CC BY
24
времен, - из чувства этого вызревает главный гормон общественного бытия, вера в свое национальное бессмертие»1.
В книгу включена глава «Л. Леонов и М. Шолохов: О несходстве сходного», где автор, в частности, пишет: «Автор "Пирамиды" - писатель-визионер, обладающий изощренной техников сцепления слов. Так создается символический ряд, в котором свободно движется мысль автора. Она прерывиста, ассоциативна, многосоставна. Шолоховский язык отличает предельная простота. Он сближен с пластом разговорной речи. Леоновский стиль характеризуется обилием метафор и сложных синтаксических конструкций, присутствием множества афористических выражений. Шолохов нацелен на жизненную эмпирику, скрепляет свои сюжеты с помощью слов народной песни, изображения кипящих страстей, всепоглощающей любви, через краски и звуки природы. Леонов опирается на библейские архетипы, образы искусства, литературные мотивы, семантику снов и видений. Тонкая авторская ирония Леонова и народный смех Шолохова скорее разъединяют писателей, чем сближают» (с. 274). Вместе с тем они едины в отношении к реалистической школе русской классики; они сформировались «на встречных направлениях литературного процесса», возрастающего на почве мировой культурной мысли.
Типология художественных систем второй половины ХХ -начала ХХ1 в. стоится «в спряжении этих двух эпохальных явлений отечественной культуры».
К.А. Жулькова
2012.04.030. СИНЯВСКИЕ ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНЫЕ
ЧТЕНИЯ. (Сводный реферат.)
1. Андрей Синявский - Абрам Терц: Облик, образ, маска: Первые международные историко-литературные чтения, посвященные жизни и творчеству Андрея Синявского (Абрама Терца) / Ред.-сост. Н.Н. Рубинштейн. - М.: Центр книги Рудомино, 2011. - 208 с.
2. Прогулки с Андреем Синявским: Вторые международные историко-литературные чтения, посвященные жизни и творчеству Анд-
1 Леонов Л.М. Собр. соч.: В 10 т. - М., 1982. - Т. 10. - С. 547.
рея Синявского (Абрама Терца) / Ред.-сост. Н.Н. Рубинштейн. - М.: Центр книги Рудомино, 2011. - 192 с.
В двух представленных книгах собраны доклады Синявских чтений (Московских терцин) 2005 и 2008 гг., прошедших во Всероссийской Государственной библиотеке иностранной литературы им. М.И. Рудомино1. В «чтениях» приняли участие зарубежные и российские писатели, литературоведы и критики.
На открытии конференции журналист, издатель, мемуарист М.В. Розанова, жена А.Д. Синявского (1925, Москва - 1997, Париж), дала ему такую характеристику: «Андрей Синявский был тихий, скромный, пропускал всех в дверь, проходил последним, разговаривал тихим голосом, всегда невероятно вежливо, а Абрам Терц был бандит, бандит с большой дороги, и уничтожал вокруг себя все острым, гневным, злобным, неприличным, иногда чудовищным словом» (1, с. 20).
Об этом вспоминает и литературный критик Н.Н. Рубинштейн (Великобритания). Она пересказывает разговоры с А.Д. Синявским, в которых он жаловался, что литературное имя Абрам Терц «не приросло к нему намертво, что маска не закрывала лица целиком, а постоянно сдвигалась в сторону, вызывая рассуждения о двоении, двойственности и раздвоенности» (1, с. 6). Однако Н. Н. Рубинштейн замечает, что в настоящее время «становится все яснее, как они необходимы нам оба, и именно в неполном слиянии, в паре, в дуумвирате». А. Берелович (Париж), директор Французско-российского центра по общественным наукам, видит причину трудного различения маски, облика и образа в сознательной игре А.Д. Синявского.
Переводчик, литератор, почетный профессор Сорбонны, друг и ученик А. Синявского Мишель Окутюрье (Париж) в докладе «Второй суд над Абрамом Терцем» отмечает: «стилистическое мастерство» писателя, «конечно не того же порядка, что мастерство Тургенева или Бунина; оно целиком принадлежит ХХ веку - ве-
1 В марте 2011 г. во Всероссийской Государственной библиотеке иностранной литературы им. М.И. Рудомино состоялись Третьи Синявские историко-литературные чтения на тему: «Андрей Синявский в контексте эпохи». Материалы этой Международной конференции будут опубликованы в ближайшее время в издательстве Центр книги Рудомино. - Прим. ред.
ку разрывов и сдвигов, оно все построено на стилистических перебоях, неожиданных поворотах и счастливых находках и дышит упоением от постоянно открывающегося чуда языка, способного удивить самого говорящего своими скрытыми возможностями» (1, с. 25). По его мнению, «второй суд над Абрамом Терцем», прошедший в эмиграции, а затем и в России после выхода «Прогулок с Пушкиным», был связан с фетишизацией Пушкина: «Фетишизированный Пушкин - не поэт, а памятник культуры» (1, с. 30). Заслугу Синявского-Терца М. Окутюрье видит в том, что он дерзнул обойти застывшие представления, невзирая на фетишизацию и сакрализацию, закрывающие истинный облик великого поэта, сумел «подойти вплотную не только к отдельным произведениям (что иногда делалось и до него), а к Пушкину как целостному явлению, подлинному чуду поэзии» (1, с. 31).
Ключ к поэтике «Прогулок с Пушкиным» дает почетный профессор Университета Экс-ан-Прованс Л. Мартинез, включая в свою статью отрывок из письма А. Синявского, который выявляет причину смешения иронии и трагизма в этом тексте. Синявский писал: «Для пояснения и оправдания замечу, что вся эта книга "Прогулки с Пушкиным" писалась во многом как продолжение последней защитительной речи на суде. Там, на суде, торопили, прерывали, не давали говорить. И, едва попав в лагерь, я поспешил доказать то (выражаясь торжественным слогом), за что умираю. Так появились эти заметки. Пушкин - предлог. Просто мне "под ручку с Пушкиным" было легче ходить... Серьезность кусков про "чистое искусство". толкалась нуждой последнего исповедания. Ну как все-таки перед казнью человек не может вечно шутить, иронизировать, но должен произнести монолог - на чем и за что стоит. Так и это было сделано» (1, с. 110-111).
Характеризуя литературные события, происходившие в течение 1962-1966 гг., профессор Литературного института им. М. Горького, публицист М. Чудакова (Москва), подчеркнула колоссальную роль личности в истории России ХХ в.1 В статье «Андрей Синяв-
1 На Вторых Синявских чтениях М.О. Чудакова выступила с докладом «Синдром "оставшихся" и мотив вины в литературе советского времени», вызвавший самое активное обсуждение. Горячие прения были вызваны объявлением
ский в 60-е годы» она вспоминает: «Я работала в эти годы внештатно в "Новом мире" - рецензировала "самотек" в редакции прозы. Мы видели, как поднимается уровень вслед за печатанием Солженицына и процессом Синявского-Даниэля. Люди уже не могли писать так, как писали» (1, с. 45).
Поэт, критик, литературовед В. Калмыкова (Москва) также полагает, что А. Синявский изменил ход отечественного литературного процесса. В статье «Харизма русского писателя и свобода выбора: К постановке проблемы» она выявляет особый способ взаимоотношения писателя и власти в русской литературе. Литературная личность Абрама Терца - реализация эстетической игры с властью. Маска Абрама Терца дает А. Синявскому более высокую степень свободы: «Нет, не мне тягаться в нравственности с поборниками порядка и власти, обличенными в броню морали более твердую, нежели все случайные и сомнительные мысли на сей счет. И я, продолжая мысленно защиту, сказал сам себе: ты - писатель! и все остальное не в счет! Пропадай пропадом, но будь собой, Абрам Терц»1.
Анализируя повесть «Суд идет», В. Калмыкова в статье «Проза А.Д. Синявского: Стилистические разногласия с советской литературой» классифицирует ее как стилистическую, а не только как социально-политическую и провокационную. Автор статьи полагает, что это произведение неминуемо спровоцировало бы взрыв в писательской среде, так как в середине 50-х многие из тех, кто писал в сходной манере, умерли, а «новое поколение "фантастических", или "экспериментальных", реалистов еще не родилось» (2, с. 36).
«Современная российская, да и мировая проза в значительной степени предсказана Синявским» (1, с. 78), - утверждает поэт, писатель, журналист, литературный критик Д. Быков (Москва). Фабульные ходы, или, по определению А.К. Жолковского, инварианты заимствуются современными авторами как сознательно (например, Л. Петрушевская), так и бессознательно (на единожды использованном в рассказе «Графоманы» терцевском принципе
Синявского-Терца основоположником «мифа о лихих 90-х» и проекциями его критических высказываний 1990-х годов в сегодняшний день. - Прим. реф.
1 Синявский А.Д. Спокойной ночи. - М, 1998. - С. 44.
М. Шишкин строит уже третий роман). Лейтмотив прозы Синявского-Терца - тема греховности, маргинальности, преступности всякого творчества. Отсюда напряженность диалога с Богом, наиболее отчетливо прозвучавшая в рассказе «Ты и я». Герой мечется под всепроникающим взглядом, не понимая источника своего метафизического беспокойства и не догадываясь взглянуть в небо. Этот прием был впоследствии актуализирован Б. Пелевиным в «Жизни насекомых». Американский писатель С. Кинг, признававшийся, что фантастическая проза А. Терца произвела на него сильное впечатление, воспользовался идеей перемещающегося преступника, который потому и неуловим, что всегда выбирает новых агентов влияния (1, с. 81). Другое блестящее фабульное открытие Синявского (эксперименты с «обратным ходом времени»), сделанное в «Гололедице», - использовали В. Пелевин («Омон Ра»), Ч. Маклин («Страж») и другие писатели-фантасты.
«Фантастика, которая играет большую роль в прозе Набокова и Синявского, - отличная платформа для игр», - считает профессор Канзасского государственного университета В. Колоновский (США). По его мнению, «как и Набоков, Синявский - повествователь-шут, глубоко заводящий читателя на территории метафикции, где фабула и литературная условность борются за внимание читателя» (1, с. 101). Исследователь обращает внимание на то, что в романе «Ада» В. Набоков пародирует первое предложение романа Л. Толстого «Анна Каренина», а Синявский в «Спокойной ночи» -второе. «Все смешалось в доме Облонских» превращается у А. Синявского во «все смешалось в доме Обломовых». Таким образом, «шутовство Синявского оказывается на набоковском уровне - и в сходном контексте» (1, с. 102). К сожалению, пародийный и игровой состав таких произведений, как «Лолита» Набокова, сатирическая повесть «Суд идет», трактат «Что такое социалистический реализм» и «Прогулки с Пушкиным» Синявского, вызывали «увы, не только понимающий смех»: «Этим писателям требовалась особая читательская аудитория. Они понимали ее потенциал и не переоценивали величину. И все же надеялись, что найдутся читатели, чуткие к поэтике игры, мистификации, шаржа и фарса» (1, с. 107).
Профессор русской литературы Барнард Колледжа, директор Института Гарримана Колумбийского Университета Е. Теймер-Непомнящи (Нью-Йорк) анализирует вставной текст, озаглавлен-
ный «Очки», из романа «Спокойной ночи» Синявского-Терца, его статью «Похвала эмиграции», а также рассказ «Пхенц». Цель исследовательницы - доказать три ключевых положения о первостепенной важности метафоры в произведениях Синявского: во-первых, метафора у него не только литературный троп, но и философская категория; во-вторых, она является восстанавливающей стратегией («Синявский-Терц возвращает реализацию метафоры на свое место, в литературный текст, превращает собственную жизнь в литературную метафору»); в-третьих, эмиграция - устойчивая метафора его произведений (1, с. 76).
В докладе «Инобытие слова: К вопросу о метапоэтических особенностях стиля Синявского» эссеист, критик Е. Гофман (Киев) утверждает, что поэзия для Синявского не только тема или предмет рассмотрения, но и творческий метод: «В его текстах - по определению прозаических, эссеистических1 - мы порой обнаруживаем фрагменты, воспринимающиеся при чтении как стихи» (2, с. 58). Выразительный образец метапоэзии Синявского представляет четвертый раздел книги «Голос из хора», в котором словесные повторы придают черты строфичности, а слова-связки напоминают стихотворные риторические фигуры. Обращаясь к фрагментам из «Прогулок с Пушкиным», «Литературного процесса в России», «Спокойной ночи», «Прижизненного некролога», исследователь приходит к выводу, что «именно из метапоэтического опыта Синявского произрастает такой идеал литературы: стянутый в тугую веревку, сжатый до упора, предельно уплотненный, концентрированный текст, вмещающий в себя беспредельно распахнутое одухотворенное пространство образов, мыслей, эмоций, метафор, звуков и других неисчислимых форм словесного инобытия» (2, с. 69).
Не исключая традиционного подхода к «Голосу из хора» как дневнику, в жанровом отношении родственному розановским «Опавшим листьям», Д. Зубарев (Москва) считает, что эта книга Синявского представляет собой краткую филологическую энциклопедию, так как на ее 230 страницах заключены в свернутой форме «сотни филологических исследований самых разных жанров»
1 В. Новиков в докладе «Вкус терцовки» на Вторых Синявских чтениях заметил: «В международной метрической системе единица эссеистичности - один монтень, а в отечественной - один терц» (2, с. 19).
(2, с. 92), например, словари - лексический, ономастический, фразеологический, этимологический, словарь татуировок. В разделах «Фольклор», «Теория литературы», «Книговедение», «Эстетика», «История культуры» Д. Зубарев дает представление о вкладе автора «Голоса из хора» в отечественную филологию.
Исследование филолога, литературного критика Л. Кациса (Москва) «Владимир Маяковский. Андрей Синявский. Василий Розанов, или Что нашуршали Абраму Терцу "Опавшие листья"» является попыткой включить в современный историко-литературный контекст книгу Синявского «"Опавшие листья" Розанова» (1982). Анализ книги позволяет Л. Кацису сделать вывод, что она «представляется абсолютно адекватной философско-интуитивной попыткой описания того Розанова, который только приходит к нам сейчас, включая и те тексты, о существовании которых исследователи узнают в наши дни» (2, с. 88).
В первые «чтения» также вошли: Г. Померанц (Москва) «Тема России в "Игроке" и "Подростке" Ф.М. Достоевского и в "Голосе из хора" А. Д. Синявского», Е. Гофман (Киев) «Бред и чудо. К вопросу о поэтике метаморфоз в творчестве и мировоззрении
A. Д. Синявского», Л. Сергеева (Москва) «Джон Апдайк и Абрам Терц», Г. Гачев (Москва) «Открытия Синявского в поведении, образе автора и сюжете», А. Чернов (Петербург) «Пушкинист Абрам Терц», В. Перельмутер (Мюнхен) «Эхо "Голоса из хора"», о.
B. Вигилянский (Москва) «Действительность как художественная реальность у Андрея Синявского».
Во вторые «чтения» включены: С. Бочаров (Москва) «Борьба Синявского как эстетический акт», «Слово о Гачеве», В. Новиков (Москва) «Вкус терцовки», В. Калмыкова (Москва) «Проза А. Д. Синявского: стилистические разногласия с советской литературой», М. Чудакова (Москва) «Синдром "оставшихся" и мотивы вины в литературе советского времени», В. Перельмутер (Мюнхен) «Журнал "Октябрь". Прогулки с Абрамом Терцем», Ю. Манн (Москва) «Над бездной Гоголя», Д. Быков (Москва) «Андрей Синявский как русский националист», Л. Аннинский (Москва) «Несостоявшийся дипломник», Л. Сергеева (Москва) «Мой диплом. Виктор Дмитриевич Дувакин - научный руководитель», «Памяти Ираиды Усок», А. Дорошевич (Москва) «Подстрочное примечание», Т. Ратькина (Москва) «Из Дубровлага на Елисейские поля: фанта-
стическое литературоведение в оценках эмигрантской и зарубежной критики», А. Архангельский (Москва) «Прогулки в свободу и обратно. Журнал "Синтаксис" 30 лет спустя», М. Розанова (Париж) «Андрей Синявский. Парижские годы».
К.А. Жулькова
Русское зарубежье
2012.04.031. ОСОБЕННОСТИ ЛИТЕРАТУРЫ И КРИТИКИ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ 1920-1930-х ГОДОВ. (Сводный реферат).
В поисках новой идеологии: Социокультурные аспекты русского литературного процесса 1920-1930-х годов. - М.: ИМЛМ РАН, 2010.
Из содерж.:
1. КАЗНИНА О.А. Религиозно-философская мысль и литературный процесс русского зарубежья. - С. 290-374.
2. ГАЧЕВА А.Г. Идея «Третьей России» и пореволюционные течения русской эмиграции. - С. 375-422.
3. ФЕДЯКИН С.Р. Особенности авторского сознания в литературе и критике Русского зарубежья. - С. 423-493.
Реферируются статьи вышеназванного издания по литературе и критике первой волны эмиграции1.
В литературном процессе рассматриваемого периода, как показывает доктор филол. наук О.А. Казнина (1), чрезвычайно важна роль таких религиозных мыслителей, как Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, Н.О. Лосский, И.А. Ильин, С.Н. Булгаков, Г.В. Флоровский, П.Б. Вышеславцев, В.В. Зеньковский, К.В. Мочульский и др. Религиозно-философская мысль «стремилась к сближению с литературой, заимствовала у нее проблематику, стилистику, методы познания души человека», мыслители отказывались от создания академических трудов и философских систем, «с тем чтобы на общепонятном языке ответить на животрепещущие вопросы времени: осмыслить духовный кризис европейской цивилизации, судьбу человека в новом мире, "проблемы души нашего времени"» (1,
1 Реф. других статей кн. см.: РЖ «Литературоведение», 2012.03.004. - (Автор реф. - Т.Г. Петрова.)
