CC BY
34
2011.04.011
60 -
СОЦИАЛЬНЫЕ И ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ФАКТОРЫ РАЗВИТИЯ НАУКИ. ЛИЧНОСТЬ УЧЕНОГО
2011.04.011. БОРЗЕНКОВ В.Г. ЕДИНАЯ НАУКА О ЧЕЛОВЕКЕ: ЗА ПРЕДЕЛАМИ РЕДУКЦИОНИЗМА // Человек. - М., 2011. -№ 2. - С. 24-40.
Ключевые слова: естествознание; наука о человеке; позитивизм; эволюционная эпистемология; редукционизм.
Автор, профессор МГУ им. М.В. Ломоносова, обсуждает вопрос о возможности создания единой науки - науки о человеке.
Идея единой науки восходит к самым ранним корням европейского рационализма - ионическим. Известный американский историк науки Дж. Холтон назвал это озарение «ионическим очарованием» (ionian enchantment). На протяжении многих столетий данная идея была одной из главных движущих сил развития европейской науки. Основной в «ионическом очаровании» была мысль о существовании единой материальной основы всего сущего, вполне доступной для познания человеческим разумом. Человек тоже часть сущего (природы), и, следовательно, он также может быть полностью объяснен и понят из некоего первопринципа, определяющего происхождение и поведение всех природных тел.
Как известно, еще в древности эта идея вызвала весьма неоднозначное отношение. Тем не менее именно она сыграла ключевую роль в становлении всего классического естествознания XVII-XIX вв. Под влиянием потрясающих успехов естественных наук и родилась идея единой науки, которая объединила бы все знание о природных явлениях и явлениях человеческого мира в одно целое. Обычно рождение этой идеи относят к второй половине XIX в. и связывают
прежде всего с деятельностью философов-позитивистов -О. Конта, Дж.С. Милля, Г. Спенсера и др.
Позитивисты, как отмечает автор, были не единственными (в XIX в.) и не первыми, кто сформулировал идеал универсальной (единой) науки. Но исторически сложилось так, что именно в позитивистской (редукционистской) аранжировке проблема объединения знания получила наибольший резонанс в последней трети XIX в. Как известно, предложенная программа вызвала мощную волну сопротивления со стороны многих в то время ведущих представителей исторических и социально-гуманитарных наук. Главным итогом тех дискуссий стал раскол «двух культур» - естественнонаучной и гуманитарной, «наук о природе» и «наук о духе» или «наук о природе» и «наук о культуре». С ним философия и социология науки вошли в XX в.
Но в последние два-три десятилетия XX в. вопрос о единстве научного знания вновь, как и столетие назад, стал одним из главных в дискуссиях о путях развития и будущем науки. Вместе с тем неверно считать, что это обсуждение попросту вернулось «на круги своя» и за прошедшее столетие не было никакого прогресса как в достижении ясности и существа проблемы, так и в определении реалистических путей ее решения.
В результате череды революционных трансформаций, которые претерпели естественные науки в течение прошедшего столетия, радикально изменились те составляющие образа науки, из которых исходили как «монисты», так и «дуалисты» начала XX в. Содержание фундаментальных научных концепций, научная «картина мира», методология исследования, принципы научного объяснения -все это претерпело радикальное преобразование. С объединением идей теории относительности и квантовой механики, физики элементарных частиц и космологии в рамках теории Большого взрыва, расширяющейся и раздувающейся Вселенной все известные уровни организации Универсума предстают в современной научной картине мира как части единого в своей каузальной и номологиче-ской основе Космоса и как последовательные этапы процесса его эволюционного развития, длящегося, согласно современным данным, около 14 млрд. лет. «Научная картина мира, которая складывается на наших глазах, включает в себя и природу, и человека, и
человеческую культуру как органически взаимосвязанные части единого в своей основе Универсума» (с. 27).
В этом мощном процессе взаимного сближения методов и концептуальных оснований естественных наук и наук о человеке особое место принадлежит той обширной междисциплинарной сфере научного исследования мира чисто человеческих и гуманитарных ценностей (политики, морали, познания, языка, мышления, художественного творчества и т.д.), основу и центральное ядро которой составляет современная биология. Именно с возникновением и бурным развитием в последней четверти XX в. этой междисциплинарной сферы заговорили о возрождении натуралистической линии в философии, о современном эволюционном натурализме.
В широком общественном сознании факт его рождения обычно связывается с выходом книги известного американского биолога Э. Уилсона «Социобиология. Новый синтез»1. Но, по сути, она лишь венчала собой и интегрировала идеи, концепции и факты целого веера биологических дисциплин, бурно развивавшихся в течение всего XX в.: этологии, зоопсихологии, приматологии, энтомологии и многих других. И, конечно же, подлинное теоретическое основание и стержень социобиологии - генетика популяций и дарвиновская концепция естественного отбора.
К моменту выхода книги Э. Уилсона рождение эволюционной эпистемологии, по мнению автора, уже состоялось. Был запущен в оборот сам термин «эволюционная эпистемология». Лидерами нового движения стали философ К. Поппер и биолог К. Лоренц. Родилась и ключевая формула движения - «мост между генетико-органической и социокультурной эволюцией». Метафора «моста» представляется автору в высшей степени удачной. Было бы ошибочно, считает он, рассматривать эволюционную эпистемологию (эволюционную теорию познания) просто как часть эволюционной биологии. Наряду с эволюционной теорией она в обязательном порядке опирается также на данные психологии восприятия, психологии развития и обучения, лингвистики, нейрофизиологии, сравнительного исследования поведения, генетики и т.д. Вместе с тем она была бы невозможна без блока познавательных проблем и целого ряда классических подходов к их решению, которые были нарабо-
1 Wilson E.O. Sociobiology: The new synthesis. - Cambridge, 1975.
таны в истории философии (эмпиризм, рационализм, конвенционализм, априоризм и др.).
Истолкование когнитивных структур человека как результата процесса отбора, эволюционного приспособления сразу же резко расширяет горизонты теоретико-познавательной проблематики. В то время как традиционная философия рассматривала в качестве субъекта познания исключительно зрелого образованного европейца, эволюционный подход предполагает поиск генетической обусловленности этих способностей, их дифференциации, актуализации в процессе онтогенеза, филогенетических корней и т.д. Из попыток ответа на эти и многие другие вопросы и сложилась эволюционная эпистемология как особая междисциплинарная парадигма исследования природы человеческого познания.
То же самое можно наблюдать и в становлении эволюционной этики, толчком для разработки которой (в ее современных вариантах) как раз и явилась социобиология. Важным этапом на пути к со-циобиологии стало построение строгих генетико-популяционных моделей эволюционного формирования различных «человекоподобных» форм поведения у животных (альтруизм, кооперация, забота о потомстве, о старших по возрасту особей и т. д.), формируемых и закрепляемых механизмами дарвиновского естественного отбора.
Человек появляется на свет, снабженный не только большим набором инстинктивных реакций, но и набором диспозиций (пред-расположенностей) вести себя определенным способом. Это не только не отрицает, но, напротив, предполагает важную (и даже во многом решающую) роль внешней среды, культурного воспитания ребенка для усвоения конкретных форм поведения. Тем не менее, как утверждают защитники эволюционной этики, «согласно современным эволюционным представлениям, на то, как мы мыслим и действуем, оказывает тонкое, на структурном уровне, влияние наша биология. Поскольку действовать сообща и быть "альтруистом" -в наших эволюционных интересах, постольку биологические факторы заставляют нас верить в существование бескорыстной морали. То есть биологические факторы сделали из нас альтруистов» (с. 29).
Путем сходных рассуждений формировалась и современная биологическая (эволюционная) эстетика. Здесь научные исследования многообразия эстетических мнений и оценок также вскрыли поразительное единство некоторых общих принципов и критериев
прекрасного, по которым представители различных этносов и культур оценивали те или иные выдающиеся произведения искусства.
Таким образом, самим ходом развития науки XX в. был подготовлен тот решительный рывок к преодолению раскола двух культур - естественно-научной и гуманитарной, - который обозначился в самое последнее десятилетие этого века. Сейчас рождается новый тип науки (или, во всяком случае, новый тип научной деятельности), удачно символизируемый метафорой «мост в будущее».
Э. Уилсон обратил внимание на то, что западная цивилизация обязана всеми успехами не просто науке, а изначальной идее единой науки. В поисках понятия, которое наиболее точно и в то же время емко выражало бы суть его позиции, Э. Уилсон остановился на полузабытом термине «сотИНепсе», введенном У. Уэвеллом (1840). Он называл так «совместный прыжок», «совместное резкое изменение» фактов и гипотез из разных областей, дающих неожиданное согласованное объяснение. С тех пор все развитие естественных наук, считает Э. Уилсон, являет собой череду ярчайших и убедительных совпадений (согласований).
«Весь познаваемый мир, - пишет он, - от мельчайших внутриатомных частиц до самых отдаленных галактик, можно охватить сегодня цепью "совпадающих" объяснений. Так, квантовая теория описывает атомную физику, та, в свою очередь, химию веществ и выделившуюся в самостоятельную дисциплину биохимию, непосредственно связанную с молекулярной биологией и - на более высоких уровнях организации материи - с биологией клетки, живых существ и эволюционной биологией» (цит. по: с. 32). Плодотворность такого подхода, обусловившего успех естественных наук в создании более целостной картины окружающего нас мира, - результат счастливого сочетания трех факторов: удивительной упорядоченности вселенной, принципиальной возможности совпадения всех знаний о ней и, наконец, изощренности человеческого ума в постижении того и другого. Теперь пришло время, утверждает Э. Уилсон, включить в эту универсальную причинно-следственную систему и гуманитарные науки.
Книга Э. Уилсона, наполненная новейшим материалом из всех областей естествознания, столь богата продуктивными идеями, что отношение к ней, полагает автор, вполне может рассматри-
ваться в качестве своеобразной лакмусовой бумажки, выявляющей степень готовности современного научного сообщества к восприятию идеи единой науки. Реакция эта, по его словам, оказалась весьма и весьма неоднозначной и наводящей на размышления. Разумеется, книга по достоинству была оценена сторонниками и соратниками Э. Уилсона из лагеря современных философов натуралистического направления, неодарвинистов, эволюционных психологов, когнитивистов и др. Весьма тепло она была встречена, например, И. Пригожиным.
Но сразу же обозначились и противники. «Against unity» («против объединения») - так прямо и открыто сформулировал свою позицию в дискуссии по книге Э. Уилсона Р. Рорти1. Ни в одном сколь-нибудь существенном пункте не согласившись с Уилсо-ном, он подытожил: «В целом моя реакция на "Совпадение" такова: хотя прогресс в биологии когда-нибудь может повлиять на науки о поведении и даже на политико-стратегические науки сильнее, чем сейчас, нам не стоит спешить строиться в колонну, которую намерен повести Уилсон. Не надо рвать на себе волосы из-за того, что культура прискорбно разобщена. Не надо предпринимать мер к тому, чтобы научный мир глубже вникал в последние достижения эволюционной биологии; не надо ломать никаких барьеров между дисциплинами. Я сомневаюсь в существовании таких барьеров» (цит. по: с. 33).
Но по-настоящему настораживает и наводит на размышления другое: работа была весьма критически встречена и со стороны многих коллег, даже коллег-биологов. И конечно, совершенно обескураживает реакция со стороны коллег-гуманитариев, занявших в большинстве своем выжидательно-отстраненную, если не прямо враждебную позицию. «Если Р. Рорти пугало, что присоединение к естествознанию вынудит его признать существование объективной истины, то гуманитариев пугает, что союз с естественными науками сделает их редукционистами. Ведь с некоторых пор нет для гуманитария пугала более страшного, чем "редукционист". А та программа объединения наук о человеке и человеческой культуре с современной биологией, которая предлагается Э. Уилсоном, представляется им верхом редукционизма» (с. 34).
1 Rorty R. Against unity // The Wilson quarterly. - 1998. - Winter.
Редукционизм как серьезная философская позиция начинается с признания существования некоторой ценностной иерархии бы-тийственных состояний в мире. Существуют реальности как бы первого (фундаментального) порядка и реальности последующих уровней, в каком-то смысле производных (зависимых) от первого и в этом смысле менее реальных. Эти уровни в истории философии выделялись на разных основаниях, и в принципе их можно было насчитывать десятками. Но основными всегда считались (по порядку фундаментальности) четыре: материя, жизнь, разум, дух (культура).
В соответствии с иерархией бытия редукционизмом выстраиваются и иерархии естественных каузаций (причинных зависимостей), и иерархии научных объяснений. Основная линия причинных каузаций (детерминаций), согласно редукционистской доктрине, всегда идет «снизу вверх», от первичных фундаментальных реальностей к реальностям вторичным и т.д. по иерархии бытия. Соответственно, подлинные научные объяснения также выстраиваются в некоторую иерархию: явления всякого последующего уровня будут считаться объясненными, если они выведены из законов движения реальностей, лежащих в их основе (и в этом смысле сведены к ним).
Долгое время считалось (а большинство ученых продолжают считать), что все классическое естествознание пропитано духом редукционизма и что все его основные достижения обязаны методу редукции. Начало этому, как принято думать, положил Г. Галилей, предложивший теорию движения Земли, которая объясняла такие различные на первый взгляд явления, как качание маятника, движение тела по наклонной плоскости и полет снаряда. Приблизительно в то же время И. Кеплер сформулировал законы движения планет. Но решающий шаг был сделан И. Ньютоном. Он показал, что законы Кеплера и Галилея являются частными случаями небольшого числа основных (фундаментальных) законов механики и закона всемирного тяготения. В течение двух последующих веков развитие физики следовало этой логике.
Самое поразительное заключается в том, что и возникновение новых революционных теорий физики первой трети XX в. -теории относительности и квантовой механики - было «прочитано» в чисто редукционистском стиле. Оказалось, что и механика
Ньютона - не «окончательная» теория, а частный случай этих более общих, новейших теорий. А «окончательная теория» еще только должна быть создана. И тогда люди увидят, что теория относительности и квантовая механика есть лишь частные случаи этой общей теории. Она для них будет тем же, чем была в свое время механика Ньютона для законов Кеплера и Галилея.
Нужно ли после этого удивляться, что логические позитивисты, первыми в XX в. приступившие к серьезной разработке и обоснованию идеи «единой науки», исходили из того, что такая наука может быть построена только на путях редукции? Именно в разработке такой «логики редукции» различных теорий и научных областей они и видели свою задачу. Как известно, наиболее влиятельными в последующем оказались разработки К. Гемпеля (модель научного объяснения посредством «охватывающего закона») и Э. Нагеля (теория редукции). Вплоть до конца 1960-х годов эти ученые были почти непререкаемыми авторитетами. Но с конца 1960-х годов (а в действительности даже с их начала, если иметь в виду работы Т. Куна и П. Фейерабенда) возникло широкое антиредукционистское движение, которое имело самые различные источники, мотивы, основания. Одними из главных причин его возникновения оказались провалы при попытках продемонстрировать успешность редукций в различных областях науки.
Автор рассматривает лишь один пример. В связи с расшифровкой структуры ДНК в 1953 г., что считается днем рождения молекулярной биологии, и под влиянием теории редукции Э. Нагеля в конце 1960-х годов в западной философии науки началось интенсивное обсуждение проблемы редукции в биологии на материале соотношения классической (менделевской) и молекулярной генетики. Многим показалось, что логика исторического развития этих теорий в XX в. служит парадигмальным примером отношения ре-дуцируемости биологической теории к теории, по существу своему являющейся физико-химической.
Имелась уже достаточно развитая чисто биологическая, давно признанная классической теория корпускулярной наследственности, основы которой заложил еще Г. Мендель в XIX в. В то же время после расшифровки структуры ДНК, создания способа записи и считывания наследственной информации в процессах репликации и синтеза ферментов открылась широкая перспектива для
описания явлений наследственности и наследственной изменчивости в молекулярных терминах. И хотя, как доказывает автор, никем не отрицается, что некоторые важные положения классической генетики могут быть объяснены с помощью молекулярной генетики, мысль о возможности (а тем более необходимости) полного сведения (редукции) первой ко второй отвергается многими (если не всеми).
В заключение автор подчеркивает: «Все сказанное мною отнюдь не преследует цели дискредитации идеи редукции самой по себе. Из всего этого вытекает только тот вывод, что если объединительные тенденции в науке и имеют место, то их формы не исчерпываются редукцией, а идеал единой науки будет реализовываться за пределами редукционизма» (с. 40).
Т.В. Виноградова
2011.04.012. МАРКОВА Л.А. ЧЕЛОВЕК В СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЕ НАУКИ // Человек. - М., 2011. - № 2. - С. 41-52.
Ключевые слова: социальная система; научное знание; аналитическая философия; социологические интерпретации науки.
В рамках философского осмысления науки, как оно развивалось в первой половине XX в., по словам автора - сотрудника Института философии РАН (РФ), можно заметить разделение функций человека, даже более жесткое, чем в классическом капиталистическом промышленном производстве. В научном знании человек-ученый полностью отсутствует в качестве личности со своими особенностями. Знание содержит в себе только обезличенные результаты научного мышления. Поэтому научное знание классической науки нельзя воспринимать как социальную систему. Научное знание как готовый результат, как принятая всеми парадигма предполагает, что ученый при решении встающих перед ним задач руководствуется правилами, установленными действующей на данный момент парадигмой, не нарушает их и не выходит за их пределы.
Социальные характеристики науки, позволяющие рассматривать ее как социальную систему, воплощаются прежде всего в таких социальных образованиях, как научно-исследовательский институт, университет, научно-промышленный комплекс и т.д. Отношения
