CC BY
57
В заключение стоит отметить, что те или иные виды рекомендаций книг читателю (различные списки лучших, премии, шорт-листы и т.п.) все же заключают в себе высокую степень субъективности и, по мнению многих литературоведов, не являются безусловным «инструментом» вынесения авторитетного мнения1.
А.А. Ревякина
Русское зарубежье
2014.03.024. ДЗЫГА Я.О. ТВОРЧЕСТВО И.С. ШМЕЛЁВА В КОНТЕКСТЕ ТРАДИЦИЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. - М.: Буки Веди, 2013. - 348 с.
Автор монографии кандидат филологических наук Я.О. Дзы-га рассматривает художественное наследие И.С. Шмелёва в контексте традиций русской классической литературы Х1Х-ХХ вв.
Изучение творчества И.С. Шмелёва в контексте русской литературы подтвердило неправомерность выделения в его наследии дореволюционного и эмигрантского периодов как противоположных друг другу. Художественные поиски и открытия писателя на протяжении всей жизни были связаны с творческим усвоением традиций, однако условия эмиграции стимулировали интерес прозаика к ценностям национальной культуры. Вписанное в общее для литературы русского зарубежья притяжение к традициям русской классики и идеям Серебряного века, традиционное начало у Шмелёва конкретизируется в акте творческого самоопределения. Наряду с общелитературными, в художественном наследии прозаика различимы персональные традиции XIX и ХХ вв.
Многие темы и сюжеты (жизнь и смерть, война, любовь, «московский текст»), образы, к которым обращался Шмелёв, были традиционными для русской литературы. Писатель внес свой вклад в общелитературную традицию, предложил собственный вариант прочтения привычных тем, нашел свой ракурс видения, новые формы выражения.
1 См. об этом: Абашева М.П. Литературная премия как инструмент навигации в современном литературном пространстве // Русская литература XXI в.: Ориентиры и ориентации / Под общ. ред. Черняк М.А. - СПб., 2011. - С. 11-18.
Ориентация на традиции русской литературы Х1Х в. - важный аспект литературной позиции Шмелёва. Об этой приверженности писателя свидетельствуют его художественные произведения и публицистические выступления, и эпистолярное наследие. Восприятие и творческое претворение традиций литературы Х1Х в. -основополагающий фактор поэтики произведений писателя.
Художественный опыт «золотого века» русской литературы» осваивался Шмелёвым по-разному. Взаимодействие с миром Пушкина, Гоголя, Достоевского и Гончарова, отвечающее концептуальному процессу творческого самоопределения Шмелёва, может рассматриваться как литературная традиция, тогда как обращение к произведениям Толстого, Тургенева и Лескова, преимущественно ориентированное на сферу формально-эстетической преемственности, можно считать литературным влиянием. Последнее связано с родством тем, мотивов, образов, событийных ходов, композиционных схем, с обращением к «чужому слову» и т.д. Изображение пути человека к Богу и процесса его духовного преображения становится смыслообразующим центром творчества Шмелёва, обусловившим интерес писателя к житийной литературе и произведениям русской классики, посвященным проблемам становления личности.
Пушкин, Гоголь, Достоевский, Тургенев, Гончаров, Л. Толстой - эти творческие миры не только получили высокие оценки Шмелёва-читателя, но и дали мощный импульс к познанию национальной истории, русских характеров, приковали внимание к значительным проблемам жизни, отозвались в его многогранном наследии, повлияли на внутреннюю структуру в целом и на отдельные элементы поэтики.
По мнению Я. Дзыги, условия эмиграции объясняют повышенный интерес Шмелёва к творческому наследию Пушкина. Жизнеутверждающий пафос, ощущения гармонии, красоты и лада жизни, глубинная связь с основами национального бытия позволяют рассматривать творчество писателя-эмигранта в свете пушкинской традиции.
Одна из плодотворных форм усвоения художественного опыта Пушкина - использование цитат из произведений поэта. Первый печатный опыт Шмелёва - рассказ из народной жизни «У мельницы» (1895) - навеян пушкинской «Русалкой». В дальнейшем глубокая связь творчества Шмелёва с наследием Пушкина не пресека-
лась, по-разному обнаруживаясь на всех уровнях художественного текста. Чаще других на страницах шмелёвских произведений возникали образы Татьяны Лариной, Онегина, Ленского, Пророка. Автора «Лета Господня» вдохновляли «Анчар», «Воспоминание», «Полтава», «Пир во время чумы», «Бесы», «Пиковая дама», «Осень», «Медный всадник». Сокровенные мысли о Пушкине Шмелёв часто передоверял своим героям, особенно автобиографическим («История любовная», «Пути небесные»). Образ Татьяны Лариной многократно возникал на страницах произведений Шмелёва (рассказы «Марево», 1926; «Перстень», 1932-1935; «Записки неписателя», 1949; романы «История любви», 1927; «Пути небесные», 1935-1948; статьи «Мученица Татьяна», 1930; «Слово о Татьяне», 1924; «Верный идеал», 1936; «Заветная встреча», 1957.
В целом взгляды Шмелёва на проблему «Россия - Запад» од-ноприродны с пушкинскими. Недоверие поэта к прогрессу в европейском понимании, представление о мессианской роли России и неприятие ее Западом получили многочисленные отклики в публицистике и эпистолярном наследии Шмелёва. Пушкинские традиции в художественном наследии Шмелёва отчетливо проявились в использовании концептуально значимого для обоих писателей образа-символа метели и его модификациях (рассказ «Глас в нощи», 1937). Преемственная связь с повестью Пушкина «Метель» прослеживается на сюжетно-тематическом и мотивном уровне рассказа Шмелёва. В обоих случаях повествование выходит за рамки непосредственно видимого, вскрывая за обыденностью жизни влияние Промысла. Ситуация вынужденного изгнания актуализировала в творчестве Шмелёва тему «пенатов».
Связь произведений Шмелёва с художественным опытом Гоголя прослеживается на мотивно-образном уровне. Особая значимость мотива пути-дороги в его художественных модификациях определяется связью с центральной идеей творчества Гоголя и Шмелёва - мыслью о трудностях, потерях, падениях и высотах на сложном пути обретения человеком Бога.
Я. Дзыга отмечает, что вся жизнь Шмелёва протекала под знаком заинтересованного отношения к творчеству Тургенева, влияние которого сказалось на формировании художественной позиции писателя-эмигранта, оформилось в перекличку мотивов, образов и сюжетных решений. Специфика усвоения Шмелёвым тур-
геневской традиции опосредована художественными новациями литературы начала ХХ в., в частности влиянием символистских идей Вл. Соловьёва, что демонстрируют сюжетно-тематические и мотивно-образные переклички романа Шмелёва «История любовная» с повестью Тургенева «Первая любовь». Тургеневские литературные «двойники» из романа «Дворянское гнездо» оттеняют духовную эволюцию главных героев «Путей небесных» Шмелёва. Характер отношений автора и героя, сюжетно-композиционная роль рассказчика, укорененного в духовных традициях православия, обнаруживают преемственную связь повествовательных средств «Путей небесных» Шмелёва и «Обрыва» Гончарова. «Чужое слово» и у Гончарова, и у Шмелёва сложно, многопланово, контрастно сочетается с содержанием исходного текста, порождая в нем новые смыслы и раздвигая границы читательского восприятия. Общие источники «цитат» в «Обрыве» и «Путях небесных» -фольклор и преимущественно русская классическая литература. Более частое обращение к духовным текстам отличает цитатность Шмелёва от гончаровской. При этом трактовка фольклорных и классических образов в «Путях небесных» корректируется культурной атмосферой рубежа веков.
Попытка создания «религиозно обоснованного романа» сблизила Шмелёва с Достоевским, воздействие которого сказалось прежде всего в организации хронотопа «Путей небесных». Как и у Достоевского, полифония пространственно-временных отношений в книге Шмелёва последовательно отражает динамику духовной жизни героев. У обоих писателей границы пространственных и временных категорий расширяются до внеземной и посмертной сферы, а вера упорядочивает течение времени и организует пространство героев.
Опора на реальные жизненные впечатления, ясность авторской позиции, синтетический характер жанровой формы, живописание правды войны, эволюции внутреннего состояния ее участников, понимание патриотизма как свойства национального характера, а также противопоставление христианских ценностей агрессии и жестокости роднят военные циклы Л. Толстого и Шмелёва.
Исследовательница подчеркивает, что художественные решения военной темы у Шмелёва причастны не только к традициям русской классической литературы, но и к экспрессионистской
«стихии» Серебряного века. Толстовская идея о безумии войны находит художественное воплощение в рассказе Шмелёва «Так и было», обнаруживающем неожиданное сходство с повестью Л. Андреева «Красный смех». Эти произведения объединены сю-жетно-тематическими и образными средствами, стилем повествования и ориентацией на традиции классической литературы. Различие в трактовке военной темы обусловлены, с одной стороны, спецификой фактического материала, с другой - особенностями этико-эстетических позиций художников. Герои Андреева лишены веры, тогда как ценностная иерархия героев Шмелёва подчинена духовной вертикали.
Я. Дзыга подчеркивает, что проблема типологических «схождений» творчества Шмелёва с наследием писателей русского зарубежья продолжает оставаться актуальной в силу своей недостаточной изученности.
Несовпадение художественных и личностных доминант ведущих представителей русской эмиграции «первой волны» Шмелёва и Бунина обеспечили им особое место в литературном процессе эпохи. Даже объединяющая писателей любовь к России и русской классике покоилась на различных основаниях. Принципиально отличались взгляды двух писателей на особенности русского национального характера. Бунинской концепции противоречивости народной души противостояла вера Шмелёва в здоровый национальный инстинкт и богоносную сущность простого человека. Однако любовь к утраченной родине и ее национальному идеалу, служили объединяющим началом для Шмелёва и Бунина.
Художественная память писателей-эмигрантов Шмелёва и Б. Зайцева компенсировала вынужденную удаленность изгнанников от любимой столицы. Ключевые в «московских» произведениях Шмелёва и Зайцева образы храмов - земное воплощение духовного потенциала главного города России и залог бессмертия всей Святой Руси. Вместе с тем расстановка художественных акцентов выдает человеческие и творческие приоритеты писателей-эмигрантов. Для коренного москвича Шмелёва памятны подробности «ук-ладливого» московского быта, Зайцеву Москва дорога как часть духовной и культурной традиции.
Проведенный автором монографии сравнительный анализ образа солнца в творчестве Шмелёва и К. Бальмонта показал, что в
творчестве поэта он выступает в качестве сложного символического образа с многозначными мифологическими и литературно-философскими проекциями, тогда как у Шмелёва он связан с народно-поэтической и православной традицией. Однако в эмиграции солярный образ в поэзии Бальмонта претерпевает определенную трансформацию, сопрягаясь с духовными ценностями православия. Изменения эти, как считает Я. Дзига, происходили не без косвенного влияния Шмелёва.
«Образы России у Шмелёва и Бальмонта периода эмиграции во многом перекликаются. Главными сопрягающими элементами здесь является любовь к утраченной родине, условия жизни в эмиграции и дружеское общение двух художников. Изменения, происходящие с образом России в творчестве автора "Богомолья", могут расцениваться как усиление национального начала. Память, питавшая ностальгические настроения эмигрантов, возрождала в душе патриотически настроенного Шмелёва и имевшего репутацию космополита Бальмонта схожие впечатления, связанные с восприятием дореволюционной и пореволюционной Москвы. Образы религиозного содержания в творчестве Бальмонта во многом питались общением с Шмелёвым и объединяющей двух художников верой в воскресение России на началах православной духовности» (с. 296), - заключает автор.
Т.М. Миллионщикова
2014.03.025. ИВАНОВ Г.В. КИТАЙСКИЕ ТЕНИ: МЕМУАРНАЯ ПРОЗА / Сост., предисл., коммент. Федякин С.Р. - М.: АСТ, 2013. -778 с. - (Мемуары русского зарубежья).
Настоящее издание призвано дать наиболее полный корпус мемуарной прозы Георгия Иванова (1894-1958). Многие из включенных в книгу произведений до сих пор существовали в виде разрозненных и зачастую труднодоступных публикаций. Авторская воля в полной мере может быть соблюдена только в книге «Петербургские зимы», где за основной принят последний ее вариант. В остальных случаях всегда приходилось учитывать разные варианты одних и тех же воспоминаний.
Книгу открывает предисловие составителя и автора комментариев кандидата филологических наук С.Р. Федякина (Литератур-
