CC BY
53
кальный представитель йенского романтизма. Тайнопись гётевской новеллы, ее скрытый «умысел» подтверждает тезис самого Фридриха Шлегеля, который сказал в работе «О "Мейстере" Гёте»: писателя делает художником «тайный умысел, которому он скрыто следует и который мы не должны недооценивать у гения, чей инстинкт стал сознательной волей» (с. 395).
А.Е. Махов
2010.03.026. УРАКОВА А.П. ПОЭТИКА ТЕЛА В РАССКАЗАХ ЭДГАРА АЛЛАНА ПО. - М.: ИМЛИ РАН, 2009. - 252 с.
Кандидат филологических наук А.П. Уракова (ИМЛИ) рас-сматривет прозу Э.А. По с точки зрения проблемы тела в культуре, вскрывая «тревожащую» материальность текстов писателя. Характерные черты поэтики По переосмысливаются через призму телесного, и это помогает выявить внутреннюю логику, динамику, образность и композиционное своеобразие текстов.
Саму тему своей книги автор считает «рискованной», прово-кативной, ибо телесный аспект письма Э.А. По чаще всего воспринимается как надуманный, не представляющий интереса или даже несуществующий: «Целые поколения читателей обманывались, "думая о По как о духовном писателе - если вообще не принимая его за духа" (Д. Хоффман)» (с. 13). Тем не менее избранный подход представляется исследовательнице плодотворным. Хотя «тело у По не было самоцельным объектом изображения», «специфика его прозы... состоит именно в том, что между словом, нередко "готовым", "заемным", штампованным, и телесным опытом, который это слово фиксирует, возникает зазор. В то же время телесное переживание, "вторгаясь" в авторскую речь и в конечном счете деформируя повествовательную структуру текста, подчас придает письму По совершенно особое суггестивное качество. Слово "заряжается" некой новой силой или энергией, говоря языком его современников; включается в сложные процессы взаимодействия между автором и повествователем, автором и читателем. Поэтому... репрезентация тела в рассказах По ни в коем случае не является частной, маргинальной темой его творчества» (с. 12).
Прослеживая восприятие творчества писателя его современниками и исследователями последующих эпох, А.П. Уракова отмечает, что в доминирующие представления о «бестелесности» По
вкладывались разные смыслы, каждый раз обусловленные традицией и историко-культурной ситуацией, при этом параллельно проявлялись и альтернативные подходы. На «тревожащую» материальность По одним из первых, по ее мнению, обратил внимание Ф.М. Достоевский: «В Поэ если и есть фантастичность, то какая-то материальная, если можно так выразиться»1.
Психоанализ заинтересовался телесной тематикой текстов Э.А. По всерьез. В книге М. Бонапарт2 утверждается, что в каждом прозаическом и поэтическом тексте Э. По настойчиво заявляет о себе тело матери писателя, умершей от чахотки, когда ему было три года. «Дом, подвал, склеп, колодец, воронка/бездна интерпретируются как символы-архетипы материнского лона» (с. 19). Схематизм ее подхода, как считает исследовательница, был преодолен Ж. Лаканом в «Семинаре о "Похищенном письме"», где текст По читается как притча о методологии работы с бессознательным. В работе Г. Башляра3 обращение с телесным подтекстом прозы и поэзии По становится еще более свободным. «В ходе своего анализа Башляр каждый раз обнаруживает за материальными первоэлементами "грез" По телесную образность» (с. 21). Д.Г. Лоуренс в книге о классической американской литературе4 за страстью и убийствами в текстах Э.А. По угадывает вожделение, которое в конечном счете оказывается влечением к смерти. Р. Барт в статье о рассказе По «Правда о том, что случилось с мистером Вальдема-ром» заключает, что «символический каркас новеллы По состоит в нарушении табу на Смерть»5.
Однако полноправным объектом изучения телесность в текстах По стала лишь в последние несколько десятилетий. Современ-
1 Достоевский Ф.М. Предисловие к публикации «Три рассказа Эдгара Поэ» // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. - М.: Наука, 1979. - Т. 19. - С. 89.
2 '
Bonaparte M. Edgar Poe, sa vie, son œuvre: Etude analytique. - P., 1933,
1958. - Vol. 1-3.
3
Башляр Г. Вода и грезы. Опыт о воображении материи. - М.: Изд-во гуманитарной литературы, 1998.
4 Lawrence D.H. Studies in classical American literature. - N.Y.: The Viking press, 1964.
5 Барт Р. Текстовый анализ одной новеллы Эдгара По // Барт Р. Избр. работы. Семиотика, поэтика. - М.: Прогресс: Универс, 1994. - С. 457.
ных американских ученых интересует преимущественно концепт «социального тела» - т.е. комплекс представлений о расе и сексуальности, которые так или иначе разделял писатель. В феминистских исследованиях поднимаются темы превращения женского тела в объект искусства или «андрогинности» мужских персонажей, заявляющей о себе на уровне телесных микрознаков. Начиная с 1990-х годов гендерная проблематика творчества По неизменно сопровождается расовой. Автор книги подчеркивает: в отличие от большинства современных американских критиков ее интересует не политика (body politics), а поэтика тела у По. А именно: «Как представлено тело в его текстах с помощью языковых, художественных средств - образов, метафор, типов письма, и как эти средства участвуют в создании общего эстетического эффекта» (с. 29).
«Оптика» По как составная часть моделируемой им художественной реальности воссоздается в первой главе «Тело в пространстве видимого». Тело другого, внешнее тело, видится всегда опосредованно, глазами героя-рассказчика. Образ его, результат описательных усилий последнего, проходит ряд трансформаций, за которыми скрывается волевое усилие рассказчика и шире - культурные механизмы, переводящие насилие в дискурсивный план. «Однако в самом процессе рассказывания повествователь, замещающий тело объектом искусства (картиной, статуей, комбинацией артефактов, вещью), то и дело "осекается", "проговаривается", невольно позволяя герою или героине заявить о себе на письме, преодолеть объективность своего образа» (с. 30). Тело не переводится полностью в «читаемый», умопостигаемый текст и создает эффект скрытого противодействия, зазора между намерением повествователя и предметом повествования.
Отвечая на вопрос, был ли Э.А. По фланером, А.П. Уракова основывается на рассказе «Человек толпы». Его анализ позволяет сделать вывод, что писатель, которому приписывают создание одного из первых в истории текстов о фланере, одновременно и создает и разрушает фланерство как модель: «Герой По теряет необходимое для фланера равновесие, способность балансировать на грани; восстановление равновесия становится возможным только ценой отказа от наблюдения» (с. 41). Визуальное переписывается им как читаемый по заданным правилам текст, чем и преодолевается опасность слишком близкого, «бесперспективного» зрения.
«Чтобы видеть и тем более наблюдать, герою По необходима дистанция, организующая поле восприятия. Выбор "правильной" точки зрения "на мир" подчас оказывается средством выживания; в противном случае герой рискует сойти с ума или погибнуть» (с. 51).
Во второй главе «Телесный коллапс и обрыв повествования» обсуждается визуальная и вербальная травма, переживаемая рассказчиком, когда его усилия по вербализации неожиданно перестают приводить к удовлетворительному результату и тело вдруг заявляет о себе вопреки навязываемым ему смысловым моделям -через разрушение, распад, обретение нового, не поддающегося описанию качества. Дистанция, создававшаяся прежде при помощи опосредования речи «готовыми» дискурсивными моделями, сменяется переходом к «невыносимой», «невозможной» близости, провоцируя «ожутчение», делая невозможным не только какой бы то ни было определенный финал, но и само дальнейшее рассказывание.
Исследовательница отмечает, что у По на первый план выходит функция слова как опосредующего звена между визуальным опытом и его выражением, «рассказчик все чаще нуждается в чужом слове, чтобы удержать катастрофически сокращающееся расстояние между возможностью высказывания и вынужденным обрывом речи, между говорением и молчанием» (с. 110). В рассказах «Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром», «Лигейя», «Уильям Уилсон» дискурс повествователя - «готовые» формы речи и письма, за которыми он «прячется», - как бы отсрочивает финальный эффект или аффект, обозначающий собой предел репрезентируемого.
Так, в финале «Правды о том, что случилось с мистером Вальдемаром» рассказчик (гипнотизер и хронист) «доводит свой эксперимент и свой рассказ до метафизического предела, абсолюта -воплощенной или, точнее, развоплотившейся истины о смерти. Одновременно псевдонаучный текст завершается шокирующим эпизодом в духе популярной готики» (с. 120). Рассказчику необходимо «научное алиби» (Р. Барт), чтобы поведать о «жутком»: повествование до самого конца сопрягает в себе два модуса - отстраненно-научный и вовлеченно-сенсационный.
В «Лигейе» А.П. Уракова отмечает ориентацию героя-повествователя на поэтический дискурс, характеризующийся умножением метафор, нарастанием каденций и аллитераций.
В «Уильяме Уилсоне», где задача поведать о собственном двойнике осложнена аллегорическим, притчевым смыслом рассказа, исследовательница констатирует «преувеличенность» дидактического дискурса, выраженную, в частности, с помощью акцента на превосходной степени. Она видит здесь «не столько смысловой уровень новеллы, сколько повествовательный код, который герой использует как инструмент отчуждения от себя самого, с одной стороны, и как способ рассказать о страшном событии - воплощении двойника, с другой» (с. 143).
Миметическая модель, характерная для рассказов По, рассматривается в главе «Поэтика ощущений». В центре - внутреннее телесное переживание, которое заявляет о себе при помощи готовых метафор и образов и проецируется в привычные знаковые системы, а иногда - замещается знаком. Однако в этом самопроецировании ощущается особая, чуждая нарративному порядку модель смыслообразования. Тело не просто не поддается объективации, но и в свою очередь «заражает», «инфицирует» повествователя, меняя сам текст, наделяя его особым качеством, стирая границы между внутренним и внешним, «своим» и «чужим», дискурсивным и соматическим. Нарушение личного пространства рассказчика происходит как будто бы незаметно, провоцируя постоянное нарушение, пересечение границ репрезентации: при этом повествователь одновременно и воплощает свое-чужое состояние в текстовой форме, и сам оказывается «захвачен» настолько, что лишь с трудом способен от него дистанцироваться или не способен вовсе.
В качестве примера «заразного» текста исследовательница рассматривает классический «рассказ ощущений» «Преждевременные похороны», описывающий погребение заживо. Прелюдией к описанию личного опыта и переживания становятся «достоверные истории», пересказанные газетные сообщения. Параллельно сообщается, что и сам герой-рассказчик страдает приступами каталепсии, т. е. является кандидатом в жертвы аналогичной истории. Кульминацией рассказа становится погребение заживо самого рассказчика со всеми сопутствующими ощущениями (таким образом, из читателя подобных рассказов герой превращается в очевидца и потенциального автора), которое, однако, оказывается мнимым (герой просто заночевал на шлюпке).
Таким образом, полагает автор книги, По пародийно обыгрывает христианскую модель воскрешения Лазаря - герой символически переживает смерть и избавляется от страха. Он не только излечивается, но и находит причину болезни, ее «возбудителей»: ими оказываются книги по медицине, «заупокойная риторика» и рассказы-страшилки. Сам рассказ По, написанный в жанре «страшилки», также предстает источником заразы. «Когда автор предупреждает ("не читай!"), уже поздно: рассказ прочитан. Как, возможно, прочитаны и другие рассказы, к которым отсылают вставные истории. Герой-рассказчик выздоровел, не только совершив ритуальное сожжение "заразных" книг, но и передав свои страхи другому... Автор же вдвойне "отомщен", обманув читателя (серьезный рассказ оказывается фарсом) и заразив его "инфекцией" правдоподобного страха и беспокойства» (с. 218).
Е.В. Соколова
2010.03.027. ГРЕВЕН Д. МАСКУЛИННАЯ ТЕОРИЯ И РОМАНТИЧЕСКОЕ АВТОРСТВО, ИЛИ ГОТОРН, ПОЛИТИКА, ЖЕЛАНИЕ.
GREVEN D. Masculinist theory and romantic authorship, or Hawthorne, politics, desire // New literary history. - Balimore, 2008. -Vol. 39. N 4. - P. 971-987.
В статье американского исследователя литературы XIX в. Дэвида Гревена анализируется проблема отношения критики к произведениям Натаниеля Готорна в свете интерпретативной модели оппозиций «политики» и «гендера» в текстах писателя. Гре-вен проводит экскурс в работы многих исследователей творчества Готорна и американской литературы XIX столетия, но основные труды, рассмотренные в связи с выдвинутыми проблемами, принадлежат таким ученым, как Сакван Беркович, Джонатан Арак и Джон Карлос Роу.
Фигура Готорна как автора в основном рассматривалась в 1980-х годах «левой» критикой, которая игнорировала гендерные проблемы. Эта критика, заинтересованная в выявлении политических стратегий автора, презентовала Готорна как непримечательного и консервативного писателя. Основная претензия к писательским стратегиям Готорна, выдвинутая критикой, была сформулирована как «реакционная позиция социального бездействия» (Беркович).
