CC BY
33
интонацию, какое-то "нервное" ускорение, как бы несущее обещание развязки. И действительно, финальные строки "Ночи" и "Шагов Командора", единственные на протяжении цикла выделенные курсивом - Все умрут и Донна Анна в смертный час твой встанет... -есть два пути разрешения внутреннего конфликта: смерть как окончательный уход во тьму и как обретение Света» (2, с. 55-56).
Заключительная рефлексия на тему пути - стихотворение «Как свершилось, как случилось?» - возвращает лирического героя от инобытия к жизни. Вместе с новым ритмом - хореем, и новым рисунком строфы (вместо четырехстрочных строф с перекрестной рифмой здесь впервые появляются пятистрочные строфы) «открывается выход из безнадежной трясины мертвенных колебаний постылого существования, экзистенции инобытия - и на лексическом и на метрическом уровнях поэт декларирует возвращение воли к жизни, жажды человеческого участия и творчества, что полной мерой зазвучит в новых, ибо обретших дыхание мужественного приятия жизни, "Ямбах". Таким образом, психологический опыт инобытия, несмотря на его глубоко депрессивное содержание, оказывается плодотворным на пути его творческого осмысления и лирического (посредством поэтического языка) преодоления» (2, с. 57).
Т.Г. Юрченко
2012.03.028. МОЛЧАНОВА НА. «ВСЮ ЖИЗНЬ ХОЧУ СОЗДАТЬ ИЗ СВЕТА, ЗВУКА.»: ВОПРОСЫ ПОЭТИКИ ЛИРИКИ К. Д. БАЛЬМОНТА. - Воронеж: НАУКА-ЮНИПРЕСС, 2011. - 168 с.
Доктор филологических наук Н.А. Молчанова (профессор ВГУ) рассматривает различные аспекты поэтики К. Д. Бальмонта, основные тенденции его творчества в контексте русской литературы первой трети ХХ в.1
1 См. также: Молчанова Н.А., Куприяновский П.В. Поэт К. Бальмонт: Биография. Творчество. Судьба. - Иваново: ИвГУ, 2001; Молчанова Н.А. Поэзия К. Бальмонта 1890-1910-х годов: Проблемы творческой эволюции. - М.: МПГУ, 2002; Молчанова Н.А., Куприяновский П.В. «Поэт с утренней душой»: Жизнь, творчество, судьба К. Бальмонта. - М., 2003; Молчанова Н. А., Куприянов-ский П. В. К. Бальмонт и его окружение. - Воронеж, 2004. Список работ Н.А. Молчановой о творчестве К. Д. Бальмонта, состоящий из 92 научных публикаций, приложен в конце реферируемого издания: с. 157-168.
Лирика К. Д. Бальмонта 1910-х годов «до сих пор остается серьезным пробелом в изучении творчества поэта и традиционно оценивается под знаком "упадка"» (с. 4), - замечает автор. Однако в книгах «Зарево зорь» (1912), «Белый Зодчий» (1914), «Ясень. Видение Древа» (1916) и «Сонеты Солнца, Меда и Луны» (1917) раскрываются неожиданные грани его поэтического таланта, приверженность символизму своеобразно сочетается с постсимволистскими тенденциями.
Книга «Ясень. Видение Древа» задумывалась поэтом как «энциклопедия» собственной лирики. В ней нет привычного дробления на разделы. Она подчинена единому лирико-мифологичес-кому сюжету, в котором воссоздается панорама человеческой цивилизации от «утра вселенной» до апокалипсиса. Важную роль в развитии этого сюжета играют древние мифы, христианские идеи, естественно-научные и философские концепции. Специального исследования заслуживает вопрос художественного времени. Философия «мгновения» сосуществует в книге с «абсолютной эпической дистанцией» (М. Бахтин) героического эпоса разных веков.
В «Ясене» К. Д. Бальмонт неожиданно предстает как поэт-философ, размышляющий о трагической судьбе человеческой цивилизации. «Этот "лик" поэта не получил признания у современников и не был по достоинству оценен», - замечает автор, приводя в подтверждение строки эпиграммы В. Брюсова: «Мораль бывает в заключенье басен, / Нельзя ль моралью заключить и "Ясень"? / Красива осень ясеней и сосен, / Но устаревший стих несносен»1. Между тем в образной системе и стиле книги можно найти новую для Бальмонта форму. Происходит ослабление собственного лирического начала, нарастает стремление к объективизации переживаний. Сам поэт отмечал, что в «Ясене» «личного стихотворения <.. .> нет ни одного»2.
По мнению Н.А. Молчановой, лирика 1910-х годов в целом и книга «Ясень. Видение Древа» в частности знаменуют не «упадок», а напротив, новый взлет поэтического дара К. Д. Бальмонта.
1 Русская эпиграмма (XVIII - начало ХХ в.) - Л., 1988. - С. 470.
2 Беседа с корреспондентом газеты «Биржевые ведомости» // Биржевые ведомости. - Петербург, 1915. - 28 мая.
Автор исследования подчеркивает, что основные тенденции творческой эволюции поэта наиболее рельефно проявляются в контексте его религиозных исканий. В статье «Бог в творческой эволюции К. Д. Бальмонта» Н.А. Молчанова обращается к ранней лирике поэта, в которой Христос выступает как верховное нравственное начало: «Одна есть в мире красота - / Любви, печали, отреченья / И добровольного мученья / За нас распятого Христа». Отдельные стихотворения этого периода написаны в форме прямого обращения к Богу или молитвы.
С конца 1890-х годов творчество Бальмонта окрашивается идеями и образами индийской мифологии: «Христианское мироощущение временно уступает место увлечению буддизмом и другими восточными верованиями, нередко в их философском преломлении» (с. 23).
В первой половине 1900-х годов в его лирику проникает стихия язычества. Поэт воспевает светлую радость бытия, неповторимое мгновенье как микрочастицу вечности. Он ищет всеединое начало, в котором слились бы христианская жертвенность, языческий пантеизм и «молчаливая» мудрость Брамы. В стихотворении «Один из итогов» (книга «Только любовь» 1903) Христос предстает не в мученическом ореоле распятия, как в раннем творчестве, а «весеннеликим». Муки кощунственных сомнений одолевают поэта в кризисный период 1906-1909 гг., что наиболее ярко проявилось в стихотворениях «Отречение», «Пир у Сатаны», «Будь проклят», вошедших в запрещенную за богохульство книгу «Злые чары» (1906). Это обвинение Бальмонт считал недоразумением, писал: «Оно явно противоречит всему моему творчеству.»1
Кульминационным моментом развития взаимоотношений лирического героя Бальмонта с Богом исследовательница считает четвертый период творчества поэта (1912-1920), «прошедший под знаком амбивалентного "многобожия"» (с. 26): центральный символический образ книги «Белый Зодчий» (1914) соединяет в себе черты различных религиозных систем. В разных ипостасях (Будда,
1 Беседа с корреспондентом газеты под заглавием «Возвращение К. Д. Бальмонта» // Русское слово. - М., 1913. - 7 мая.
Христос, Агни, Озирис, Один и др.) выступает Всевышний создатель мира и в книге «Ясень. Видение Древа».
В трех сонетах 1924 г. с характерным названием «Нет Бога, кроме Бога» «всебожник» заново «открывает» Библию. Ветхий Завет отталкивает его своей жестокостью, а Новый Завет, особенно Евангелие от Иоанна, привлекает гуманистическим пафосом. Поэт призывает: «Пойди к тому, чья жизнь и мысль убога, / И дай испить от света твоего. / Ты вдруг поймешь, как счастья в жизни много. / Пойди туда, где пыльная дорога, / И кто упал, ты подними его»1.
Православные образы, атрибутика, лексика - существенные элементы лирики Бальмонта 1920-1930-х годов. В книге «В раздвинутой Дали» (1929) такие христианские символы, как «исповедальная свеча», «Великая Русская Пасха», «пасхальное яичко», «тихая лампада» становятся «знаками» России.
Обращаясь к эмигрантской поэзии К.Д. Бальмонта 19201930-х годов, Н.А. Молчанова рассматривает такие книги, как «Марево» (1922), «Мое - Ей. Россия» (1924), «В раздвинутой Дали» (1929), «Северное сияние. Стихи о Литве и Руси» (1931), «Голубая подкова. Стихи о Сибири» (1935), «Светослужение» (1937) и др.
Основной лейтмотив «Марева» развивается «нервно и неровно, то сбиваясь на публицистический лад, то приобретая медитативно-лирический тон, то достигая пафоса философского реквиема» (с. 45). В. Крейд писал: «Это книга высокого трагизма, и вся она о России»2.
В поэтической книге «Мое - Ей. Россия» К. Бальмонт декларирует верность родине, своим творческим принципам. О «прежнем» Бальмонте свидетельствовали включенные в сборник стихотворения о русской природе («Первозимье», «Позаранок», «Лебединый лет», «Сентябрь»). Символами души вновь стали привычные образы жар-птицы, «града подводного Китежа». Однако воспоминания о родном крае являются «во сне», пробуждение же
1 Бальмонт К. Д. Где мой дом. - М., 1992. - С. 50.
2
Крейд В. Поэт Серебряного века // Бальмонт К. Д. Светлый час. Стихотворения. - М., 1992. - С. 23.
открывает совсем другие, трагические интонации, характерные для «нового» Бальмонта.
Космогоническая, национально-историческая и собственно лирическая символика соединяются в книге «В раздвинутой Дали» с подзаголовком «Поэма о России». Сквозной мотив этой самой «русской» книги поэта - мечта о возвращении «в Отчий Дом»: «Но, мир поцеловав и весь его крестом / В четырехкратности пройдя необозримой, / Не как заморский гость вступаю в Отчий Дом, / И нет, не блудный сын, а любяще-любимый»1. Преобладающая интонация не элегическая, а возвышенно-риторическая.
Идея близости двух народов сконцентрирована в «опорных» разделах сборника «Северное сияние. Стихи о Литве и Руси» -«Литва» и «Русь». Образ «северного сияния» является символом-предвестником «мира-сада», в нем поэт-романтик видит прообраз будущего «храма Всемирности»2.
Тема России получает развитие и в состоящем из 19 стихотворений сборнике «Голубая подкова. Стихи о Сибири», лирический герой которой называет себя рабом, уже не «магического слова», а утраченной родины.
С наибольшей лирической силой трагические интонации прозвучали в последняя поэтическая книга Бальмонта «Светослу-жение». Поэт варьирует и трансформирует свои прежние («заштампованные») мотивы и образы, намеренно демифологизируя их: «безглагольность», «тишина», «безбрежность» теперь ассоциируются с «умиротворением» и примирением с неизбежностью жизненных утрат. Если в начале века «вечно юный» лирический герой провозглашал символом своей стихийной души «вольный ветер», то на склоне лет он говорит о «безветрии души»: «Я чувствую душой своей спокойной / Как хорошо безветрие души»3.
Н.А. Молчанова обращает внимание и на другие аспекты творчества Бальмонта: ставит проблему экспрессионистических
1 Бальмонт К. Д. В раздвинутой Дали: Поэма о России. - Белград, 1929. -
С. 86.
2
Бальмонт К. Д. Северное сияние: Стихи о Литве и Руси. - Париж, 1931. -
С. 24.
3
Бальмонт К. Д. Светослужение. 1936. Август. 1937. Январь. Стихи. - Харбин, 1937. - С. 87.
тенденций в его поэзии, раскрывает тему «К. Д. Бальмонт и Египет», исследует метаморфозы мифологемы «Поэт - "сын Солнца"» в лирике 1900-х годов, фольклорную стилизацию книги «Жар-птица», трансформацию сектантских песнопений в «Зеленом вертограде», рассматривает символику «мирового кольца», «пустыни», «пчелы» и «меда», сопоставляет «детскость» в романах И. А. Бунина «Жизнь Арсеньева» и К. Д. Бальмонта «Под новым серпом», строительную миссию «камня» в книгах О.Э. Мандельштама «Камень» и К. Д. Бальмонта «Белый Зодчий».
К.А. Жулькова
Русское зарубежье
2012.03.029. ХОДАСЕВИЧ В.Ф. СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ: В 8 т. -М.: Русский путь, 2009. - Т. 2: Критика и публицистика, (19051927) / Сост., подгот. текста, коммент.: Малмстад Дж., Хьюз Р.; Вступ. ст. Хьюза Р. - М.: Русский путь, 2010. - 720 с.
В Собрании сочинений В.Ф. Ходасевича в восьми томах -тома 2-6 посвящены его критическому наследию (т. 1 - стихотворения; тт. 7 и 8 - мемуары). Том 2-й включает литературные статьи, рецензии и фельетоны, написанные в 1905-1927 гг.; том 3-й содержит критику 1928-1939 гг., а в 4-м и 5-м томах собраны работы о Пушкине и поэтах его времени. Однако известная статья Ходасевича «Колеблемый треножник» (1921), занимающая значительное место в пушкинистике Ходасевича, помещена во 2-м томе, поскольку мрачные предсказания поэта, по мнению составителей, более правомерно рассматривать не в контексте его научных пушкинских изысканий, а среди статей о русской литературе. По той же причине во 2-м томе помещены статьи «Безглавый Пушкин» (1917), «Окно на Невский» (1922) и «Глуповатость поэзии» (1927) как своего рода поэтический манифест Ходасевича. Статьи о Лермонтове, Тютчеве и других поэтах, писавших в 1820-1830 гг., но не принадлежащих к «пушкинской плеяде», также включены во 2-й и 3-й тома. Статьи о литературе допушкинского периода войдут в 6-й том издания. Все тексты расположены в хронологическом порядке.
Во вступительной статье «Ходасевич-критик» Р. Хьюз отмечает, что начав свой творческий путь в кругу символистов на заре XX в., Владислав Ходасевич стал одним из выдающихся поэтов
