CC BY
34
вого или туристического порядка будет иметь еще меньший эффект. Более длительное пребывание за границей, возможно, принесет более значимые результаты, но это еще следует доказать.
Т.М. Фадеева
2011.03.029. ЧИННЕЛЛА Э. КАРМИНЕ КРОККО. БАНДИТ В БОЛЬШОЙ ИСТОРИИ.
CINNEILLA E. Carmine Crocco. Un brigante nella grande storia. -Pisa: Cagliari della porta editor, 2010. - 187 c.
Ключевые слова: середина XIX в., объединение Италии, движение Рисорджименто, гарибальдийское движение, «великий разбой», К. Крокко.
Этторе Чиннелла, историк, преподаватель современной истории и истории Восточной Европы в университете г. Пизы, анализирует проблему «великого разбоя», с особой силой бушевавшего на Юге Италии в 1861-1865 гг., на примере исследования жизненного пути одной из центральных его фигур - Кармине Крокко, пастуха из Лукании (провинция Базиликата), ставшего главарем более чем двухтысячной разбойничьей армии. Автор отмечает, что исследование биографии подобных героев затрудняется тем обстоятельством, что их деяния окутаны «облаком легенд и всякого рода литературных вымыслов» (с. 9), а реальные факты биографии соседствуют с самыми фантастическими сведениями. Автор основывает свое исследование на обширной документальной базе и, прежде всего, на материалах автобиографии Крокко, которую тот, осужденный на каторжные работы в Санто Стефано, начал писать в марте 1889 г., поскольку был человеком грамотным. По мнению автора, данный документ дает представление о «ментальном мире» лукан-ского разбойника (с. 14), автобиография аутентична по своей сути, хотя ее издатель Эудженио Масса, посетивший Крокко в тюрьме и записавший его рассказы, возможно, внес свои коррективы.
События биографии Крокко тесно переплелись с событиями первых лет существования единого Итальянского государства: с гарибальдийским движением и в целом с движением Рисорджимен-то на Юге Италии, с социальным протестом южного крестьянства. Биография Крокко помогает понять причины возникновения и сам характер «великого разбоя» 1861-1865 гг., который, по мнению ав-
тора, можно рассматривать как «первую великую национальную трагедию» (с. 10). Реки крови, пролитые в результате этой «страшной войны», оставили в коллективной памяти нестираемый след, углубляя драматический разрыв между Севером и Югом страны.
Сначала Крокко - простой пастух из деревни Рионеро в местечке Вультур (Лукания), затем мелкий уличный бандит, как и многие ему подобные люди, «стоящие вне закона». Далее Крокко становится главарем небольшой шайки, а уже к 1861 г. он возглавил более чем двухтысячную банду, по численности сопоставимую с армией, действия которой, отмечает автор, отнюдь не были лишены практической логики, следовали определенному плану, присущему любой военной операции. В 1860 г. Крокко в числе других разбойников присоединился к гарибальдийцам, затем примкнул к мафии, сотрудничал с бурбонскими комитетами. В апреле 1861 г. многочисленные отряды под командованием Крокко заняли несколько городков на северо-западе Лукании и объявили о восстановлении власти Бурбонов. Крокко успешно сражался с посланными против него войсками, его банды в течение нескольких лет контролировали достаточно обширную территорию Базиликаты. Затем Крокко терпит поражение и бежит на территорию Папского государства. Там он «познакомился» с папскими, французскими и итальянскими тюрьмами. В 1872 г. в Потенце над Крокко состоялся шумный процесс, который привлек внимание международной общественности.
В отличие от других разбойников Крокко удалось избежать смертной казни. Он был приговорен к пожизненным каторжным работам и часть своей жизни провел на небольшом островке Санто Стафано, расположенном вблизи Вентотене. В ходе процесса Крокко многократно посещали психиатры и криминалисты, которые оставили подробные свидетельства своих бесед и наблюдений.
В исторической литературе, посвященной явлению бандитизма на Юге Италии, доминировала (и присутствует в настоящее время) точка зрения, что Крокко более или менее осознанно воплотил в своей судьбе характерные черты, присущие социальной борьбе беднейших слоев Юга Италии в период, последовавший за объединением страны. Согласно данной интерпретации «великий разбой» являлся своего рода первым крестьянским восстанием против итальянского буржуазного государства. Автор оспаривает
подобную точку зрения, отрицает, что данному явлению могли быть присущи революционные цели, но подчеркивает, что феномен бандитизма имел глубокие социальные корни. То, что разбойные выступления на Юге возникли на почве ужасающей нищеты и невежества крестьян, пропасти, которая разделяла чернь и аристократов, признавали и многие функционеры нового итальянского государства, новой власти. Даже некоторые армейские офицеры, направленные на подавление мятежников, считали, что разбой имел социальные причины. Автор приводит выдержки из письма одного из таких офицеров к выдающемуся защитнику возрождения Юга Паскуале Виллари. Офицер писал, что «старинный и современный бандитизм... одинаково вызваны прискорбным социальным положением народа, а вовсе не политическими событиями» и «являлся следствием взаимной ненависти угнетенных и угнетателей, имущих и неимущих, ненависти тем более ожесточенной, чем ниже уровень цивилизации в обществе» (цит. по.: с. 32).
Разбой на Юге Италии начался не с момента объединения страны. Со времен Средневековья и особенно в ХУ11 в. на юге Апеннинского полуострова «пошаливали» в той или иной форме. Разбой время от времени обретал политическую окраску, например, в конце ХУШ - начале XIX в., когда Бурбоны пользовались услугами разбойников в борьбе с французами и якобинцами.
В Неаполитанском королевстве, отмечает автор, бандитизм носил массовый и постоянный характер, чему правители пытались противодействовать то жестоким подавлением, то уступкам отдельным злоумышленникам. В основе его крылись социальные причины - угнетение и бесправие крестьян, нередко в знак протеста «уходивших в леса». Были среди них и просто преступники, скрывающиеся от правосудия и живущие разбоем, но многих крестьян и ремесленников нищета и социальная несправедливость вынуждали противопоставлять себя обществу. В мире, где правосудие всегда занимало сторону богатых и облеченных властью, бунтовщика в народе почитали как героя. В этом явлении, по мнению автора, коренится основной посыл южного бунта - особый ментальный настрой простого люда, всегда готового идеализировать «сельских лиходеев», людей, стоящих вне закона и видевшего в них истинных мстителей за муки и притеснения.
И.Е. Эман
