CC BY
33
тик находил у большинства советских писателей, было «описательство», т.е., с его точки зрения, политические, социальные, публицистические и этнографические аспекты их произведений были наиболее интересны и служили оправданием самого чтения этих произведений.
Статья «О формализме и формалистах» (1927, с. 391-397) -это страстное неприятие формалистской методологии в литературной критике и ее представителей, бывших в то время в зените своего признания в Советской России. В статье содержится не только прямая атака на В. Шкловского как человека, но высказаны обвинения футуризма (наследника, согласно Ходасевичу, большевизма и формализма) в отсутствии содержания. Кульминацией его разногласий с футуризмом вообще и с Маяковским в частности стала статья «Декольтированная лошадь» (с. 457-465). Ходасевич продолжал оказывать огромное влияние на младшее поколение эмигрантских поэтов как ментор, обладавший к этому времени всеми тайнами поэтического мастерства, заключает Р. Хьюз.
Т.Г. Петрова
2012.03.030. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА И ТЕОРИЯ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ. (Сводный реферат).
История русской литературной критики советской и постсоветской эпох / Под ред. Добренко Е., Тиханова Г. - М.: НЛО, 2011. - 762 с.
Из содерж.:
1. ТИХАНОВ Г. Русская эмигрантская литературная критика и теория между двумя мировыми войнами / Пер. с англ. Купсан Е. -С.335-367.
2. ТАЙМЕР-НЕПОМНЯЩАЯ К. Литературная критика русской эмиграции после Второй мировой войны / Пер. с англ. Оборина Л. -С.608-634.
Статья Г. Тиханова, профессора сравнительного литературоведения и интеллектуальной истории Манчестерского университета (Великобритания), состоит из двух частей: «Контексты и подходы»; «Основные дискуссии».
В первой части исследователь отмечает, что изучение русской эмигрантской литературной критики и теории представляет ряд сложностей, одна из которых - недостаточная изученность взаимодействия авторов русского зарубежья с культурами тех
стран, где им довелось работать. В отличие от историков эмигрантской литературы старшего поколения, считающих, что русская литература в эмиграции оставалась изолированной от западной культуры1, исследователи нового поколения (например, Л. Ливак) демонстрируют влияние европейского модернистского романа на парижских эмигрантов. Другая сложность связана с ограниченностью знаний в области влияния эмигрантской литературы и критики на советскую культуру. Третья - состоит в отсутствии четкой картины того, как литературная критика функционировала в самой эмигрантской среде. Этот вопрос освещен в серии статей «О критике и критиках»2 А. Бема, который выделил ряд черт литературно-критического процесса русского зарубежья. Он утверждал, что в эмиграции литературная критика перестала быть делом только профессионалов, среди которых Ю. Айхенвальд (Берлин), П. Пильский (Рига), М. Слоним (Прага). Известными критиками стали писатели и поэты (например, оппонирующие друг другу В. Ходасевич и Г. Адамович). Важной особенностью А. Бем считал сложившееся в центре каждого литературного журнала редакционное ядро, сформированное на базе политических воззрений. Мнение Бема о том, что авторы не должны были разделять политическую позицию этого ядра, было позднее оспорено М. Осоргиным. А. Бем также полагал (по мнению Г. Тиханова, ошибочно), что критика эмиграции была преимущественно газетной, а не журнальной.
Вывод Бема о неблагоприятных условиях, в которых функционировала критика русского зарубежья, с точки зрения Г. Тиха-нова верен лишь в том смысле, что она не выходила за рамки периодики. Если не учитывать жанр критической монографии, в котором выступили В. Вейдле с книгой о В. Ходасевиче3, К. Мочульский о Гоголе4 (Париж, 1934), К. Зайцев о Бунине5 (Берлин, 1934), то в книжном варианте были опубликованы статьи только трех эмигрантских критиков (П. Пильского, М. Слонима и
1 Raeff M. Russia abroad: A cultural history of the Russian emigration, 19191939. - N.Y.; Oxford: Oxford univ. press, 1990. - P. 115.
2
Бем А. Письма о литературе. - Prague: Slovansky üstav: Euroslavica, 1996.
3
Вейдле В. Поэзия Ходасевича. - Париж, 1928.
4
Мочульский К. Духовный путь Гоголя. - Париж, 1934.
5 Зайцев К.И. И. А. Бунин: Жизнь и творчество. - Берлин, 1934.
Ю. Мандельштама). А. Бем отметил тот факт, что литературная критика и литературная теория имеют различную динамику и следуют по различным траекториям: «Эмигрантская литературная критика все более активно реагировала на события в Советском Союзе и по необходимости вырабатывала определенное к ним отношение, тогда как теория оставалась куда свободнее от политической повестки дня» (1, с. 340). Литературная теория в межвоенный период развивалась интенсивно. Представители русского формализма за рубежом, В. Шкловский (в Берлине) и Р. Якобсон (в Чехословакии), сотрудничали с советским ученым П. Богатыревым (прожившим более двух десятилетий в Праге, около двух лет в Мюнстере, вернувшимся в Россию только в 1938 г.), Н. Трубецким (в Вене), Ю. Тыняновым (в России). Целью этого сотрудничества была попытка возродить ОПОЯЗ в Советском Союзе. Она оказалась безуспешной, однако повлияла на появление важного документа в истории литературной теории - «Проблемы изучения литературы и языка»1.
Таким образом, благодаря интеллектуальному обмену успешно соединились структуралистский и функционалистский подходы. Развитие историко-филологической науки наблюдалось и в исследованиях, связанных с семинаром А. Бема по Ф.М. Достоевскому (1925-1933)2. В литературоведении, ориентированном на психоанализ, в попытке П. Савицкого создать «евразийское литературоведение» как составную часть историко-литературной науки, задачей которой является переосмысление русского литературного развития до и после 1917 г. с точки зрения особого геополитического и культурного статуса России.
Замечая, что влияние теории на литературу более значительно, чем влияние критики, но «отложено во времени», исследователь переходит к вопросу об основных дискуссиях эмигрантской литературной жизни. Наиболее значительными Г. Тиханов считает споры о роли критики, дебаты о «молодой литературе», продолжительную полемику о каноне.
1 Проблемы изучения литературы и языка // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. - М., 1977. - С. 282-283.
2 О Достоевском. - Prague, 1929; 1933; 1936.
Дискуссия о литературной критике началась с газетного выступления М. Осоргина в 1928 г., который затронул вопрос о возможности самого существования русской критики в сложившихся условиях. Разумеется, разговор о том, где русской литературе развиваться в будущем (в Париже, Берлине, Праге, Шанхае или Советском Союзе), заходил и прежде, однако был малопродуктивен. В то время как критики различных течений: (С. Мирский, М. Сло-ним и Г. Адамович) сходились в том, что центром русской литературы является Москва, и оценивали свою роль как подчиненную, М. Осоргин был настроен менее оптимистично, полагал, что у эмигрантской критики нет возможности писать о советской литературе непредвзято. По его мнению, критики русского зарубежья лишились права на свободное суждение по причине того, что не могли высказывать взгляды, противоречащие политической линии тех изданий, на страницах которых печатались. Таким образом, в полемике о литературной критике «проявилось беспокойство о судьбе эмигрантской культуры в целом: кто является главным адресатом эмигрантской литературы, которая, по словам Георгия Иванова, все больше рисковала превратиться в литературу "без читателя"?1» (1, с. 349).
К началу 30-х годов писателями старшего поколения все чаще стал затрагиваться вопрос о преемственности. На различия между «отцами» и «детьми» указывал еще в 1927 г. М. Цетлин2, однако настоящая полемика разразилась только в 1932-1933 гг. в журнале «Числа», когда на его страницах появились статьи В. Варшавского «О герое молодой литературы»3 и Ю. Терапиано «Человек 30-х годов»4. Обе статьи были написаны в пессимистическом ключе: Варшавский впервые употребил определение «незамеченное поколение», Терапиано писал о преобладающем чувстве «одиночества и пустоты» у молодых литераторов. Ф. Степун уви-
1 Иванов Г. Без читателя // Числа. - Париж, 1931. - № 5. - С. 148.
2
Цейтлин М.О. Критические заметки. Эмигрантское // Современные записки. - Париж, 1927. - № 32. - С. 435-440.
3
Варшавский В. О герое молодой литературы // Числа. - Париж, 1932. -№ 6. - С. 164-172.
4 Терапиано Ю. Человек 30-х годов // Числа. - Париж, 1933. - № 7-8. -С. 210-212.
дел в статьях Варшавского и Терапиано «пагубное» влияние философии Л. Шестова. По мнению Степуна, уход в себя не является правильным; необходимо движение вперед, в «общее дело» эмиг-рации1. Возмутил публициста и тот факт, что имена Джеймса Джойса, Андре Жида, Марселя Пруста упоминались в выступлениях молодых русских эмигрантов чаще, чем «крупнейшие русские имена»2.
На эти обвинения представители молодой литературы откликнулись множеством статей. В 1936 г. в «Современных записках» вышло сразу три работы. Одной из них, обозначившей последний этап дискуссии, стала статья Г. Газданова «О молодой эмигрантской литературе» , в которой автор, считающий призыв к «героизму» старомодным, а выбор между русской и «нерусской» (европейской) литературой неуместным, настаивает на важности «внутренней» моральной ориентации.
Вслед за Газдановым, связавшим положение эмигрантской литературы с экономическими факторами, М. Алданов указал на то, что бедность заставила писателей заниматься работой, несовместимой с литературным трудом, лишила культурной аудито-рии4. Отсутствие сплоченности в эмигрантском сообществе, писатель не считает препятствием к объективности, он «заявил, что автономность и изоляция вовсе не являются абсолютным злом: в конце концов, Достоевский никогда не встречался с Толстым» (1, с. 354).
В том же номере «Современных записок» В. Варшавский развивает идею разрыва в современном человеке «экстериоризиро-ванного в объективном мире "я"» и «настоящего существа, неопределимого никакими "паспортными" обозначениями»5.
1 Степун Ф. Пореволюционное сознание и задача эмигрантской литературы // Новый град. - Париж, 1935. - № 10. - С. 12-28.
2 Там же. - С. 24.
3 Газданов Г. О молодой эмигрантской литературе // Современные записки. -Париж, 1936. - № 60. - С. 404-408.
4 Алданов М. О положении эмигрантской литературы // Современные записки. - Париж, 1936. - № 61. - С. 400-408.
5 Варшавский В. О прозе «младших» эмигрантских писателей // Современные записки. - Париж, 1936. - С. 413.
Критика Осоргина после второго выступления Варшавского стала еще более жесткой. В статье «О "душевной опустошенности"» он обращается к молодежи, охваченной экзистенциальным отчаянием: «Перестаньте вариться в собственном соку»1. Завершающим дискуссию оказалось выступление В. Ходасевича. Он утверждал, что жажда старого и привычного в эмигрантской среде не позволяет литературной молодежи раскрыться. Книга, стоящая над уровнем понимания аудитории, не будет напечатана и продана, а ее автор будет подвергнут «тихой, приличной» пытке, «называемой голодом». Таким образом, свобода эмигрантской литературы оборачивается «свободой вопить в пустыне»2.
Дискуссия о «молодой литературе», обнажив проблему смены поколения писателей, вела так же к пересмотру фундаментального для русской литературы поэтического канона: «Противопоставление Пушкина и Лермонтова явилось наиболее отчетливой чертой переоценки литературных репутаций» (1, с. 357).
Лермонтовский культ, ограниченный Монпарнасом, стал неотъемлемой частью того явления, которое вошло в поэзию под названием «парижская нота»3.
Несмотря на то, что эмигрантская пушкиниана количественно процветала4, в среде молодых литераторов «крепло осознание новых приоритетов», «патроном этого ревизионистского течения был Георгий Адамович, которого признанные эмигрантские авторы, начавшие свои писательские карьеры до 1917 г., сочли едва ли
1 Осоргин М. О «душевной опустошенности» // Последние новости. - Париж, 1936. - 10 августа.
2 Ходасевич В. Перед концом // Возрождение. - Париж, 1936. - 22 августа.
3
См.: Коростелев О. Парижская нота // Литературная энциклопедия русского зарубежья, 1918-1940: В 4 т. - М.: РОССПЭН, 2000. - Т. 2. - С. 300-303; Коростелев О. «Парижская нота»: Материалы к библиографии // Литературоведческий журнал. - М., 2008. - № 22. - С. 276-318.
4 М. Филин подсчитал, что первая волна эмиграции произвела около 100 книг и 1500 статей о Пушкине (не включая статьи в ежедневных газетах); он также указывает, что столетие смерти Пушкина отмечалось в 231 городе 42 стран на всех пяти континентах (см.: Петрова Т.Г. Литературная критика эмиграции о писателях XIX в. (Пушкин, Лермонтов, Чехов) // Классика и современность в литературной критике русского зарубежья 1920-1930-х годов. - М., 2005. - Т. 1. -С. 38-39. - Сн. 2, 8.
не предателем идеалов и культурных ценностей прошлого» (1, с. 357). Битвы, развернувшиеся в русском зарубежье вокруг поэтического канона, привлекли интерес со стороны Советского Союза. В. Ермилов сообщал советским читателям, что «белогвардейская» война против литературного канона является свидетельством «каннибальской сущности» буржуазии, которая готова предать и разрушить даже то, что было по-настоящему ценным в буржуазном и аристократическом прошлом. По его мнению, советский рабочий класс не должен обращать на эти войны никакого внимания1. Таким образом, эмигрантские споры о литературном каноне были объявлены «нерелевантными для советской культуры (что являлось знаком их потенциальной важности), как и сама эмигрантская критика в целом» (1, с. 367).
Директор отделения славистики института Гарримана при Колумбийском университете Кэтрин Таймер-Непомнящая в статье «Литературная критика русской эмиграции после Второй мировой войны» (2) отмечает, что война сместила центр притяжения литературной критики русского зарубежья на Запад. Символом этого перемещения стал основанный М. Алдановым и М. Цетлиным в 1942 г. в Нью-Йорке «Новый журнал», существующий и поныне. Свою миссию редакция журнала видела в сохранении и сбережении русской культуры. Подход к литературной критике был консервативным, «редакция сознательно отмежевывалась от западных критических и теоретических тенденций» (2, с. 609).
Если «Новый журнал» как русскоязычное издание был ориентирован на аудиторию диаспоры, то «некоторых наиболее ярких представителей русской эмиграции» больше привлекала американская аудитория. Р. Якобсон и В. Набоков преподавали в ведущих университетах США и публиковали свои сочинения на английском языке.
Р. Якобсон, сыгравший ключевую роль в создании двух наиболее важных литературоведческих направлений ХХ в. - формализма и структурализма, именно в США создал две чрезвычайно важные теоретические работы: «Два аспекта языка и два типа афа-
1 Ермилов В. За работу по-новому // Красная новь. - М., 1932. - № 5. -
С. 162.
тических нарушений» (1956), «Лингвистика и поэтика» (1960). Обе статьи основаны на теоретическом фундаменте якобсоновского структурализма, связанного с лингвистикой Ф. де Соссюра и с идеей взаимозависимости изучения языка и литературы. «Лингвистический подход Якобсона к изучению литературы оказал огромное влияние на американскую славистику», - отмечает К. Таймер-Непомнящая.
Иным был вклад в литературно-критическую жизнь эмиграции В. Набокова. По-разному соотносилась со статусом эмигранта -человека между языками и культурами - его деятельность как преподавателя русской и западной литературы в Корнельском университете, как переводчика «Евгения Онегина» и составителя комментария к роману, как автора «Лолиты». Самыми важными К. Таймер-Непомнящая считает три текста Набокова, примыкающие к работе над «Онегиным»: «Заметки о просодии», «О переводе» и «Абрам Ганнибал». В этих работах видно, как Набоков-ученый использует напряжение, возникающее между поэзией и академическим педантизмом: «Стиль Набокова-филолога по-писательски ассоциативен, ярок и неповторим» (2, с. 612).
Среди ученых-эмигрантов, менее известных, но существенно повлиявших на развитие славистики в США, автор статьи называет В. Эрлиха, М. Слонима, Г. Струве1 и эмигрантов «второй волны» Л. Ржевского и Б. Филиппова (Филистинского).
Наступившая в Советском Союзе оттепель повлияла и на литературно-критический процесс русского зарубежья. Эмигрантские журналы стали играть ключевую роль в продвижении тамиздата. Они не только публиковали «неподцензурные» тексты на языке оригинала, но и открывали на своих страницах дискуссии об эстетическом и политическом значении этих произведений, а также представляли новых советских авторов западной аудитории.
Самый значимый и выразительный пример тамиздата -«Доктор Живаго» Б. Пастернака. В 1958 г. в «Новом журнале» бы-
1 Книга: Струве Г. Русская литература в изгнании. - N.Y., 1956. - [Париж-Москва, 1996] - авторитетный источник по истории довоенной русской литературной эмиграции, до сих пор не переведена на английский язык.
ло опубликовано «тонкое и глубокое» исследование М. Слонима1, в котором роман противопоставляется соцреалистической литературной парадигме, с характерной простотой сюжета, определенной системой персонажей, клишированностью языка. Профессор философии Ф. Степун поместил роман в контекст интеллектуальной истории, сделал вывод о том, что «Доктор Живаго» отходит от традиции русского и европейского романа и что его особенности, воспринимаемые читателями как художественные провалы, на самом деле являются новациями, которые обусловливают его мощь2.
Начавшееся в 1970-е годы движение третьей волны эмиграции представлено такими именами, как А. Синявский, Э. Лимонов, Саша Соколов, В. Аксенов, В. Войнович и др. Наиболее заметными фигурами литературы третьей волны эмиграции в США были нобелевские лауреаты - И. Бродский и А. Солженицын, который по принципиальным соображениям эмигрантом себя не считал.
Учитывая огромное значение западной аудитории в формировании критического контекста третьей волны, К. Таймер-Непомнящая считает необходимым отдать должное издательству «Ардис», которое сыграло исключительную роль в создании и распространении эмигрантского литературного канона и формировании его критической рецепции. Издательство, основанное в 1971 г. в Энн-Арборе, штат Мичиган, американскими славистами Карлом и Эллендией Проффер, первоначально возникло как предприятие на дому, но к середине 1980-х годов выросло в крупнейшее вне Советского Союза издательство, выпускающее русскую литературу в оригинале и в английских переводах. Помимо сотни литературных и критических произведений в течение двадцати лет (1971-1991) издательство выпускало журнал «Russian Literature Triquarterly» (вышло 24 номера).
В Западной Европе средоточием интеллектуальных сил третьей волны были журналы «Континент» и «Синтаксис». Редакция основанного в 1974 г. журнала «Континент» провозглашала
1 Слоним М. Роман Пастернака // Новый журнал. - Париж, 1958. - № 52. Репринт: Слоним М. Роман Пастернака // Критика русского зарубежья: В 2 ч. - М., 2002.
2
Степун Ф.Б. Л. Пастернак // Новый журнал. - Париж, 1959. - № 56. Репринт: Степун Ф.Б. Л. Пастернак // Степун Ф. Портреты. - СПб., 1999.
четыре основных принципа: безусловный религиозный идеализм; безусловный антитоталитаризм; безусловный демократизм; безусловная беспартийность. На этих «незыблемых принципах», журнал не смог продержаться долго. Заняв столь жесткую религиозно-политическую позицию, он больше запомнился качеством прозы и поэзии, которые в нем публиковались, нежели своей традиционалистской и тенденциозной литературной критикой. Журнал «Синтаксис» задумывался как площадка для высказываний А. Синявского (подобно «Дневнику писателя» Ф. Достоевского), однако в нем печатались также те, «кто чувствовал, что не принадлежит к мейнстриму, не приемлет движения к реализму, сдобренному идеологией, и / или к националистической риторике - будь то писатели эмиграции или метрополии» (2, с. 626). Среди авторов «Синтаксиса» Е. Эткинд, И. Голомшток, П. Вайль и А. Генис, Б. Гройс.
В год основания «Синтаксиса» вышли в свет «Прогулки с Пушкиным» Синявского, из-за которых сначала в эмиграции, а потом в СССР разразился острый этико-эстетический конфликт. Однако скандал вокруг «Прогулок с Пушкиным» помог ответить на активно обсуждавшийся эмигрантскими критиками 1970-1980-х годов вопрос: сколько было русских литератур? Этот Вопрос обсуждался на конференциях: «Одна или две русских литературы?» (Женева, 1978 г.); «Русская литература в эмиграции: Третья волна» («Russian Literature in Emigration: The Third Wave»; Лос-Анджелес, 1981 г.). Сопоставив различные точки зрения, высказанные в ходе дискуссий, К. Таймер-Непомнящая заключает: «Итак, хотя между эмигрантской критикой и советской лежала пропасть в том, что касалось идеологии и цензуры, им обеим были присущи многие фундаментальные установки: вера в первенство высокой литературы, уверенность в ее высокой социально-политической роли и в том, что она должна оставаться независимой от рынка» (2, с. 634).
К.А. Жулькова
