CC BY
15
ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ И ЗАКАВКАЗЬЕ
2012.01.004. ЛАУМУЛИН М., МАЛИК А. ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ: ОСНОВНЫЕ ПОДХОДЫ В СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКЕ // Центр. Азия и Кавказ. - Шеа, 2010. - Т. 13, N 1. - С. 90109.
Мурат Лаумулин (главный научный сотрудник Казахстанского института стратегических исследований, Алматы, Казахстан) и Ауган Малик (доцент Казахского национального университета им. Аль-Фараби, Алматы) отмечают, что с самого начала зарубежные исследования, посвященные Центральной Азии (ЦА), в той или иной степени политизированы и несут на себе заметный отпечаток идеологических установок и геополитического подхода. «Истоки такого положения вещей следует искать, по-видимому, в советологии, от которой современное (прежде всего западное) центральноа-зиеведение унаследовало слишком много "родимых пятен"» (с. 90).
Развитие современной западной политической науки, занимающейся изучением ЦА, проходило в несколько этапов.
На первом этапе (примерно 1991-1995 гг.) доминировала геополитическая проблема. Это было вполне естественно, поскольку сам выход ЦА на мировую политическую арену был вызван грандиозным геополитическим потрясением - распадом СССР. С легкой руки М. Олкотт в обиход было запущено выражение «катапультирование в независимость»1.
В работах, посвященных ЦА в этот период, уже четко определены угрозы и вызовы, с которыми должен бороться Запад. К ним эксперты отнесли угрозу восстановления контроля со стороны Москвы, распространение исламского фундаментализма, дестабилизацию на этнической или религиозной почве, распространение
1 Olcott M.B. Central Asia's catapult to independence // Foreign affairs. - N.Y., 1992. - Summer. - P. 108-130. - Здесь и далее описание дано по реф. источнику.
оружия массового поражения и т.д. Многие специалисты уже в этот период пришли к выводу, что за свою стабильность (весьма относительную) регион заплатил высокую цену - принес в жертву возможность строить демократию. Западные политики приняли авторитарную модель развития региона, которая не отвечала западным представлениям о «правильном управлении». Однако с ней пришлось смириться, поскольку альтернативой авторитаризму выступал воинствующий исламизм, как это произошло в Таджикистане.
В работах этих лет геополитическое послание экспертов политическим кругам Запада сводилось к следующему: Запад должен любой ценой поддержать независимость постсоветских республик ЦА и направить их развитие в выгодное для себя русло. Для этих целей можно использовать различные инструменты: демократические и институциональные, политические и экономические, энергетические и транспортные и т.п.
На втором этапе, который пришелся на 1995-2000-е годы, у многих западных аналитиков наблюдается разочарование результатами развития независимых государств ЦА. Западу не удалось ни полностью оторвать регион от России и СНГ, ни внедрить там западные «нормативные ценности» (демократию, рыночную экономику, права человека).
В ряде работ этого периода высказывается здравая мысль о том, что единство ЦА (культурно-историческое, экономическое и т.д.) не более чем миф. На самом деле в регионе формируются две модели, которые эксперты связывают с двумя ключевыми республиками: Казахстан и Узбекистан. В регионе формируются национальные государства, каждое со своими особенностями. Этот фактор неизбежно накладывает отпечаток на внутреннюю и внешнюю политику всех центральноазиатских государств.
Казахстан в эти годы виделся большинству авторов наиболее уязвимым звеном в регионе. Наиболее прямо эту точку зрения выразила М. Олкотт: Казахстану угрожает или раскол по этническому признаку, или поглощение Россией. Одновременно звучала мысль, что Запад должен «помочь» Казахстану избежать этой участи. Первой, кто детально описал процесс формирования в Казахстане государства-нации, была Ш. Акинер. Ее вывод однозначен: Казах-
стан идет по пути строительства плюралистической модели государственной идентичности1.
Во многих работах этих лет начинает превалировать пересмотр роли Ирана и Турции в ЦА2. Исследователи окончательно приходят к выводу о том, что опасения Запада относительно угрозы экспансии Ирана и экспорта исламской революции оказались совершенно напрасными. В ряде работ чувствуется разочарование в политике Турции в ЦА: в начале 1990-х годов ей прочили роль лидера, локомотива и «старшего брата», умеренного и светского, роль образца и модели для подражания.
В этот период одним из центральных объектов изучения становится политика Китая в регионе. Западные авторы подметили, что Пекин очень быстро нашел общий язык с местными режимом; более того, его, в отличие от западных государств, вполне устраивал характер этих режимов. Уже к концу десятилетия некоторые западные авторы забили тревогу: Китай превратился в полнокровного участника «Большой игры» в ЦА3. Рассматривая внутриполитическое развитие государств региона, некоторые эксперты пришли к выводу, что здесь была достигнута так называемая авторитарная стабилизация. В целом эти режимы характеризуются как «президентские», т.е. политические системы с упором на чрезмерно персонифицированную власть4. Другие авторы предложили термин «султанистские режимы», подразумевая тот же авторита-
1 Akiner Sh. The formation of Kazakh identity from tribe to nation-state. - L.: The Royal institute for international affairs, 1995. - 83 p.
Winrow G. Turkey in post-Soviet Central Asia. - L.: RIIA, 1995; Aras B. The new geopolitics of Eurasia and Turkey. - L.; Portland, OR: Frank Cass, 2002; Rubinstein A., Smolansky O. Regional powers in the new Eurasia: Russia, Turkey a. Iran. -N.Y.: M.E. Sharpe, 1995.
Walsh J.R. China and the new geopolitics of Central Asia // Asian survey, 1993. - Vol. 33, N 3; Munro R. Central Asia a. China // Central Asia and the world. -N.Y.: Council on foreign relations press, 1994. - P. 225-236; Wacker G. China's interests in Central Asia // The development of the Soviet successor states in Central Asia / Hrsg. von U. Halbach. - Köln, BIOIS, 1995. - P. 105-110; Stobdan P. China's Central Asia dilemma // Strategic analysis. - 1998. - Vol. 22, N 3. - P. 399-408.
4 Halbach U. Das regime der präsidenenten // Entwicklung und Zusammenarbeit. - 1999. - T. 40, N 2. - S. 39-41.
ризм1. В отношении Казахстана на этом этапе была предложена концепция «дуальности» (К. Пужоль). Ее суть состоит в том, что внутренняя и внешняя политика Казахстана строится по принципу синтеза различных начал моделей, культур, цивилизаций и приоритетов. В этом его сила и слабость. В то же время Пужоль не согласна с тем, что Казахстан завершил постсоветскую фазу развития. В перспективе у Казахстана прослеживается некая собственная миссия геополитического характера - вернуться к роли оси Евразии. При этом чрезвычайно важную роль играет европейский вектор развития Казахстана2. Другие авторы придерживаются той точки зрения, что спецификой Казахстана является сочетание модели унитарного государства с авторитарным режимом, что позволяет нейтрализовать главную угрозу государственности - противоречие между центром и периферией3.
Начало третьего этапа в изучении региона зарубежными политологами совпало с новым геополитическим потрясением: событиями 11 сентября 2001 г. и появлением США и их союзников в центре Евразии. В новом веке в западной политологической мысли делается попытка утвердить мнение о том, что ЦА уже более не является «постсоветским» пространством. Регион настолько далеко оторвался от своего советского прошлого, что изменения стали необратимым. Начало этому подходу дали работы У. Хальбаха4.
Аналогичной точки зрения придерживается и Б. Румер. Он считает, что страны региона завершили переходную фазу своего развития, в них сформировались политические режимы с устойчивой системой экономических и социально-политических связей. В перспективе маловероятно, что они будут радикально меняться или трансформироваться под воздействием внутренних и
1 Sultanistic regimes / Ed. by H.E. Chelabi, J.J. Linz. - Baltimore: The Johns
Hopkins univ. press, 1998. - X, 284 p.
2
Poujol C. Le Kazachstan. - P., Presses univ. de France. - 2000. - 128 p. Cummings S. Nursultan Nazarbaev and presidential power in Kazazkhstan. -N.Y.: Columbia univ., 1999; Cummings S. Centre-periphery relations. - L.: The Royal inst. of inter. affairs, 2000. - VII, 55 p.
4 Hallbach U. Das nachsowjeticshe Zentralasien // Jahrbuch intern. Politik 19992000. - München: Oldenburg Verlag, 2001. - S. 277-289; Hallbach U. Der «nicht mehr postsowjetische» Raum? Russland in der Wahrnehmung Kaukasischer und zentralasiati-sischer Staaten vor und nach dem 11 September. - Berlin: SWP/ DIIPS, 2002. - 39 S.
внешних факторов и даже при смене власти. В этой ситуации Ру-мер видит истоки будущих проблем стран региона. Как и большинство американских политологов, он убежден, что только США способны вывести республики ЦА из стагнации «постпереходной» фазы1.
Однако многие специалисты не разделяют эту точку зрения. Они полагают, что центральноазиатские общества еще тесно связаны со своим советским прошлым. М.-К. Гумппенберг не считает, что трансформационный период в Казахстане завершился. Определяя его политическое устройство как «формальное президенство», он указывает на концепцию европейской государственности, принятой Казахстаном в качестве нормативного и цивилизационного вектора развития2.
Другая концепция политической системы Казахстана принадлежит А. Шмитцу, который называет ее «кооптационной». Происходит постоянное «делегирование» части правящей элиты в оппозицию. Это позволяет сохранять в стране столь необходимую для проведения и завершения экономических и политических реформ стабильность. В качестве основной философии казахстанского государства Шмитц называет превентивное предупреждение крупных политических, этнических и социальных конфликтов3.
В связи с этой дискуссией Марта Олкотт предлагает концепцию «второго шанса» для ЦА: Запад должен дать странам региона новую возможность и поддержать нарастающие в регионе измене-ния4. В рамках этого тезиса Олкотт характеризует и ситуацию в Казахстане. Она рассматривает его как самый яркий пример «неис-
1 Rumer B. Central Asia: 15 years after // Central Asia's affairs. - Almaty: KAZJSS), 2005. - N 1. - P. 2-12; Central Asia at the end of transition / Ed. by
B. Rumer-Armonk. - N.Y.; L.: M.E. Sharpe, 2005. - XIII, 449 p.
2
Gumppenberg M.-C. Von Staats - und Nationsbildung in Kasachstan. - Opladen: Leske und Budrich. - 2002. -231 S.
Schmitz A. Elitenwandel und politische Dynamik in Kasachstan. - Berlin: SWP, 2003. - 36 S.
4 Olcott M. Central Asia's second chance. - Wash., DC: Carnegie endowment, 2005. - XIII, 389 p.
пользованного шанса, невыполненного обещания и непройденного пути»1.
Особое место в концептуальных построениях западных аналитиков занимает проблема ислама. Дискуссии ведутся вокруг вопроса, насколько глубоко влияет ислам на современное развитие формирующихся государств-наций в ЦА. Многие авторы пришли к выводу о том, что ислам стал одним из важнейших элементов в формировании новой национальной идентичности центральноази-атских народов. Кроме того, этот фактор имеет и внешнеполитическое измерение. А. Рашид считает, что появление воинственного ислама в ЦА стало прямым результатом политики подавления светских демократических партий, репрессий против почти всех форм ислама. Его концепция «центральноазиатского фронта Запада» сводится к тому, что этот регион представляет собой новый фронт против воинственного исламизма, победа последнего будет означать нестабильность не только в региональном, но и глобальном масштабе. В целом суть концепции сводится к тому, чтобы в очередной раз призвать Запад вмешаться в развитие ситуации в регионе и под предлогом борьбы с исламистскими движениями и поддержки демократических реформ установить здесь прямой кон-троль2.
Ведущее место в современной политологии по ЦА занимают работы геополитического характера. Привлекает внимание концепция «новой Центральной Азии», родившаяся в недрах Трехсторонней комиссии (США, Европа и Япония). Ее авторы пришли к выводу о том, что с началом нового столетия внешний мир столкнулся с качественно новыми условиями в регионе. Возможности Запада для вмешательства в дела региона существенно ограничиваются. Государства ЦА все лучше овладевают искусством маневрирования на международной арене и, используя геополитические противоречия, стараются проводить собственную внешнюю политику3.
1 Olcott M. Kazakhstan: unfulfilled promise. - Wash.: Carnegie endowment,
2002. - XII, 321 p.
2
Rashid A. Jihad. The rise of militant islam in Central Asia. - New Haven; L.: Yale univ. press, 2003. - XXIX, 282 p.
3
Garnett Sh., Rahr A., Watanabe K. New Central Asia. A report to the Trilateral commission; 54 (October). - N.Y.; Paris; Tokyo: The Trilateral commission, 2000. -79 p.
После 11 сентября 2001 г. в кругах американских аналитиков стала популярна концепция «менеджера по безопасности». Суть ее сводится к тому, что в условиях, когда сами центральноазиатские государства не могут защитить себя от «международного терроризма», а соседние великие державы не готовы это сделать, США должны взять на себя заботу о безопасности в регионе1.
Сторонники концепции «стратегического барьера» предлагают США выстроить на территории СНГ и ЦА своего рода стратегический барьер, который изолировал бы Россию от влияния на постсоветское пространство2.
Некоторые авторы выдвинули концепцию «подкомплекса безопасности», согласно которой ЦА представляет собой не самостоятельную систему безопасности (ОДКБ, ШОС), а периферийную зону с точки зрения формирования действенных геополитических систем безопасности. Для США, России и Китая этот регион не более чем периферия их геополитических и стратегических ин-тересов3.
В новом веке окончательно рассеялись иллюзии о роли Турции в регионе как «старшего брата» для «тюркских братьев» в ЦА. Во-первых, сами центральноазиатские государства отказались играть роль младших партнеров; во-вторых, ресурсы Турции оказались слишком ограниченными, чтобы оказывать какое-то заметное геополитическое влияние в регионе. И наконец, Москва ясно дала понять Анкаре, что этот регион является сферой ее стратегических интересов, и Турция по-видимому, была вынуждена согласиться с этим (с. 97).
Все теории, концепции и доктрины, исходящие из китайских институтов стратегических исследований, можно охарактеризовать одной аббревиатурой - ШОС. Именно вокруг этой региональной организации вращаются все интересы Пекина в ЦА. Основная стратегическая и геополитическая задача КНР - сохранить и укрепить ШОС, расширить ее влияние, придать организации экономи-
1 Rumer B. Flashman's revenge: Central Asia after September // Strategic forum. - Wash., 2002. - N 195. - P. 1-8.
2
Thinking strategically. The major powers, Kazakhstan and the Central Asian nexus / Ed. by R. Legvold. - Cambridge (Mass.); L.: The MIT press, 2003. - XII, 243 p.
3
Сеntral Asian security. The new international context / Ed. by R. Allison. - L.: Jonson; L.; Wash.:RIIA: Brookings inst. press, 2001. - XV, 279 p.
ческое измерение (в первую очередь, в сфере энергоресурсов), и главное - усилить и сделать доминирующим положение Китая. В целом китайская стратегия направлена на достижение одной из главных целей - превращение КНР в «мягкого гегемона» в регионе1.
Все основные идеи 1990-х годов, касающиеся геополитической ситуации на Каспии, были продолжением концепции «Большой игры», поскольку именно на примере каспийского региона наиболее наглядно демонстрировалось соперничество великих держав. Но в новом столетии каспийская проблематика приобрела новое измерение. Речь идет о так называемой каспийской альтернативе - превращении Каспийско-Центральноазиатского региона в альтернативу ОПЕК и тем самым минимизации стратегической зависимости Запада от арабской нефти. Эта концепция помогает понять многие аспекты мировой геополитики: навязчивое стремление США к строительству трубопровода Баку-Тбилиси-Джейхан; стремление Вашингтона любой ценой контролировать этот регион; опасения Запада относительно проникновения Китая; попытки отрезать Иран и Россию от каспийской нефти2.
Изданная в 2007 г. книга «Центральная Азия: Взгляд из Вашингтона, Москвы и Пекина»3 позволит учесть все особенности в регионе и новые геополитические реалии в комплексе. Россия явно отстает от США и КНР в сохранении своего политического и экономического влияния. По мнению одного из авторов, российские
1 Andrews-Speed Ph., Xuanli Liao, Dannreuther R. The strategic implications of China's energy needs // Adelphi paper. - Oxford; N.Y.: Oxford univ. press, 2002. -346-115 p.; Gill B., Oresman M. China's new journey to the West. China's emergence in Central Asia and imlications for U.S. interests. - Wash.: The CSIS, 2003. - XI, 51 p.; Merry E.W. Russia and China in Asia: Changing great power roles. - Wash.: American foreign policy council, 2002. - XI, 61 p.
The Caucasus and Caspian region: understanding U.S. interests and policy: Hearing before the subcommittee on Europe of the Committee on intern. relations, House of representatives, One hundred seventh Congress, First session 10 Oct. 2001. -Wash., 2001. - III, 58 p.; The politics of Caspian oil / Ed. by G. Chufrin. - Oxford; N.Y.: Oxford univ. press, 2001. - XVI, 375 p.; Caspian oil windfalls: Who will benefit? // Caspian revenue watch. - N.Y.: Open society inst., 2003. - 146 p.; Dekmejian R.N., Simomian H. Troubled waters. The geopolitics of the Caspian region / Ed. by Sh. Aki-ner, A. Aldis. - L.: Taylor and Francie, 2004.
Rumer B., Trenin D., Zhao Huasheng. Central Asia: Views from Washington, Moscow and Beijing. - Armonk N.Y.; L.: M. Sharpe, 2007. - VII, 224 p.
политики во многом сами виноваты в уходе государств региона с российской орбиты, поскольку не отказываются от прежнего имперского стиля поведения и патерналистской риторики. В целом возможности влияния России на регионы ограничены во времени. Она сможет переломить ситуацию, если найдет в себе силы и возможности модернизировать экономику и политико-социальные системы в регионе. Китайский автор считает, что ЦА есть и будет уникальным регионом, где США, Россия и Китай взаимодействуют, сотрудничают и имеют общие интересы в плане безопасности.
Европейские (прежде всего немецкие) стратеги выдвинули концепцию «Стабилизационного пакта» для ЦА. По аналогии с Балканами предполагалось, что в этом регионе ЕС выступает в роли стабилизирующей и решающей силы. При этом европейские аналитики исходят из того, что данный регион представляет огромное значение для обеспечения энергетического будущего Евросоюза. Но, как отмечают Лаумулин и Малик, ЕС «не в состоянии влиять на «большую игру». Для борьбы за контроль над Центральной Азией и Каспием у европейцев нет ни политических аргументов, ни необходимых властных инструментов» (с. 98).
Значительное место в историографическом обзоре занимают аннотации работ, посвященных отдельным странам ЦА, а также состоянию изучения ЦА в странах, не занимающих ведущего места в центральноазиеведении (Польше и Японии).
Российская историография по ЦА огромна и требует специального рассмотрения. Однако одну работу Лаумулин и Малик считают необходимым включить в данный обзор. Речь идет о монографии сотрудника МГИМО МИД России А.А. Казанцева «"Большая игра" с неизвестными правилами: Мировая политика и Центральная Азия»1. Во главу угла своего исследования Казанцев ставит проблему: является ли ЦА краткосрочным казусом» или существование этого региона представляет собой важную константу современной мировой политики. Автор считает, что все государства региона проводят многовекторную политику, ориентированную на сотрудничество с как можно большим количеством внешних партнеров. Основной дилеммой для всех участвующих в
1 Казанцев А.А. «Большая игра» с неизвестными правилами: Мировая политика и Центральная Азия. - М.: Наследие Евразии, 2008. - 251 с.
регионе игроков оказалась дилемма «ответственность» или «свобода рук». Автор исходит из того, что государства ЦА, по сути, не придерживаются в своей политике никаких общеобязательных стандартов, ценностей и принципов. В регионе нет и никаких механизмов принуждения, которые действовали бы в этом направлении. Следовательно, и их региональная идентичность становится весьма неопределенной.
Ю.И. Комар
2012.01.005. РОБЕРТС К. МОЛОДЕЖЬ
ПОСТКОММУНИСТИЧЕСКОГО ВРЕМЕНИ: СУЩЕСТВУЕТ ЛИ МОДЕЛЬ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ?
ROBERTS K. Post-communist youth: Is there a Central Asian pattern? // Central Asian survey. - Oxford, 2010. - Vol. 29, N 4. - P. 537-549.
К. Робертс (Школа социологии и социальной политики, Ливерпульский университет, Великобритания) отмечает, что в жизни молодого поколения новых независимых государств Центральной Азии (ЦА) больше сходных черт, чем различий, и это позволяет выделить целый ряд острых проблем, характерных для региона в целом.
После распада СССР все его бывшие среднеазиатские республики столкнулись с серьезными экономическими проблемами. В ходе проведения рыночных реформ было закрыто большинство хронически нерентабельных предприятий, обеспечивавших при социализме занятость и, следовательно, дававших средства к существованию значительному числу населения. Во многих государствах ЦА отмечалась тенденция к обратному оттоку населения из городов в сельскую местность. Так, например, в Киргизии к 1991 г. в сельском хозяйстве было занято 27% трудоспособного населения, в то время как к 2000-му году его количество возросло до 50% (с. 539). Нехватка рабочих мест привела к стремительному обнищанию населения. Это коснулось всех возрастных групп. Люди были вынуждены вести натуральное хозяйство, заниматься мелкой торговлей, искать временные источники заработка, наконец, уезжать заграницу.
Характерным явлением посткоммунистического периода стали массовые миграции, в которых активно задействована молодежь. «Существует несколько заметных центров притяжения. Так,
