CC BY
19
ватной причастность к явлениям современности», «отсюда и уверенность в том, что "хорошая" пьеса способна преодолеть социальное и культурное отчуждение» (4, с. 175).
К.А. Жулькова
Русское зарубежье
2014.02.029. ВЕРНУТЬСЯ В РОССИЮ СТИХАМИ И ПРОЗОЙ: ЛИТЕРАТУРА РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ.
Powrócic do Rosji wierszami i proz^: Literatura rosyjskiej emigracji / Pod red. Nefagina G. - Supsk, 2012. - 484 s.
Первый раздел сборника Литература и культура первой волны эмиграции открывается статьями двух польских ученых: «Польская научная критика в кругу известных, малоизвестных и неизвестных имен культуры русского зарубежья» И. Мяновской и «Драматургия первой волны российской эмиграции в современном литературоведении» Б. Кодзиса, в которых подводятся итоги научных исследований литературы (прозы, поэзии, драматургии) межвоенной русской эмиграции в Польше. Польские исследователи создали немалое количество научных работ по «эмигрантологии» (определение ввел в научный оборот польский проф. Л. Суханек), долгие годы они сосредотачивались лишь на первой и третьей волне русского исхода XX в., именно они наиболее изучены в Польше. Наименее изученная область литературы первой волны - драматургия. Б. Кодзис выделяет два этапа в ее изучении. Один из них продолжался с начала 1920-х до середины 1980-х годов, а другой, современный, определился на рубеже 1980-х и 1990-х, когда ученые России и других стран социалистического блока получили широкий доступ к культурному достоянию эмиграции, в том числе и к ее театрально-драматургическому наследию. В современном литературоведении наиболее широко исследованы пьесы В. Набокова и М. Цветаевой, анализируется и драматургическое наследие И. Сур-гучёва, Н. Евреинова. Актуальной задачей является дальнейшее исследование «проблематики эмигрантской драматургии, ее жан-рово-стилистических особенностей, связи с традицией отечественной и иностранной литературы» (с. 33).
В статье «Эмиграция: Горизонты мысли о России» О. Демидова (Санкт-Петербург) отмечает, что история литературы диаспо-
ры пережила два мемуарных «бума»: в 1920-1930-х годах и в 19501980-х. Первый, совпадая с началом эмиграции, был вызван стремлением сохранить в слове примеры прошлой жизни в стране, которая перестала существовать и представлялась теперь потерянным раем. В воспоминаниях 1930-х годов надежды на возвращение почти утрачены, «усиливаются ностальгическая тональность и метафизический вектор текстов», становится все более выраженным «стремление авторов осмыслить прошлое и подвести некоторые итоги» (с. 36).
После Второй мировой войны были изданы воспоминания писателей всех трех поколений эмиграции первой волны, при этом дореволюционная российская жизнь и классическая отечественная культура представали в них в качественно новом варианте: проверенными опытом изгнанничества и - особенно в текстах писателей младшего поколения - сопоставленными с культурой других стран и другой эпохи. К классике эмигрантской мемуаристики этого периода относятся: «Воспоминания» И. Бунина (1950); «Дмитрий Мережковский» З. Гиппиус (1951); «Поезд на третьем пути» Дон-Аминадо (1954); «Бывшее и несбывшееся» Ф. Степуна (1956); «Другие берега» В. Набокова (1954); «На Парнасе Серебряного века» С. Маковского (1962); «Далекое» Б. Зайцева (1965); «На берегах Невы» И. Одоевцевой (1967); «Курсив мой» Н. Берберовой (1969); «Петербургский буерак» А. Ремизова (1981). В едином корпусе мемуаристики складывается совокупный миф о Родине как благословенном месте Исхода, куда архетипический изгнанник обречен возвращаться в мыслях и в сновидениях; этот миф формируется в пространстве эмигрантской «мысли о России».
В поэзии излюбленными приемами становятся аллюзия, прямое и скрытое цитирование, аллюзивные цитаты разного уровня узнаваемости, риторические вопросы; широко используются эпиграфы из русской классики и поэзии Серебряного века как способ создания настроения и обозначения основной темы, клишированные образы, тесно связанные в эмиграционном сознании с единым образом России. К наиболее частотным, отмечает О. Демидова, относится мотив мечты или сна и образующий амбивалентно антиномическую пару с мотивом бессонницы, а также неотделимый от него мотив страдания, перетекающего из сна в явь. Сквозным становится образ занесенной снегами России как экспликация мотива
тотальной утраты родины и обреченности на бездомность (Г. Адамович «Когда мы в Россию вернемся...», Г. Иванов «Замело тебя, счастье, снегами», Р. Блох «Принесла случайная молва» и др.).
Е. Руднева (Москва) в статье «Светлая страница Ивана Шмелёва (об эпитете в повести "Неупиваемая Чаша")» утверждает, что «свет» и производные от него - ключевые слова в лексике Шмелёва. Изменение семантики эпитета «светлый» в произведениях писателя свидетельствует об эволюции его художественных принципов в их формальных и содержательных аспектах. Многозначность «светоносной» лексики в повести «Неупиваемая Чаша» «обеспечена в немалой степени сказоподобной организацией текста» (с. 59). Герой повести - крепостной художник Илья Шаронов, - полюбив свою госпожу, «молился пресветлому, открывшемуся в ней лику», вызывал воображением ее глаза, улавливал в них «светлую грусть и молодую жажду жизни». «Светлая моя, радостная моя!» - так мысленно называл он Анастасию. В этих словах - кульминация, фокус всех его духовных переживаний, настроений, духовно-творческих устремлений и любовных томлений. В эпитетах «отблеск его впечатлений от красоты мира, обострившей его видение художника, и от его мистических созерцаний, воспринятых им как откровение Господа; в них отзвук его религиозных чувств - интуитивных и воспитанных христианством, обогатившим древнюю символику света (солнца, звезд, зари, дня) новыми представлениями о духовно-вечном, о Пречистой, о событиях Священной истории, о Святости, об Евангельской Истине и закрепившим их в богослужебных ритуалах, церковных символах и лексике ("Светлые праздники" и т.п.)» (с. 58-59). И отдельные эпитеты Шмелёва, и его тексты в целом, заключает Е. Руднева, рассчитаны не на прозаически-рассудочное прочтение, но на игру воображения (слухового, визуального, темпорального, пространственного), способного воспринять воссозданную писателем «эстетическую ауру бытия» (В. Бычков), изначально свойственную самой жизни, и уловить направленность творческой мысли автора.
Название статьи Е. Трубиловой (Москва) «Н. Тэффи: "Все о любви"» восходит к лаконичному и емкому определению содержания творчества писательницы, данному Г. Адамовичем, перенесшим название сборника Тэффи 1946 г. на все ее наследие. «Вселенная» писательницы, по мысли автора статьи, вмещала все
оттенки этого чувства, весь спектр человеческих (и не только) отношений, самые разнообразные и невероятные подчас объекты любви. На страницах книги рассказов «Все о любви», которую можно назвать энциклопедией чувства, читатель встречается с самыми разными проявлениями любви: самоотверженной и беззаветной, примитивной и утонченной, легким флиртом и мучительной страстью. Ключ к одной из тайн творчества писательницы - мечта, игра, фантазия перевоплощают человека, любовь преображает и возвышает. Самый «горький и самый подвижнический лик любви», по Тэффи, «любовь к возлюбленному материнская», которая «простит все, все примет и все благословит» (цит. по: с. 89). Такой любовью любит своих героев писательница, любовью, которая, по словам апостола Павла, «не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла» (I. Кор. 13,5).
«Эпистолярное наследие М.И. Цветаевой» - предмет статьи Л. Мнухина (Москва), рассматривающего новые опубликованные находки. Ее письма являют собой незаменимый источник для полного воссоздания биографии поэта, позволяют дополнить уже имеющиеся сведения о его взглядах, пристрастиях, творческих связях и отношениях с современниками. В рабочих тетрадях Цветаевой (почти все они находятся в РГАЛИ) сохранилось немало черновых текстов писем, оригиналы которых были утеряны или так и не были отправлены. Л. Мнухин приводит черновые тексты двух писем, имена адресатов которых неожиданны в контексте творческой биографии самой Цветаевой: З.Н. Гиппиус и И. Бабеля.
Черновик первого публикуемого письма Цветаевой записан в ее тетради в мае 1926 г. и представляет собой ответ на письмо Гиппиус. Хроника событий, связанных с возможным обменом письмами между ними, берет свое начало с момента выхода статьи Цветаевой «Поэт о критике» и ответной статьи Гиппиус с саркастическим названием «Мертвый дух», где едва ли не больше всех достается Цветаевой. Вслед за своей статьей или одновременно с ее написанием Гиппиус пишет письмо Цветаевой. Оно не сохранилось, но его содержание просматривается из наброска ответного письма Цветаевой. Послание Гиппиус состоит как бы из двух частей: сначала она жалеет Цветаеву (видимо, как кем-то «отравленную, завороженную»), а затем признается в своей к ней нелюбви. Цветаева
набрасывает характерный для нее ответ - полный иронии и отстаивания своих творческих позиций.
Второе - набросок новогоднего письма к И. Бабелю из одной из рабочих тетрадей Цветаевой 1932 г., так называемой «Красной тетради», опубликованной в Париже1. В период с сентября 1927 г. по октябрь 1928 г. Бабель жил за границей, так как с 1925 г. во Франции жила его жена Е. Бабель, урожденная Гронфайн, с их маленькой дочерью. До Цветаевой, по-видимому, дошли слухи, что Бабель интересуется жизнью писателей в эмиграции. И в своем письме она упрекает его в том, что он ее «упорно» не замечает.
«Вопросы любви и пола в эпистолярном наследии М. Цветаевой 1920-1930-х годов» рассматривает М. Полехина (Одинцово, Моск. обл.).
Две статьи посвящены творчеству В. Набокова. В статье «Мотив чужбины в лирике Набокова» О. Федотов (Москва) анализирует миницикл стихов кембриджского студента Набокова, в которых мотив чужбины модифицируется в варианты ее «преодоления» путем возвращения на родину посмертно («В раю») или при жизни («Возвращение»). Позднее, в 1927 г., была создана «Университетская поэма», сюжет которой - незамысловатая история любви русского эмигранта к английской девушке, описанная на фоне древнего городка студентов.
«Эпиграф к "Дару" В. Набокова и поэтика грамматических иносказаний в романе» оказываются в центре внимания А. Леденё-ва (Москва). Эпиграф был взят из «Учебника русской грамматики» П. Смирновского (1915). Принципиально важно, по мнению А. Леденёва, что все предложения этого фрагмента из учебника даны как упражнения к разделу, посвященному категории рода русских существительных: «Дуб - дерево. Роза - цветок. Олень -животное. Воробей - птица. Россия - наше отечество. Смерть неиз-бежна»2. «Род, рождение, родина - все это важные компоненты складывающегося в сознании автора мотивного узора книги. Хотя Набоков говорил об участии целой группы "русских муз" в "орке-
1 Tsvetaeva M. Le cahier rouge / Trad. du russe et annoté par Berenger C., Lossky V. - P., 2011. - P. 163.
2 Набоков В. Дар // Набоков В.В. Собрание сочинений: В 5 т. - СПб., 2000. -Т. 4. - С. 191.
стровке романа", намекая на синтетический жанрово-родовой характер своей книги, эпиграф позволяет считать одной из важнейших муз "Дара", вероятно, "музу" русской грамматики» (с. 138).
Л. Яковлева (Хельсинки) в статье «Жизнь, рассказанная стихами» обращается к жизни и творчеству русского поэта В.Д. Гарднера (полное имя: Вадим Данилович де Пайва-Перера Гарднер; 18 июня (1 июля) 1880 - 20 мая 1956). Зимой 1921 г. Гарднер пешком по льду Финского залива перешел на финский берег; он прожил всю жизнь в Финляндии, где и похоронен (Хельсинки). В 1929 г. в Париже вышел сборник его стихотворений «Под далекими звездами», ставший «своего рода манифестом поэта, своеобразным прологом последующей добровольной... трагической самоизоляции»: «Здесь не место мне жить среди проклятой / Повседневщины жестокой и злой.» (с. 120). Л. Яковлева рассматривает этот сборник как своего рода попытку поэта найти убежище в мире прошлого, в Слове и в «Вечности духа», «раствориться в природе».
В статье «"То было в годы, о которых.": Штрихи судьбы Александра Неймирока» Г. Нефагина (Слупск, Польша) также обращается к творчеству поэта, имя которого не часто появляется на страницах антологий. А. Неймирок родился в 1911 г. в Киеве и в 1920-м с родителями эмигрировал в Югославию, где входил в белградский поэтический кружок «Новый Арзамас», образованный в 1928 г. В поэзию Неймирока 1930-х годов проникает грусть по России, которую он оставил ребенком, но которая звала к себе. С 1930 г. стал членом Народно-Трудового Союза российских соли-даристов (НТС), осенью 1944 г. был арестован гестапо. Все последовавшие за арестом перипетии он отразил в книге «Дороги и встречи» (1947) - рассказе очевидца и уцелевшей жертвы гитлеровских лагерей, в которой описывает ужас быта лагерника, способы выживания, выполняемые работы, распорядок дня, психологию и типы поведения людей в нечеловеческих условиях, дает беспощадный портрет зэка. После войны, пройдя через лагерь Ди-Пи, работал в журналах, а с 1962 г. - на Радио «Свобода» в Мюнхене. Для него, как и в молодые годы, важной оставалась деятельность во имя свободы.
«Автобиографическая повесть микробиолога С.Н. Виноград -ского "Летопись нашей жизни" (Франция, Бри-Конт-Робер, 1942)»
находится в центре внимания исследования Н. Колотиловой (Москва).
В разделе также опубликованы статьи: «И.А. Бунин-публицист: от "Великого дурмана" к "Окаянным дням"» (А. Бакунцев, Москва); «Перекресток культур в творчестве Б.К. Зайцева (взгляд лингвокультуролога)» (М. Берсенева, Москва); «А.М. Ремизов и русская литература» (Н. Блищ, Минск); «Последняя поэтическая книга К. Бальмонта» (Г. Певцов, Москва); «Автобиографизм книги Романа Гуля Ледяной поход» (Н. Щедрина, Москва) и др.
Раздел Литература второй волны эмиграции: судьбы и время открывается статей Г. Нефагиной «Остров затонувших кораблей: о проблемах исследования литературы второй волны эмиграции», в которой она уточняет, что вторая волна русской эмиграции является по сути первой волной советской эмиграции, тогда как первая волна русской эмиграции остается первой лишь для XX в. Послевоенная эмиграция неразрывно связана с событиями Второй мировой войны. Оказавшиеся по разным причинам на немецкой территории группы людей можно разделить на две: перемещенные лица (люди, вывезенные из СССР насильственно) и беженцы (люди, добровольно уходившие на Запад вслед за отступающей немецкой армией). Общее количество мигрантов колеблется, по разным источникам, от 3,8 до 4,5 млн человек. В романе В. Юрасова «Параллакс» раскрывается трагедия советских военнопленных, которые понимают, что на родине их ждет концлагерь не лучше фашистского. Б. Ширяев в «Ди-Пи в Италии» описывает, что, стремясь избежать насильственной выдачи советским властям, многие русские, белорусы, армяне меняли свою национальность, скрывались под чужими фамилиями.
Если отдельные писатели и поэты второй волны нашли свое место в научном поле эмигрантской русской литературы, то систематизирующих исследований о стилях, направлениях, поэтике этой литературы пока не существует, отмечает Г. Нефагина, обозначая наиболее важные проблемы, встающие перед исследователями. Изучение литературы второй волны эмиграции наталкивается на проблему источниковой базы. Исследование почти четырехлетнего «лагерного» периода литературы второй волны остается проблемным из-за недоступности ротапринтных изданий, рукописных альманахов, выходивших в лагерях Ди-Пи. Нужно определиться, на
каком основании относить писателя к той или иной волне: либо по времени его эмиграции, либо по активности литературной деятельности. Трудности представляет восстановление / установление биографии писателя, а иногда и его настоящего имени. Мало изучены отношения между двумя волнами, проблема духовного единства внутри самой второй волны.
О творчестве литераторов второй волны Л.Д. Ржевского и Б. Филиппова размышляют на страницах сборника москвичи А. Коновалов («"Свидетель века": жизненный и творческий путь Л.Д. Ржевского в контексте катаклизмов XX столетия») и Л. Щело-кова («Смятение русского эмигранта: к проблеме восприятия прозы Бориса Филиппова»).
В сборнике также представлены разделы: Поэтика современной литературы русского зарубежья, где рассматриваются произведения Д. Рубиной (С. Брыкина, Москва), С. Довлатова (О. Ладо-хина, Москва), С. Юрьенена (Л. Шевченко, Кельце, Польша), М. Шишкина (А. Скотницка, Краков, Польша), Е. Клюева (Н. Бар-ковская, Екатеринбург); Русскоязычные писатели на постсоветском пространстве и Язык, переводы, рецепция произведений литературной эмиграции.
Т.Г. Петрова
Зарубежная литература
2014.02.030. ЛИТЕРАТУРА И ВОЙНА: ВЕК ДВАДЦАТЫЙ: Сб. статей к 90-летию Л.Г. Андреева / Под ред. Пановой О.Ю., Толмачёва В.М. - М.: МАКС Пресс, 2013. - 332 с.
Сборник включает материалы III Всероссийской научной конференции «Лики XX века», приуроченной к 90-летию проф. Л.Г. Андреева (1922-2001), возглавлявшего кафедру истории зарубежной литературы МГУ с 1974 по 1997 г., участника Великой Отечественной войны. В сборник входит фрагмент его военных воспоминаний. Авторы статей раскрывают образы войн, которые породила западная литература XX в.
Даже самое беглое перечисление образов войны в литературе минувшего столетия не дает шанса исчерпать этот список, свести его к чему-то однозначному. Речь идет об образе войны в культуре XX в., его литературной трактовке, о глубинных координатах твор-
