные модели, возникает спрос на советников, с которыми люди, выполняющие профессиональные роли, могут консультироваться в сомнительных ситуациях.
Ф. Знанецкий выделяет два типа советников. Первый тип -священники. Священник объясняет суть и природу событий, происходящих с охотником, воином, моряком, земледельцем, которые они не понимают; он интерпретирует таинственные знаки богов и предсказывает будущее; он советует людям, к каким богам обращаться и какие методы использовать, чтобы их умилостивить.
Хотя такая функция священника была важна в прошлом и сегодня все еще сохраняется в более простых консервативных общинах, она не привела к значительному расширению его функций в качестве советника. С развитием технологий востребованность священника в качестве советника значительно уменьшилась. Безусловно, священники могут приобрести специальное светское знание, связанное с профессиями, которые по своей сути не являются религиозными: например, медицина в Египте, Вавилоне, Греции.
Но если он дает людям, исполняющим конкретные профессиональные роли, советы, основанные на таком типе знания, его функции немногим отличаются от функций советника-мирянина.
Такой советник-мирянин - это в первую очередь пожилой человек, ушедший из активной жизни, в которой он являлся видным авторитетом в своей области. Иногда советник-мирянин -иностранный гость, от которого не ждут конкуренции с местным населением, или это человек, чей высокий статус поднял его «над» конкуренцией: например владелец большого поместья, если крестьяне ему доверяют. Но в любом случае его знание не должно быть ограничено личным профессиональным опытом.
Это значит, что от него ожидают знания не только о том, как практически справиться с техническими проблемами. Предполагается, что он знаком с различными механизмами и методами решения практических проблем в рамках не одной, а нескольких профессиональных парадигм, и не в одном, а в различных сообществах. Его специфическая особенность в том, что он не испытывает на практике технологию, а изучает различные технологии. Его знание называют технологическим.
Когда советник дает совет в сомнительной ситуации, оригинальная техническая проблема, неразрывно связанная со знанием и опытом действующего лица, как правило, подразделена на две части - теоретическую и практическую. Здесь задача арбитра в первую очередь теоретическая - задача диагностики. После решения теоретической проблемы диагностики необходимы еще два шага: 1) формулирование плана решения проблемы (для прикладного знания это непросто); 2) воплощение и реализация этого плана (проблема для технического мастерства).
В самом начале исполнения роли советника, когда его еще консультируют активные исполнители профессиональных ролей, мнение советника в зависимости от желания «профессиональных консультантов» и его самого будет содержать как диагностику ситуации, так и план дальнейших действий, или будет представлять собой только диагностику. В конце либо первый вариант решения ситуации (диагностика ситуации и план действий), либо второй (только диагностика) может оказаться полностью ожидаемым социальным окружением, которое формируется вокруг личности, обладающей технологическим знанием. «Как только мы переходим
от сравнительно небольших и простых сообществ к обществам значительных размеров и сложности, мы фиксируем два вида технологических ролей: технологический лидер, который анализирует ситуации и строит планы, которые должны быть исполнены техниками, и технологический эксперт, который специализируется на диагностике» (013, с. 222).
В более сложных и меняющихся обществах, где потребность в технических знаниях технических лидеров осознается более-менее ясно, людей, предназначенных для управления другими в рамках коллективных действий, готовят заблаговременно. Например, подготовка будущего военачальника к войне включает обучение военной тактике и стратегии, изучение разновидностей оружия, искусства фортификации, осадных орудий и т. д. Будущий строитель дорог и мостов, архитектор, кораблестроитель или мореплаватель должны не просто быть обучены техническому мастерству, но и уметь предвосхищать особые ситуации, с которыми руководимая ими группа может встретиться, часто неожиданно.
В современном мире коллективные задачи вытесняют индивидуальные задачи практически в каждой сфере технического знания. Поэтому роли технологических лидеров умножаются и специализируются, и знание технологических лидеров становится все более полным и точным. Технологический лидер должен быть «ученым», человеком знания. Его функция состоит в том, чтобы культивировать и использовать технологическое знание на благо тех, у кого этого знания нет, хотя они остро нуждаются в нем в силу своих профессиональных ролей. Но он также является и социальным лидером, главой группы, деятельностью которой руководит. И его социальное лидерство затмевает и обусловливает его функцию как ученого, поскольку социальное лидерство дает ему институциональную власть внутри группы, и настолько, насколько он контролирует коллективные групповые силы. Она становится источником его социального престижа и влияния в более широком сообществе, частью которого является эта группа.
Существуют различные способы, с помощью которых технологический лидер может достичь лидерского статуса. Но сохранить лидерский статус он может, только избегая в своем технологическом планировании ошибок, которые приведут к тому, что группа не сможет достигнуть своих целей. «Для технологического лидера
важнее не упасть ниже стандарта ожидаемых достижений, чем подняться выше него» (013, с. 224). Хотя технологический лидер исполняет роль и социального лидера, его «испытание» успехом и неудачей рассматривается в первую очередь как проверка его знаний и лишь затем - как способность быть социальным лидером.
Прежде всего предполагается, что технологический лидер обладает конкретным знанием. Только проверенные истины должны быть включены в это знание. В этом знании нет места гипотезам, которые нуждаются в дальнейшем тестировании, поскольку возможность ошибок означает возможность сбоя в деятельности группы. В то же время он должен иметь и индуктивное знание, основанное на обобщении отдельных эмпирических данных.
Более того, знание технологического лидера должно давать возможность для предсказания в соответствии с известной формулой О. Конта: «Знать - чтобы предвидеть, предвидеть - чтобы действовать» (цит. по: 013, с. 225). Это означает, что технологический лидер должен знать причинно-следственные связи между процессами изменения. Но причинно-следственные связи предсказуемы, только если процессы причины и следствия повторяемые; они могут быть воспроизведены только в том случае, если условия, при которых они происходят, схожи в каждом случае наблюдения. Поэтому технологический лидер сталкивается с фундаментальной сложностью. Ведь его руководство требуется только тогда, когда ситуация, включающая техническую деятельность, должна продолжаться в относительно новой ситуации.
Следовательно, персональное знание технического лидера в целом не может быть сведено к какой-либо системе специальных теоретических «истин», опирающихся на изолированную часть реальности. Это должен быть набор разнородных знаний, полностью подчиненных задаче коллективных целей, достижение которых технологический лидер не только планировал - он руководил всем процессом. Отражение этого требования, по словам Ф. Знанецкого, можно найти в биографиях таких американских «капитанов промышленности», как Э. Карнеги, Дж. Рокфеллер, Дж. Морган.
Инженер-строитель, например, должен обладать необходимыми знаниями из разных областей: физики, химии, геологии, географии, метеорологии. К тому же он должен кое-что знать из экономики, социологии, психологии. «Короче говоря, ожидается, что
при каждой диагностике сложной ситуации технический лидер должен "отсекать" все новое и неопределенное, чтобы достичь практически "безопасной" комбинации старых и определенных истин о вещах и процессах» (013, с. 227).
По сути, существуют сегодня и существовали на протяжении многих веков технологические лидеры, которые выходили за рамки требований и ожиданий своей среды, которые по своей собственной инициативе, а не в ответ на социальный заказ брали на себя ответственность за новые коллективные задачи, связанные со значительным риском. Такие люди должны обладать огромной властью и престижем, создавать группы для реализации определенных ими коллективных задач. В основном такими технологическими лидерами были либо правители государства, либо люди, которым правители делегировали свою власть для реализации конкретных технических задач. Именно с этими людьми связан серьезный прогресс, которого достигло человечество со времен Древнего Египта и Вавилона в архитектуре, военном и гражданском машиностроении, навигации (013, с. 227).
В своем предисловии ко второй части раздела «Технологи и мудрецы» из книги Ф. Знанецкого «Социальная роль человека знания» Р.Э. Бараш отмечает, что она продолжает знакомить русскоязычного читателя с типологией социальных ролей «человека науки». «Если в прошлом номере на страницах нашего журнала мы познакомились с функциями "действующих технологов", "профессиональных советников" и "технологических руководителей", то теперь приводим соображения Ф. Знанецкого о "технологических экспертах" и "независимых изобретателях"» (014, с. 205).
Размышляя о возможности «разделения труда» в производстве знания, Ф. Знанецкий, по словам Р.Э. Бараш, предлагает матрицу социальных ролей людей знания, представляя научные «габитусы», которые ученым приходится сочетать в своей универсальной исследовательской деятельности. Такие научные габитусы являются не столько следствиями социальной иерархизации науки, сколько моделями возможных стратегий поведения ученых, - стратегий, которые ученые выбирают самостоятельно, исходя из представлений о них как оптимальных для достижения научных результатов. Эти стратегии могут сочетаться и переплетаться в научной деятельности уникального исследователя, однако каждая из таких
«научных ролей» ориентирована на собственный научный результат и предполагает самые разные социальные статусы.
И хотя Ф. Знанецкий не говорит о жестком контроле социальной системы над ученым, он все же подчеркивает, что внешний «контур» системы или «поля знания», в которое «вписан ученый», в некоторых случаях ограничивает его исследовательскую свободу. Политический контекст или место ученого в социальной иерархии могут заметно сократить для него вариативность целей и механизмов научного познания. Таким образом, подчеркивает Р.Э. Бараш, одна из центральных тем для Ф. Знанецкого - это проблема взаимоотношений «людей власти» или «действия» и «людей знания» (014, с. 206).
Свой анализ «габитуса» технологического эксперта Ф. Знанецкий начинает с констатации того факта, что «включенное в социальную роль технологического эксперта знание полностью отделено от его практического применения» (015, с. 207). Право на принятие решений целиком принадлежит технологическому руководителю, а эксперты в соответствии с его решением должны продемонстрировать, какого необходимого специального знания недостает технологическому руководителю для принятия решения.
Короли, военачальники, первосвященники, судьи, законодатели и предприниматели в течение многих веков использовали экспертов не для того, чтобы получать от них советы о том, что им необходимо делать. Эксперты должны были собирать и делать доступными для лидеров достоверные знания о каких-либо необычных явлениях. Такими экспертами были астрологи, геоманты, авгуры, государственные эксперты в различных областях - демографии, здравоохранении, метеорологии, географии, финансах и пр. Естественно, когда руководитель не обладает нужными технологическими знаниями (как это обычно бывает с политическими лидерами), то почти вся информация, необходимая для реализации коллективных задач, должна быть собрана экспертами. Но именно лидер ставит перед экспертами теоретические проблемы, требующие решения. И это накладывает определенные ограничения на исследования экспертов. Чтобы быть пригодными для реализации практической задачи, предусмотренной лидером, будь то борьба с эпидемией, наполнение государственной казны, строительство дорог, результаты исследований должны быть известны заранее. Еще
одно ограничение исследовательской деятельности эксперта связано с тем, что его знание относительно актуальной ситуации, необходимое для решения поставленной задачи, ограничено в пространстве и времени; эксперт должен исследовать только те факты, которые важны здесь и сейчас.
Совсем другая ситуация возникает там, где задача эксперта связана с технологическим экспериментированием. Такое экспериментирование представляет собой тестирование в малых масштабах (на малом количестве примеров) результатов действий, которые должны быть реализованы в большом масштабе или в большом количестве случаев. Здесь эксперт также изначально будет ограничен задачей установить, действительно ли при некоторых условиях конкретный вид действий будет иметь тот результат, который ожидался в предварительной формулировке в проекте лидера. «Эксперт не инициирует поиск нового знания, а лишь совершенствует существующее» (015, с. 209).
И все-таки задачи эксперта могут выходить за пределы совершенствования знания. Социальная функция эксперта может включать и стремление изобрести альтернативные модели технических действий, более эффективных для достижения окончательной цели. Иногда от эксперта требуется и большая изобретательность. Технологический руководитель может не обладать даже гипотетическим знанием о процессах, которые могут запускаться в ходе реализации разработанного им проекта. В такой ситуации от эксперта может потребоваться, чтобы он изобрел какой-либо, может быть, пока неизвестный, способ завершения и эффективной реализации проекта руководителя. В данном случае речь идет об изобретении новой модели технического действия, а не о новом технологическом объекте или процессе.
Говоря о социальной функции технологического эксперта, Ф. Знанецкий отмечает, что в ситуации, когда от эксперта ожидают изобретения, поставленная перед ним научная задача определяется той пользой, которую технологический лидер планирует извлечь из его изобретательской инициативы. «Продукт изобретательской инициативы изначально определяется как необходимый "способ" реализации "конечной цели" лидера, а поскольку лидер сам знает, с какой конкретной проблемой необходимо справиться и какого результата он хочет добиться, изобретения эксперта должны всего
лишь удовлетворять потребность лидера и не требовать для своего использования каких бы то ни было иных важных инноваций со стороны лидера» (015, с. 211).
Таким образом, производственный лидер использует экспертов исключительно в целях изобретения наиболее эффективного способа производства конкретного типа продуктов, для которых, как уверен лидер, существует рынок сбыта.
Технологическим экспериментированием, ориентированным на изобретение, занимаются не только исключительно эксперты, выполняющие задания лидеров. На протяжении многих веков таким экспериментированием занимались представители многих профессий. История знает немало имен изобретателей - от эпохи классической античности до настоящего времени. История также содержит немало примеров, которые подтверждают, что число независимых исследователей, малоизвестных или быстро забытых, во много раз превышало число тех, кто был достаточно удачлив, чтобы создать новую модель, принятую его социальным окружением, которое сохранило имя исследователя для потомков.
До второй половины XIX в. никакой стандартной роли независимого «изобретателя» в представлении какой бы то ни было социальной группы не существовало. Даже сегодня такие роли институционализированы в небольшом количестве организаций, целенаправленно занимающихся технологическими исследованиями. Ф. Знанецкий видит причину в том, что изобретение, возникнувшее в ответ на социальный запрос, в любых консервативных обществах воспринимается как опасное и нарушающее существующий магический, религиозный, социальный или экономический порядок. Только если существующий порядок уже нарушен настолько, что утвержденные профессиональные модели отказываются работать, изобретение оправдывается необходимостью противостоять беспорядку.
Очевидно, главный интерес любого независимого исследователя в какой-либо области носит прежде всего технологический, а не социальный характер. Но это не значит, что он не размышляет о социуме. Напротив, он желает занять общепризнанную социальную позицию, найти или сформировать вокруг себя социальный круг, который будет ценить его персональную значимость. Он требует социального статуса, гарантирующего экономическую ста-
бильность, но, пожалуй, более всего он хочет, чтобы невостребованные изобретения использовались другими.
Чем больше новых изобретений социум требует от представителя конкретной профессиональной роли, тем разнообразнее становятся технологические модели, но тем больше проблем возникает при выполнении профессиональных функций. В результате требования для специалистов-технологов возрастают и растягиваются во времени, и среди них появляется все больше изобретателей. Это в свою очередь приводит к дальнейшему мультиплицированию и усложнению технологически используемых изобретений и т. д.
В последнее время возросло взаимное влияние теоретического знания технологов, ориентированного на практические проблемы, с одной стороны, и теоретического знания ученых и (позднее) научных испытателей, организованного чисто логически без опоры на практическое применение, - с другой. Это объясняется главным образом тем, что по мере развития технологического образования некоторые изобретатели становятся преподавателями учебных заведений. «Таким образом, ученые-теоретики переняли экспериментирование от специалистов-технологов и используют его в качестве метода открытия и тестирования новых истин, тогда как технологи перенимают логически ориентированные системы теоретической науки и следуют за их изменениями» (015, с. 216).
Многие современные мыслители, восхищаясь технологическим прогрессом в области «сдерживания» неорганической и органической природы, удивлялись отсутствию аналогичной системы контроля над культурными и социальными явлениями. В этом часто обвиняют обществоведов, среди которых также находятся те, кто разделяет эту точку зрения.
«Если знание технологов, - пишет Ф. Знанецкий, - развивается из технологического знания профессионалов-специалистов, то знание ученых, которые имеют дело с явлениями культуры, появляется из целокупности неспециализированной информации о языке, религии, магии, экономических процессах, традициях, нравах, людях и группах, которой должны обладать представители данного общества, чтобы исполнять роли членов данного общества» (015, с. 217). Такое знание воспринимается как имеющее коллективную значимость, как знание, без которого общество теряет свою иден-
тичность. Это знание «здравого смысла» отражает предполагаемые основания существующего культурного порядка и, по сути, является обязательным для всех.
Единственный способ, посредством которого знание «здравого смысла» об обществе может быть поставлено под сомнение, -это ситуация коллективного сопротивления культурному порядку, базирующемуся на таком знании. Оппозиция существующему культурному порядку должна возникать внутри общества, хотя противопоставление всегда предполагает культурные контакты с социальным миром, находящимся за его пределами. Но так или иначе принятие извне моделей не стимулирует коллективного противостояния, если только между членами этого сообщества более или менее широко не распространено латентное сопротивление. Когда внутри общества формируются две конфликтующие группы или партии, одна из которых стремится изменить традиционный культурный порядок, а другая - сохранить, тогда мысли о природе и основаниях этого порядка превращаются в долг представителей обеих партий - «новаторов» и «консерваторов». «И хотя знание может быть оружием в социальной борьбе, в ситуации, когда действующие социальные цели, "сопротивляясь" или поддерживая социальные правила, предшествуют и обусловливают рефлективное размышление о теоретических основаниях этих норм культурного порядка, противостоящие партии не могут посредством интеллектуальных аргументов побудить друг друга изменить такого рода цели» (015, с. 220).
Функции такой рефлексии в ряду и новаторов, и консерваторов часто налагаются на социальных лидеров. Это все еще можно наблюдать в дописьменных обществах и крестьянских общинах. Однако в наиболее сложных обществах активным социальным лидерам часто не хватает времени, воли или возможности, чтобы строить теории о культурном порядке для своих представителей. «Как правило, кроме них кто-то еще в ряду новаторов или консерваторов реализует функции артикулирования норм культурного порядка - как более мудрый и принятый другими участниками группы в качестве "предводителя рефлексии" на тему тех социальных и культурных проблем, которые поднимает актуальный конфликт. Некоторый тип социальной роли производит то, что может быть названо старым словом "мудрец"» (015, с. 222).
Истинный статус мудреца определяется только его положением в партии, а его оригинальная функция состоит в рационализации и оправдании интеллектуальных коллективных целей партии. Задача мудреца - «доказывать» посредством «научных» аргументов, что его партия права, а оппоненты его партии не правы. Мудрец от любой из сторон должен обладать уже готовым знанием, чтобы атаковать или защищать стандарты оценки его партии и руководить в любой сфере культуры.
«Если группа мудреца находится у власти, его оппоненты могут просто хранить молчание. Нигде за всю историю молчание не было столь исчерпывающим и полным, как при современных режимах в Германии и России» (015, с. 224). Но если существует подлинная свобода дискуссии, мудрец должен либо применять диалектику, чтобы доказать, что рассуждения его оппонентов ошибочны, либо апеллировать к очевидным фактам, чтобы доказать недостоверность фактов оппонентов, либо использовать оба метода вместе.
Однако, как и технологи, мудрецы выходят за рамки предписанных социальных ролей, и им не удается ограничить себя только оправданием или обоснованием существующих целей их партий. Они пытаются создать «более высокие», более всесторонние и исчерпывающие стандарты оценки и нормы поведения, чем те, которые эксплицитно содержатся в существующем культурном порядке или находятся в оппозиции к нему.
Очевидно, социальная роль мудреца лишает его возможности конструировать основания практического контроля культурной реальности. Тот тип знания, который социальный долг заставляет его использовать, не зависит от практической проверки на успех или неудачу, хотя знание технологического лидера, эксперта или изобретателя прямо зависит от такой проверки. Единственный тест, который должно пройти знание мудреца, - быть принятым или отвергнутым людьми, которые участвуют в культурной жизни.
Мудрец также не может развивать и теоретическое, не зависимое от практических целей знание о культуре, поскольку для этого необходима научная объективность, несовместимая с его ролью. Следовательно, по мере медленного и устойчивого роста беспристрастности в науке о культуре, который создали ученые и изобретатели, роль мудреца все усложняется.
«Таким образом, на первый взгляд кажется, что традиция теоретической объективности в сфере культурного знания, воспринимаемая до недавнего времени как одно из наиболее выдающихся достижений XIX в., должна быть уничтожена или ослаблена. Однако в этом случае мудрецы, индивидуально или от лица научной школы, так же полно, как они делали это раньше, управляли бы сферой культуры. Но отказ от традиции теоретической объективности культурного знания, который уничтожил бы саму возможность некоторой высшей функции научного знания, и был бы вкладом ученых в благополучие человечества» (015, с. 227-228).
Несмотря на устойчивость старой модели роли мудреца, сегодня сформулировано новое понимание этой роли. Согласно давно установленной, но редко реализуемой в современной жизни логике, традиционная функция мудреца разделена на две различные функции. С одной стороны, это задача конструирования аксиологической системы, центрирующейся вокруг некоторой религиозной, моральной идеи; с другой - это демонстрация того, что реализация мудрецом некоторой идеи или ее части есть итог запланированной деятельности, которая возможна в данных культурных условиях. Если вторая задача очень похожа на задачу специалистов-технологов, работающих в естественнонаучной сфере, то для первой невозможно найти какие-либо параллели в естествознании. С тех пор как технологическое мышление перестало считать природу сферой, в которой господствуют «добрые» и «злые» мистические силы, стандарты оценки и нормы действий не касаются специалистов, поскольку технологии являются частью не природы, а культуры.
Еще со времен Макиавелли размышления о разработке социальных технологий относились преимущественно к специальным сферам административной, экономической, образовательной и гуманитарной деятельности; цели полагались константными, а планирование касалось лишь поиска способов их достижения. «Сегодня, - считает Ф. Знанецкий, - методы социальной технологии можно изучить на примере тоталитарных государств: когда власть правящей группы консолидировалась, оппозиция утеряла свои позиции, и важность государственной идеологии уже не нуждается в оправдании. В такой ситуации все цели правящей группы должны безоговорочно приниматься каждым членом государства, и задача
ученых - изучить способы возможной реализации поставленных целей, не затрагивая при этом аксиологических проблем» (015, с. 229).
Однако ни технологические лидеры в сфере культуры, ни философы культуры не могут реализовать свои функции, если они не обладают чисто теоретическим, безоценочным и вненорматив-ным знанием о культурной реальности. Это именно тот тип знания, который создавали социологи, экономисты, религиоведы, философы и исследователи в области искусства и науки, изучая в качестве объективных эмпирических данных человеческие ценности и ценностные стандарты.
В культурной сфере, где люди, стремящиеся решать практические проблемы, являются ее интегральной частью, для развития практического контроля даже важнее, чем для развития самой науки, чтобы технологи и философы не препятствовали теоретическому исследованию, навязывая в качестве целей то, что они лично считают важным. «Теперь, - заключает Ф. Знанецкий, - возможности культурного изменения, которые раньше считались маловероятными, могут быть открыты посредством объективных, строго теоретических научных дисциплин, не ограниченных какими бы то ни было технологическими и идеологическими клише; дисциплин, свободно изменяющихся в соответствии с собственными технологическими принципами и систематическим исследованием мира культуры подобно 400-летнему исследованию мира природы» (015, с. 231).
Т. В. Виноградова
2014.04.016. ХОФМАН Б. ЗАПАХ В НАУКЕ И КУЛЬТУРЕ. HOFFMAN B. Scent in science and culture // History of the human sciences. - L., 2013. - Vol. 26, N 5. - P. 31-47.
Ключевые слова: запахи; осмология; сенсорный феномен; социология ощущений.
Автор, сотрудница Варшавского университета (Польша), показывает, насколько важную роль играл запах в истории науки, и доказывает, что лингвистические и методологические трудности изучения этого предмета не должны препятствовать исследованиям запаха в рамках социальных наук.
