CC BY
14
2003.04.011. ХАРРИС Э.К. ЭНДОКЛИТИКИ И
ПРОИСХОЖДЕНИЕ УДИНСКОГО МОРФОСИНТАКСИСА. HARRIS A.C. Endoclitics and the origins of Udi morpho syntax. — Oxford: Oxford univ. press, 2002. - XVI, 299 p.
В монографии впервые представлено фундаментальное исследование системы показателей личного согласования удинского языка (лезгинская труппа нахскодагестанской семьи) в ее синхронном состоянии и историческом развитии. Книга состоит из трех частей (включающих 12 глав): в первой части («Проблема») описываются задачи, материал и методы исследования, во второй части («Эндокли-тики в удинском языке») дается подробный анализ синхронного состояния системы личного согласования, и в третьей («Объяснение») выдвигаются гипотезы о диахроническом развитии удинской грамматической системы, которое привело к той сложной и необычной ситуации, которая наблюдается в современном языке.
Первой части предшествует небольшое предисловие и замечания о способе представления примеров — используемой транскрипции и обозначениях (все фразовые примеры в книге сопровождаются не только переводом, но и отдельной строкой с поморфемным разбором).
Первая часть включает в себя единственную главу («Задача и подход»). Достаточно распространенным в современной лингвистике является положение о том, что морфологические принципы, лежащие в основе строения слов (словоформ), в корне отличны от синтаксических принципов, на которых основано строение предложений. В соответствии с этим положением, получившем название «гипотезы лексической целостности» (Lexical Integrity Hypothesis), синтаксические правила не могут влиять на морфологическое строение словоформ (и наоборот). Эта гипотеза оказы-вается, однако, неверной применительно к данным удинского языка. Известной особенностью удинского языка (отличающей его от подавляющего большинства нахско-дагестанских языков) является наличие системы личного согласования. Показатели согласования формально представляют со-
бой клитики, причем их поведение для клитик достаточно неожиданно: они не только способны примыкать к опорному слову в качестве энклитик, но и занимать позицию между двумя морфемами единой глагольной словоформы, и более того — разрывать глагольный корень. Правила, регулирующие расположение клитик, по крайней мере частично являются синтаксическими, а не морфологическими; так, если показатель согласования располагается не в глаголе, то он примыкает к одной из зависимых от глагола синтаксических составляющих. Единицы подобного статуса, и называются эндоклитиками, т.е. клитиками, способными встречаться внутри единой словоформы. Ранее считалось, что эндоклитики не существуют в языках мира, и в этом отношении данные удинского языка особенно важны для общей лингвистической теории.
Вторая часть начинается с главы «Введение в синхронию», которая содержит общий очерк грамматической структуры удинского языка: краткую характеристику системы надежей и видо-временной парадигмы, подробное описание морфологии и морфонологии личных показателей, а также сведения об образовании пар транзитивных/нетранзитивных глаголов и о порядке слов. В ряде случаев предлагаются новые трактовки некоторых спорных грамматических явлений.
В главе 3 («Фокус») подробно описывается основное правило линейного расположения удинских личных показателей в предложений: (А) Личные показатели примыкают как энклитики непосредственно к той составляющей, которая находится в фокусе, причем, если в фокусе находится не главный глагол, то фокусируемая составляющая с личным показателем, как правило, непосредственно предшествует глаголу. Само понятие фокуса определяется автором, вслед за влиятельной монографией П.Ламбрехта (1994), следующим образом: фокус — это тот семантически и компонент высказывания, посредством которого ассерция отличается от пресуппозиции. Так, если известно, что «кто-то взял яблоко» (пресуппозиция), то в высказывании МАЛЬЧИК взял яблоко фокусом является именная группа 'мальчик', поскольку именно в ней заключена та часть содержания, которая не предсказуема заранее и не выводима прагматически. Ср. пример (1) из удинского языка, в котором личный показатель -пе (3 лицо ед. ч.) присоединяется к фокусируемой именной группе ауе1-еп-пе 'мальчик' в эргативе:
(1) ayel-en-ne aq'-e es-n-ux.
мальчик-Erg-Ssg брать-Aor яблоко-ОЫ-Dat
Это МАЛЬЧИК взял яблоко.
Как известно из типологических работ по данной проблематике, в фокус обязательно входят такие единицы, как вопросительные слова (в частных вопросах), ответы на частные вопросы (точнее, то слово, которое непосредственно «отвечает» на вопросительное) и показатели отрицания. Для всех трех типов единиц, универсально связанных с фокусным выделением, в удинском языке выполняется правило (А); предложения с иным расположением личного показателя неграмматичны или прагматически неприемлемы в соответствующем контексте.
В главе 4 («Сложные глаголы») подробно рассматривается морфологическая структура уди некого глагола. В современном языке имеется лишь небольшое количество простых, т.е. мономорфемных, глагольных основ (порядка 50), причем их значительную часть составляют глаголы на согласный b-, представляющий собой бывший («окаменевший») классный показатель, ставший в результате переразложения частью корня (категория именного класса в удинском полностью утрачена). Сложные же глаголы .анализируются как состоящие из «инкорпорированного элемента» (например, существительного, прилагательного, наречия или основы непереходного глагола) и служебного глагола (так наз. «light verb», LV)1. Ср., например, такие примеры сложных глаголов, как lask'o-b- [свадьба — делать] 'жениться' 'xabar-aq'- [новости — брать] 'спрашивать' gom-duy- [цвет — бить] 'красить' gelas-p- [танец — говорить] 'танцевать', kala-bak-[большой — стать] 'вырастать', bos-t' [внутри — LV] 'сажать (напр., дерево)' и пр. Далее применяются несколько диагностических гестов, показывающих, что сложные глаголы являются едиными лексемами (а не синтаксическими сочетаниями): помимо фоноло-гического единства и отсутствия семантической аддитивности, на это указывает, например, невозможность использования некоторых из «инкорпорированных элементов» или («служебных глаголов» в качестве самостоятельных лексем; функционирование всего комплекса как еди-
1 Синхронно такой же анализ предпочтителен и для глаголов, содержащих направительные морфемы - исторически это глагольные превербы, но в настоящее время они не осознаются как таковые и функционируют как один из возможных типов «инкорпорированных элементов» (с. 78).
ного целого в словообразовательных процессах; невозможность разбиения комплекса отрицательной морфемой; невозможность сочинительного сокращения или опущения одного из совпадающих служебных глаголов при двух различных «инкорпорированных элементах» (ср., например, сат-пер-е, к'а1-пе-р-в [писание — — говорить — Лог, читать — — говорить — Лог], но *сат-к'а1-пе-р-е [писание — читать — — говорить — Лог] в форме аориста). Наконец, дается характеристика собственно «инкорпорированным частям» сложных глаголов, которые рассматриваются именно как случай инкорпорации, хотя и отличающийся по ряду свойств от классических примеров, описываемых в литературе.
В главе 5 («Свойства клитик») показано, что удинские личные показатели являются именно клитиками, а не аффиксами: это обстоятельство важно, поскольку их поведение во многом необычно для клитик. Анализ личных показателей (а также сочинительной клитики -а/, клитики прошедшего времени —у- и некоторых других) проводится на основе диагностических критериев «клитичности», обсуждаемых в работах наиболее влиятельных специалистов по проблеме — А. Звики и Дж. Пуллума, Дж. Клаванс и С.Скализе. Большая часть критериев однозначно указывает на то, что удинские личные показатели имеют статус клитик — так, они могут присоединяться к различным классам опорных слов (глаголы, существительные, прилагательные, местоимения, наречия, послелоги); алломорфия личных показателей описывается достаточно простыми правилами, причем их присоединение к опорным словам не вызывает у последних каких-либо изменений означающего; возможно опущение совпадающего личною показа геля при втором из сочиненных глаголов; личный показатель может следовать за другой клитикой (что было бы невозможно для аффикса) и т.п. Выше было показано также, что более корректно считать, что личные показатели присоединяются не к лексеме, а к целой составляющей (с целью ее фокусного выделения) — а именно такая дистрибуция также характерна для клитик, но не для аффиксов.
Целиком система правил, определяющих расположение клитик в предложении, подробно рассмотрена в главе 6 («Позиция клитик в удинском языке») — главным образом, речь идет о личных показателях, но упоминаются и другие клитики (например, конъюнктива -д'а и прошедшего времени -у/-1). Здесь впервые удается сформулировать все условия, которые определяют позицию личного показателя, при-
чем эти условия включают в себя целый ряд разнородных параметров — учитываются и синтаксические понятия (например, «фокусируемая составляющая» или «именное сказуемое»), и морфологическая структура глагола, и фонологическая структура глагольной основы, и конкретные грамматические формы (например. будущее время или императив), и индивидуальные лексемы-исключения. В частности, если личный показатель располагается в глагольной словоформе, то в сложных глаголах он занимает позицию между «инкорпорированным элементом» и собственно глагольной частью (ср. as-ne-b-sa [работа-38§-делать-Рге8], где сложный глагол включает в себя инкорпорированное имя as 'работа' и служебный глагол b-делать'), в мономорфемных глагольных основах он находится перед последней согласной корня (ср. ba-ne-k-sa [быть ^sg^bi^-Pres], при едином корне bak-'быть, стать'), но в определенных видо-временных формах всегда занимает конечную позицию (ср. будущее время basq'-al-q'un [красть — Fut — 3pl] 'они украдут'). Семь базовых правил расположения личных показателей упорядочены иерархически в соответствии с их приоритетом и позволяют объяснить и предсказать порядок клитик для всех известных примеров. Показано также, что расположение клитик нельзя описать только в терминах места ударения (например, клитика располагается после ударного слога).
Таким образом, материал глав второй части показывает, что в удинском языке существуют морфемы, имеющие бесспорный статус клитик, но при этом способные располагаться между морфемами единой словоформы (и более того — внутри мономорфемных глагольных основ), т.е. внутри слова. Эти данные являются крайне неожиданными и проблематичными для морфологической теории — оказывается, что «лексическая целостность» не является универсальным критерием определении того, что считать единым словом: на удинском материале видно, что в языке может при определенных условиях нарушаться не только целостность слова, но и целостность морфемы, которая фактически «разрывается» другой морфемой, причем (что принципиально) имеющей статус клитики.
Возможность подобной ситуации (т.е. самого существования эндоклитик) в современных морфологических теориях, как правило, не признается. Более того, «поскольку лингвисты не верили, что эн-доклитики существуют, мы создали лингвистические теории, которые запрещают построение подобных структур» (с. 145). В главе 7
«Подход Теории оптимальности», однако, предпринимается попытка описать установленные правила расположения удинских эндоклитик в рамках одной из современных формальных теорий — Теории оптимальности (Optimality Theory). Эта теория является, вероятно, единственной, которая позволяет формализовать данные правила. Правила расположения клитик представляются в виде ограничений на результирующую морфологическую структуру, упорядоченных по рангу, «в результате применения ограничений выбирается та последовательность морфем, которая является «оптимальной», т.е. нарушает меньше всего запретов.
Далее следует объяснительная часть работы: высказываются предположения о том, каким образом в удинском языке возникли эндоклитики, какие морфосинтаксические процессы происходили в истории этого языка, в силу чего он оказался во многих отношениях исключительным не только среди других нахско-дагестанских, но и среди языков мира в целом. В главе 8 («Введение в диахронию: происхождение удинского морфосинтаксиса») делается попытка установить, какие из наиболее важных для рассматриваемой проблемы грамматических явлений относятся к общим для всех лезгинских языков и которые, тем самым, можно отнести к пралезгинскому уровню. Это, во-первых, базовые структурные модели предложения — эргативно—абсолютивная (эргативом офор-мляется агенс переходного глагола, аб-солютивом пациенс) и так называемая «инверсивная» (дативом оформляется экспериенцер, абсолютивом стимул) и, во-вторых, система именных согласовательных классов, изначально включавшая 4 класса, но в настоящее время полностью утраченная в удинском. Далее высказываются и обосновываются утверждения о том, что возникновение личных показателей в удинском языке происходило независимо от других лезгинских языков (например, табасаранского, где также имеется система личного согласования), что личные показатели имеют местоименное происхождение (и восходят, соответственно, к эргативу/абсолютиву, дативу и генитиву личных местоимений 1-го и 2-го лица и указательного местоимения) и что особый согласуемый показатель 3-го лица -а в вопросительных предложениях происходит из союза уа 'или' (персидское заимствование, распространенное во многих языках Кавказа).
Реконструкции структуры пралезгинского глагола и рассмотрению нескольких гипотез о возникновении удинских личных пока-
зателей в качестве эндоклитик посвящена самая большая по объему глава 9 («Развитие удинского глагола из пралезгинского источника»).
Эволюция сложных глаголов происходила через следующие этапы: фокусная конструкция с выделение пациенса (стоящего перед глаголом) явилась источником ряда «лексикализованных сочетаний», т.е. идиоматичных по значению сочетаний из глагола и его дополнения; такие лексикализованные сочетания могли претерпевать морфологи-зацию, превращаясь в сложные глаголы (каждый из которых представлял собой уже единое слово с инкорпорированной именной частью). Условно это развитие можно представить в виде схемы: FocC — РМ V^ ComE - РМ V ^ IncE - РМ - V, где V— глагол, РМ — личный показатель, a FocC, ComE, IncE — соответственно, фокусируемая составляющая, компонент сочетания и инкорпорированный элемент (в последнем случае граница между словами превращается уже в морфемную границу внутри единой словоформы). Очевидно, личные показатели не развивались в инфиксальной («интраморфемной» позиции in situ; скорее произошел процесс их постепенного передвижения в эту позицию при определенных условиях. Для объяснения этого процесса выдвигаются следующие гипотезы: (Г1) произошло («окружение» (trapping) личных показателей после того, как в ряде сложных глаголов именная часть была инкорпорирована глаголом (смотрите переход от второй к третьей стадии на схеме выше); (Г2) поскольку большая часть служебных глаголов состоит из единственной согласной, позиция перед последней согласной основы стала восприниматься как позиция для личного показателя (при фокусе на глаголе), в результате чего по аналогии у непроизводных мономорфемных корней личные клитик и стали занимать инфиксальную позицию (ср. ak' — видеть' — a-t'u-k'-sa он 'видит', где -t'u — показатель 3-го лица («инверсивной» серии); (Г3) конкурирующей гипотезой является та, что все позиции для личных показателей были наследованы у позиции классных показателей — со временем последние утратились, но само место согласовательного аффикса оказалось занятым вновь возникшими личными клитиками. Предпринимается критическая оценка всех гипотез на основе доступных диахронических данных — в частности, привлекающей сведения о реконструкции конкретных пра-лезгинских корней. Хотя гипотеза о «наследовании позиции» позволяет объяснить многие факты, она не подходит для всех случаев. Поэтому наиболее вероятно, что все три процесса, указанные в форму-
лировках гипотез (ПЙГГЗ), сыграли свою роль в эволюции, удинских эндоклитик.
Удинский язык на разных этапах своей истории испытывал влияние азербайджанского, грузинского, армянского, персидского языков, которые могли сыграть свою роль и в возникновении личного согласования в этом языке. Однако удинский тип маркирования личного согласования остается уникальным и не совпадает ни с одним из перечисленных языков.
B главе 10 («Происхождение фокуса в удинском языке») устанавливаются внутриязыковые механизмы развития удинских согласовательных показателей. Основная идея заключается в том, что личные клитики восходят к личным и указательным местоимениям, которые использовались в фокусной конструкции с «расщеплением предложения» (cleft). Фокусные конструкции, как известно, имеются во многих нахско-дагестанских языках, причем, как правило, показателем фокусного выделения является расположение глагол-связки непосредственно после фокусируемой составляющей (см. работы К.И. Казенина и др.). Существуют основания полагать, что в раннем удин-ском языке фокусная конструкция имела вид биклаузального («расщепленного предложения», или клефта1. Условно эту конструкцию можно изобразить как (2а) — букв. «Это есть еда, что сестры приготовили»:
(2а) xorag СОР, [по xunci=muy-on hazirb=i].
еда:АЪв1 есть это:АЬв1 сестра=Р1-Е^ готовить=Ptср] Это ЕДУ приготовили сестры.
Глагол-связка (СОР), если и существовал в раннем удинском, впоследствии был утрачен, а биклаузальная конструкция (состоявшая из главного предложения «это есть еда» и зависимого «что приготовили сестры») превратилась в моноклаузальную — ср. (26) из современного удинского:
(2б) xunci=muy=on xorag-ax-q'im hazirbresa.
сестра-Pl-Erg еда-Dat-Spl готовитъ=Рrеs
Сестры готовят ЕДУ.
1 Ср.: «Клефт - специфическая разновидность сложноподчиненных предложении, в которых собственно главная часть целиком относится к реме, а зависимая клауза - к теме» [Тестелец Я.Г. Введение в общий синтаксис. М., 2001, с., 446], например, как в английском: It is John who speaks «Это Джон говорит» или русском «Что касается меня, то я ухожу». - Прим. реф.
При переходе от (2а) к (2б) изменился контролер согласования — им стало подлежащее главного глагола (в данном случае именная группа третьего лица множественного числа 'сестры' в эргативе), а не субъект при связке; глагол стал выступать в финитной форме, а не в форме причастия (Ptcpl). Местоимение же, вводившее в (2а) зависимое предложение, превратилось в согласовательный показатель, присоединяемый в качестве энклитики к фокусируемой составляющей. Такой путь развития объясняет тот факт, что в настоящее время личные показатели служат для выражения фокуса; более того, данное предложение «согласуется со всем, что известно о фокусе в удинском языке XIX века и в современном языке, о местоимениях в удинском языке и местоимениях, реконструируемых в пралезгинском, о фокус -ных «клефтах» в других нахскодагестанских языках, об универсалиях фокусных клефтов и преобразований биклаузальных структур в мо-ноклаузальные» (с. 241—242).
Еще один круг явлений удинского морфосинтаксиса рассматривается в главе 11 («Изменения в падежном маркировании»): это использование датива для маркирования прямого дополнения, эргатива для маркирования подлежащего у некоторых непереходных глаголов, а также частичная утрата дативной («инверсивной») конструкции. Прямое дополнение, выраженное абсолютном, имело тенденцию к инкорпорации в составе сложного глагола и, тем самым, утрате автономного статуса. У ряда сложных глаголов с подобной инкорпорацией прямого объекта бывшее косвенное дополнение в дативе (имеющем локативное происхождение) стало интерпретироваться как прямой объект. Так возникла ситуация, при которой в современном языке прямое дополнение может маркироваться как абсолютивом (при неопределенном референте), так и дативом (при определенном референте). Эргативное же маркирование подлежащего непереходного глагола (в частности, многих сложных глаголов со служебной частью ^='говорить' возникло вследствие того, что эти глаголы восходят к обычным переходным сочетаниям (прямой объект в которых был впоследствии инкорпорирован в глагол). Тем самым, оба ключевых процесса, связанных с отходом от чисто эргативной стратегии кодирования (alignment), обусловлены возникновением сложных глаголов в результате инкорпорации именной части. Что же касается дативной конструкции, то как тип падежного оформления (при некоторых экс-периенциальных глаголах) она исчезла в обоих удинских диалекчах
(где экспериенцер оформляется эргативом), хотя в варташенско-октомберийском сохраняется на уровне личного согласования (имеется особая «инверсивная» серия личных клитик).
В целом, согласовательная стратегия в ходе истории удинского языка сменилась от чисто эргативной в пралезгинском (классный показатель согласовался только с прямым объектом) до чисто аккуза-тивной в современном удинском (личные показатели согласуются со всеми типами подлежащих, но не с объектом). Стратегия же падежного оформления остается смешанной, с элементами как чисто эрга-тивной, так и активной (ср. использование эргатива у многих непереходных глаголов), при необычном для обоих типов дополнительном способе маркирования прямого объекта дативом.
В заключительной 12-й главе книги («Объяснение происхождения позиций личных показателей») резюмируются те пути развития, которые привели к сложной системе правил расположения согласовательных клитик. Позиция личных показателей на фокусируемой со-ставлящей, непосредственно предшествующей глаголу, восходит к конструкции с «фокусированием аргумента», зарождение которой описано выше. В качестве эндоклитики внутри глагольной словоформы личные показатели стали использоваться в результате процесса «слияния» (ишуегЪаИоп) частей глагольно-именных сочетаний в единую лексему. Кроме того, высказываются оригинальные гипотезы о диахронической эволюции показателей отрицания, конъюнктива (-д'а) и будущего времени (-а/), которые объясняют особенности позиции личных клитик в соответствующих формах. Описываются также изменения правил постановки ударения в связи с эволюцией согласовательных клитик.
Книгу завершает небольшое послесловие, библиография и алфавитный указатель.
Т.А.Майсак
