CC BY
16
темы уголовного правосудия и принимать решения по наиболее серьезным уголовным делам. Именно поэтому, указывает Томас, необходимо добиться того, чтобы присяжные отчетливо понимали ход судебного процесса и предъявляемые к ним требования. Она предлагает судьям рассмотреть вопрос о предоставлении каждому присяжному после приведения его к присяге письменных указаний, раскрывающих требования к его деятельности. В этих указаниях следует акцентировать значимость роли присяжных заседателей в судебном процессе и четко разъяснить, что понимается под неприемлемым поведением, почему оно таковым является, что необходимо предпринять в случае обнаружения элементов такого поведения. Судьям надлежит более подробно разъяснить присяжным, почему им не следует заниматься поиском информации о деле или обсуждать судебный процесс в социальных сетях. Автор предполагает, что предоставление письменных указаний каждому заседателю и обсуждение их с судьей в самом начале судебного процесса будут твердой гарантией того, что присяжные ознакомились и поняли требования, предъявляемые к коллегии.
В заключение Ч. Томас делает вывод о том, что в результате проведенного исследования были обнаружены лишь незначительные свидетельства несправедливости присяжных. В то же время была выявлена потребность присяжных в более эффективных средствах, необходимых для понимания требований, предъявляемых к деятельности коллегий. Кроме того, было продемонстрировано, что аналогичные исследования, проведенные в других странах, едва ли могут быть использованы для объяснения особенностей деятельности коллегий присяжных в Великобритании.
Е.В. Масловская
2012.04.003. ХЭНДЛИ К. «ТЕЛЕФОННОЕ ПРАВО» И «ВЕРХОВЕНСТВО ЗАКОНА»: СЛУЧАЙ РОССИИ. HENDLEY K. «Telephone law» and the «rule of law»: The Russian case // Hague j. on the rule of law. - The Hague, 2009. - Vol. 1, N 2. -P. 241-262.
Кэтрин Хэндли (профессор Университета Висконсин-Мэдисон, США) рассматривает действие российской правовой системы с позиции «верховенства закона», обращая особое внимание на практику применения «телефонного права». Автор имеет в виду
неформальное, неправовое разрешение дел судами, в частности, когда в судебном разбирательстве участвует игрок с явно большими ресурсами, способный повлиять на результат судебного решения. Она пытается выяснить отношение к сложившейся ситуации простых граждан и понять, почему они не стремятся изменить ситуацию.
Идеальная модель «верховенства закона» заключается в обеспечении равного правосудия для всех - «никто не стоит над законом и никто, независимо от богатства и политического влияния, не может диктовать исход дел, переданных в суды» (с. 242). Российская правовая система, отмечает Хэндли, этому критерию явно не соответствует, а декларируемая российским правительством приверженность принципам законности расходится с практикой.
Если правовые институты неэффективны, нагрузка на суды должна уменьшаться, однако, как пишет автор, в России количество обращений рядовых граждан в суды общей юрисдикции значительно выросло. «Почему русские готовы использовать настолько несовершенную правовую систему и как это соотносится с перспективой победы "верховенства закона" в России?» (с. 241). Иными словами, почему дисфункциональная правовая система, несмотря на свою неэффективность и недовольство граждан, продолжает существовать?
Для доказательства существования этого парадокса Хэндли обратилась к материалам опросов общественного мнения, выяснявших уровень доверия к судам в России. Однако результаты этих опросов только усложнили общую картину. Так, один из опросов «Левада-Центра» показал, что на протяжении последних 10 лет менее 20% респондентов доверяли судам. По результатам опроса, проведенного Фондом «Общественное мнение» (далее - ФОМ), только 13% респондентов считали суды по-настоящему независимыми, а 42% - политически ангажированными. Однако опрос ФОМа 2007 г. демонстрирует: 51% граждан России считают, что имеет смысл обращаться в суд за защитой, если их права были нарушены (в 2003 г. этот показатель составлял 42%). В то же время данные опросов свидетельствуют о том, что они неохотно это делают: менее 10% граждан инициировали судебный процесс и около 20% имели некоторый опыт взаимодействия с судами, в основном в качестве свидетелей (с. 244). Все это говорит о явной дисфункцио-
нальности российских судов и недоверии к ним большинства граждан, пишет автор.
Исследование К. Хэндли основано на результатах 39 интервью о роли права в жизни людей, проведенных в 2007 г. в Москве (20 интервью) и Саратове (19 интервью). Участники интервью были отобраны в фокус-группах, которые проводились в рамках более крупного проекта по правовой реформе в России. Все опрашиваемые были в основном представителями низшего среднего класса (Lover middle class) разного пола, возраста, уровня образования и профессии.
Первый вопрос интервью заключался в том, каким простые граждане видят образ права: в качестве меча, инструмента для продвижения собственных интересов, либо щита, защищающего их от государства и других граждан. В результате немного респондентов выбрало щит - люди не верят в способность институтов права защитить их. При этом скептицизм по отношению к правовой системе объединил людей вне зависимости от пола, возраста, образования, социального положения и т.д.
Виновными в таком положении дел респонденты считают законодателей и чиновников, которые, по их мнению, создали лазейки в законах, возможность толковать закон по-разному в зависимости от конкретного случая. При этом недовольство не распространялось на президента России В.В. Путина. Действовал принцип «хороший царь, плохие бояре». Более осведомленные респонденты указывали на значительный разрыв между законом и правоприменением.
Опрашиваемые были убеждены в том, что они не несут ответственности за сложившуюся ситуацию. Типичный ответ: «Что я могу сделать? Я всего лишь один человек» (с. 247). Все это, по мнению Хэндли, говорит об отсутствии понимания роли общества в формировании принципа «верховенства закона» (с. 248).
Что же касается ответа на вопрос о том, почему при общем недоверии к правовой системе российские граждане все же обращаются в суды, то Хэндли снова зафиксировала противоречие. В целом респонденты согласились с выводом о том, что если люди скептически относятся к беспристрастности закона, то они не собираются прилагать усилия для защиты своих прав с его помощью. Однако опрашиваемые демонстрировали готовность обращаться в
суд для решения тех или иных споров. Так, например, 52-летний медицинский работник из Москвы Татьяна заявила, что в советское время проблемы можно было разрешить неофициально, без суда, при помощи партийных функционеров, теперь же приходится обращаться в суд (с. 248). Получается, что люди вынуждены обращаться в суд за неимением иных институтов разрешения конфликтов.
Опрашиваемые в целом не согласились с тем, что главной причиной их недоверия к судам является действие «телефонного права». Их, скорее, отталкивали денежные, временные, эмоциональные затраты и бюрократические проволочки, возникающие при судебных разбирательствах, неразвитость и дороговизна адвокатских услуг.
Кроме того, люди, по мнению Хэндли, культурно предрасположены любым способом избежать конфликта; им легче отмахнуться от проблемы или смириться с ней, чтобы сохранить свое спокойствие, чем добиваться наказания виновных (с. 249-250). Автор оценивает это как действие традиции коллективности и добрососедства в российском обществе: в России, в отличие, например, от США, люди из-за скромных материальных возможностей зачастую в течение всей жизни живут в многоквартирных домах с общими лестничными клетками, и им необходимо сосуществовать и совместно решать проблемы.
В каждой беседе опрашиваемые так или иначе затрагивали тему коррупции. В некоторых случаях, по мнению респондентов, коррупция становилась причиной несправедливых судебных решений или механизмом получения преимуществ в отношениях с государственными органами. Однако деньги, по убеждению людей, не всегда играют решающую роль, особенно в случае, когда одной из сторон судебного разбирательства является государство или люди, связанные с государственными структурами. Государство - это игрок, обладающий огромным преимуществом; и люди убеждены, что судьи априори будут на стороне своих коллег-чиновников («рука руку моет»). Именно дела, так или иначе связанные с политиками и чиновниками, являются плодотворной почвой для развития «телефонного права» - действенного неформального института решения проблем. «Телефонное право», как показали интервью с представителями разных поколений, активно практиковалось в со-
ветский период и беспрепятственно используется в современной России.
На отношение к судебной системе влияет опыт обращения к этому институту. Так, люди, чьи дела решались позитивно, демонстрировали большую веру в возможности решения проблем законным путем. Для тех, кто испытал на собственном опыте абсурдность и дисфункциональность судебной системы, такая вера была сильно подорвана. Отдельно стоят случаи коллективного разбирательства в суде, когда люди, объединившись вокруг общей проблемы, могут разделить часть материальных затрат и морально поддержать друг друга в борьбе за справедливость. Но все-таки, по результатам одного из интервью, даже в случае положительного исхода дела люди сохраняют сомнение в справедливости судов. В целом, как показала серия интервью, все граждане так или иначе сталкивались с недостатками судебной системы. И негативное отношение к судам является универсальным - оно не зависит от пола, возраста и социальных характеристик.
Таким образом, в России государство создает собственную модель «управления посредством закона» («rule by law»), явно противоречащую принципу «верховенства закона» («rule of law») и ставящую под сомнение независимость судебной системы и универсальную природу права (с. 257-258). По мнению респондентов, «рыба гниет с головы», поэтому когда власть манипулирует законом в собственных интересах, это подрывает уважение рядовых граждан к закону. Тем не менее, отмечает Хэндли, российская версия «управления посредством закона» не привела к распаду правовой системы и порой органично сосуществовала с принципом «верховенства закона». Так, в обычных условиях, при отсутствии давления со стороны власти российские суды способны работать вполне функционально. Но в долгосрочной перспективе она может оказаться неустойчивой, поскольку будет противоречить развитию остальных общественных институтов (например, рыночная экономика требует независимости и профессионализма судов). Опыт России показывает, что «телефонное право» не спешит исчезнуть, поэтому Хэндли предлагает рассматривать сложившуюся правовую систему как балансирующую между «управлением посредством закона» и «верховенством закона» (с. 259).
Случай России не вписывается в объяснительную модель, в основе которой лежит «верховенство закона». Как замечает Хэнд-ли, данная модель не принимает во внимание то, что суды в России в большинстве случаев действуют в соответствии с законом, и фокусируется исключительно на делах, в которых решениями манипулируют в интересах власти (с. 260). Поэтому, по мнению автора, концепт «верховенства закона» требует пересмотра и включения в него новых областей анализа.
Хэндли считает, что понятие «верховенство закона» можно и нужно применять, хотя делать это в каждом конкретном случае следует с осторожностью. Безусловно, идеальной моделью всегда будет оставаться система универсального для всех права и беспристрастных судов. Однако в случае, если такая система не сформировалась, следует трактовать «верховенство закона» не по западному образцу, а исходя из того, чего сами граждане хотят от своей правовой системы. Так, Хэндли отмечает, что даже в условиях преобладания неформального права граждане хотят предсказуемости. В российских условиях это значит создание такой системы координат, в которой граждане знают, когда они могут рассчитывать на суды, а когда нет (с. 260). Хэндли предлагает отказаться от западного этноцентризма в понимании концепта «верховенство закона» и разработать собственные российские стандарты данной модели. Иначе стремление российских политиков к правовому государству так и останется модной прозападной риторикой.
К. Хэндли также отмечает, что советская теневая практика разделения дел на политизированные и неполитизированные прекрасно ужилась и в современной России. Именно этот непрозрачный компонент действия права усложняет анализ правовых институтов. Возможным решением проблемы, по мнению Хэндли, может стать создание отдельной иерархии судов для определенной категории дел, как это было в Египте или франкистской Испании (с. 261).
Исследование показало, что граждане приспосабливаются к существующей реальности и выстраивают свое поведение исходя из действующих правил. Таким образом, ответ на вопрос, заданный автором в начале статьи, заключается в том, что граждане России, несмотря на жалобы на несправедливость судебной системы, являются осведомленными и опытными игроками: они знают, когда
стоит возбудить дело, а когда оставаться в стороне (с. 261). Поэтому спрос на суды и количество обращений в суды выросли только в тех сферах, которые воспринимаются такими игроками приемлемыми.
Правовая система России, представляющая странное равновесие, в своем нынешнем виде отвечает «краткосрочным потребностям государства и общества» (с. 262) и поэтому вряд ли способна на глубокие структурные изменения. Как заключает Хэндли, требуются не только институциональные преобразования, но и наличие готовности общества взять на себя часть ответственности. Однако люди, как показали интервью, пока не готовы к такой роли. Они могут обращаться в суды для того, чтобы решать споры между собой, но предпочитают не связываться с государством. Они готовы жаловаться на несовершенство системы, но и у них не хватает смелости бороться за ее изменение. В результате недоверие к правовой системе и институтам сочетается с увеличением нагрузки на суды. В целом, заключает Хэндли, для понимания проблемы отсутствия «верховенства закона» важно не только рассмотреть недостатки законодательства и действия правовых институтов, но также включать в объяснительную модель слабость общественного запроса.
А.Ю. Долгов
2012.04.004. ХАЙЦМАН Б. ИНДИВИДУАЛИЗАЦИЯ И СОЦИАЛЬНАЯ ИНТЕГРАЦИЯ В ПРАВОПОНИМАНИИ ОБЫВАТЕЛЕЙ.
HEITZMANN B. Individualisierung und soziale Integration im Rechtsverständnis von Laien // Ztschr. für Rechtssoziologie. - Stuttgart, 2010. - Bd. 31, H. 1. - S. 9-19.
Право осуществляет две практически противоположные функции: индивидуализирующую и интегративную, пишет научный сотрудник Франкфуртского института социальных исследований, доктор философии Барбара Хайцман. Индивидуализирующая функция права обоснована тем, что демократический правопорядок закрепляет права и обязанность каждого члена общества. Основные права и свободы предоставляют гражданам возможность самим формировать свои жизненные установки, но при этом предписывают им обязанность уважать и принимать способы самовыраже-
