CC BY
33
2012.03.009. ПИЧХАДЗЕ А.А. ПЕРЕВОДЧЕСКАЯ
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В ДОМОНГОЛЬСКОЙ РУСИ: Лингвистический аспект. - М.: НП «Рукописные памятники Древней Руси», 2011. -408 с.
В работе А. А. Пичхадзе предпринята попытка воссоздать целостную картину переводческой деятельности в Древней Руси на основе лингвистических данных. В основе исследования лежит обзор около 30 переводных текстов, датируемых XI-XIII вв., при этом особое внимание уделяется анализу текстов с греческого языка. На основе выделенных лингвистических параметров для характеристики переводных текстов автор исследования подразделяет славянские переводы на группы. Для характеристики переводных текстов важным также оказывается разработка критериев оценки исконности русизмов в церковнославянских текстах. Дается характеристика переводческой деятельности в Древней Руси (определяется объем текстов, которые могут быть атрибутированы непосредственно восточнославянским переводчикам) и обосновывается существование нескольких переводческих направлений.
Работа состоит из введения, шести глав (среди которых «Обзор переводов, содержащих восточнославянские элементы в лексике», «Предварительная группировка переводов, содержащих восточнославянские элементы в лексике», «Восточнославянские лексические элементы в переводных памятниках», «Греческо-славянские соответствия в памятниках восточнославянской группы и Студийском уставе» и др.), заключения, списка литературы.
В работе термин «лексические русизмы» выступает синонимом выражения «восточнославянский элемент», а прилагательное «древнерусский» выступает в значении «восточнославянский», т.е. свойственный восточнославянским диалектам XI-XIII вв.
Подавляющее большинство произведений древнеславянской письменности возникло у южных славян, оригинальная письменность восточных славян на церковнославянском языке с самого начала подражала южнославянским образцам, а проникновение в текст специфически восточнославянских элементов допускалось в минимальной степени. Для древнерусских церковнославянских памятников отсутствие лексических русизмов являлось нормой, при этом выделяется небольшая группа текстов, где такие элементы встречаются, на что обратил внимание уже И.И. Срезневский,
предположивший, что эти памятники были переведены на Руси. В конце XIX в. А.И. Соболевский составил перечень переводов с лексическими русизмами (более 30 памятников), которые, по мнению ученого, были созданы в Киевской Руси. Важным является то, что количество переводных памятников с восточнославянскими элементами в лексике очень невелико и доказывает тот факт, что «русизмы не попадали в текст стихийно при переписывании» (с. 78), поскольку на Руси в течении столетий переписывалось большое количество текстов южнославянского происхождения, в которых не обнаружено ни одной специфически восточнославянской лексемы. Это позволяет считать, что русизмы (когда наличие восточнославянской лексики подтверждается его текстологической традицией) появляются в памятникам не благодаря переписчику, а переводчику или редактору. Список лексем, представленный А.И. Соболевским, невелик. Внутри него ученый выделил несколько лексических групп: 1) слова, имевшие в древнерусском языке значения, не известные южнославянским языкам; 2) названия древнерусских реалий; 3) заимствования из скандинавских, германских, тюркских, финно-угорских языков и грецизмы, отсутствующие в южнославянских языках; 4) названия стран, городов и народов, хорошо знакомым восточным славянам, но не известных южным славянам; 5) слова, совсем не встречающиеся или редко встречающиеся в памятниках южнославянского происхождения и сохранившиеся в восточнославянских диалектах.
В 20-х годах XX в., после публикации В.М. Истриным перевода «Хроники Георгия Амартола», развернулась большая дискуссия с участием оппонентов В.М. Истрина - Н.Н. Дурново и П. Л. Лаврова, предметом которой стало обсуждение лексики, которую следует считать восточнославянской. В основе дискуссии лежал вопрос о происхождении «Хроники Георгия Амартола», поскольку в ее переводе «бесспорные русизмы соседствуют с бесспорными южнославянизмами» (с. 8-9). В ходе дискуссии обозначалась важная особенность древнеславянской письменности -существование текстов, которые одновременно содержат и восточ-нославянизмы, и южнославянизмы, однако это особенность не получила в то время никакого объяснения.
Следующий этап в изучении переводной деятельности на Руси приходится на 1950-е годы, когда Н.А. Мещерский исследовал и
издал переводы библейской книги Есфирь и «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия, приведя серьезные аргументы в пользу древнерусского происхождения обоих переводов. Н.А. Мещерский признал принципы определения восточнославянского происхождения текстов, предложенные А.И. Соболевским, в целом правильными, хотя и нуждающимися в уточнениях. В этот же период были предприняты попытки определения места создания памятника по синтаксическому критерию (Г. Бройер).
Во второй половине XX в. А.А. Алексеев указал на необходимость преодолеть «атомистический» подход к изучению древнерусской переводной письменности. Исследователь настаивал на том, что «только опора на текстологию обеспечивает корректность суждений о языке памятника и надежность выводов о его происхождении» (с. 10). Таким образом было положено начало группировке переводных памятников с лексическими русизмами, что имеет «решающее значение не только для воссоздания истории переводческой деятельности на Руси, но и для установления аутентичности русизмов в этих текстах» (с. 10).
Некоторые зарубежные исследователи вообще отрицают возможность переводческой деятельности в Древней Руси. Наиболее обоснованно эта точка зрения была представлена Ф. Томсоном, который привел следующие аргументы: 1) лексика памятников свободно заменяется переписчиками; русизмы в церковнославянских текстах проникали туда в процессе бытования текста на Руси; 2) восточные славяне не владели письменным греческим; 3) перечень специфических восточнославянских лексем ненадежен и постоянно подвергается корректировке (с. 11).
Отечественные исследователи признают, что некоторая русификация текстов древнерусскими книжниками на уровне лексики действительно имела место, но только в исключительных случаях, и носила спорадический и случайный характер. Производя лексические замены, они по большей части вводили в текст общеславянские слова, но иногда использовали и региональную лексику. Факт владения (или не владения) греческим языком сложно доказуем. Постоянная корректировка восточнославянских лексем способствует «увеличению надежности лексического критерия» (с. 14).
Новый этап в изучении древнерусских переводов начался с выходом издания «Житие Андрея Юродивого» со словоуказателем
А.М. Молдована. Анализ памятника показал, что в нем «не только присутствуют русизмы, на что указывал А.И. Соболевский, но и отсутствуют южнославянизмы, т.е. не освоенные оригинальной древнерусской письменностью и не встречающиеся в оригинальных древнерусских памятниках слова, характерные для южнославянских памятников» (с. 15). Благодаря анализу данного памятника «была подтверждена правильность как атрибуции перевода восточнославянским книжникам, так и критерия, позволившего А.И. Соболевскому сделать вывод о восточнославянском происхождении памятника» (там же).
В 1990-е годы в Институте русского языка РАН (Москва) началось создание электронных баз с восточнославянскими элементами в лексике. Базы данных позволяют получать полную информацию о грамматических и лексических характеристиках текстов, что позволяет окончательно преодолеть «атомистический» подход к изучению переводных школ на Руси.
Исследование, проведенное А. А. Пичхадзе, показывает, что переводные произведения, имеющие в своем составе древнерусские лексические элементы, крайне разнообразны по своим языковым характеристикам, но лишь очень небольшая часть текстов лишена специфически южнославянской лексики и может быть с уверенность атрибутирована восточнославянским переводчикам. А.А. Пичхадзе приводит их список - переводы «Жития Василия Нового», «Александрии», «Жития Андрея Юродивого», «Пчелы», «Истории Иудейской войны», «Повести об Акире Премудром» и цикла из шести «Чудес Николая Мирликийского»1.
Внутри этой маленькой группы памятников отчетливо выделяются две подгруппы: 1) «Александрия», «Житие Андрея Юродивого», «Повесть об Акире Премудром»; 2) «Пчела», «История Иудейской войны». Различия между ними прослеживаются на уровне текста и на уровне языка и охватывают различные лингвистические параметры. Перевод первой группы текстов - пословный, отклонения от порядка ялов оригинала реже, чем во второй группе. Пере-
1 Последние два памятника могут представлять собой не переводы, а переработки переводных текстов. - Прим. реф.
водчики второй группы текстов неточно следуют тексту оригинала, грань между переводом и пересказом нередко стирается, они систематически выбирают иные эквиваленты для передачи определенных греческих слов и выражений, нежели переводчики первой группы текстов. Словоупотребление в текстах второй группы отражает церковнославянский лексический стандарт, в то время как для текстов первой группы характерно употребление менее частотной церковнославянской лексики, в том числе и редкой. Каждая из двух подгрупп имеет свои грамматические особенности. Однако еще более важным представляется то, что подгруппы различаются набором русизмов. Все это свидетельствует о том, что представления переводчиков двух подгрупп о том, какие восточнославянские языковые элементы допустимы в церковнославянском тексте, различались.
Таким образом, можно говорить о том, что «в Древней Руси существовали направления, которые вырабатывали свои переводческие навыки и устойчивые языковые предпочтения» (с. 351). Одно направление (к нему относились переводчики «Александрии», «Жития Андрея Юродивого» и «Повести об Акире Премудром») придерживалось более стандартной разновидности церковнославянского языка, другое направление (к нему относились переводчики «Пчелы», «Истории Иудейской войны») - специфической (вероятно, периферийной) разновидности.
Несколько особняком стоят переводы «Чудес Николая» и «Жития Василия Нового». Текст «Чудес Николая» близок переводам «Александрии» и «Жития Андрея Юродивого» по своим грамматическим и некоторым лексическим особенностям, но по словоупотреблению иногда сближается с текстами «Пчелы» и «Истории Иудейской войны». Текст «Жития Василия Нового» полностью не изучен.
Отдельно следует рассматривать «Студийский устав», который отличается от восточнославянских переводов буквализмом в передаче оригинала, калькированием греческих синтаксических конструкций в ущерб ясности текста, стремлением к одно-однозначным соответствием между словом оригинала и славянским эквивалентом. Южнославянизмов в этом памятнике очень мало, и это сближает его с восточнославянскими переводами. Отличительной характеристикой восточнославянской группы и «Сту-
дийского устава» является наличие общих для восточноболгарских и восточнославянских диалектов лексем, которые отсутствовали в кирилломефодиевских текстах и были введены в церковнославянский язык преславскими книжниками.
В переводах, содержащих южнославянизмы, представлены другие восточноболгарские лексемы, чуждые древнерусскому узусу.
Подавляющее большинство среди переводов, содержащих восточнославянскую лексику, составляют памятники с сочетанием южнославянизмов и русизмов, из чего можно сделать вывод о том, что они были созданы носителями южнославянских диалектов. В переводах ощущается приверженность южнославянским переводческим традициям, к которым можно отнести: последовательную передачу греческого слова определенным набором соответствий, пословный перевод, калькирование греческих синтаксических конструкций. Русизмы в них относятся по большей части к сфере реалий, а специфически восточнославянские служебные слова обычно отсутствуют. Тем не менее русизмы в этих переводах исконны. «Присутствие восточнославянской лексики указывает на то, что южнославянские переводчики работали с учетом и под влиянием восточнославянского языкового узуса» (с. 352).
В то же время известен случай перевода греческого текста на Руси греческим книжником: в первой половине XII в. Феодосий Грек перевел по заказу черниговского князя Святослава Давидовича Святоши «Послание папы Льва I Флавиану, патриарху Константинополя, о ереси Евтихия» и составил предисловие и послесловие к нему.
Перевод практически не содержит русизмов, выполнен в буквалистской манере, что, однако, сближает его с переводами, содержащими русизмы и южнославянизмы, и содержит лексику, характерную для переводов этой группы. Из этих данных можно сделать вывод о том, что переводы, содержащие южнославянизмы, могли выполнять и греческие книжники, однако «атрибутировать переводы I группы переводчикам-грекам мешают многочисленные ошибки в понимании греческого текста» (с. 353).
Исследователь указывает на то, что некоторые из переводов этой группы могли быть выполнены в монастырях выходцами из южнославянских и восточнославянских земель.
На рубеже XI-XII вв. также создавались переводы с греческого языка, в текстах которых соседствуют южнославянизмы и русизмы: «Толковое Евангелие Феофилакта Болгарского» и «Толкования Никиты Ираклийского на 16 Слов Григория Богослова», «Толковый Апостол» и, вероятно, «Толкования на Песнь песней» и «Беседы на Шестоднев Севериана Гавальского».
Проведенный анализ переводных текстов позволил преодолеть «атомистический» взгляд на переводы в Древней Руси и наметить группировку этих переводов. Выяснилось, что входящие в одну группу тексты имеют сходный набор русизмов, и эти русизмы не случайны - фиксируются в определенном кругу текстов. Возникновение переводов с восточнославянскими элементами в лексике «совпадает по времени с эпохой, когда, с одной стороны, вос-точноболгарские книжные центры прекращают свою деятельность, а с другой стороны, зарождается книжность у восточных славян» (с. 355). Эти переводы или вовсе не содержат южнославянизмов, или содержат южнославянизмы, характерные для западных областей южнославянского ареала и не свойственные восточноболгар-ской книжности. Отличительной чертой данных текстов также является обилие ошибок в передаче греческого текста: «синтаксис этих переводов тёмен, синтаксические конструкции часто нарушаются» (с. 356). «По своему качеству переводы, содержащие южно-славянизмы и русизмы, как правило, уступают как южнославянским переводам эпохи Первого Болгарского царства до греческого завоевания, так и восточнославянским переводам» (с. 356).
Таким образом, для домонгольского периода было характерно наличие переводов, содержащих одновременно яркие русизмы и яркие южнославянизмы, однако конкретные обстоятельства появления таких переводов неизвестны.
Возможности лексического критерия в установлении места создания литературного памятника не исчерпаны, а исконность русизмов в переводных текстах получает новое подтверждение благодаря группировке памятников, однако в настоящее время сторонники точки зрения о невозможности переводческой деятельности в Древней Руси отказываются от обсуждения лексики как главного критерия в вопросе о происхождения памятника и обратились для подтверждения своей гипотезы к другим уровням текста.
М.Б. Раренко
