CC BY
36
главной части. Последний тип придаточных называется изъяснительным (ср. Инлай пачагьдиз чир хьана хьи, аждагьан кьенва 'Отсюда царь узнал, что дракон убит').
В лезгинском языке функционируют также сложные предложения с несколькими придаточными частями и сложные предложения с комбинациями разных видов связи (сочинительной и подчинительной, союзной и бессоюзной).
Т.А. Майсак
2010.03.037. УДИНСКИЙ СБОРНИК: ГРАММАТИКА, ЛЕКСИКА, ИСТОРИЯ ЯЗЫКА / Редкол.: Алексеев М.Е. (отв. ред.), Майсак Т.А. (отв. ред.), Ганенков Д.С., Ландер Ю.А. - М.: Academia, 2008. - 464 с.
В сборнике собраны статьи, касающиеся различных аспектов удинского языка - его грамматического строя, лексического состава, истории письменности и т.д. Удины - один из коренных народов Кавказа, их общая численность в настоящее время оценивается в 8500 человек. Удинский язык относится к лезгинской группе на-хско-дагестанских языков. Несмотря на то, что за последние сто лет численность удин возросла примерно вдвое (в 1897 г. - около 4000 человек), территория их проживания постепенно сужалась. На начало 1980-х годов удины компактно проживали лишь в трех населенных пунктах Азербайджана и Грузии. Основная их часть населяла село Нидж Куткашенского (ныне Габалинского) района Азербайджана (около 4500 человек); в районном центре Варташен (ныне Огуз) проживало порядка 3000 удин; кроме того, небольшое число удин проживало в селе Октомбери (ныне Зинобиани) на территории Грузии (село было основано удинами - переселенцами из Варташена в 1922 г.). C конца 1980-х годов вследствие армяно-азербайджанского конфликта началась массовая миграция удин из мест исконного проживания. К настоящему времени в Огузе осталось порядка 35 семей этнических удин (около ста человек), а в с. Зинобиани - около 300 удин, живущих среди грузинского населения и в значительной степени ассимилировавшихся им. Основным местом компактного проживания удин остается с. Нидж, где проживает около 3500-4000 носителей удинского языка. Однако и отсюда, хоть и не столь интенсивно, происходит постепенное переселение удин (прежде всего, по экономическим причинам). Резуль-
татом всех этих процессов стала ситуация, при которой за пределами исконной территории - в России и других странах бывшего СССР - проживает такое же, если не большее число носителей удинского языка. Наиболее многочисленные группы проживают в настоящее время на юге России, в частности, в Ростовской, Волгоградской области и в Краснодарском крае, а также в различных городах. По данным переписи 2002 г., в России проживает 3721 удин, из них доля городского населения составляет около 61% (2078 человек); данные переписи являются, видимо, несколько заниженными.
Первая часть сборника, озаглавленная «Грамматика», включает шесть статей, освещающих различные вопросы грамматики удинского языка. В статье Д.С. Ганенкова «Морфологическая и семантическая характеристика падежей удинского языка» дается описание падежной системы ниджского диалекта удинского языка. Цель статьи состоит в том, чтобы дать подробную характеристику удинских падежей как с морфологической, так и с семантической точки зрения. В разделе 1 «Предварительные замечания» даются базовые сведения об удинском именном словоизменении на фоне родственных языков нахско-дагестанской семьи. В разделе 2 «Морфология падежных форм» приводится инвентарь падежных форм и словоизменительные парадигмы. В ниджском диалекте представлены следующие падежные формы: номинатив (абсолю-тив), эргатив, генитив, бенефактив, датив, локатив, аблатив, адэс-сив, аллатив, суперэссив. Помимо традиционно выделяемых падежей, в статье устанавливается наличие в современном ниджском диалекте еще одной падежной формы, которая обозначается как «(архаический) локатив». У большинства существительных форма Локатива совпадает с формой датива, однако обнаружено 22 существительных, имеющих различающиеся формы датива и локатива. С диахронической точки зрения различие локатива и датива является инновацией и по своему происхождению связано с перераспределением сферы использования показателей датива. В современном ниджском диалекте выделяется пять продуктивных словоизменительных типов существительных. Особые правила склонения представлены у личных и вопросительных местоимений, а также у субстантивированных прилагательных и указательных местоимений. В разделе 3 «Семантика падежных форм» описыва-
ется значение грамматических и локативных падежных форм. С точки зрения кодирования ядерных актантов в удинском языке представлена система кодирования ядерных аргументов с так называемой «расщепленной эргативностью». Расщепление в кодировании связано, в основном, с семантической природой аргументных именных групп и, в меньшей степени, со словоизменительным типом существительного и классом глагола. В отличие от варта-шенского диалекта в ниджском диалекте отсутствует отдельный класс дативных (экспериенциальных) предикатов. В подразделе 3.4. рассматриваются традиционно выделяемые падежные формы, а именно суперэлатив и датив 2, и делается вывод о том, что они находятся на периферии падежной системы ниджского диалекта и, по-видимому, близки к полному исчезновению.
Статья Ю.А. Ландера «Причастные конструкции или некатегориальное подчинение» посвящена препозитивным причастным конструкциям в удинском языке. Раздел 1 «Введение» содержит вводные рассуждения и описание проблемы. В отличие от европейских языков, во многих нахско-дагестанских языках, в том числе и в удинском, формы, выступающие в функции сказуемого препозитивных относительных предикаций, зачастую встречаются и вне рассматриваемых конструкций, в частности в простых независимых предложениях. Статья представляет собой обсуждение разных подходов к этому явлению на материале ниджского диалекта удин-ского языка. Раздел 2 «Относительная предикация vs. независимое предложение» представляет собой краткое описание относительной причастной конструкции в ниджском диалекте и вводит пять основных признаков, позволяющих противопоставить относительные и независимые предикации: порядок слов, наличие/отсутствие личных согласовательных показателей, падежное маркирование актантов, выражение отрицания, инвентарь видо-временных форм глагола. Далее на разнородном материале (включающем как релятивные построения, так и некоторые другие) описываются три подхода к проблеме тождественного маркирования релятивных и независимых сказуемых: подход, постулирующий омонимичные зависимую и независимую формы (раздел 3), подход, предполагающий использование причастий в независимом предложении (раздел 4), и подход, отрицающий наличие в удинском языке категории причастия (раздел 5). Обсуждение позволяет сделать вывод в
пользу последнего подхода, согласно которому в роли релятивных и независимых сказуемых выступают одни и те же формы, принадлежащие базовой парадигме, или, иными словами, в ниджском удинском отсутствуют формы, специализирующиеся на функции релятивного сказуемого. В разделе 6 рассматриваются дополнительные конструкции, сходные с относительными и также свидетельствующие в пользу последнего из рассмотренных подходов. Наконец, раздел 7 содержит выводы и некоторые гипотезы, которые нуждаются в дополнительной проверке.
Статья Т. А. Майсака «Глагольная парадигма удинского языка (ниджский диалект)» представляет собой подробное описание глагольного словоизменения в ниджском диалекте удинского языка. В сравнении с глагольными системами некоторых других языков лезгинской группы удинская глагольная парадигма относительно небогата. Число финитных и нефинитных форм парадигмы не превышает тридцати. При этом бросается в глаза, с одной стороны, отсутствие аналитических форм с регулярным вспомогательным глаголом 'быть, стать', а с другой стороны, крайне скромный набор зависимых обстоятельственных форм («конвербов»). В начале работы характеризуется морфологическое устройство глагольных основ и глагольной словоформы удинского языка (раздел 1). В разделе 2 отдельно описывается образование основ у нерегулярных глаголов (глаголы движения, а также глаголы 'говорить', 'есть', 'умирать'). Образование и происхождение всех словоизменительных форм - в зависимости от производящей основы - подробно обсуждается в разделе 3. Существование четырех основ, пусть даже и различаемых лишь у нескольких простых глаголов, позволяет разделить все глагольные формы на четыре группы: от основы совершенного вида (СВ) производны причастие/деепричастие СВ, аорист, перфект, результативный перфект и контрфактическая условная форма; от основы инфинитива образуется собственно инфинитив и производные от него формы (масдар, презенс, дуративная форма и «старый» масдар); от основы императива образуется только императив; от основы несовершенного вида (НСВ) / будущего времени образуются будущее основное, будущее долженствования, будущее потенциальное, конъюнктив, кондиционал, гортатив, а также ряд нефинитных форм (имя деятеля, причастие НСВ, деепричастие образа действия, деепричастие одновременно-
сти, деепричастие предшествования). Подробно обсуждается происхождение форм, образуемых от основы НСВ. Раздел 4 посвящен «вторичным» глагольным формам, производным при помощи особых клитик (прошедшего времени, юссива, аддитива), раздел 5 -способам выражения глагольного отрицания. Два продуктивных типа морфологической актантной деривации (каузатив и декауза-тив) охарактеризованы в разделе 6. В разделе 7 дается обзор важнейших звуковых процессов, отмечаемых в глагольных формах -различных типов чередований и стяжений, в т.ч. и таких, которые характерны только для разговорной речи и не отражены в опубликованной литературе на удинском языке. Раздел 8 содержит образец полной глагольной парадигмы на примере одного регулярного глагола, а в Приложении обобщаются данные об исторически префиксальных глаголах удинского языка.
В статье Т. А. Майсака «Семантика и происхождение глагольных форм настоящего и будущего времени в удинском языке» рассматриваются основные финитные формы, образованные от основы инфинитива и основы несовершенного вида (презенс, конъюнктив, будущее основное, будущее потенциальное, будущее долженствования, а также производные от них «ретроспективные» эквиваленты). Основное внимание уделяется прежде всего употреблению форм в современном языке, а также их вероятному диахроническому развитию. В частности, показано, что одна из замечательных особенностей удинской видо-временной системы состоит в том, что на протяжении истории удинского языка несколько раз имел место «дрейф» исходных форм настоящего времени индикатива (презенсов и хабитуалисов) в модальную область, в результате чего презенсы либо становились формами будущего времени, либо выходили за пределы индикатива. Изложение ведется главным образом от диахронически более «новых» форм (претерпевших меньшие семантические изменения) к более «старым». В разделе 1 рассматривается презенс, который является максимально обобщенной презентной формой, которая описывает актуально-длительные и дуративные процессы, состояния, а также ха-битуальные ситуации и помимо этого используется в качестве нарративного времени. Диахронически удинский презенс исходно представлял собой конструкцию с дательным падежом от инфинитива в сочетании со связкой настоящего времени. Также здесь
кратко рассматривается периферийная дуративная форма, диахронически представляющая собой второй дательный падеж от инфинитива. В разделе 2 рассматривается семантика и происхождение формы будущего потенциального, которое выступает: в футураль-ной зоне - при описании ситуации в будущем (как правило, в модальных употреблениях, в основном при предположении говорящего), и в презентной зоне - при описании генерических ситуаций либо в роли нарративного времени. Высказывается гипотеза о том, что будущее потенциальное исходно представляло собой одну из форм настоящего времени (презенс или хабитуалис), которая со временем приобрела модальное значение и способность описывать ситуации в будущем. Впоследствии она утратила основные пре-зентные значения и специализировалась как форма модального будущего. Однако в качестве периферийных эта форма до сих пор сохраняет генерическое и нарративное употребления. Раздел 3 посвящен форме будущего основного времени, которая является главной в футуральной зоне, какие-либо модальные оттенки будущему основному не свойственны, нет у нее и никаких других употреблений помимо выражения референции к будущему. Предлагаемый сценарий диахронического развития исходит из того, что основой для формы будущего основного является форма имени деятеля в сочетании с личным согласовательным показателем. Раздел 4 посвящен форме будущего долженствования, которая выражает либо значение долженствования, либо нейтральное значение будущего времени (в последнем случае она синонимична будущему основному). С формальной точки зрения очевидна производность этой формы от причастия НСВ. Интересная особенность будущего долженствования состоит в том, что у двух ее употреблений по-разному образуется отрицание. В разделе 4 описывается употребление и происхождение конъюнктива. Конъюнктив является стандартным средством оформления придаточного предложения при предикатах 'хотеть', 'нужно', 'возможно', 'опасаться', 'позволять' в случае, если придаточное выражает нереализованную ситуацию. В независимом предложении конъюнктив используется в особом типе высказываний с 1-м лицом единственного числа, когда говорящий предлагает осуществить некоторое действие, признавая его необходимость. Исторически удинский конъюнктив скорее всего был презентной формой индикатива. Эволюция удинской презент-
ной и футуральной системы в целом охарактеризована в заключительном разделе.
Статья Э. Хэррис «Placement of person markers in Udi: supplementary material» («Размещение личных показателей в удинском языке: дополнительные материалы») представляет собой дополнение к вышедшей в 2002 г. монографии этого же автора «Endoclitics and the Origins of Udi Morphosyntax» («Эндоклитики и истоки удинского морфосинтаксиса»). Данное дополнение является ответом на некоторые критические замечания, представленные в опубликованных рецензиях на монографию. Основная цель статьи состоит в том, чтобы еще раз показать систему размещения личных показателей в удинском предложении и привести дополнительные примеры, не вошедшие в монографию из-за ограничений объема.
В статье В. Шульце «Deictic strategies in Udi» («Дейктические стратегии в удинском языке») рассматриваются лексические дейк-тические средства, т.е. указательные местоимения в удинском языке. Разделы 1 и 2 содержат предварительные типологические и теоретические сведения о дейксисе. В разделе 3 описываются дейктические средства удинского языка. В удинском языке различается три указательных местоимения, от которых далее образуются несколько форм указательных наречий и презентативные частицы. С семантической точки зрения удинская дейктическая система ориентирована на говорящего. Местоимение ме указывает на объект, близкий к говорящему и присутствующий в момент речи в сознании коммуникантов. Местоимение ка указывает на объект, не близкий к говорящему. Местоимение т1е указывает на объект, находящийся вне личной сферы говорящего или отсутствующий в момент речи в поле зрения или сознании коммуникантов. В статье подробно рассматриваются различные факторы, влияющие на употребление указательных местоимений: собственно дейктиче-ские, эмпатия, падежная форма, множественность референтов, а также словоизменение указательных местоимений. В заключительном разделе 4 кратко рассматриваются диахронические изменения, произошедшие в дейктической системе удинского языка.
Во вторую часть сборника «Лексика и история языка» вошло пять статей. Статья М.Е. Алексеева «Удинская лексика в этимологическом словаре лезгинских языков» посвящена лексике удинско-го языка в историческом аспекте. В связи с тем, что удинский язык
занимает периферийное положение в лезгинской группе языков, его показания приобретают особое значение для реконструкции той или иной пралезгинской лексемы. В словарном составе удин-ского языка выделяется, по крайней мере, три пласта исконной лексики. Основанием для такого деления является наличие у исконных лексем соответствий в родственных языках. На основе данного критерия анализируемая лексика подразделяется на следующие группы: общевосточнокавказская лексика, общелезгинская лексика, собственно удинская лексика. Материалом для настоящей статьи послужили словарные сопоставления, касающиеся удинско-го языка, из «Этимологического словаря лезгинских языков», созданного в 80-е годы XX в. М.Е. Алексеевым и С.А. Старостиным, остающегося пока неопубликованным. В результате сравнительно-исторических изысканий было установлено общевосточнокавказ-ское и общелезгинское происхождение целого ряда лексем, относящихся к названиям частей тела и выделений организма (27 лексем), названиям растений (15 лексем), названиям животных, птиц, пресмыкающихся и насекомых (23 лексемы), терминам родства и иным наименованиям людей (6 лексем), названиям элементов ландшафта и построек (12 лексем), обозначениям предметов материальной культуры, орудий труда, домашней утвари, продуктов питания (22 лексемы), лексика духовной культуры и абстрактных понятий (9 лексем), обозначения предметов и явлений неживой природы (14 лексем), прилагательным и наречиям (17 лексем), местоимениям (11 лексем), числительным (12 лексем), глагольной лексике (48 лексем). Отдельно рассматривается ряд удинско-шахдагских (5 лексем), удинско-арчинских (4 лексемы), удинско-табасаранско-агульских (2 лексемы) изоглосс.
Статья В.В. Дабакова «Лексика ниджского диалекта удин-ского языка (дополнения к словарю В. Гукасяна)» содержит дополнительные словарные материалы и лексемы, не вошедшие в «Удин-ско-азербайджанско-русский словарь» В. Гукасяна, вышедший в 1974 г. В данное дополнение вошло около 300 новых словарных статей. Помимо заглавного слова и его перевода на русский язык, словарная статья содержит также форму множественного числа для существительных, а также словосочетания или предложения, иллюстрирующие употребление лексемы.
В статье А.Р. Кочарян «Фразеологические единицы удинско-го языка (сращения, идиомы)» рассматриваются проблемы фразеологии удинского языка. Раздел 1 содержит предварительные теоретические сведения о фразеологии. В разделе 2 выделяется шесть типов удинских фразеологизмов: сращения, идиомы, фразеологические единства, фразеологические сочетания, фразеологические выражения, фразеологические обороты. Более подробно в статье рассматриваются только сращения и идиомы. Специфическая особенность сращений заключается в том, что семантическая сторона соответствующих единиц воспринимается не как совокупность отдельных компонентов, а как нечто целое, абсолютно неделимое, отражающее неповторимое своеобразие, обусловленное жизнью и культурой народа. Идиомы - это «устойчивые словосочетания, общий смысл которых не зависит от прямого вещественного значения составляющих их слов, характеризующиеся семантической цельностью и образностью, непроницаемостью, дословной непереводимостью».
Статья Р. Лолуа «Проблемы современной албанологии» посвящена цели проследить процесс развития албанологии и суммировать задачи и проблемы, стоящие перед ней. В статье также дана попытка реконструкции внутренней формы кавказско-албанского алфавита. Работа разделена на части по принципу деления на основные этапы развития албанологии, т.е. по мере привлечения нового материала по изучению кавказско-албанской письменности. В каждом из этих разделов помимо краткого исторического очерка и описательного характера сведений об источнике приводится научная литература и разрабатываются вопросы, составляющие, на наш взгляд, предметное и логическое единство. В разделе 1 приводятся исторические сведения о существовании албанского алфавита и рассматривается вопрос о его происхождении в контексте возникновения других закавказских письменностей (армянской и грузинской). В разделе 2 освещается вопрос о матенадаранской рукописи № 7117, в которой впервые был обнаружен албанский алфавит. Раздел 3 содержит перечисление и описание имеющегося на настоящий момент корпуса албанских надписей. В разделе 4 излагаются обстоятельства обнаружения Синайского палимпсеста, в нижнем слое которого обнаружены единственные известные в настоящее время тексты на албанском языке. В последней части де-
тально рассматриваются система и порядок значений кавказско-албанского алфавита с привлечением данных исследований и недавно обнаруженного палимпсеста.
В статье Т.Т. Сихарулидзе «О параллельном русско-удинс-ком тексте святого Евангелия» рассматриваются разные аспекты перевода Евангелия на удинский язык, осуществленного в начале XX в. Как отмечается в статье, невысокое качество перевода, в котором фиксируются многочисленные несоответствия в содержании слов, отдельных стихов или их групп, а также наблюдается существенное количество морфологических, синтаксических и корректурных погрешностей, обусловливает актуальность изучения и исправления текста удинского Евангелия. Статья содержит обсуждения различных случаев неточного перевода и предложения по его улучшению.
В качестве приложения к данному сборнику помещена статья Т.А. Майсака «Варианты удинской орфографии и транскрипции (краткий обзор)». Здесь перечисляются различные варианты удинской орфографии и транскрипции, а также характеризуются различные способы обозначения удинских звуков по группам фонем -отдельно рассмотриваются гласные и согласные (внутри последних последовательно разбираются шумные смычные, аффрикаты, шумные фрикативные и сонанты), специальный раздел посвящен передаче фарингализованных фонем, а также палатализации согласных. Для сравнения были выбраны те виды записи, которые используются авторами настоящего сборника, в т.ч. при цитировании - сюда вошли прежде всего различные виды транскрипции на кириллической (М.Е. Алексеев, М. и С. Бежановы, В.Л. Гукасян) и латинской основе (участники проекта «Удиланг», Э. Хэррис, В. Шульце). Кроме того, в разбор включена кириллическая транскрипция А. Дирра, имеющая некоторые отличия от записи братьев Бежано-вых, а также две орфографии на латинской основе, разработанные соответственно Г. А. Кечаари в 1990-е годы и В.В. Дабаковым в начале 2000-х годов.
Н.Н. Богомолова
