CC BY
11
бальное неравенство, заключенное в социально-эстетическом фрейме участия танзанийских студентов в коммуникационном поле Фейсбука, по мнению автора, способствует рефлексии, касающейся реальной ситуацией в глобальном сообществе. Повседневная реальность студентов говорит лишь об их частичной включенности в процесс глобальной связи на основе идеалов pamoja через коммуникацию с «друзьями» на Фейсбуке. Тем не менее связь между конкретным танзанийским фреймом и общим глобальным фреймом Фейсбука является напоминанием о том, что глобализация может распространяться не только постепенно и равномерно, но и скачкообразно, исключая из глобальной сети социальное пространство, лежащее между соединяемыми точками1. Только посредством распознавания этой закономерности, еще более увеличивающей глобальную асимметрию, можно понять виртуальное неравенство в терминах «центр - периферия» в рамках глобальной ойкумены2. Поэтому анализ визуальных репрезентаций индивидуальных Я, опосредованных цифровыми технологиями и виртуальными социальными сетями, обладает потенциалом в описании и объяснении современного мирового сообщества, в котором социальное неравенство предстает в новых культурных репрезентациях [с. 134].
Ю.А. Колошенко
2014.02.009-011. УРБАНИСТИЧЕСКИЙ ПОЛИФОНИЗМ МАНИЛЫ. (Сводный реферат).
2014.02.009. HOGAN T. Manila's urbanism and Philippine visual cultures // Thesis eleven. - L., 2012. - Vol. 112, N 1. - P. 3-9.
2014.02.010. HOGAN T., HOGAN C. Gates and borders, malls and moats // Thesis eleven. - L., 2012. - Vol. 112, N 1. - P. 35-50.
2014.02.011. MURPHY P., HOGAN T. Discordant order: Manila's neo-patrimonial urbanism // Thesis eleven. - L., 2012. - Vol. 112, N 1. -P. 10-34.
Манила, столица государства Филиппины, часть Столичного региона Метро-Манила, состоящего из 17 городских и муниципальных образований с более чем 14 млн жителей, сегодня пред-
1 Ferguson J. Global shadows: Africa in the neoliberal world order. - Durham (NC): Duke univ. press, 2006. - P. 47.
Hannerz U. Transnational connections: Culture, people, places. - L.: Routle-dge, 1996.
ставляет собой один из крупнейших мегаполисов мира, динамичный, развивающийся и одновременно наполненный противоречиями и деструктивный. Загрязненная, с многочисленными проявлениями бедности и насилия, с плохой инфраструктурой и экологией, она в то же время является огромным инкубатором культурных идей и проектов. Анализируя градостроительную логику этого мегаполиса, уходящую корнями в колониальный период, Тревор Хо-ган (Университет Ла Троб, Австралия), Калеб Хоган (Мельбурнский институт Королевского технологического университета, Австралия) и Питер Мёрфи (Университет Джеймса Кука, Австралия) показывают, как современный внешний облик и визуальная культура Манилы связаны с особенностями ее культурно-исторического развития1.
Т. Хоган в своей статье «Урбанизм Манилы и филиппинская визуальная культура» [009] отмечает, что филиппинская цивилизация должна рассматриваться как часть тихоокеанско-азиатской цивилизации, сформировавшейся в результате исторической встречи культур Востока и Запада и переплетения многочисленных культурных влияний. «Культурный шок», являющийся результатом взаимовлияния различных символических ментальностей, дает представителям различных культурных миров возможность переосмыслить и обновить основы собственного существования. Филиппинская «островная» культура также возникла как результат
2
интенсивных ассимиляционных процессов .
Хоган подчеркивает, что в противоположность традиционным социологическо-эстетическим подходам в урбанистических исследованиях, использующим в основном визуальные представления, метафоры и эвристику, он и Мёрфи опираются на концептуальный подход, основанный на музыкальных метафорах гармонии, ритма и мелодии, применяя эвристический потенциал музыкальных образов и метафорики. С этой точки зрения Манилу можно
1 Статьи Тревора и Калеба Хоганов и Питера Мёрфи наряду с другими ра-
ботами, посвященными визуальной культуре Филиппин и Австралии, были пред-
ставлены на семинарах в Университетах Атенео де Манила (Ateneo de Manila) и Ла Троб (La Trobe) (июнь 2011 г.) и включены в специальный выпуск журнала
Thesis eleven. - Прим. реф.
Hughes R. The shock of the new: Art and the century of change. - L.: Thames
& Hudson, 1980.
назвать полифоническим и полиморфическим городом, стиль жизни в котором изначально основан на противоречивости и неустойчивости социального порядка [009, с. 5].
Называя филиппинскую столицу «городом стен и ворот», Мёрфи и Хоган раскрывают особенности соотношения между сферой частного и публичного [011, с. 12]. Манила - один из самых приватизированных и непубличных городов мира. К различным видам частных пространств, тщательно и заботливо охраняемых и отделенных от хаотической топологии, нищеты и грязи улиц, относятся огороженные заборами пространства частных домов, университетских кампусов и зданий общественного назначения. Таким же убежищем от уличного хаоса для жителей Манилы являются их автомобили и снабженные прекрасными кондиционерами моллы, находящиеся в частной собственности. Многочисленные фотографии и описание различных манильских районов (старого города Интрамуроса, районов небоскребов и новых многоэтажных жилых зданий, изолированных кварталов (gated community), местных каналов в китайском стиле (espero), самодеятельных жилищ беднейшей части населения, построенных из отходов, береговой линии застройки и др.) даны в статье Хогана и Калеба Треворов «Ворота и границы, моллы и рвы» [010]. Углубляясь в историю филиппинской столицы, авторы вскрывают генеалогию не только городской застройки, но и паттернов социального поведения, обусловивших градостроительную логику, описывая «внутреннюю» Манилу символических смыслов, скрытую за внешней оболочкой строительных форм.
Какие культурно-символические влияния впитала в себя культурная энергетика Манилы, отраженная в ее урбанистических архитектурно-градостроительных формах? Прежде всего, это свойственное как испанской, так и местной туземной культуре представление о семейном жилище как о наполненном людьми (родственниками, друзьями, слугами) пространстве. Таким образом, сфера частного здесь изначально имеет псевдочастный характер. Частное и публичное плавно «перетекают» друг в друга и взаимодействуют, меняясь местами [011, с. 13]. Например, находящиеся в частной собственности манильские моллы, входы в которые тщательно охраняются службой безопасности, вследствие своей популярности становятся своеобразными симулякрами публичного пространства,
предназначенного для общественных нужд. В этой роли они постепенно сменяют многие традиционные публичные пространства, предназначенные для променада, выполнения различных социальных функций и религиозных потребностей.
Исторически сильное влияние оказало на городскую культуру Манилы свойственное китайской культуре представление о хаосе улиц и скрытом порядке сада и дома1. Наследие испанского колониального периода внесло в филиппинскую ментальность два противоречивших друг другу культурных стереотипа соотношения публичного и частного пространств. Испанцам, обосновавшимся здесь в XVI в., также был не чужд дуализм скрытого порядка и публичного беспорядка, заимствованный ими из мусульманской культуры, для которой внутренний двор и жилище были символами покоя и надежной защиты от внешнего хаоса.
Официальной же испанской идеологией было августинианст-во, основанное на разделении между хаосом города человека и высшим порядком города Бога, представляемого церковью. В Испанской Америке краеугольным камнем и материальным воплощением этой идеологии стало функциональное территориальное единство церкви и плазы2. В старой Маниле, значительная часть колониальной застройки которой была разрушена в результате американских бомбардировок во время Второй мировой войны, было 17 таких комплексов «церковь-и-плаза». Но символом испанского правления на Филиппинах и основой дальнейшего развития урбанизма стал все же Интрамурос, - окруженный массивными каменными стенами внутренний город, строительство которого началось в 1571 г. в качестве фортификационного сооружения для защиты от нападений пиратов и местных племен. То, что находилось внутри его стен, в которых было восемь выходов, стало восприниматься как внутреннее защищенное пространство частной жизни, противопоставленное области внешнего и, следовательно, чужого [011, с. 15]. В итоге эта гарнизонно-фортификационная модель включила и подчинила себе открытость универсального като-
1 Китайская диаспора до сих пор обладает значительным влиянием на Филиппинах. - Прим. реф.
2 В испаноязычных странах плаза представляла собой открытое публичное пространство вокруг церкви, городскую (рыночную) площадь, где были расположены кафедральный собор, административный центр и суд. - Прим. реф.
лического города и его публичного воплощения (церковь-и-плаза). Тем самым можно говорить о сосуществовании и сложных противоречивых отношениях в испанский период двух символических систем: закрытой, противопоставляющей внешнее и внутреннее модели Интрамуроса, и открытой, универсалистской модели «церковь-и-плаза».
Таким образом, внутренняя противоречивость испанской колонизации заключалась в том, что она и включала понятие публичного и одновременно его подрывала и опровергала, ставя на первое место интересы частной сферы, что отразилось на развитии всего архипелага в целом. Особенно эта двойственность частной жизни и ее связей с публичным пространством ощущается в крупных портовых городах, что усугублялось отсутствием в этот период налаженной инфраструктуры.
Еще одной особенностью испанской колонизации, предопределившей развитие филиппинской столицы, была encomienda -патримониальная система, которая впоследствии возродилась в «неопатримониальном урбанизме» Манилы, ставшей мегагородом XXI в.
Первым поселенцам на Филиппинах были пожалованы большие территории, на которых они имели право собирать налоги и осуществлять некоторые административные функции. Публичное и частное, государственное управление и частное землевладение переплетались порой до неразличимости. Их смешение в различных формах так и осталось в культуре и системе управления испанского периода, впоследствии перейдя в качестве символической подосновы понимания внутреннего и внешнего в националистическое движение, направленное против испанского колониального режима.
Оценивая влияние американской градостроительной культуры на Филиппинах после 1899 г., авторы считают, что эта модель не оказала такого сильного влияния на самые основы филиппинской культуры как испанская. Американское присутствие на Филиппинах в основном выражалось в форме административного управления и было опосредовано закрытой системой американских военных баз и дипломатических представительств. В отличие от интенсивного потока экспорта дешевой рабочей силы и «мозгов» с Филиппин, совсем не так много американцев переехали жить на
архипелаг. Тем не менее американские власти предприняли ряд усилий, стараясь «пересадить» в тропики модель городского урбанизма, свойственную для США середины XX в., предложив меры по изменению городской морфологии (разработка градостроительных планов по преобразованию Манилы, расширение пешеходных зон, попытка привнесения американской урбанистической культуры публичной гигиены, связанной с идеями протестантской культуры об «очищении» и чистоте как гражданском идеале, и т.д.). Но в отличие от Мельбурна, Сиднея и особенно Сингапура, где идеи публичной гигиены имели успех во все областях жизни, а не только в области нового урбанизма, в условиях превалирования традиционных иберийско-филиппинских форм патримониальной культуры эти инициативы не имели большого успеха.
Сравнивая ситуацию в Маниле с ситуацией в Чикаго XIX в., авторы показывают, что обладающие тогда огромной властью чикагские богачи, профинансировав крупные проекты по городской застройке, смогли создать в этом городе публичное пространство. Но в противоположность Чикаго, который был «городом чужих» (stranger city) и где циркулировало огромное количество товаров и людей, культур и идей, Манила была и осталась городом, ориентированным на интересы владельцев земли.
За исключением отдельных городских районов градостроительные планы преобразования Манилы на основе американской урбанистической модели не были осуществлены, поскольку разошлись с принятыми здесь нормами социального поведения и встретили сопротивление владельцев городской земли. Представители крупных семейств, владеющих землей, просто игнорировали правительственные планы и связанное с ними законодательство или лоббировали собственные законы, развивая модель, которая была реминисценцией прежней системы доминирования интересов крупных землевладельцев. Начиная с 1990-х годов представители огромных разветвленных семейств - потомков первых собственников крупных земельных участков, к этому времени объединившиеся в компании, занимавшиеся коммерческой застройкой, проникли и в сферу планирования городского пространства, продвигая прежде всего собственные интересы. Авторы называют эту новую систему отношений новым ленд-лордизмом или новым урбанистическим феодализмом [011, с. 20-21].
На этой стадии «неофеодального» развития представители крупных семейств, преобразованных в семейные синдикаты, перестроили ряд городских районов, в том числе и крупнейший финансовый район Макати. К этому же периоду относится и реализация китайским семейным синдикатом проекта по перестройке бывшей территории военной базы США в Форте Бонифачо в «глобальный город», основанный на соединении высоких технологий и современных стандартов инфраструктуры и традиционной фортификационной городской ментальности [011, с. 23].
При реализации этих градостроительных проектов различия между функциями государства или муниципалитетов земельных собственников-застройщиков были очень расплывчаты. Зачастую землевладельцы брали на себя функции городских властей, практически приватизировав во многих случаях сферу городского и муниципального управления.
В свою очередь, представители наиболее бедных городских слоев колонизировали все оставшееся городское пространство между охраняемыми и огороженными городскими кварталами богатых, застроив его самодельными жилищами из использованных материалов. Речь идет, например, о территориях рядом с железными дорогами, под мостами и на береговой линии. Правительство легитимизирует эту колонизацию публичного городского пространства бедными, а они голосуют за него на выборах. Таким образом, бедные и богатые в филиппинской столице имеют собственное правительство, инфраструктуру, среду обитания, что обесценивает и подрывает публичные формы социального поведения.
Времена диктатора Ф. Маркоса (1965-1983) в отношении градостроительства авторы оценивают как соединение стремления к гигантизму, коррупции, показной псевдопубличности и националистической идеологии. Реальное публичное пространство не возникло в Маниле и в этот период [011, с. 24].
Подытоживая рассмотрение более чем 500-летней эволюции культурно-символических паттернов, лежащих в основе визуальной градостроительной культуры Манилы, авторы подчеркивают неустойчиво-противоречивый характер соотношения сфер публичного и частного, порождающий деструктивную энергию хаоса и заставляющий жителей этого города защищать свою безопасность, имущество и покой всевозможными стенами и оградами.
М.Е. Соколова
