CC BY
71
Страны Европы
2011.03.027-028. ПРОБЛЕМЫ ИДЕНТИЧНОСТИ В ЕВРОПЕ. (Сводный реферат).
2011.03.027. АНДЕРСОН Х.Е. Что активизирует идентичность? Случай Севера.
ANDERSSON H.E. What activates an identity? The case of Norden // Intern. relations. - Thousand Oaks, 2010. - N 24 (1). - P. 46-64.
2011.03.028. СИГАЛАС Э. Трансграничная мобильность и европейская идентичность: Эффективность межгруппового контакта в ходе года Эразмус.
SIGALAS E. Cross-border mobility and European identity: the effectiveness of intergroup contact during the Erasmus year abroad // Europ. union politics. - L., 2010. - N 11 (2). - P. 241-265.
Ключевые слова: коллективная идентичность, северная идентичность, Северный паспортный союз, Евросоюз, Шенгенская зона, европейская идентичность, ЭРАЗМУС, трансграничная мобильность.
Автор статьи (027) Ханс Андерсон - сотрудник Мемориального института международных исследований Д. Дэвиса. Тезис, согласно которому вопросы идентичности существенны для понимания международных отношений, не вызывает возражений. Вместе с тем крайне мало уделялось внимания тому, что именно активизирует ту или иную из многих идентичностей государства, поскольку в его рамках существует много идентичностей и не все они проявляются одновременно. Автор рассматривает случай «Севера» (Norden), как называют свою территорию жители Дании, Исландии, Финляндии, Норвегии и Швеции. Конец «холодной войны» и присоединение Дании, Швеции и Финляндии к ЕС подвергли северную идентичность суровому испытанию в начале 1990-х годов. Цель статьи - показать, что коллективная идентичность проявлялась неравномерно: так, она была весьма активной в случае Северного паспортного союза, но более слабой в случае переговоров по проблемам окружающей среды.
Концепция идентичности стала весьма распространенной с 1990-х годов и пока не сложилось ее устойчивого определения.
В понимании автора существует универсальный консенсус относительно того, кем данный субъект является и кем он не является. Другими словами, идентичность есть отличие Себя от Другого. Такие отличия важны для понимания международных отношений, поскольку они обеспечивают основу интересов и поведения. В 1890-х годах американский философ У. Джеймс пришел к выводу: «Индивид имеет столько же различных социальных самостей, сколько имеется различных социальных групп, чье мнение для него важно». Подобно индивидам государства имеют много идентично-стей, причем основная - это корпоративная идентичность. Для ее поддержания государство должно удовлетворять определенные интересы, в первую очередь интересы безопасности, автономии и экономики.
Конец «холодной войны», усиление взаимозависимости, повлиявшее на решение Финляндии и Швеции последовать примеру Дании и вступить в ЕС, определенные кризисные явления, в результате которых северная модель государства благосостояния перестала быть образцовой, - все это имело определенные последствия для северной идентичности. В целом, она ослабела. «Малый Север - что дальше?», «Что случилось с Севером?», «Северная ностальгия» - книги с такими заголовками в начале 1990-х годов свидетельствовали о кризисе коллективной идентичности. Однако и в ослабленном виде северная идентичность все еще интенсивно проявляется в некоторых областях политики, хотя и по-разному: весьма слабо - в области переговоров по окружающей среде, но достаточно интенсивно в ситуации угрозы Северному паспортному союзу. Причину этого автор видит в том, что если в первом случае сотрудничество рассматривалось как средство достижения цели, то в рамках второй ситуации сотрудничество само по себе становилось целью политики.
Рассматривая становление феномена северной идентичности, автор подчеркивает, что государства, разделяющие коллективную идентичность, подобно нациям, нуждаются в мифах. Этой цели мог служить Кальмарский союз (1389-1523), объединивший ряд северных государств. Однако о нем редко вспоминают, вероятно, по той причине, что в последующие столетия произошло много кровавых войн между Швецией (частью которой до 1809 г. была Финляндия) и Данией (частью которой были Норвегия до 1814 г. и Исландия до
1944 г.). С точки зрения северного мифа более значимо то обстоятельство, что с тех пор как Швеция принудила Норвегию к союзу в 1814 г., войны между северными государствами прекратились (027, с. 51).
Ранние признаки северной идентичности можно обнаружить в скандинавистских движениях, процветавших в Дании, Норвегии и Швеции в середине XIX столетия. Однако ей был нанесен суровый удар, когда Дания в одиночестве боролась против Пруссии и Австрии в 1863-1864 гг. Несмотря на это, сотрудничество продолжалось: академики устраивали конференции, был создан валютный союз, имелось почтовое сотрудничество, велись консультации по внешней политике и т.д.
После обретения Норвегией независимости в 1905 г., и в особенности после Второй мировой войны, концептуализация «Севера» набрала силу. В институциональном плане в 1952 г. был создан Северный совет как форум межпарламентского сотрудничества, а в 1971 г. - Северный совет министров. Последний появился в результате Копенгагенского соглашения между северными странами от 17 февраля 1971 г., которое внесло соответствующие изменения в Хельсинкский договор 1962 г. Важным достижением явилось создание в 1950-е годы паспортного союза, объединенного рынка рабочей силы и соглашения по социальному обеспечению.
В целом, страны и народы Северной Европы издревле объединяют общая судьба, общие этнические черты и общее культурное наследие. Поэтому неудивительно, что с развитием процессов интеграции в Европе именно в этом регионе континента были созданы одни из самых «крепких» интеграционных структур. Речь идет о двух интеграционных институтах северного сотрудничества, учрежденных на основе Хельсинкского договора о северном сотрудничестве между Данией, Финляндией, Исландией, Норвегией и Швецией, подписанного 23 марта 1962 г., - Северном совете и Северном совете министров.
Северный совет является органом межпарламентского сотрудничества государств Северной Европы. Этот орган был создан в 1952 г. в качестве форума обсуждения различных трансграничных вопросов между политиками Дании, Исландии, Норвегии и Швеции. В 1955 г. к деятельности этого органа присоединились парламентарии Финляндии. Первоначально работа Северного сове-
та проводилась на основе Устава Северного совета, который заменил Хельсинкский договор 1962 г.
Северный совет министров является органом сотрудничества правительств северных стран. В его работе участвуют представители правительств северных стран, а также администраций Фарерских островов, Гренландии и региональных органов управления Аландских островов. Премьер-министры северных стран ответственны за всеобщую координацию вопросов северного сотрудничества в Северном совете министров. В каждой стране специально созданы посты членов правительства, отвечающих за координацию деятельности их страны в северном сотрудничестве (министры сотрудничества). Кроме Северного совета и Северного совета министров северное сотрудничество осуществляется также в рамках соглашений, в частности, Соглашение о культурном сотрудничестве 1972 г., Соглашение о сотрудничестве в области транспорта 1972 г., Конвенция об охране окружающей среды 1974 г. и др.
Пять северных государств тесно сотрудничали в ООН и других международных организациях. Примеры могут быть умножены, но и приведенных достаточно для вывода, согласно которому «Север можно рассматривать как остатки незавершенного государства или созидания нации. Налицо была северная идентичность, порой выступавшая в качестве главенствующей идентичности» (027, с. 51). В начале 1990-х годов она пережила острый кризис. Ранее Швеция считалась лидером скандинавской модели, причем в ряде отношений играла роль мирового образца. Сегодня северное сотрудничество протекает на фоне функционирования Европейского экономического пространства между государствами - членами Европейского союза и странами Европейской ассоциации свободной торговли, так как Дания, Швеция и Финляндия входят в Европейский союз, а Норвегия и Исландия являются членами ЕАСТ. Подобная ситуация предполагает создание по большинству направлений северного сотрудничества практически идентичных норм, существующих в Европейском союзе.
В условиях усиления взаимозависимости между ЕС и менее процветающими странами влияние северной идентичности ослабело и она перестала быть главенствующей. Рассматривая это явление на примере изменения позиций по вопросам окружающей среды, автор начинает с самого раннего примера сотрудничества се-
верных стран в этой области в 1967 г., когда Северный совет провел конференцию по борьбе с загрязнением земной и водной поверхности. В 1970 г. министры иностранных дел этих стран создали группу по координации позиций своих стран в ходе международных переговоров по окружающей среде. Это, по мнению автора, явилось заметным проявлением коллективной идентичности. В начале 1990-х годов более заметное влияние на международные переговоры по вопросам окружающей среды оказывало ЕС. Изучение официальных документов и интервью 14 официальных лиц в Дании, Норвегии и Швеции показывает, что приоритет Евросоюзу отдавали не только Дания и Швеция, но и Норвегия, хотя она и не являлась членом ЕС. Разногласия по климатической конвенции свидетельствовали об ослаблении проявлений идентичности. Признаки северной идентичности были заметны в переговорах вокруг Конвенции по воздушной среде, когда «Север» был против Европы. Однако они были менее очевидны в общей переориентации по отношению к ЕС и в практически полном отсутствии сотрудничества по Климатической конвенции. Отныне сотрудничество наблюдалось лишь в тех случаях, если оно не вступало в противоречие с экономическими интересами.
Напротив, интенсивное проявление северной идентичности наблюдалось в ходе принятия Шенгенского соглашения странами -членами ЕС. Весной 1994 г. Германия приступила к укреплению пограничного контроля с Данией. Основной причиной было намерение Германии принять участие в Шенгенском соглашении, что предполагало усиление внешнего пограничного контроля. К тому же в страну проникало до 10 тыс. нелегальных иммигрантов в месяц. Укрепления границы можно было бы избежать, если бы Дания приняла участие в Шенгенском соглашении, но в этом случае Дании пришлось бы укрепить свои границы с не-шенгенскими странами, включая северных соседей - Исландию и Норвегию. С точки зрения материальных преимуществ выбор не был трудным: либо свободное движение людей в рамках Шенгенской зоны с ее населением в 300 млн. человек, либо свободное передвижение в пределах стран Севера с его населением в 24 млн. человек. Вместе со Швецией, Финляндией и Данией, Исландия и Норвегия входят в Северный паспортный союз, который упразднил контроль на внутренних границах. Северный паспортный союз, с 1950-х годов да-
вавший возможность гражданам северных стран путешествовать без паспортов, казалось, был обречен. Однако Дания настояла на особом статусе, закрепленном в Шенгенском протоколе к Амстердамскому договору 1997 г.: согласно ему, она с 25 марта 2001 г. принимает участие в соглашении не как член Евросоюза, но как часть безвизового пространства «Северный паспортный союз».
Три страны Северного союза, не пожелавшие стать членами ЕС, тем не менее активно выступали за сохранение паспортного союза. При этом не выдвигалось аргументов утилитарного характера. Автор видит в этом подтверждение своего тезиса о стойком проявлении северной идентичности: «Три государства выбрали паспортный союз инстинктивно, не выдвигая в качестве аргумента экономические интересы. Это указывает на интенсивное проявление коллективной идентичности» (027, с. 59). Автор подчеркивает, что не было уверенности в том, что Исландия и Норвегия, оба нечлены ЕС, будут допущены к Шенгенскому сотрудничеству. Объединенный фронт северных стран имел, однако, успех, когда Дания, Финляндия и Швеция стали шенгенскими государствами, а Исландия и Норвегия подписали договоры об ассоциации в 1996 г. Хотя у них не было права голоса в Шенгенском исполнительном комитете, они могли выражать свое мнение и формулировать предложения. 18 мая 1999 г. между Исландией, Норвегией и ЕС было подписано соглашение о расширении этого ассоциированного сотрудничества.
На основе своего анализа автор делает вывод, что Паспортный союз северных держав, легитимизированный как цель сама по себе, активизировал северную идентичность, и, в частности в Дании и Швеции, но также и в Норвегии он приобрел самоочевидный статус.
Хотя идентичности могут сосуществовать, приходится учитывать, что сотрудничество с ЕС может в некоторых случаях «подорвать» северную идентичность.
Автор второй статьи, сотрудник Института исследований по европейской интеграции Академии наук Австрии Э. Сигалас, отмечает, что трансграничная мобильность населения давно рассматривается как удачный способ продвижения европейской интеграции. В статье подвергается критическому анализу опыт студенческой группы ЭРАЗМУС (Схема европейского действия по мобильности
студентов университетов), которая предположительно должна была способствовать укреплению европейской идентичности. Конкретные исследования привели автора к иным выводам.
Согласно международной теории интеграции, первоначально изложенной Карлом Дейчем (1968), большой объем международного взаимодействия на протяжении длительного времени может повести к образованию интегрированной общности государств и народов. Из различных форм международного взаимодействия, считали Дейч и др., трансграничная мобильность населения особенно важна, поскольку она позволяет осуществлять прямой контакт между людьми различных национальностей, который, в свою очередь, может повести к сближению и интеграции институтов. Под влиянием Дейча Флигштейн (2008) утверждал, что увеличение контактов между европейцами может стимулировать развитие общеевропейской идентичности. Сегодня потенциал трансграничной мобильности открывает для ЕС возможности, которые нельзя игнорировать. По мере того как внутриграничный контроль исчезает и путешествовать и проживать в разных странах становится легче, европейцы получили больше шансов взаимодействовать друг с другом и, в теории, развивать общую идентичность. Последнее, в свою очередь, помогло бы ЕС преодолеть его дефицит легитимности и обеспечить большую поддержку европейской интеграции со стороны населения. Именно так расценивает Европейская комиссия программу ЭРАЗМУС. Схема действует с 1987 г. и является крупнейшей программой по студенческому обмену в Европе: более 150 тыс. студентов ежегодно обучаются в другой стране, что в целом дает 2 млн. участников (028, с. 242). Предполагается, хотя это не доказано, что опыт обучения за границей способствует контакту с другими европейскими культурами и народами и, как следствие, ускорит развитие европейской идентичности. Независимо от теоретических соображений, Еврокомиссия разделяла распространенное убеждение в том, что проживание за границей расширяет горизонты молодого поколения и способствует выработке космополитических взглядов.
В связи с этим автор останавливается на современном состоянии продолжающихся дебатов о европейской идентичности. Усиление политизации ЕС, снижение общественной поддержки, трудности с ратификацией Маастрихтского договора в 1992-1993 гг.
стимулировали дебаты о демократическом дефиците ЕС и необходимости формирования европейского демоса, на коем должна зиждиться демократическая Европа. Хотя и нет полного консенсуса по эти вопросам, в частности, необходима ли европейская идентичность, значительное число исследователей озабочено отсутствием коллективной идентичности и подвергает критике парадигму государства-нации. «Гибридная природа ЕС, многоуровневая политическая система, растущий мультикультурализм внутри европейских обществ, казалось бы, превращает вопрос общей наднациональной европейской идентичности в нелепый и анахроничный. При аналитической ценности постнациональных форм идентификации имеются веские причины, почему они не могут быть использованы в разбираемом случае. Как говорилось выше, ЭРАЗМУС имел целью способствовать развитию европейской идентичности по образу и подобию национальной. Однако черты такой идентичности никогда не уточнялись в документах ЕС, помимо общих ссылок на общеевропейское культурное наследие» (028, с. 245).
Политическая идентичность - это коллективная идентичность, разделяемая членами политической общности и обеспечивающая последней общественную поддержку, необходимую для ее жизнеспособности и стабильности. Это одна из многих социальных идентичностей индивида, но зачастую достаточно сильная и всеобъемлющая, чтобы заслонить другие типы социальной идентичности. Любой, рожденный или выросший в Европе, может назвать себя европейцем, но это не значит, что он поставит на первое место свою европейскую идентичность. Различные определения европейской идентичности ведут к различным ответам. Если европейская идентичность берется как единственный индикатор, то, как следует из опросов Евробарометра, только меньшинство отождествляет себя в первую очередь как европейцев; если же она рассматривается как вполне совместимая с национальной самоидентичностью, данные Евробарометра ведут к выводу, что большинство сознает свою европейскую идентичность (028, с. 246).
Одна из основных проблем, связанных с европейской идентичностью, заключается в том факте, что Европе недостает отличительной культуры, которая связывает ее народы вместе. Поэтому вывод автора отличается осторожностью. Поскольку студенты ЭРАЗМУСА знакомятся с культурой страны-хозяина и смешива-
ются со студентами различных национальностей, они могут различить общий культурный слой, относящийся к этим странам и даже к Европе в целом. Даже если рано говорить об общей культуре, усиление осознания того, что скорее объединяет, нежели разделяет европейцев, является шагом к общей идентичности.
Возникновение национальных государств и господство националистических политических принципов имело следствием формулу: нация=государство=народ, в особенности суверенный народ, связанный с территорией. По аналогии европейская идентичность должна означать, что народ чувствует привязанность не только к национальному государству, но и к Европе. Автор составил свой опросник студентам ЭРАЗМУСА, учитывая понятия самоидентичности, общности, географической привязанности и т.д., не имея, однако, возможности уточнить, что значит «европеец». Он исходит из того, что термин «Европа» относится к Европе в целом, не уточняя, где она кончается и совпадает ли она с Евросоюзом.
Проведенные автором долговременные наблюдения двух групп студентов, участвующих в программе ЭРАЗМУС, привели его к более сдержанным выводам, нежели предполагали создатели программы. Первое: совместное пребывание студентов способствует личному взаимодействию между европейцами, но контакты со студентами принимающей страны остаются ограниченными, тогда как высокий уровень коммуникации имеет место только между студентами одной и той же национальности. Высокая концентрация соотечественников в некоторых университетах повинна в этом лишь отчасти. Второе: опыт ЭРАЗМУСА не способствовал укреплению европейской идентичности у большинства студентов с течением времени. Напротив, уровень европейской идентичности приезжих студентов в ходе совместного пребывания снижался. Третье: усиление социализации с другими европейцами благоприятствует европейской идентичности, но ее воздействие невелико. Четвертое: большинство не испытывают проблем с адаптацией и остаются довольны программой ЭРАЗМУС, но это ничуть не способствует возрастанию уровня европейской идентичности. Наконец, ЭРАЗМУС более эффективен среди молодых, нежели среди старших студентов. Таким образом, первоначальные цели программы ЭРАЗМУС не подтверждаются. Разумеется, нельзя ожидать, что в течение года произойдут чудесные перемены. Краткосрочное пребывание дело-
вого или туристического порядка будет иметь еще меньший эффект. Более длительное пребывание за границей, возможно, принесет более значимые результаты, но это еще следует доказать.
Т.М. Фадеева
2011.03.029. ЧИННЕЛЛА Э. КАРМИНЕ КРОККО. БАНДИТ В БОЛЬШОЙ ИСТОРИИ.
CINNEILLA E. Carmine Crocco. Un brigante nella grande storia. -Pisa: Cagliari della porta editor, 2010. - 187 c.
Ключевые слова: середина XIX в., объединение Италии, движение Рисорджименто, гарибальдийское движение, «великий разбой», К. Крокко.
Этторе Чиннелла, историк, преподаватель современной истории и истории Восточной Европы в университете г. Пизы, анализирует проблему «великого разбоя», с особой силой бушевавшего на Юге Италии в 1861-1865 гг., на примере исследования жизненного пути одной из центральных его фигур - Кармине Крокко, пастуха из Лукании (провинция Базиликата), ставшего главарем более чем двухтысячной разбойничьей армии. Автор отмечает, что исследование биографии подобных героев затрудняется тем обстоятельством, что их деяния окутаны «облаком легенд и всякого рода литературных вымыслов» (с. 9), а реальные факты биографии соседствуют с самыми фантастическими сведениями. Автор основывает свое исследование на обширной документальной базе и, прежде всего, на материалах автобиографии Крокко, которую тот, осужденный на каторжные работы в Санто Стефано, начал писать в марте 1889 г., поскольку был человеком грамотным. По мнению автора, данный документ дает представление о «ментальном мире» лукан-ского разбойника (с. 14), автобиография аутентична по своей сути, хотя ее издатель Эудженио Масса, посетивший Крокко в тюрьме и записавший его рассказы, возможно, внес свои коррективы.
События биографии Крокко тесно переплелись с событиями первых лет существования единого Итальянского государства: с гарибальдийским движением и в целом с движением Рисорджимен-то на Юге Италии, с социальным протестом южного крестьянства. Биография Крокко помогает понять причины возникновения и сам характер «великого разбоя» 1861-1865 гг., который, по мнению ав-
